v
20 мая 2020 г. в 22:02
Он и забыл то, насколько сильно ненавидит финансы.
Он проводил часы за изучением книг, пытаясь достать больше денег, чем у него было; деньги, которые он тратил на покупку вещей, которые, по его мнению, сделали бы Линессу счастливой. Он прекратил финансирование каждой отрасли Медвежьего острова, занимал золото с бо́льшим процентом, чем мог отдать, а в конечном счёте, к его вечному стыду, прибегнул к продаже людей в рабство.
Даже первые несколько месяцев в Эссосе, прежде чем Линесса променяла его на человека более богатого, он, работая наёмником, тратил каждую полученную монету на дорогую еду, напитки и одежду, стараясь обеспечить ей роскошную жизнь, пока сам он обычно ходил голодным. Всё что угодно, лишь бы дать ей то, чего она хотела, всё что угодно, лишь бы увидеть то, как она улыбается ему, как она улыбалась в тот момент, когда он венчал её его королевой любви и красоты. Но больше она почти не улыбалась, уж точно не ему. Она давным давно разлюбила его.
Только после изгнания из Лиса он действительно научился управлению финансами. Он учитывал то, какая еда дольше не портится и какую легче всего достать в каждом Вольном городе. Он понял, что лучше накопить деньги и купить пару крепких сапог, чем брать дешёвые, из менее упругой кожи. Он сам стал зашивать разрывы на своей рубашке, чтобы никому не платить за эту работу. Но прежде всего он научился не тратить деньги на женские уловки, неважно то, какими заманчивыми могут быть бордели Вольных городов.
Это пригождается ему сейчас, когда он изучает бухгалтерию Медвежьего острова впервые за десятилетия. Лианна была хорошим, справедливым лидером, но вместе с тем юной и зависимой от советов своих приближённых. Огромная часть бюджета была отложена на вооружение и медицину; а на время зимы рыбный промысел нуждается в финансировании, так как океан является одним из немногих источников пропитания, который можно задействовать даже при понижении температуры. Спрос на рыбу всегда увеличивается в период долгих зим, когда почва затвердевает даже на южных землях, и Медвежий остров сможет их обеспечить, если окажет своим работникам необходимую финансовоую помощь.
И вот он снова проводит часы за распределением средств, но на этот раз стремится вернуть богатства Медвежьему острову, а не выкачивать их. Чтобы улучшить жизнь этих людей, его людей — так непривычно думать о них в этом ключе — чтобы убедиться в том, что когда дом Мормонтов неизбежно исчезнет, его будут вспоминать с любовью, а не с пренебрежением.
Свеча уже угасает к тому времени как привычный стук в дверь эхом раздаётся в его скромных покоях.
— Так вот чем вы занимаетесь целый день, — входя говорит Дейнерис, разглядывая беспорядок из книг и бумаг на столе Джораха, — мне оставить вас наедине с работой, сир Джорах?
— Нет-нет, — немедленно отрицает Джорах, он не стал бы никогда избегать её компании; и если верить жжению в глазах и сведённым судорогой пальцам, он давно забыл о передышке. — Пожалуйста, входите, кхалиси.
Он встаёт, чтобы уступить ей место, и она присаживается с мягко произнесённым словом благодарности.
— Обязанностей у вас больше, чем я предполагала, — замечает она, кивая в сторону предварительно уложенной стопки старых тетрадей, — даже мой стол в Миэрине не был настолько загромождённым.
— Здесь меньше, чем кажется, — говорит он, присаживаясь на кровать и опираясь локтями на колени, –большинство из этого для исследовательских целей. Старый мейстер Винтерфелла вёл записи ежегодного учёта каждого знаменосца дома Старков, я запросил те, в которых подробно описаны последние годы правления моего отца.
— Вашего отца? — Спрашивает Дейнерис, — почему?
— Когда меня нарекли лордом Медвежьего острова, зима только уступила весне, а последующее лето продолжалось и после того как я отправился на восток, — объясняет он, — раньше я не правил островом во время зимы, но помню, что мой отец оставил казну как никогда полной.
Дейнерис одаривает его нежной улыбкой.
— Вы хотите быть лучше для своих людей.
— Хочу, — кивая соглашается Джорах, — сложно быть не должно. Я был недостаточно хорош для них в первый раз.
Её улыбка угасает, возвращая задумчивый вид.
— Из-за вашей жены, не так ли?
— Её стремление к роскоши было для меня важнее простых потребностей моих людей, — вздыхает он, ощущая старый, знакомый, тошнотворный стыд, — я так отчаянно старался угодить ей, что считал приемлимым обменять свободу человека на сумму, которая мне понадобится, чтобы купить ей нить жемчуга.
— Но благодаря вам тысячи рабов были освобождены по всему Заливу Работорговцев, — говорит она ему, в её глазах отражается гордость, — вы искупили свою вину.
Она слишком высокого мнения о нём.
— Это вы освободили их, кхалиси, не я.
— Верно, — соглашается Дейнерис, — но без вас, сир, у меня не было бы возможности сделать это. Я бы погибла в красной пустоши, или была бы отправлена к дош кхалин, или ничего не подозревая выпила бы то предназначенное мне отравленное вино.
Джорах качает головой.
— Единственная причина, по которой торговец вином попытался убить вас, была в том, что я посылал информацию в Королевскую Гавань. Если бы я не сообщил Варису о вашем ребёнке…
— Если не вы, то это сделал бы кто-то другой, — заверяет она, и в общем-то это правда, — пока жил узурпатор, я не была по-настоящему в безопасности.
— Это не умаляет моей вины.
– Но и не умаляет всего того, что вы сделали, чтобы загладить свою вину, — упрямо парирует Дейнерис, — в тот день на рынке вы заполучили королевское помилование Роберта Баратеона, не так ли? И в ту же секунду вы могли бы вернуться домой. Вы могли бы вернуться домой с чистой совестью после того как разоблачили торговца вином. Но вы остались.
Он действительно остался. Несмотря на полученный документ, что позволил бы вернуться на Медвежий остров, он остался с кхаласаром Дрого, с его кхалиси. Потому что ещё задолго до того, как она стала королевой, до того, как вылупились её драконы, до того, как она показала всему миру, на что на самом деле способна Дейнерис Таргариен, он верил в неё всем сердцем.
— Я не мог вернуться в Вестерос. Не мог вернуться без вас, моя королева.
Она подаётся вперёд, чтобы взять его за руку.
— Вы были со мной. С самого начала. И когда вы не могли остаться, вы делали всё, что было в ваших силах, чтобы вернуться. Даже когда я этого не хотела, даже когда это было невозможно, вы возвращались, — она сжимает его пальцы, на её глаза наворачиваются слёзы, — когда я говорю, что вы прощены, Джорах из андалов, я не проявляю добросердечность или милосердие. Вы заслужили моё прощение, и я уверена в том, что вы заслужите прощение и своих людей.
Это уже слишком. Её слова, её мягкий тон, нежный взгляд, её рука на его руке, это слишком, он не сделал ничего, чтобы заслужить это, полного прощения женщины, которую он предал, женщины, которую он любит больше, чем любил кого-то до этого. Его сердце бьётся так сильно, что кажется, будто может в любой момент вырваться из груди, и ему приходится закрыть глаза, чтобы сдержать подступившие слёзы.
Если его вернули к жизни, чтобы он пережил этот момент, он может умереть снова, но счастливым человеком.
Взяв её за руку, он оставляет поцелуй на тыльной стороне ладони; единственная форма близости, позволенная рыцарю его королевой.
— Если не учитывать обстоятельства, — хрипло шепчет он из-за подступившего кома в горле, — я вечно буду благодарен за то, что путешествовал с кхаласаром в тот день, когда вас выдали замуж за кхала, кхалиси.
— Это была судьба. — Говорит Дейнерис с такой уверенностью, что у него захватывает дух, — как и мне было суждено стать Матерью драконов, так и вам было суждено находиться рядом со мной.
— Всегда, — твердит Джорах.
Её свободная рука покоится на его щеке; так просто поддаться её касаниям, так легко забыть о том, что её сердце принадлежит другому, о том, что это совсем не те учтивые отношения, какие должны быть у рыцаря и его королевы.
Он может стать лучшим человеком, чем был раньше, но он ещё цепляется за частицу эгоизма; позволяет себе недолгую, нелепую иллюзию того, что она могла бы быть его во всех смыслах этого слова.
Он знает, что это ложь. Но ложь эта приятна.
И отказаться от этого он ещё не готов.