Cogito ergo sum

Очнувшись после действия снотворного, Вэй Усянь почесал голову и тяжело вздохнул. Не каждый раз перед глазами пролетает большая часть сознательной жизни, тем более в таких поразительных подробностях. — Горазд же ты дрыхнуть, — недовольно фыркнув, бросил Цзян Чэн, заметив, что брат проснулся. — Ты вколол мне дозу снотворного, которой можно было завалить слона. Я даже умудрился сон увидеть. Тут Вэй Усянь, конечно, сильно преувеличил. Никакой это был не сон! Хотя до конца выяснить природу подобных флэшбеков сам Старейшина Илина не мог, но всё же одно вполне резонное предположение у него было. Такие яркие и детальные, будто документальные фильмы, воспоминания были лишь воспроизведенными эпизодами из прошлого, записанными на чип и им же воспроизведённые. И если «природа» этого явления была ясна, то почему именно их и именно сейчас ретранслировал чип, уж об этом судить с вящей уверенностью молодой человек не брался. Приписав это странное обстоятельство сбоям в настройках чипа, он поспешил выкинуть какие-либо опасения из головы. Протерев глаза и немного приободрившись, Вэй Ин огляделся. Машина стояла на территории участка, где располагался Домик, у самых ворот: видимо, они только прибыли на место. — Кстати, — подняв указательный палец, выпалил молодой человек. — Что за бред с глушилкой ты вообще нёс? Думал, я поведусь на такое? — Спектакль был не для тебя, а для А-Лина. Он мог… неправильно понять, если бы я сказал, каким именно способом я заглушаю сигнал с чипа. Вэй Усянь не сразу понял, о чём такими смутными намёками пытался сказать брат, но когда до него наконец дошло, губы расплылись в приторной улыбке. — Неужели мой любимый братик оставил себе на память мои игрушки? — подперев лицо ладонями и поиграв бровями, будто флиртующая девица, спросил он. От подобного выражения лицо Цзян Чэна перекосило, однако он быстро придал себе вид полной пуленепробиваемости и сухо ответил: — Не обольщайся. Я не выкинул твои железки только потому, что они приносили хоть какую-то пользу, в отличие от тебя самого. Например, при работе они вырабатывают такие радиоволны, которые способны заглушать сигнал, поступающий с чипов на специальный спутник. С выразительным «О!» Вэй Усянь кивнул головой поднял большой палец в одобряющем жесте. — Прекрати паясничать и выходи из машины, — не оценив наигранного одобрения брата, буркнул Саньду Шэншоу. — А мелкие? Спят ещё? Не дожидаясь ответа, Вэй Ин повернулся назад и увидел умилительную картину: трое мирно посапывали на заднем сидении, причём руки в наручниках, покоившиеся на коленях у Лань Цзинъи, были переплетены. При взгляде на ребят молодой человек не смог сдержать улыбку. — У меня такой милый племянник. — Не забыл, кто сделал «милого племянника» круглой сиротой? — «Прихоть случая управляет миром», — грустно заметил Вэй Усянь. — Давай не будем об этом сейчас. — Когда-нибудь тебе придётся во всём ему признаться. Только он вряд ли поверит, что смерть родителей была случайностью. На последнем слове Цзян Чэн сделал особый акцент: судя по всему, он тоже не верил, что и сестра и её муж погибли случайно. — Знаю. Но позволь мне рассказать самому. Одарив брата долгим пронзительным взглядом, мужчина махнул рукой с неким снисхождением. — Валяй. Только вряд ли он прислушается к Мо Сюаньюю. — Слушай, я всё хотел спросить: что же произошло между Цзинь Лином и Мо Сюаньюем? За то время, что мне довелось общаться с малышом, он был настроен, мягко говоря, недружелюбно. Цзян Чэн повёл бровью, всем своим видом выказывая нежелание копаться в чужом грязном белье, но всё же ответил: — Это всё из-за того случая. Его быстро замяли, никто в народе так ничего и не узнал толком. Но вот в самой семье Цзинь это вызвало сильнейший скандал. А-Лин воспринял произошедшее слишком близко к сердцу и поссорился с Мо вдрызг. Вэй Усянь задумался. «Я понимаю, что семья Цзиней довольно консервативна, но не до такой же степени, чтобы устраивать разборки из-за того, что незаконный сын Цзинь Гуаньшаня закрутил романчик с мужчиной. Скорее бы уж Лань Цижень закатил спектакль, если бы узнал об увлечениях любимого племянника. Хотя, может, он и не знал вовсе… А Цзинь Лин, он вроде и сам испытывает к Лань Сычжую явно не просто дружеские чувства. Поэтому вряд ли из-за подобного он стал бы ругаться с Мо Сюаньюем. Что-то здесь нечисто…» Цзян Чэн тем временем, не желая особо церемониться с пробуждением ребят, пару раз нажал на гудок. Это возымело действие: все трое поднялись как по команде. Правда, юноши явно оказались недовольны таким резким подъёмом. Цзинь Лин свёл брови и открыл рот, чтобы высказать всё, что об этом думает, но Саньду Шэншоу опередил племянника: — Вылезайте из машины. Я сейчас схожу за инструментом, чтобы попытаться снять наручники. Выразительно зыркнув на Цзинь Лина (тот сразу проглотил все невысказанные слова негодования и отвёл взгляд), Цзян Чэн удалился в сторону гаража. Теперь, выйдя из-под надзора грозного дяди, вспыльчивый юноша перестал сдерживаться. Если до этого процесс «погрузки» трёх ребят на заднее сидение контролировал Цзян Чэн, отчего все молча сносили неудобства, то теперь словесный поток пререкающихся Цзинь Лина и Лань Цзинъи никто не сдерживал. Пытаясь вылезти, они пару раз столкнулись лбами, ударились бёдрами и, так и не решив, кто кого должен пропустить, стали ругаться друг на друга так, что даже у Вэй Усяня уши сворачивались в трубочку. Лань Сычжуй пытался было вмешаться и разнять спорщиков, но действия это не возымело, поэтому он просто перестал обращать внимание. Видимо, подобные перепалки происходили не впервой. Когда юношам всё же удалось вылезти из машины, Вэй Ин, успевший за это время покопаться в бардачке и освободиться от наручников при помощи шпильки, подозвал к себе скованных Цзинь Лина и Лань Сычжуя и, продемонстрировав отмычку, принялся возиться с замком. Через минуту от пут удалось избавиться. Поблагодарив освободителя, ребята стали растирать затёкшие запястья. — Где вы такому научились, господин Мо? — недоверчиво покосившись, спросил Лань Цзиньи. — Просто дядя Мо, — скривившись от подобного обращения, поспешил ответить Вэй Усянь. — А что касается отмычки, то это, мой дорогой, бесценный навык, без которого в лихие девяностые было просто не выжить. Лань Цзинъи потёр подбородок со скептическим «Да-а-а?», но больше ничего говорить не стал. Потому что к машине приблизился Цзян Чэн с оранжевый кейсом для инструментов в руках. Стоило ему увидеть, что племянник и его друг уже освободились от наручников, он в сердцах бросил кейс на землю и гаркнул на Вэй Ина: — А мог ты догадаться до такого раньше?! Мне не пришлось бы тащить этих Ланей на хвосте! Вэй Усянь развёл руками. — Ну вот если бы ты вспомнил, что у тебя в бардачке лежит шпилька, тогда бы, конечно. Прекрасно понимая, что в фразе заложена немалая доля иронии, Саньду Шэншоу распалился лишь сильнее. — Да если бы я знал, что она у меня есть!.. Ладно, пёс с ним. Живо все в дом. Оказавшись в Домике, где он не был уже много лет, Вэй Усянь почувствовал прилив ностальгии, резко сменившийся приступом горечи. Сколько же воспоминаний связано с этим местом, обо всём и не упомнишь! Но предаваться нахлынувшим чувствам не дал Цзян Чэн. Он согнал всех на кухню для импровизированного совета. Хотя, это слово едва ли подходило для описания подобного действа. Саньду Шэншоу просто приказал всем сесть, окинул грозным взглядом (особенно досталось, почему-то, Лань Сычжую) и наконец произнёс: — Считайте, что вы все в заложниках из-за него, — с этими словами он указал на Вэй Ина. — Большего вам знать пока не надо. Попробуете связаться с кем-то извне или сбежать — я засеку это и церемониться не стану: брошу в подвал. Трогать заключённого и что-то у него вызнавать тоже запрещается. Есть возражения? Покачали головой все, в том числе Вэй Усянь, хотя предупреждение относилось к нему в меньшей мере. — Отлично. Цзинь Лин, дуй в машину и забери оттуда мой ноутбук. Разберись пока с электронными архивами последнего дела. — Но дядя! — возмутился юноша, явно не довольный перспективой заниматься бюрократическими делами. — Дважды повторять не буду. Цзинь Лин поднялся и через пару минут вернулся с ноутбуком. Стажёры из Гусу и Вэй Ин успели перебазироваться в гостиную и теперь сидели по разным углам, сохраняя напряжённое молчание: Цзян Чэн всё ещё был на кухне и мог слышать каждое их слово, так что испытывать терпение генерала никто не решался. Громко выдохнув, Цзинь Лин плюхнулся на диван рядом с Лань Сычжуем, но тут же появившийся с стаканом чего-то явно горячительного в руках Саньду Шэншоу, едва заметив их, приказал: — Сейчас же рассредоточились по разным углам. Юноши подчинились, хотя было видно, что делали они это с неохотой: Цзинь Лин пересел за столик в центре гостиной, а Лань Сычжуй так и остался на диване. Лишь удостоверившись, что двое расселись, Цзян Чэн продолжил: — И не думайте подсаживаться к друг другу снова. Он отпил из стакана и вышел из гостиной со словами: «Я у себя, но беспокоить меня не советую». После ухода генерала молчание стало менее напряжённым, но неуютным быть не перестало. Кроме того, сбылись худшие ожидания Вэй Ина относительного времяпрепровождения. Было абсолютно нечем себя занять! Молодой человек не знал, куда себя деть от скуки. Он хотел было посмотреть кабельное, но антенна столетней давности, конечно же, не ловила сигнал. Пришлось Вэй Усяню взяться за книгу. На полках было не густо: пару книг по садоводству, мемуары Дзержинского («Страшная вещь!») и пара романов. Выбор остановился на нестареющий классике Джейн Остин «Гордость и предубеждение». Сестра обожала этот роман, говорила, что он полон тонкого юмора и любовных перипетий. Хотя Вэй Ин не особо любил подобное чтиво, но от делать нечего возьмёшься и за такое. Найти место оказалось не менее сложно, чем выбрать книгу. Сначала Вэй Ин думал подсесть к Цзинь Лину, но заприметив его намерения, юноша демонстративно пододвинул пустующий стул под стол и всем своим видом дал понять, что молодому человеку здесь не рады. Пришлось ретироваться. Кресло напротив оприходовал Лань Цзинъи: он надел наушники и самозабвенно тыкал пальцами по экрану телефона, то и дело чертыхаясь и фыркая. «Так себе сосед!» Оставался только диван, на котором пристроился Лань Сычжуй, сидящий по-турецки и, видимо, медитирующий. Как только Вэй Ин приблизился, он открыл глаза, улыбнулся и подвинулся, освободив достаточно места. Молодой человек сел и хотел было поинтересоваться, как поживает Лань Чжань, как Цзинь Лин крикнул Лань Сычжую: — Не разговаривай с ним! На его лице читалось выражение ревности. Вэй Усянь аж поперхнулся от смеха. «Как у них всё серьёзно,» — подумал он, на всякий случай отодвинувшись от предмета обожания племянника как можно дальше, и принялся читать. Спустя два часа (Вэй Ин сверился с настенными часами) Цзин Лин захлопнул компьютер и устало фыркнул. — Блядское дело, блядские документы, — тихо ругнулся он, потёр уставшие глаза и откинулся на спинку стула. — А-Лин, не выражайся, — мягко сказал Лань Сычжуй, не открывая глаз и не прерывая медитации. — Прости, но у меня других слов нет, чтобы описать эту хрень. — Значит, я подарю тебе словарь, — без капли упрёка в голосе ответил сидящий на диване стажёр, после чего тепло улыбнулся и встал. Подойдя к Цзинь Лину, он принялся массировать ему плечи. Юноша, пребывавший в напряжении, в секунду расслабился и, казалось, готов был растечься от приятных ощущений. Вэй Усянь тщетно пытался сосредоточиться на чтении, и при виде подобных нежностей книгу он мог использовать лишь для того, чтобы прикрыть широченную лыбу. Не в силах больше вынести такого зрелища, он отбросил в сторону наскучивший роман («И что только сестра нашла в этой писанине?»), вскочил с дивана и, с трудом подавляя улыбку, поинтересовался: — Не хотите перекусить? Фраза вывела Цзинь Лина из релаксивной прострации, так что он лишь нахмурился и буркнул «Нет». Более вежливый Лань Сычжуй покачал головой с всё той же милой улыбкой, а Лань Цзинъи, который, видимо, всё это время лишь делал вид, что ничего не слышит в наушниках, прошептал: «А я думал, что никогда не предложат поесть». Получилось слишком громко, поэтому слышали все. — Тебе лишь бы пожрать! — огрызнулся Цзинь Лин, на что Лань Цзинъи тут же парировал: — А тебе лишь бы Сычжуя потискать, но я ж молчу! Замаскировав вырвавшийся смешок под кашель, Вэй Ин поспешил на кухню, опасаясь, что не сможет больше сдерживать приступ хохота. Там уже он хорошенько (и максимально тихо) отсмеялся, а затем окинул помещение взглядом. Всё так же, как и было почти 19 лет назад: та же газовая плита со следами чего-то подгоревшего (после кулинарных экспериментов Вэй Усяня оттереть пятна так и не удалось), тот же холодильник с яркими магнитами, те же деревянные стол и лавки. Из нового разве что раковина и микроволновка. «Если Чечен не особо заморачивался с ремонтом, значит, и заветная кладовочка должна быть на том же месте». Потерев руки в предвкушении, Вэй Ин подошёл к одному из нижних ящиков столешницы, открыл створки и встал на корточки. Бутылка коллекционного коньяка (так называемый «неприкосновенный запас»), припрятанная в старые добрые времена от брата в непрозрачной пятилитровой банке, была на месте! Радостно присвистнув, молодой человек любовно погладил бока бутылки, когда прямо над ним послышался грозный голос: — Арестантам не положено. Вэй Усянь нервно хихикнул, с неохотой положил бутылку на место, закрыл ящик и встал как ни в чём не бывало. — Ну, а поесть-то можно? — картинно сжав губы, спросил он. Цзян Чэн скрестил руки на груди и покачал головой. — «Эх, а в тюрьме сейчас макароны»… — Щас довыпендриваешься и полетишь обратно в СИЗО. Марш в гостиную! Обиженно зыркнув на брата, Вэй Ин поплёлся обратно в комнату, где находились ребята. Парочка Цзинь Лин и Лань Сычжуй, видимо, заслышав голос Цзян Чэна с кухни, разбежалась по разным углам и делала вид, что так и сидела всё это время, а Лань Цзинъи наконец оторвался от телефона и скучающе покручивал наушниками. Когда все оказались в гостиной, Саньду Шэншоу вновь командным голосом приказал: — Все спать! — Мы же в машине дрыхли совсем недавно, — вполне справедливо заметил Лань Цзинъи, за что был награждён фирменным генеральским взглядом и тут же заткнулся. — Я сказал спать — значит спать… Спишь внизу на диване, — бросил Цзян Чэн Вэй Усяню. — а ты… — он обратился к осмелевшему стажёру. — Сколько можно! Меня зовут Лань Цзинъи! — Да хоть папа Карло! Ты с спишь в одной комнате со своим дружком. На случай, если эти двое, — он указал пальцем сначала на племянника, а затем на Лань Сычжуя, — ночью решат что-нибудь учудить. Лань Цзинъи имел неосторожность в этот момент посмотреть на Цзинь Лина, с поразительной способностью скопировавшего злобный взгляд дядя. И этот взгляд явно не предвещал хорошего. — Может, я лучше тоже внизу посплю, на диванчике? — криво улыбнувшись, спросил Лань Цзинъи. Цзян Чэн был непреклонен. — Будешь прекословить, я… — Сломаете мне ноги? — Схватываешь на лету. Так что, тебе всё ясно? Стажёр решил выбрать меньшее из зол и утвердительно кивнул. — Свободны! — Пойдём выйдем, — приказал Вэй Ину генерал, когда юноши покинули гостиную. Выйдя на крыльцо вместе с братом, Цзян Чэн достал из кармана куртки пачку сигарет и зажигалку. — Видишь сигарету? — спросил мужчина, демонстративно вертя сигаретой перед лицом Вэй Усяня. Тот кивнул. — У тебя есть ровно столько времени, сколько я буду её выкуривать. — Времени на что? — На то, чтобы рассказать, кто, чёрт возьми, тебя воскресил. Не успеешь — я выпытаю из тебя правду своими методами. Саньду Шэншоу поджёг сигарету, затянулся и медленно выпустил дым. — Время пошло, — беспристрастно сказал он. — Что ты от меня хочешь?! — не сдержался Вэй Усянь. — Как будто я сам знаю! Я, может, нормально себе жил на том свете, целыми днями пил вино и грелся на пляже в окружении знойных красоток, а потом вдруг взял, да и очнулся в чужом теле. Цзян Чэн помрачнел. — Всё это кажется мне полнейшим абсурдом, — продолжил Вэй Ин. — Вообще, я сомневаюсь, что кто-то, даже помешанный Мо Сюаньюй, стал бы по доброй воле жертвовать собой ради того, чтобы «оживить» меня. Шансы на успех были 50 на 50: чип мог не прижиться, тело носителя могло не выдержать действия импульсов. Одним словом, некий человек был готов на всё ради этого дела. Какие у него были мотивы, одному богу известно… Так странно. Как будто кто-то решил сыграть со мной в игру, в которой я заведомо обречён на провал. Кто-то чертовски хитрый и расчётливый. — Время вышло, — объявил Цзян Чэн, туша недогоревшую сигарету. — Но ты же не докурил! Это нечестно! — Что честно, а что нет, здесь решаю я. После короткой паузы Вэй Усянь решился на вопрос: — И что ты скажешь? Цзян Чэн долго буравил брата взглядом, затем всё же соизволил ответить: — Что ты опять вляпался в дерьмо, Вэй Усянь. — Но ты поможешь мне из него выбраться? — с надеждой спросил Вэй Ин. — Ещё чего! Хоть раз в жизни попробуй разгрести всё сам. Или позови на помощь своего дорогого Хангуан-цзюня. — Он не мой! — тут юноша запнулся. — Точнее мой, но не в том смысле… Двусмысленность этой фразы застала его врасплох. Как теперь думать о Лань Чжане? Говоря «мой» от своего лица, Вэй Ин имел в виду близкое знакомство: всё же с Ланем-младшим он сошёлся куда лучше, чем Цзян Чэн, всегда презиравший в том высокомерность и холодность. Но ведь по иронии судьбы сейчас Старейшина Илина находился в теле Мо Сюаньюя, которого с Лань Ванцзи связывали куда более близкие отношения, и уж тот под словом «мой» подразумевал совсем иное… Осознав это, Вэй Ин почувствовал укол ревности: какой-то там городской дурачок смог добиться взаимности самого Хангуан-цзюня, а он, Вэй Усянь, даже звания друга не удостоился. В это время сопутствующая мысль пришла ему в голову: а не испытывал ли Цзян Чэн подобную «ревность», когда Вэй Ин пытался всеми средствами завязать дружбу с Лань Ванцзи? Или того лучше, когда он предпочёл брата Вэням? Ведь Цзян Чэн всегда был до одури ревнив: даже когда Цзян Яньли уделяла «А-Сяню» больше внимания, он не на шутку раздражался и куксился. Раньше Вэй Усянь никогда не думал об этом в подобном ключе, уверяя себя, что Цзян Чэн просто перегибает палку, но теперь, прочувствовав схожие эмоции самостоятельно, он вдруг понял всё: обиды, брошенные сгоряча слова и проклятья были оправданы этим самым странным чувством ревности родного человека к кому-то чужому. — Знаешь, стоило умереть и воскреснуть, чтобы понять одну вещь. — Какую же? — Что старый друг лучше новых двух. Да лучше двух сотен, двух тысяч!.. Я понимаю, почему ты тогда так вёл себя со мной после взрыва в «Цишане», и я всё прощаю. Цзян Чэн долго молчал. — Не думай, что после этих слов я прощу тебя в ответ. Вэй Ин уловил знакомую нотку в его голосе. Будто сквозь толстенную броню начальника МВД на свет прорывался тот озорной мальчишка, который закатывал глаза на проделки непутевого брата, но всегда готов был его прикрыть. Вэй Усянь решил подыграть. — Но Цзян Чэн… — Нет! — Прошу тебя, смилуйся! — сложив руки в молитвенной жесте, наигранно умолял он. — И не подумаю. — Мы же братья. Братья на всю жизнь… — Вспомнил наконец-то, что у него есть брат. А то всё Лань Чжань да Лань Чжань. — Да кто такой этот Лань Чжань! Слышать о нём не слышал! Вот мы с тобой — самые близкие друзья. У нас даже своя песня есть. — Только не начинай! — скорее приказал, чем попросил Цзян Чэн, но Вэй Ина было уже не остановить: — «Ни дождика, ни снега, Ни пасмурного ветра В полночный безоблачный час…» — Замолчи сейчас же! — «Распахивает небо Сверкающие недра Для зорких и радостных глаз…» — Сейчас вызову наряд — и петь будешь дебоширам в обезьяннике! — «Сокровища вселенной Мерцают, словно дышат, Звенит потихоньку зенит, А есть такие люди — Они прекрасно слышат, Как звезда с звездою говорит: «Здравствуй!» Цзян Чэн страдальчески вздохнул, но всё же запел: — «Здравствуй!» — «Сияешь?» — «Сияю.» — «Который час?» — «Двенадцатый примерно… Там на Земле в этот час Лучше всего видно нас.» — «А как же дети?..» — «Дети? Спят, наверно…» Они стали петь дуэтом: — «Как хорошо, от души, Спят по ночам малыши, Весело спят — Кто в люльке, кто в коляске. Пусть им приснится во сне, Как на луне, на луне, Лунный медведь Вслух читает сказки…»* Допев припев, братья замолчали. — Мир? — протянув руку, с улыбкой предложил Вэй Усянь. — Временное перемирие, — буркнул Цзян Чэн, однако руку всё же пожал. — А теперь вали спать, звездочёт хренов.