Cogito ergo sum

Август 2000 года. [цзинь-цзинь-цзинь] — Цзян Чэн, смотри, как я могу! Они ехали на велосипедах по проселочной дороге. Цзян Чэн повернул голову и посмотрел на брата: тот оторвал руку от руля и пытался ехать, держа равновесие при помощи расправленных в разные стороны рук. — Ёбнешься с велика — жалеть не буду. И сестре запрещу. Вэй Усянь надулся и взялся за руль. — Вечно ты портишь всё веселье. — Тебе вообще сколько лет, чтобы такой ерундой страдать? — Сесть годиков, — по-детски коверкая слова, ответил Вэй Ин, и пустился вперёд. — Кто последний - тот лох. Цзян Чэн закатил глаза и погнался за братом. Это было первое лето после поступления в университет, большая часть которого была потрачена на сдачу сессии и практику. Но юноши решили, что урвут свой кусочек зноя и свободы любой ценой, и с сестрой поехали к бабушке в Домик. Прошла уже половина августа, за которую они пальцем о палец не ударили. Вэй Усянь и Цзян Чэн будто снова погрузились в детство, только и делали, что ходили на рыбалку, задирали соседских мальчишек и гоняли на великах по всей деревне. Это было прекрасное время, беззаботное, солнечное, ленивое. Хотелось, чтобы оно длилось вечно. В гонке победу одержал Цзян Чэн, отчего был сказочно горд собой. Они загнали велосипеды в гараж и отправились на кухню, откуда доносился чудесный запах блинов: бабушка решила побаловать внуков. — Бабуль, если ты будешь готовить блины каждый день, мы вернёмся домой колобками, — Цзян Чэн демонстративно ударил себя по животу и бедрам, но всё же придвинул поближе общую тарелку с лакомством и с удовольствием принялся уплетать. Стоило только Вэй Ину потянулся к блинам, он тут же огрёб: брат хлестнул его рукой, пропитавшейся сливочным маслом. — Тебе не положено. Ты проиграл в гонке. Вэй Усянь ахнул. — Вот, значит, как? Я, между прочим, тебе поддался. Он предпринял еще одну попытку стянуть блин, но Цзян Чэн схватил тарелку и, злорадно хихикая, убежал вместе с ней в другую комнату. Вэй Ин обиженно надул губы и крикнул вслед: — Жадина! Бабушка, молча наблюдавшая за небольшой перебранкой, умилённо улыбнулась и сказала: — Если хочешь, А-Ин, я напеку блинов тебе лично. — Что вы, Бабушка, не нужно. А-Чэн всё равно всю тарелку не съест. Я попозже отниму. Она кивнула головой и продолжила возиться с посудой. Вэй Ин тем временем бросился за братом с целью заполучить свою порцию блинов. Цзян Чэн сидел на диване рядом с сестрой и увлечённо жевал, заглядывая в книгу, которую она читала. Вэй Усянь размял затёкшую после долгой езды спину и бросился к дивану. Он сел на свободный край и положил голову на колени Цзян Яньли. Она убрала книгу, лучезарно, как и всегда, улыбаясь, и принялась перебирать спутавшиеся от ветра волосы брата. Вэй Ин млел, как котёнок, каждый раз, когда она так делала. — Как покатались? — поинтересовалась девушка, второй рукой поглаживая плечо Цзян Чэна. — Просто супер. Доехали до карьера, помочили ножки, уток погоняли. — Молодцы! — Мы отвлекли тебя от чтения? Цзян Яньли усмехнулась, как может только она, ласково и немного обиженно одновременно. — Ну разве мои любимые братья могут меня отвлекать? Я очень рада, что вы вернулись. — Ты успела соскучиться? — Вэй Ин состроил милую мордашку и выразительно похлопал ресницами. Сестра рассмеялась и легонько щёлкнула его по носу. — Конечно, глупыш. Без вас скучно. — Ты хотела сказать, с нами не соскучишься, — проправил Цзян Чэн, доедая последний блин. Вэй Усянь приподнялся. — Бесстыдник! Ты всё-таки сожрал всё в одну харю? — А-Сянь, что за выражения? — в голосе сестры проскользнули нотки недовольства, но лишь на мгновенье. Казалось, что она совсем не умеет сердиться или обижаться. — Прости, сестрёнка. Это был крик души. — Ладно. Но всё же прекратите ссориться. Вэй Усянь улыбнулся и отсалютовал: — Честное пионерское, больше не будем. Цзян Чэн, который всегда ревновал Цзян Яньли к Вэй Ину, скрестил руки на груди и закатил глаза со словами «Ну, конечно!». Девушка потрепала обоих братьев по макушке. Вот и прекрасно! — Кстати, хотел вам рассказать анекдот, — Вэй Ин моментально переключил тему. Его мозг просто не мог долго зацикливаться на чём-то неважном, вроде лёгкой перепалки и примирения. — Услышал от соседа и потом ржал всё утро. Так вот, была, значит у одного мужика жена… Его прервал телефонный звонок. — Мама, — пояснила Цзян Яньли, доставая мобильный и нажимая кнопку «принять». — Привет! На том конце звуки смешались воедино: удары, чьи-то крики, всхлипы и тяжелое дыхание. «А-Ли,» — голос мадам Юй дрожал. Все трое насторожились. — Мама? — пролепетала Цзян Яньли. В её глазах начали появляться слёзы. «Ну, госпожа Юй, — какой-то мужчина усмехнулся в трубку, — вы же сами попросили дать вам попрощаться с детьми. Что-то вы не особо торопитесь. А время идёт: тик-так, тик-так». «А-Ли, Цзян Чэн рядом?» — Я здесь, — отозвался юноша, приблизившись к телефону. На нём не было лица: брови то сходились на переносице, то вновь разъезжались, губы подрагивали. «Мои родные», — прошептала мадам Юй и закашлялась, протяжно и тяжело. — Что с тобой, мама? — Цзян Яньли уже по-настоящему плакала. «Я хочу сказать, что люблю вас». Вэй Ин никогда не думал, что несгибаемая мадам Юй может быть такой. Она, казалось, плакала, при этом шептала с такой нежностью, которую её дети, наверное, отродясь не знали. — Г-где отец? — спросил, запинаясь, Цзян Чэн. Мадам Юй ответила не сразу. «Он не в сознании. Но он тоже просил передать вам, что любит… Может, мы были не лучшими родителями, не самыми заботливыми, по крайней мере, но знайте, что мы всегда желали лишь добра. Мы дали вам всё, что могли. Используйте эти знания с умом». «Как трогательно, — всё тот же мужчина зааплодировал, а затем залился мерзким смехом. — Но пора заканчивать. Я исполнил ваше последнее желание. Теперь сделайте то, что должны». «Не учи меня жизни, щенок,» — женщина переменилась. Она буквально прошипела в ответ. По ту сторону послышался удар; кто-то охнул и отхаркнул кровь — видимо, мадам Юй. — Мама, нет! — Цзян Яньли кричала сквозь слёзы. «Отомстите. Вэням. за. нас», — женщина отчеканила слова. Говорить ей было совсем тяжело. «Заткнись, су…» Послышались короткие гудки. Это казалось страшным сном. Нет, и во сне такого не привиделось бы. Цзян Фэнмянь и мадам Юй должны были сейчас находиться в имении, которое хорошо охранялось как изнутри, так и снаружи. Как же могло выйти, что кто-то проник в дом, взял их в заложники, избил и… Думать о том, что сделают или уже сделали с родителями, не хотелось. Цзян Яньли уткнулась лицом в плечо брата и плакала. У юноши самого глаза были на мокром месте. Вэй Ин пытался держаться. Он сжал кулаки и больно закусил губу, чтобы не сорваться. — Как это могло произойти? — слова сестры едва можно было разобрать из-за дрожащего голоса. — Что мама с папой сделали? За что с ними так? Цзян Чэн аккуратно снял голову сестры с плеча и заглянул ей в лицо. — Ты слышала слова мамы. Она сказала отомстить. Значит, мы отомстим. Цзян Яньли сглотнула слёзы и испуганно посмотрела на брата: — Нет, А-Чэн, нет! Не сейчас! Это слишком опасно! Но юношу было не переубедить. Он вскочил на ноги. Вэй Усянь рванулся вслед за ним. Бросать брата одного он не собирался. — Мальчики, не оставляйте меня! Прошу вас! Однако они уже бежали к гаражу, где стояла дедовская «копейка», полные решимости и желания отомстить.

***

Юноши бросили машину в отдалении, чтобы не вызвать подозрений. Цзян Чэн едва смог повернуть ключ зажигания: руки трясло от ужаса и нетерпения. Вэй Ин похлопал брата по плечу, пытаясь подбодрить. Вряд ли это могло помочь, но попробовать стоило. Цзян Чэн выскочил из «копейки» как ошпарённый и ринулся к особняку. Подбежать близко не хватило времени. Послышался странный звук, будто что-то разорвалось. Они и не успели понять, что произошло. Просто был дом — и вдруг его не стало. Вместо — лишь огненное зарево и облако осколков. Взрывная волна принесла зной, пепел, запах гари, бензина и подгоревшего мяса. Она же лишила слуха и зрения. Ненадолго, минуты на две. Но этот короткий срок казался вечностью, вечностью в пульсирующей в ушах тишине и темноте, давящей на глазные яблоки. Сначала начал возвращаться звук. Он нарастал, приближался. Затем вернулось и зрение. Глаза болели от сухости и яркого света. Пару раз проморгавшись, можно было через боль разглядеть силуэт поместья. Вэй Усянь сказал бы, что это красиво, но язык не поворачивался произнести подобное: это было бы равносильно богохульству в храме. Да он и не смог бы вообще что-либо сейчас сказать. Во рту было суше, чем в пустыне. Язык прилип к нёбу, так, что даже дышать было тяжело. Никто из них двоих не мог оторвать взгляд от ужасающего зрелища. Дом походил на умирающего гиганта, склонившего тяжелую голову к земле. Охваченный огнём, он бился в агонии. Доски хрустели, как ломающиеся кости, железные балки гнулись, скрипя подобно огромным зубам. От этого звука хотелось спрятаться, убежать хоть на край света, лишь бы не слышать рвущих душу предсмертных рыданий дома, который был для них родным. Цзян Чэн рыдал, опустившись на колени и спрятав лицо в ладонях. Вэй Усянь не лез утешать. Знал, что лучше дать эмоциям выйти, чем застаиваться в сердце, подобно воде в сточной канаве. Он и сам плакал, но по-другому: стоя, в открытую, беззвучно. Многое хотелось высказать, выкрикнуть, выплеснуть; о многом хотелось и умолчать. Вэй Ин решил не прерывать священной тишины, лишь чуть слышно прочитал «Отче наш» за упокой душ дяди Цзяна и госпожи Юй. Он никогда не верил в Бога, но Бабушка всё равно водила их в церковь по крупным праздникам и научила паре молитв, говоря, что в жизни обязательно пригодится. Бабушка утверждала, что если молитва идёт от души, Бог услышит — утешит, заступится, поможет. Вэй Усяню легче не стало; может, потому, что он был недостаточно искренен. Но юноша надеялся, что Бог всё-таки не оставит души приёмных родителей. Он вытер слёзы рукавом рубашки и протянул руку брату, помогая подняться. Тот Вэй Ина будто и не видел, всё не отрывал глаза от пылающего дома. В алом зареве профиль Цзян Чэна казался высеченным из красного мрамора: гладким, со светлыми и тёмными вкраплениями. Юноша больше не плакал; на лице застыло иное выражение. Сведённые брови, губы, сжатые в узкую полоску, пульсирующая венка на виске. Это было лицо Юпитера, разгневанного тем, что Прометей раздал священный огонь простым смертным. Вэй Усянь был впечатлён столь резкой переменой, более того, он был напуган. Цзян Чэн поднялся с колен. — Вэни заплатят за то, что они сделали с моими родителями. Его голос всё ещё дрожал после едва закончившейся истерики. — Я отомщу. Он подбежал к машине, открыл багажник и стал там что-то выискивать. — Что ты собрался делать? — поинтересовался Вэй Ин, также заглядывая в багажник. Цзян Чэн перебирал запчасти и инструменты. — Тут наверняка есть ружьё. Должно быть. Дед часто выезжал на охоту. Вэй Усянь догадывался, что добром это не кончится. Конечно, он сам был подавлен из-за смерти приёмных родителей, но разум всё же взял верх над нахлынувшими чувствами. Было ясно, что идти в одиночку против целой банды вооруженных до зубов Вэней было полнейшим безумством. Цзян Чэн хочет мести, прямо сейчас, но это было невозможно. Нужно что-то сделать, пока он не натворил дел. Вэй Ин знал — то, что он сейчас сделает, будет равносильно предательству, но лучше спасти брата и сестру, чем подвергнуть опасности всех сразу. — Прости, — тихо прошептал юноша и точным ударом вырубил Цзян Чэна.

***

Обмякшее тело брата Вэй Усянь оставил в машине. На всякий случай, позвонил в скорую и милицию, сообщил о взрыве в поместье Цзянов и потерявшем сознание юноше в фиолетовой «копейке». Только после этого юноша решил приблизиться к особняку и разведать ситуацию. Оказавшись на территории, он понял, что шансов выжить не было ни у кого. Всё было уничтожено; всюду лежали лишь обугленные останки дома. Пожар ещё не прекратился, тут и там ещё тлели маленькие костерки. Тела Вэй Ин искать не решился: просто не смог бы выдержать подобного зрелища. Да и вряд ли от приёмных родителей хоть что-то осталось. Он старался об этом не думать. Нужно было найти Вэней. Они дали о себе знать сами: засигналил автомобиль. Вэй Усянь двигался на звуки. В отдалении, но всё же чуть ближе, чем была припаркована «копейка», стоял бордовый «Мерседес» и три чёрных джипа. Рядом с машинами стояли человек четырнадцать, среди них одна девушка. Она издавала звук, больше похожий на лай гиены, чем на смех. Ей то и дело вторил молодой мужчина. В темноте было видно их сплетённые силуэты, видимо, мужчина обнимал девушку. Вэй Ин ударил себя по лицу, чтобы сдержать накатившую волну ярости. Как они смели смеяться? Как они вообще могли так поступать с его семьёй? За что? Дядя Цзян всегда исправно выполнял свою работу как глава министерства: следил за тем, чтобы никто, вне зависимости от социального статуса или состояния, не нарушал закон, но не в свои дела никогда не лез. Вэни — не мафия, по крайней мере, официально. Глава семьи — Вэнь Жохань — ещё во времена Советского Союза заведовал исследовательским центром. Что там исследовали — никто не знал, но что-то очень важное, раз центр находился под покровительством самых верхов правительства. После развала СССР центр не расформировали, лишь перевели в другое ведомство. Сначала люди проявляли интерес к рассекреченной лаборатории, думая найти там бункеры и склепы времён Сталина, но скоро разочаровались и оставили исследовательский центр в покое. У Вэнь Жоханя развязались руки, и он стал развивать своё дело. Через пару лет был построен новый центр исследований — Цишань-2, раза в три больше прежнего, на территории, которая принадлежала какой-то семье чиновников. Это дело вызвало резонанс, но его скоро замяли. В целом, ничего противозаконного Вэнь Жохань не предпринимал, так что о исследовательском центре больше не говорили. Что же такого сделал глава МВД, что Вэни ополчились против него и устроили кровавую баню в поместье? Сзади послышался шорох. Вэй Усянь пригнулся, на всякий случай, если захотят нанести удар исподтишка. Развернуться и ответить он не успел: сильная рука схватила за шею и, подняв на землёй, развернула к себе лицом. Юноша пытался отбиться, но удары не достигали цели. Сила захвата едва позволяла не то что двигаться — просто дышать, поэтому он затих. Вырываться было бесполезно. Он рассмотрел противника. Типичный громила — крепкое телосложение, каменное лицо, только вот глаза не пустые, как у людей подобного типа, а какие-то… печальные, уставшие. Вэй Усянь думал, что громила что-нибудь скажет, но тот молча потащил его в сторону компании и бросил у ног мужчины, который смеялся и обнимал девушку. Вэй Ин сказал бы, что его лицо было красивым, если бы его не искажала гнусная ухмылка. — Ба, да это же Вэй Усянь — несмываемое пятно на репутации семьи Цзян. Девушка, прижимавшаяся к нему, хихикнула и добавила: — Это уж точно. Вэй Усянь собрал всё самообладание и выкрикнул: — Зачем ты это сделал?! Мужчина прыснул и одарил юношу презрительным взглядом. — Мал ты ещё, чтобы в таком разбираться. — Какое зло тебе сделала наша семья? — Мне лично? Да никакое. А моему отцу глава Цзян сильно насолил. Вот я и пришёл разобраться… Теперь скажи мне, что ты, совсем один, здесь делаешь в такое время? Шпионишь за нами? — Не твоё дело! — Как грубо… А где же твой младший брат? Неужто ты пришёл сюда без него? Он, наверное, был так расстроен смертью мамочки и папочки, что забился в угол и мог лишь рыдать. — Ублюдок! Мужчина ударил ногой в грудь. Воздух выбило из лёгких, так что пришлось позорно согнуться в три погибели, чтобы не показать выступившие слёзы. Громила с грустными глазами поднял Вэй Ина за шкирку, так и не дав восстановить дыхание. — Прикончить сейчас? — бесцветным голосом спросил он. — Слишком просто, — отмахнулся мужчина. — В лабораторию. На опыты. Там и расскажет, где выродки Цзянов. Громила кивнул, открыл багажник джипа и бросил Вэй Усяня внутрь.