(Т/И),
Что касается письма, которое Вы отправили два месяца назад, мы потратили много времени на обдумывание того, что мы хотели бы Вам сказать. Это правда, что, пока Вы служили нам, Вы выполняли свою работу превосходно и без нареканий. Ваша преданность нашему роду приносила нам большую гордость; мы думали о Вас, как о члене нашей семьи. То же касается и Генри. Но после того как мы, к нашему удивлению, были оповещены о Вашем поведении по отношению к мистеру Джиндошу в день, когда мы послали Вас совершить деловую сделку, нам стало невероятно стыдно за Ваши действия. Мистер Джиндош был слишком добр в своём письме нам; это поразительно, что Вам было позволено выйти из особняка целой и невредимой. Можете не сомневаться что, будь мы там, Вы бы не избежали наказания. Мы были более чем рады удовлетворить желание мистера Джиндоша о Вашем переводе; воистину, нам стоит благодарить его за такое великодушие. Он не только простил дому Армстронгов Ваши проступки, но и снял позор с наших плеч тем же письмом. Нам остаётся лишь надеяться на то, что, стараясь искупить своё отвратительное поведение, Вы служите ему наилучшим образом. Что касается денег, которые Вы украли у нас для того, чтобы заплатить за Ваше нынешнее жилище, мы думаем над тем, должны ли мы принять меры в связи с Вашим воровством. Однако мы сомневаемся, учитывая тот простой факт, что у Вас хватило порядочности отплатить нам как можно скорее. Так или иначе, этот инцидент лишь усугубляет ситуацию. На данный момент мы можем сказать только одно: мы невероятно огорчены и настолько же разозлены Вашим предательством. Мы полагаем, что все Ваши вещи уже прибыли в Ваше новое жилище. Пожалуйста, не пытайтесь связаться с нами в будущем. Семья Армстронг
Тебе пришлось перечитать его несколько раз. Чем дольше ты смотрела на страницы письма, тем более равнодушной ты становилась к их словам. Ха! И ты думала, что Армстронги тебя простят! Ты могла только представить, как ты себя чувствовала бы, получи это письмо на день после инцидента. Ты могла бы сброситься с балкона особняка! Но теперь всё изменилось. Ты взяла письмо со стола и подошла к горящему камину, приседая перед ним так, что ты чувствуешь тепло пламени на коленях. Ты подносишь письмо к своему лицу, перечитывая его в последний раз перед тем, как аккуратно разорвать его сначала пополам, потом на четверти, и на маленькие кусочки. Не теряя ни секунды, ты бросаешь обрывки испорченной бумаги в огонь, наблюдая, как они тлеют. С твоей души будто упал валун. Прошлое было в прошлом: от раздумий о том, что могло бы быть по-другому, нет никакого толку. Теперь ты работаешь на Кирина Джиндоша, и, скорее всего, будешь работать до конца своих дней, учитывая его странную заинтересованность в тебе. Часть тебя надеялась, что этот «десятилетний» контракт не высечен на камне, но ты знала, что, скорее всего, он собирается держать тебя рядом настолько долго, насколько ему захочется. Даже если ты продержишься десять лет, что ты должна сделать, когда это время истечёт? Помахать ему на прощание и выпорхнуть из особняка? Это было не так просто. Кирин хотел, чтобы ты отплатила ему за Часовщика — или, по крайней мере, таковым было его оправдание. Чем больше ты об этом размышляла, тем больше ты понимала, что будешь его работником до тех пор, пока не надоешь. Вот и всё. Но это было наименьшей из твоих проблем. Кирин Джиндош знал о твоей симпатии к нему. Чёрт возьми, даже ты не знала! Если бы ты пришла к осознанию этого в уединении, возможно, ты хотя бы была лучше подготовлена. И этот человек даже вёл себя иначе, чем ты ожидала: твоим самым большим страхом было то, что он посмеётся над тобой и не заткнётся о том, как он вообще ничего к тебе не чувствует. Но он этого не сделал. Он… наблюдал за тобой. Он отмечал твои выражения лица и поведение, и даже в какой-то степени подыграл тебе. Если ты закроешь глаза, то всё ещё сможешь вспомнить тёплое прикосновение его руки к твоей щеке; он сделал это нарочно, просто чтобы узнать реакцию. Это заставило твоё сердце затрепетать. Будто ты грёбанная школьница! В действительности, единственным человеком, знающим об истинной натуре их отношений, был сам Джиндош, и он не особо распространялся насчёт всей ситуации. Ты даже не уверена, насколько сильны твои чувства, если не находишься в его присутствии. Этот мужчина был просто завораживающим. Когда его не было рядом, ты могла проклинать его сколько угодно без малейшего угрызения совести — но когда был, требовалась вся твоя сила воли, чтобы не лезть из кожи вон в попытке произвести на него впечатление. Чтобы остановить себя от слишком глубокого погружения в чувства, ты попыталась заставлять себя вспоминать о том, каким он был в первый день: как он обвинил Генри в инциденте, как говорил о цене вместо потерянных жизней. Ты никогда не ощущала столько ярости, как когда ты ударила его. И, возможно, он всё ещё им был. Это просто само по себе нормализовалось. Хуже того, ты… простила его. Ты предполагала, что это произошло постепенно. Но вот ты была здесь, думая о нём регулярно и далеко не с той злобой, с которой тебе хотелось бы. Это было трудно принять, но ты действительно в некотором смысле была влюблена в него. И хоть факт, что тебе придётся увидеться с ним вновь после вчерашнего, действовал тебе на нервы, тебе оставалось лишь надеяться на то, что он не будет постоянно тебя подкалывать насчёт этого. К тому же, ты также ощущала… предвкушение. То, как он подыгрывал тебе, совершенно не помогало заглушить твои чувства. Тогда его руки на твоём теле были для тебя слишком, но сейчас тебе хотелось вернуться назад и почувствовать это вновь, лишь на секунду дольше. Если закроешь глаза, то сможешь вспомнить насколько близко он стоял, удивление на его лице, когда он пришёл к осознанию, запах ворвани и импортного тивианского одеколона, достаточно утончённый чтобы привлечь подойти ближе. Ты представляешь, что могло бы произойти, если бы ты не отступила или не стала отрицать свои чувства. Зашёл бы он дальше? В конце концов, Кирин был человеком, обожающим экспериментировать. И… тебе хотелось, чтобы ты это позволила. Ты резко вышла из ступора, осознавая, что ты сидела у огня дольше нужного: твоя кожа отдавала жаром. Отодвигая мысли в сторону, ты поднялась и отправилась в свою небольшую кухоньку, чтобы приготовить завтрак. На работу ты ушла с чувством сожаления о том, что ты не поспала днём. Лунный свет отражался от чистой воды водопада, падающего со стороны скалы Джиндоша. Крыша старой обсерватории ярко блестела — в ночи она выглядела намного красивее, нежели днём. Вскоре после прибытия в особняк, ты подходишь к своему шкафчику, находя рядом других слуг, очевидно ждавших тебя. Их имена слабо маячили в твоей памяти, но ты не была уверена, что сможешь сопоставить их с лицами. Ты решила не называть их. — Мы услышали, что Джиндош дал тебе доступ к закрытым зонам особняка, — спрашивает одна из них, переводя взгляд с твоих глаз к её заломленным рукам. — Это странно, не думаешь? — Понимаешь, мы все тут головы ломаем, пытаясь понять причину. Будет логичнее спросить тебя напрямую, так? Сможешь нам рассказать? — сказал другой слуга. Ты могла лишь коротко ответить: — Рассказать что? Они коллективно вздохнули, находясь между жгучим желанием узнать и готовностью отпустить эту тему. — Ты и хозяин дома — вы спите друг с другом или что? Или это больше в духе того, что он заставляет тебя делать то, что он пожелает? Ты чувствуешь, как твоё лицо стремительно бледнеет и через секунду снова наливается цветом в то время, как смущение на твоём лице сменяется ужасом. — Нет, нет, нет! Мы не любовники! — Но ты ведь с ним спишь? Он угрожает тебе чем-то, так? — продолжила горничная, взглядом сканируя тебя с головы до пят. — Потому что ты, дорогуша, не обязана делать того, чего не хочешь. Ты и опомниться не успеваешь, как вскидываешь руки вверх с воскликом: — Мы не любовники! Сморщенный хер Чужого, я практически не знаю этого человека! И если вы действительно считаете, что я бы позволила Кирину Джиндошу переспать со мной, не спросив перед этим, тогда вы, в любом случае, знаете меня недостаточно хорошо, чтобы помочь! — Теперь твоё лицо красное от злости; твои руки трясутся в то время, как ты смотришь на их ошеломлённые лица. Бормоча извинения, слуги с пристыженными выражениями лиц начинают проскальзывать мимо тебя, чтобы возвратиться к выполнению своих обязанностей. Ещё буквально несколько секунд ты стояла на месте, дрожа от ярости, прежде чем твои плечи упали и ты пришла в себя. Они просто пытались помочь, ты понимала это. Но после целого дня дома, во время которого ты беспокоилась о том, что люди именно такого о тебе мнения… они не могли выбрать худшего времени, чтобы спросить об этом. — Мне стоит научиться сдерживать себя, — вздыхаешь ты. — М-да, действительно стоит, — его голос, отразившийся от медных стен служебной комнаты, напугал тебя до полусмерти. — Я уверен, что мог бы услышать тебя из своего офиса даже без аудиографических передатчиков. Ты довольно склонна к такому поведению, не так ли? Твоё сердце дрогнуло, как только ты поняла, что он услышал всё. Но вместо того, чтобы упомянуть это, ты говоришь: — У меня никогда не было проблем с гневом до знакомства с вами, сэр. Его смех, исходящий из голосовой системы, звучал странно: коротко и резко. — Справедливо. Как только переоденешься, приходи сразу в офис: я должен проинструктировать тебя по твоим новым обязанностям. И аудиосистема обрывается с высоким звоном, погружая комнату в тишину. Это было… жутко. Так или иначе, ты торопливо повязала свой фартук вокруг талии, поправляя манжеты своей униформы. Ты никогда не признаешь, что ты торопилась на встречу с ним, но это было фактом. Без него день тянулся очень медленно. Ты быстро прошла к лифту, игнорируя странные взгляды, которыми окидывал тебя персонал. Ты готова поспорить, что слышала, как одна из поварих пробормотала что-то про «проституток», но ты постаралась не обращать на это внимания. Это было не так. Она ошибается. Насколько же офис начал становиться привычным. Ты не мешкала у дверного проёма и не отвлекалась на вращающиеся механизмы внизу. Ты развернулась лицом к изобретателю, замечая, что сегодня он находился в привычном положении — склонённым над большой частью какой-то машины на его столе. Он знал о твоём присутствии, но продолжал копаться в механизме, пока ты не встала прямо напротив него, опустив пальцы на деревянную поверхность стола. Он украдкой бросил на тебя взгляд, находя интересным то, что ты молча наблюдала за его работой. Он продолжил регулировать ряд винтов пока, наконец-то, не положил инструменты на стол, будучи удовлетворённым результатом. Кирин откинулся на спинку кресла и вздохнул, складывая руки напротив себя. — Ты наверняка задаёшься вопросом, какие обязанности я хочу тебе назначить. — Я предполагаю, что это что-то связанное с подачей напиток и уборкой, нет? Одна из его тонких бровей поднимается вверх, и на его лице нарисовывается ухмылка. Он с секунду рассматривает, тебя прежде чем уточнить: — Боюсь, что нет. Мне всё равно уже это надоело. Ты ужасно мрачная горничная, не знала? Ты почувствовала, как раздражённо дёрнулись твои лицевые мышцы, хоть это и было по большей части наигранно. — Я не знала. Как он и делал постоянно, Кирин поднимается одним быстрым, плавным движением, и огибает сбоку стол. Когда он начал приближаться, твои инстинкты прислуги говорили тебе отступить назад, но часть тебя секретно желала, чтобы он снова положил на тебя свои руки, заставил твёрдо стоять на земле. Это был, мягко говоря, своеобразный внутренний конфликт. К твоему разочарованию, он прошёл мимо тебя и остановился у перил, смотря вниз на свою мастерскую. — Как ты знаешь, я знаком с Герцогом. Он попросил меня понизить стоимость производства механических солдат, поэтому я работаю день и ночь, чтобы оправдать его ожидания. Ты понимаешь намёк и встаёшь рядом, достаточно далеко, чтобы он не мог и не прокомментировал это. Если подумать об этом, он не появлялся на ужине неделями. Он действительно ел только тогда, когда ты приносила печенье и чай. Время от времени он даже до них не добирался: не раз, приходя в офис, чтобы принести его ежедневную порцию, ты видела чай и печенья, находившиеся там ещё с прошлого дня — как и Джиндош. Он выглядел очень уставшим; если так подумать, вчера у него тоже были мешки под глазами. — Я понимаю, — коротко отвечаешь ты. — Ты умеешь читать и писать. Ты разбираешься в бюрократии и знаешь законы, так? Понимаешь бизнес? Это было странным изменением темы. — Конечно, сэр. Он развернулся боком и опёрся на перила своей тонкой талией. — Я хочу, чтобы ты занялась продажей Часовщиков и всеми присылаемыми и отправляемыми письмами в особняке. У меня банально нет времени, чтобы тратить его на такие задачи, хоть изначально мне и казалось, что я на это способен. Ты чувствуешь, как твоя нижняя челюсть слегка опускается одновременно с омывшей тебя волной удивления. — Но я работаю в ночную смену?.. Он ухмыляется: — Днём к нам приходят более… благородные клиенты: аристократы, которые покупают Часовщиков, чтобы защитить себя или похвастаться своим богатством. Их я могу обслужить безо всяких усилий. Но ближе к вечеру моя клиентура состоит из людей самых разных социальных статусов, получившие деньги для покупки Часовых Солдат… сомнительными способами. Так я получаю большую часть своей прибыли. Ты будешь иметь дело именно с этим типом людей, пока я буду заниматься более важными делами. Как видишь, лучше всего я работаю в поздние часы. Ты некоторое время молчишь, и он начинает анализировать твоё лицо в поиске ответа, когда ты отказалась отвечать. После значительной паузы, ты бормочешь: — Я не считаю себя достаточно компетентной. Закон и бизнес это совершенно разные вещи… и у меня нет профессионального опыта. Его лицо несколько мрачнеет, будто он одарил тебя каким-то великим подарком или честью только для того, чтобы ты от этого отказалась. Однако он так же быстро пришёл в себя и помахал рукой. — Чепуха. После нашего разговора вчера я осознал, что совершенно впустую трачу твой талант. Тебе не придётся делать ничего помимо написания чеков, получения платы и ведения учёта. Ты достаточно компетентна. Хоть это всё и было очень лестным, ты не могла не сказать: — Я… Что насчёт того раза? Когда те двое мужчин попытались… когда они… Я запаниковала, я не знала, что делать. Теперь настала его очередь замолкнуть. Он смотрит в другую сторону, избегая твоего взгляда. Он вздыхает, но это кажется наигранным, будто он хочет показаться равнодушным в отношении того, что скажет далее. — Разве я не предельно ясно дал понять, что никто не посмеет причинить тебе вред в этом доме? Никто из вас ничего не говорит. Это очевидно, что он пытается казаться безразличным, но он беспокоен. Такое ощущение, что Кирин внезапно осознал себя совершенно с другой стороны. Что-то изменилось со вчерашнего дня. — Это фаворитизм? — спрашиваешь ты тихо. — Я благодарна, но я знаю, что вы с лёгкостью могли бы нанять кого-то более подходящего для этой работы. В конце концов, я даже не закончила своё обучение. Чего вы пытаетесь этим добиться? Кирин снова смотрит на тебя; на его лице вырисовывается ухмылка. — Фаворитизм? Это не то, что было у меня на уме, нет. Но если ты не желаешь так тесно со мной работать, можешь так и сказать, дорогая. Гордая часть тебя хочет отказаться от его предложения, но другая, которая глубоко влюблена в него, заставляет тебя быстро выпалить: — Нет, я!.. Его ухмылка перерастает в настоящий садистский оскал в то время, как он любуется тем, как ты с трудом пытаешься восстановить хоть какое-то подобие восприимчивости. Беря себя в руки, тебе удаётся снова начать говорить: — Я принимаю ваше предложение, мистер Джиндош. — Отлично, — он схлапывает ладони вместе, как он любит делать, когда добивается своего. — За это стоит выпить. Ты повышена! Разве это не первая твоя работа вне обслуживания с дней твоего обучения? Ты безвольно киваешь, наблюдая за тем, как он подходит к своему столу и достаёт полупустую бутылку редкого Пандусского бренди и два хрустальных стакана. Он медлит прежде чем налить, замечая, что ты не сдвинулась с места рядом с перилами. Он чуть ли не заливается смехом от твоего застывшего, шокированного вида. — Расслабься, — говорит он, — это хороший знак. Я начинаю прощать тебя за твоё ужасное поведение в тот день. Не порть этот момент, отказываясь выпить со мной. Ты решаешь принять приглашение, подходя к нему, чтобы взять твой стакан. Здесь нет никаких кресел помимо его собственного, поэтому ты нерешительно садишься на угол его стола, убедившись в том, что ты ничего с него ненароком не скинешь. Первый глоток сильно обжигает горло; прошло около года с того момента, как ты пила что-то настолько крепкое. Он посмеялся над твоим выражением лица: он, как всегда, был наблюдателен. — А теперь, поведай мне, — начал он. Лучшие разговоры с Кирином начинались с этой фразы. — Почему ты влюблена в меня? Ты подавляешь приступ кашля, отчаянно стараясь не пролить ни капли дорогого пойла. Он терпеливо ждёт, пока ты оправишься, но было не похоже, что он готов опустить этот вопрос. Ты могла лишь недоверчиво смотреть на него. — Я не… я не влюблена в вас, ясно? Это просто… это что-то меньшее. Я с этим справлюсь. — Хм, возможно, — говорит он. — Но я уверен, что столь близкая работа со мной тебе в этом уж точно не поможет. Не знай ты лучше, ты бы посчитала, что это был совершенно обычный разговор, в котором он задавал тебе вопрос, а потом продолжал спорить с академической стороны вещей. Ты восклицаешь: — Это была ваша идея! — Да. — Вы не можете так играться со мной; это не особо гуманно с вашей стороны. Вообще-то, это даже грубо. Разве вы не сказали, что наняли меня потому, что нуждались во мне? — Так и есть, — признаётся он, тон его речи беззаботен, будто у него не было никаких забот, — но я так же намекал и на другие причины. Отличные, но не взаимоисключающие, если угодно. Ты, кстати, так и не ответила на вопрос. — Я ответила. — Нет, не ответила. Отрицание сути вопроса не является ответом на него, — парирует он, делая большой глоток из своего стакана. Ты смотришь на него с прищуром. — Вы хотите, чтобы я рассказала, чем вы для меня привлекательны. Как речь на похоронах, в которой я чту вашу память, хотя вы не мертвы, не почитаемы, и не достойны? Он широко ухмыляется; в его зрачках загорается пламя от твоих тона и колкостей. — Да, ты поняла принцип. Твои губы сжимаются в тонкую линию, и ты вновь поднимаешь стакан, чтобы глотнуть бренди. — Вы серьёзно? — А когда я не серьёзен? Разливающееся в твоём животе тепло помогает успокоить себя. Ладно. Ты скажешь, что он хочет услышать. — Хорошо, если вы настаиваете. Изначально я была увлечена вашим чрезмерным эго и нарциссичными наклонностями. Хотя, пожалуй, это было неизбежно, учитывая ваше непрекращающееся хвастовство своим интеллектом. Он бросает на тебя лукавый взгляд: — Ах, ты ведь не утверждаешь, что это мои единственные достоинства? Копируя его выражения, ты возражаешь: — Разумеется, нет, сэр. Лишь лучшие из них. Я так же не могла не повестись на элементарное сострадание. Столь очаровательное, как сейчас помню, я должна была знать, что это произойдёт. Он ухмыляется; из его грудной клетки выходит рокочущий смех. Этот звук отвлекает тебя от твоего маленького развлечения, и ты не можешь остановить внезапный прилив искренности. Он так красив: он всегда был красивым. Твоя самодовольная ухмылка исчезает, и ты отводишь от него взгляд, уставившись на содержимое своего стакана. — Но если быть честной, я никогда не предполагала, что это произойдёт. Хотела бы я, чтобы вы никогда об этом не узнали. Его молчание коротко, но ты не смеешь взглянуть на него. — Почему же? — Разве это не очевидно? — Ты слабо смеёшься, ставя стакан рядом с собой. Твоя голова кружится. — Я заменима — эксперимент, как вы сами выразились. Вы можете воспринимать меня, как забавное отвлечение от кучи возложенной на вас работы, и правда в том, что я не против такой роли. Но это просто… — ты переводишь взгляд влево, за своё плечо, делая вид, что ты смотришь на люстру. С помощью периферического зрения ты видишь, что он не сдвинулся с прежнего места, пристально смотря прямо на тебя. — В конечном счёте, я не получу желаемого, так что это бессмысленно. Ты рискуешь и позволяешь своим глазам встретиться с его: к твоему удивлению, на его лице совершенно новое выражение. Не насмешливое или снисходительное, не игривое, не сердитое. Он даже не рассматривал тебя: просто наблюдал. — И чего же ты желаешь? Он хочет, чтобы ты это сказала. Скажи это. Признай это. — Вас. Единственный звук в помещении — гудение механизмов. Ты произнесла это. Ты призналась в этом себе, и ему, и Чужому. И что самое ужасное? Произносить это было приятно-раскрепощающе. Твои руки трясутся: ты благодарна тому, что уже не держишь в них стакан. Ха. Ты хотела его. Ты хотела его внимание, его похвалу, его общество. Это оказалось так просто теперь, когда ты сказала это вслух. Тем не менее, он несомненно выдаст какую-нибудь саркастичную фразу. — Что мешает тебе заполучить меня? Ты застываешь. Даже твои руки перестают дрожать. Звук колёсиков кресла, катящихся по деревянному полу, растормошил тебя, заставляя повернуть голову к нему. При желании ты могла бы сбежать, но ты не могла бежать каждый раз, когда Кирин Джиндош загонял тебя в угол. Он стоит напротив тебя, близко, так же как и позавчера. Прошёл лишь один день? Казалось, что прошли годы. — Если ты желаешь меня, — начинает он, его голос был ясным и ровным, но таким тихим, что лишь ты могла его услышать, — тогда продемонстрируй, на что ты готова пойти. Впечатли меня результатами нового задания, которое я тебе дал. Освободи для меня всё это время, и тогда, возможно, — он приподнимает твой подбородок, — когда с сотрудничеством с герцогом будет покончено и у меня будет армия Часовых Солдат, у меня будет больше времени на тебя. Ты поняла? Биение твоего собственного сердца было оглушающим. — Да, сэр. Его лицо меняется и возвращается ухмылка, в этот раз более мягкая. Так внезапно, что ты едва успеваешь осознать, он склоняет свою голову и прижимает свои губы к твоим. Поверхностно, не страстно, но достаточно для того, чтобы воспламенить каждую клетку в твоём теле. Он отрывается и смотрит на тебя, любуясь твоей реакцией. — Отлично. Ты свободна.