A Decade Gone

      Ты наконец-то получила ответ от Армстронгов. Письмо лежало на комоде; его бумага ванильного цвета будто приглашала прочесть его, но ты слишком боялась его содержания, чтобы даже приблизиться. И вот, ты сидела на своей кровати, полностью одетая для работы, подперев подбородок рукой и сверля взглядом конверт так интенсивно, будто он от этого может загореться. Армстронгская печать до боли тебе знакома; прошло лишь два месяца с дня, когда ты принесла такой же в особняк Джиндоша. Очень многое изменилось с того момента.       Быстрый взгляд на тикающие часы на прикроватной тумбочке дал тебе знать, что ты будешь опаздывать при дальнейшем продолжении самотерзаний. Ты приходила вовремя каждый день, и ты не собиралась это менять из страха, что этот самодовольный подонок может сказать.       Поэтому вместо того, чтобы открыть письмо, ты оставляешь его на месте.       Ты вернёшься к нему после работы.       Поездка на экипаже была бодряще-морозной, как и в любое другое утро. Твой желудок немного скрутило из-за нервозности, вызванной тяжёлым письмом, всё ещё покоящимся на комоде. Это было странно, но мысль, что по прибытию в особняк всё вернётся к норме, несколько успокаивала.       В какой момент имение Армстронгов стало внушающей страх чужеземной территорией, а механический особняк стал домом?       Положив руку на сердце, ты не могла назвать кого-либо из своих коллег другом. Ты знала всех по именам, но никогда не искала отношений ни с кем из них. Аналогично, они не пытались узнать тебя поближе, исключая, может, одну стражницу, которая обычно наблюдала за тобой, пока ты занималась своей повседневной работой.       В итоге ты разговаривала с Джиндошем намного больше, чем с кем-либо из твоих товарищей по работе.       Некоторые разговоры между вами состояли из его сетований насчёт чего-то, что ты забыла сделать или сделала неправильно, пока ты подавала ему его чай и печенье. Эти жалобы не имели никакого эффекта, так как он никогда не отчитывал тебя по-настоящему. Другая часть ваших бесед вращалась вокруг его безустанных рассказов об его последних проектах или новых открытиях. Ты никогда толком не понимала, о чём он говорит, но слушала и кивала в то время, пока ты убиралась в кабинетной части помещения вокруг него. Иногда он задавал тебе вопросы, ответы на которые ты, по мере своих знаний, старалась сделать интересными. Насколько ты поняла, он был искренне заинтересован в твоих ответах. Похоже, что он даже… наслаждался твоим обществом. Или что-то в этом роде. Он вызывал тебя в офис намного чаще, чем требовалось, и чаще всего ему не было нечего попросить кроме банальных вещей.       По приближению к особняку, что-то бросается тебе в глаза. Под белокаменной аркой стояла девушка, облачённая в тёмные одежды. Чем ближе ты приближалась, тем больше замечала. Одна из них сидела на ступенях парадного входа, ещё одна — на выступе внешней стены, прислонившись спиной к холодному кирпичу. Их бледные лица контрастировали с цветами и чёрными шипами, украшающими воротники их одежды. Когда ты выходила из экипажа, они беззастенчиво таращились на тебя.       Зрительный контакт был бы вежливым, но ты не могла заставить себя это сделать. Они и сами не были особо вежливыми: они не сказали тебе ни слова, но продолжали в открытую пялиться. Это заставило тебя почувствовать дискомфорт.       — Опаздываешь, не так ли? — произнесла та, что сидела на ступенях.       Ты останавливаешься, застигнутая врасплох, и адресуешь ей недовольный взгляд.       — На самом деле, я как раз вовремя. Могу я спросить, к кому вы пришли?       Она поднимает на тебя свои тёмные, налитые кровью глаза, с улыбкой на её лице.       — А зачем люди приходят в часовой особняк? Разумеется, ни к кому иному, как к самому Великому Изобретателю.       — Кирин? — бормочешь ты, обдумывая её слова.       — Это несколько непрофессионально с твоей стороны, — говорит та, что сверху, на выступе. — Разве ты не низкорождённая?       — О чём ты говоришь, Дрелла? Все мы низкорождённые, — прерывает та, что сидит на ступеньках.       — Да, но мы не прислуживаем лорду или леди, — вставляет третья, глядя вниз с арки. — Мы служим нашей госпоже, Делайле, а она относится к нам, как к сёстрам.       От этого имени по твоей спине пробегает холодок. Ты слышала это имя раньше, и предпочла бы не слышать его снова. Кажется, что они все заметили твою реакцию на упоминание имени их повелительницы, поворачиваясь к тебе с ухмылками на лицах.       — З-значит… ваша госпожа здесь? Чтобы встретиться с Кир… Мистером Джиндошем? — спрашиваешь ты, стараясь не выдавать дрожь в голосе. Сидящая у твоих ног издаёт хриплый смешок.       — Мы здесь вместе с Брианной Эшворт, — отвечает она. — А теперь прекрати со своими бессмысленными расспросами и поспеши драить полы, а?       Ты с трудом сдерживаешь себя от того, чтобы ответить в столь же язвительной манере, но прикусив свой язык вместе с гордостью, ты продолжаешь подниматься по ступеням, слыша за спиной их весёлый смех, который, как кажется, не остановился даже после закрытия двери за твоей спиной.       Оказавшись внутри, ты торопливо доходишь до своего шкафчика рядом с буфетной, всё это время думая о том, кто находится в особняке и зачем.       «Бриана Эшворт» было очень известным именем в Карнаке, и почти столь же узнаваемым, как Кирин Джиндош. Ты знала, что она была смотрителем королевской кунсткамеры. Она была великолепна, хоть и не совсем дотягивала до уровня Джиндоша или, по крайней мере, не в том же смысле. Ты читала несколько её статей, которые Армстронги откладывали на выброс. Не то, чтобы ты хорошо понимала то, о чём она пишет, или вообще это интересовало тебя, как студента юридического, но она была неоспоримо умна.       И теперь она здесь, чтобы встретиться с Джиндошем? Вряд ли она здесь для того, чтобы приобрести Часовщика; это была единственная причина для посещения особняка гостями.       «А зачем люди приходят в часовой особняк? Разумеется ни для кого иного, как самого Великого Изобретателя».       Она здесь именно ради Джиндоша. Почему?       Ты подходишь к шкафчикам и находишь маленькую записку, аккуратно положенную поверх твоих чистящих средств. Ты сразу признаёшь этот аккуратный почерк. Джиндош писал: «Сегодня ко мне придёт очень важный гость. Мне нужно, чтобы ты принесла нам освежающие напитки. Мы встречаемся в курительной комнате. Будь паинькой».       Ты смотришь на его каллиграфический почерк ещё секунду перед тем, как аккуратно сложить записку и убрать её в карман. Будь паинькой. Значит, он так сегодня играет.       Что-то в этой формулировке заставило тебя почувствовать, что на этот раз он не будет таким игривым. Эта гостья, должно быть, очень важна для него; он хочет произвести на неё хорошее впечатление.       — А, вот и ты, — слышишь ты голос повара. — Ты, вроде как, должна принести освежающих напитков в курительную комнату для Мисс Эшворт и Мистера Джиндоша, так? Я приготовил еду для выставления на столы в фойе, но он чётко дал понять, что напитки должна принести ты. Они уже ждут тебя, ты должна поторопиться.       Ты вдруг понимаешь, что ты, на самом деле, опоздала — ещё сильнее из-за разговора с девушками снаружи и промедления у своего шкафчика. Тебя наполняет чувство тревоги пока ты представляешь, как Джиндош сидит на одном из бархатных кресел и нетерпеливо ждёт. Будь паинькой.       — Проклятье, — ты торопливо подхватываешь поднос, который он поставил для тебя, заставляя фарфоровый чайник звякнуть. — Насколько долго они уже там сидят?       — Думаю, что минут пятнадцать, — в его взгляде читается жалость к тебе. — Или двадцать.       Без дальнейшего промедления ты отвернулась и поспешила к лифту, отчаянно нажимая кнопку вызова снова и снова. Это не ускоряло процесса, ты это понимала, но это, хоть и немного, тебя успокаивало. Радостный «динг» прибытия заставил твоё сердце подпрыгнуть; ты была готова голыми руками вскрыть двери, лишь бы поскорее втиснуться. Кнопка гостевой зоны так же была нажата сотню раз, даже когда лифт уже начал подниматься. Ох, как же он будет расстроен.       Сегодня в мраморной гостиной на страже стояло несколько гвардейцев. Туда-сюда сновали другие слуги, но ты знала, что приносить напитки было не их задачей — она была твоей. Они бросали на тебя взгляды, которые в лишний раз подтверждали твои подозрения, что Джиндош был зол; они смотрели на тебя, будто ты шла на казнь.       Помимо стражников и прислуги, здесь было ещё больше женщин в тёмном. Они стояли порознь от персонала особняка, и, кажется, отталкивали любого, кто приближался к ним. Они не могли знать, кто ты и каким мучениям подвергал тебя Джиндош, но они, казалось, почти уловили твоё беспокойство и криво улыбнулись тебе, когда ты быстро направилась в курительную.       Как только ты ступила в эту тусклую комнату, тебя встретил тошнотворный запах дорогих духов и не менее дорогого табака. Духота в комнате, казалось, душила тебя. Приближался месяц Холода, что объясняло зажжённый камин. Джиндош располагался в одноместном кресле рядом с окнами. На нём были более тёмные брюки, чем обычно, поверх бордовой нижней рубахи его облегал нейтральный асимметричный жилет. Золотые запонки отражали свет от огня, как и его ромбический медальон, надёжно прикреплённый к верхнему нагрудному карману жилета. На шее у него был повязан платок, очень похожий на его любимый, хотя этот, похоже, был сделан из материалов подороже. Его керамические пальцы-трубка находились у его губ, из которых вырвалось облако дыма, когда он наконец заметил твоё присутствие. Он был неотразим.       — А, ты наконец-то решила объявиться. Как мило с твоей стороны, — его лицо говорило за него: он был очень зол.       Ты решила, что лучше не отвечать, вместо этого предпочитая поставить поднос на ближайший столик. Делая это, ты успеваешь мельком взглянуть на другого человека в комнате, находя её сидящей на диванчике напротив Джиндоша. Она красивая женщина; её волосы были аккуратно уложены и закреплены серебряным брелком. Её одежды, хоть и не выглядевшие дорогими, хорошо сочетались друг с другом. На ней тёмно-оливковый костюм с низким воротником, а плечи украшены золотыми розами. Она смотрит на тебя, а её змеиные серьги зловеще поблёскивают в свете камина.       Ты отводишь от неё взгляд и усиленно смотришь на наполняемые тобою чашки чая.       — Я надеюсь, что ты простишь меня, — Джиндош обращается к Брианне. — Помощь в последнее время ужасно некомпетентна.       На самом деле он обращается не к ней, а к тебе. Ты чувствуешь, как тебя бросает в жар, и камин тут ни при чём. Ты пытаешься не думать о том, сколько времени ты с ним провела в последнее время; пытаешься не думать о том, насколько он стал тебе близок. От этого было лишь больнее.       Брианна отмахивается от него рукой:       — Джиндош, я здесь в любом случае не для обмена любезностями. Выполняет ли твоя прислуга или нет, меня не волнует. Я здесь для того, чтобы обсудить прогресс дизайна Часовых Солдат. Она хочет знать, будет ли он готов к месяцу Земли.       Джиндош заметно ёрзает на его месте, выглядя сильно взволнованным, как и выговором Брианны, так и твоим опозданием.       — Я обещал Дюку, что окончательный дизайн будет готов не позже месяца Песен. Ей не о чём волноваться. Я могу сегодня же отправить с вами прототип, если ты думаешь, что у неё есть сомнения.       Брианна вздыхает, откидывая голову назад с лёгким раздражением.       — В этом нет необходимости, Кирин. До тех пор, пока ты показываешь результаты, ты получишь то, что тебе было обещано. Нет смысла.       — Ладно, хорошо, — он отмахивается от её слов взмахом собственной руки. — Тогда скажи мне вот что: как там работает прототип? Новые линзы работают правильно, я полагаю?       — Учитывая всё то время, что ты в них вложил, я надеюсь, что да, — говорит Брианна с намёком на ухмылку на лице. Ты подаёшь ей чашку чая с мёдом. Она не благодарит и даже смотрит на тебя. — Смотреть, как ты работаешь — очень утомительное занятие, Кирин. Поразительно, как ты ежедневно выполняешь столь кропотливую работу.       Он, как и обычно, выпрямляется от комплимента в его сторону.       — Да, это то, что у меня получается лучше всего. Должен сказать, мне не терпится вернуться и приступить к окончательной версии.       В этот момент Эшворт бросает в твою сторону острый взгляд.       — Ты уверен, что это стоит обсуждать в присутствии… горничной?       Твоя челюсть сжимается и ты нервно переступаешь с ноги на ногу, держа в руках чашку Джиндоша.       Он так же обращает свой взгляд к тебе. Его глаза твёрдые и острые, его лицо слегка искажается от раздражения.       — Да, пожалуй, ты права. В наши дни неразумно доверять что-либо прислуге. Должны ли мы перенести нашу беседу в более укромное место?       Что-то в тебе увядает, когда ты слышишь эти унизительные слова.       Брианна поднимается, показывая свою стройную и угловатую фигуру.       — Это было бы предпочтительно.       Чашка с чаем Джиндоша — сильно заваренным, с двумя кубиками сахара, как он любит — всё ещё в твоих руках, когда они оба проходят мимо тебя. Брианна покидает комнату первой, но Джиндош, но Джиндош медлит, поворачиваясь, чтобы обратиться к тебе с низким шипением:       — Снова опоздаешь, и твоё пребывание здесь продлится ещё на десять лет, ты поняла?       Нервно сглатывая, ты говоришь:       — Я понимаю, Мистер Джиндош.       — И ещё кое-что, — говорит он, не прерывая зрительный контакт. — Я жду тебя в своём офисе в пять. Не опаздывай, если не хочешь пожалеть.       А потом он уходит.       Твои ноги дрожат. Это был первый раз, чтобы он разговаривал с тобой в такой манере с дня инцидента. Ты почти забыла, каков он на самом деле. Твоё горло горит; прошло очень много времени с тех пор, когда работодатель ставил тебя в столь неловкое положение перед гостем или даже делал подобный выговор. Из тебя вырывается невольная усмешка: разве ты не говорила себе, что это произойдёт? Что он покажет своё истинное лицо прямо тогда, когда ты только начала…       Начала что, если быть точной? Это правда, что последние несколько недель ты проводила каждый день в его кабинете, наблюдая за его работой или даже ведя небольшие беседы. Время от времени ты расставляла книжки по полкам или вытирала пыль. Ты начала думать, что это всё потому, что ему была приятна твоя компания; что он думал, что ты отличалась от остальных. Он одалживал тебе романы из своей коллекции и расспрашивал о твоей жизни в университете. Он был ужасно эгоистичным и высокомерным, но он также был гениальным и очаровательным. Ты могла бы слушать его монолог часами не уставая от этого. В конце концов, ты стала уважать его и находить интересным. А самое главное… ты боялась признать, что ты думаешь о нём вне работы. Он заставил тебя чувствовать себя важной, будто ты была на голову выше остальных. Ты открылась, чтобы простить этого человека — того самого, которого ненавидела несколько месяцев назад. Ты вновь выставила себя дурой.       Он был ответственен за смерть Генри, он заставил тебя покинуть твой дом, он был ужасным человеком без моральных принципов.       По твоим щёкам катятся горячие слёзы, пока ты дрожащими руками поднимаешь чашку Брианны и ставишь её обратно на поднос. Твоё тело дёргается: ты сдерживаешь крошечные всхлипы, чувствуя смущение, злость и грусть одновременно. Как он мог так с тобой разговаривать?       — Ну же, перестань, — шепчешь ты сама себе, вытирая щёки обратной стороной рукава. — Хватит рыдать, ты делаешь только хуже. Ты на работе, так что веди себя соответствующе. — Плакать здесь было крайне непрофессионально с твоей стороны. Ты никогда так не взрывалась, даже когда ты работала у Армстронгов. Таков был твой принцип.       Твои глаза колет, но ты остановила слёзы. Судя по взглядам остальной прислуги, когда ты выходила из курительной, было несложно заметить твоё расстройство. Одна из горничных нежно касается твоего плеча, и ты можешь только ответить ей благодарной улыбкой перед тем, как отправляешься к лифту.       И это ещё даже не конец. Тебе придётся прийти к нему после ухода Эшворт.       За это время ты заставила себя работать с удвоенным усердием. Полы на каждом этаже были помыты, включая фойе, где ты была. Гвардейцы странно на тебя косились, но ничего не говорили. После этого ты натёрла воском мебель в зале ожидания и гостевой зоне в целом, а также деревянные перила в вестибюле. Далее ты принялась за помывку всех окон, но ты успела закончить только с первым этажом к тому времени, когда Джиндош вызвал тебя через звуковую систему.       Когда ты услышала его голос, отражающийся от стен, ты вздрогнула от неожиданности. Было всего лишь четверть четвёртого. Страх наполнял твою грудь, пока ты шла к шкафчикам, чтобы возвратить чистящие средства в шкафчик, а твой разум плавал в догадках, что у него заготовлено для тебя. По дороге туда ты с удивлением замечаешь Брианну Эшворт и её группу женщин, облачённых в чёрное, выходящих через вестибюль. Она уже уходила?       Возвратившись к своему шкафчику, ты кладёшь туда снаряжение и снимаешь свой передник. Ты аккуратно роешься в своём заднем кармане и выуживаешь записку, оставленную тебе Джиндошем.       Ты с секунду смотришь на сложенный лист бумаги, прежде чем положить его на прежнее место.       Будь паинькой.       Ты сможешь это вынести, ты знала, что сможешь. Если он хочет уволить тебя, так тому и быть. Были и другие места, некоторые менее привлекательные, но ты смогла бы жить дальше.       Поездка на лифте никогда не казалось столь долгой. Даже радостный «динг» по прибытию на этаж не смог дать тебе и молекулы спокойствия.       Выходя из лифта, ты поворачиваешь за угол и видишь его, прислонившегося к столу. Он ни над чем не работает, он не занят — он ждал тебя.       Всё, на что ты была способна в тот момент, это стоять и смотреть на него, находясь примерно в двенадцати метрах от изобретателя. К твоим ногам будто привязали по булыжнику, но ты знала, что он, рано или поздно, сорвётся на тебе, если ты не приблизишься. Поэтому ты медленно идёшь к нему, высоко подняв голову и расправив плечи. Он не может навредить тебе. Он не может навредить тебе.       Мог бы, если бы захотел.       Когда ты останавливаешься в полутора метре от него, он ничего не говорит. Он медленно осматривает тебя с ног до головы, несколько раз. Его руки скрещены, но ты видишь, что указательный палец на его здоровой руке ритмично постукивает по другой. Он размышляет.       Он произносит твоё имя как вопрос, а затем испускает долгий выдох.       — Как ты думаешь, почему я решил нанять тебя вместо того, чтобы убить на месте?       Вопрос тяжёлым грузом опускается на твои плечи. Ты делаешь краткую паузу, чтобы взвесить свой ответ.       — Потому что вы были милосердны.       — Нет, — сердито возражает он. — Не поэтому.       Тебе нечего ему сказать. Ты не находишь подходящих слов, сомневаясь, существует ли правильный ответ. Ты качаешь головой, давая ему понять, что ты не знаешь.       Он раздражённо хмыкает, массируя одной рукой переносицу.       — Ты знаешь ответ; мы говорили об этом. Я нанял тебя, потому что ты бросала вызов. Ты не говорила просто так. Важнее всего, ты ненавидела меня. Я понял это чуть ли не сразу.       Ты могла лишь безучастно смотреть на него, пока он говорил.       — Не слишком увлекайся, — он грубо смеётся. — Почти все меня презирают, ты далеко не первая. Но ты первая за долгое время, кого я встретил и подумал про себя: «Я не хочу, чтобы она так думала», — он внезапно замолкает, погружённый в воспоминание о далёком прошлом, которое ты не можешь увидеть.       Его взгляд возвращается к тебе, с чем-то новым в его глазах.       — Я должен держать тебя рядом — столько, сколько потребуется. Я не уверен, чего именно я хочу от тебя, но я не позволю тебе уйти. Ты понимаешь, что это означает?       Ты потеряла дар речи, способная лишь слабо покачать головой.       Он сокращает дистанцию между вами одним изящным шагом, его рука поднимается, чтобы приподнять твой подбородок, из-за чего ты вынуждена смотреть ему в глаза.       — Это означает, что ты не можешь вести себя таким образом, который может заставить меня уволить тебя.       От такой близости твоя голова идёт кругом. Он никогда не был так близко к тебе. Ты можешь чётко почувствовать его одеколон с нотками ворвани. Почему у тебя так сильно бьётся сердце; почему он так на тебя смотрит? Твоё дыхание спёрто, и ты начинаешь ощущать, как тепло его тела проникает в тебя. Ты смотришь на него и твёрдо встречаешь его взгляд. Твоя спина прислонена к перилам, и тебе некуда бежать. И ты…       Ты и не хочешь никуда сбегать.       Осознание поражает тебя так сильно и неожиданно, что ты чуть ли не задыхаешься. Причина, почему тебе было важно его мнение. Причина, почему его выговоры причиняли такую боль. Причина, почему ты наслаждалась его компанией.       И, к сожалению, осознание приходит и к нему.       Его глаза расширяются, когда он замечает румянец на твоих щёках и стеклянный взгляд твоих глаз. На секунду его рот раскрывается, будто собираясь что-то сказать, но он всё ещё ищет подходящие слова. Его взгляд соскальзывает к твоим губам, которые приоткрылись чуть выше его пальцев.       — Будь я проклят, — выдыхает он. — Я в это не верю.       Ты вырываешься, как только он начинает говорить, отрывая себя от него и отступая на несколько шагов к лифту. Твой взгляд устремлён в пол; ты не можешь встретиться с ним взглядом. Тысяча мыслей проносится сквозь тебя, по большей части стыд и сожаление.       Он молча наблюдает за тобой. Потом очень мягко он говорит:       — Я совершенно не предполагал такого результата. Как любопытно.       Ты запинаешься:       — Я… я не… это не то, о чём Вы думаете. Я просто… просто запуталась или устала, или… Всё совсем не так.       — Не так? — спрашивает он с улыбкой в голосе. — Должен отметить, что на меня давно так никто не смотрел. Хотя, разве я могу тебя винить?       Ты чувствуешь, как в твоём горле формируется ком.       Его смех затихает, и он произносит:       — Неужели я уже достиг своей цели? Я уже изменил твоё мнение обо мне?       Ты возвращаешь с ядом в голосе:       — Ни капли.       — Ты почти меня обманула, моя дорогая.       Ты лишь частично осознаёшь его приближающиеся шаги; твои глаза устремлены в пол, а голова наклонена так, что ты не видишь его.       — Смотри на меня, — приказывает он.       Ты отказываешься.       — Я не изменила своего мнения, — повторяешь ты. — Я всё ещё ненавижу тебя.       К твоей щеке прикасается большая и тёплая рука, мозолистая от долгих дней работы. У тебя перехватывает дыхание.       — Я верю в это не больше, чем ты. — И он снова поднимает твоё лицо на уровень своего.       Твои глаза плотно закрыты. Ты не можешь смотреть на него, иначе ты снова потеряешь контроль над собой. И всё же, хоть ты и не видишь его, ощущение его руки на твоей щеке имеет тот же эффект.       Ты робко бормочешь:       — Я могу быть свободна?       Когда он не отвечает, ты рискуешь и открываешь глаза, смотря на его лицо. Он не ухмыляется, и в его взгляде нет лукавости. На самом деле его лицо спокойно; он будто изучает тебя.       Он не отпускает тебя.       — Теперь, когда я выполнил свою первоначальную цель, — и так быстро! — я думаю, что нашёл новый пункт интереса. Не волнуйся, ты всё ещё нужна.       Должно быть, твоё лицо сейчас краснее лучших помидоров Серконоса. Ты нервничаешь, и тебя всё больше наполняет стыд. Тебе больше всего на свете хотелось выбежать отсюда, но ты знала, что он не оценит грубости.       — Ты можешь быть свободна, но у меня к тебе новая просьба. Я бы хотел, чтобы ты начала работать здесь в ночную смену. Не беспокойся, я почти никогда не сплю, так что я составлю отличную компанию. Я так же даю тебе право прохода в частные части дома, такие как проявочная комната, лаборатория и моя спальня. На этом пока всё; увидимся завтра в сумерках.       Его рука покидает твоё лицо, забирая с собой тепло. Ты вяло стоишь на том месте, где он держал тебя, мысли в твоей голове не задерживаются ни на секунду.       Он идёт к лифту, скорее всего направляясь в лабораторию. Прежде чем он завернёт за угол лифтового холла, он кидает через плечо:       — И не опаздывай.       Должен отметить, что на меня давно так никто не смотрел. Хотя, разве я могу тебя винить?