x
13 июня 2020 г. в 10:04
Месяц проходит на Драконьем Камне, и с каждым днём Джорах всё больше убеждается в том, что Тирион водит его за нос.
Королева не смотрит на него как-то иначе, чем раньше, как бы десница его ни уверял. Её глаза всегда предают её, что в сражениях, что в разговорах, и когда она смотрит на него, он не видит ничего, кроме нежности, которая присутствовала всегда, только спокойная любовь, которая может быть возможна между королевой и её рыцарем. Это любовь, которой он дорожит, любовь, за которую он стал бы биться насмерть — за которую он бился насмерть — и надеяться на что-то большее — это оскорбление всему, что она дала ему. Он не должен был позволять Тириону зажечь искру слепой надежды, которую так и не удалось потушить.
К счастью, остаётся не так много времени на то, чтобы погружаться в мысли о различных связях, не тогда, когда с прибытием королевских советников появилось множество новых обязанностей. Теперь, когда осада Королевской Гавани идёт полным ходом, совсем скоро Серсее Ланнистер придётся обратиться к Железному флоту, чтобы направить продовольствие в столицу. Королевская Гавань является домом для полумиллиона человек, а также для всей армии Ланнистер и Золотых мечей. Её запасы не бесконечны, и как только Железный флот поплывёт через Черноводный залив, война действительно наконец начнётся.
Королева и её советники дни напролёт проводят за Расписным столом, стараясь создать оптимальный план атаки. Им необходимо нанести удар до того, как население начнёт страдать от голода, сражение должно быть быстрым, чистым, чтобы не подвергать опасности жизни простых людей. Дрогон и Рейгаль помогут противостоять Железному флоту, но только вдали от города, иначе драконий огонь нанесёт вред жителям, а Дейнерис рисковать не станет. Тем не менее, драконы уязвимы над открытой водой, вероятность их падения в море резко возросла, так как Эурон Грейджой, по сообщениям, установил скорпионов на каждом из своих кораблей.
Это значит, что Рейгалю понадобится наездник, кто-то, кто управлял бы им так же, как Дейнерис управляет Дрогоном, и эта задача выпала Джораху, к его чести и неудовольствию одновременно. Каждый день он проводит значительную часть времени на драконе, обучаясь контролю над этими внушительными созданиями; как сделать так, чтобы дракон уклонялся, уходил в сторону, ускорялся и замедлялся, всего лишь потянув за отростки на его спине. К его удивлению, Рейгаля не так сложно заставить слушать, даже когда впереди них нет Дейнерис и Дрогона. У дракона мягкий нрав, совсем как у человека, в честь которого он был назван, и он подчиняется безмолвным командам Джораха так, будто они одно целое.
Полёты всё ещё ужасают его. Но он начинает понимать, почему Дейнерис так это любит; нет большей свободы, чем небеса.
Однако Дейнерис проводит большинство дней стоя твёрдо на земле. Внимание королевы крайне востребовано, и когда она не занята совещаниями или бумажной работой, она упорно продолжает изучать искусство боя на мечах с Джорахом или с кем-нибудь из Безупречных в качестве своего соперника. Она как скала в бушующем море, она просто не может позволить себе витать в облаках ни в прямом, ни в переносном смысле.
Она принимает это как должное, как истинный правитель, которым она была рождена.
Но однажды вечером, после особенно утомительного совета по распределению продовольствия среди жителей Королевской Гавани, когда город сдастся, Джорах замечает, что Дейнерис задерживается у Расписного стола, её взгляд устремлён на огонь, потрескивающий в очаге.
Королевские советники покидают комнату, предвкушая покой после тяжелого дня, но Джорах остаётся.
— Вас что-то беспокоит, кхалиси?
Дейнерис резко поднимает голову.
— Почему вы спрашиваете об этом, сир?
— Огонь, — предполагает Джорах, — вы всегда ищете в нём утешение.
Её глаза расширяются от удивления, и она снова переводит взгляд на пламя.
— Вы слишком хорошо меня знаете, — говорит она, мягкая улыбка касается её губ, — я бы обеспокоилась, не будь я так уверена в вашей преданности.
Она отходит от очага, присаживаясь во главе Расписного стола, и жестом приглашает Джораха занять место справа от неё, предназначенное обычно для Тириона.
— Скажите, сир Джорах, — обращается к нему Дейнерис, — чем вы займётесь, когда я завоюю Железный трон?
Вопрос застаёт его врасплох.
— Я рассчитывал на то, чтобы служить в вашей Королевской гвардии, Ваша Милость, — осторожно отвечает он, — хотя это вы распорядитесь мной так, как посчитаете нужным.
Дейнерис согласно хмыкает и вновь оглядывается на очаг.
— Разве вы не предпочли бы вернуться на Медвежий остров? Это ваш дом, в конце концов, а вы его лорд.
На мгновение сердце Джораха в тревоге бьётся чаще, страх охватывает его так, что он едва может дышать — он думает, что она отсылает его, она хочет избавиться от него — но потом он понимает, что этот страх исходит не от него, а от неё, её голоса, взгляда. Его королева опасается того, что он захочет оставить её.
— Дейнерис, — шепчет он её имя, — всё, чего я хотел — это служить вам. Пока вы принимаете меня, я вас не покину.
Эти слова не оказывают на неё успокаивающего эффекта, на который он надеялся. Она оборачивается, её глаза горят.
— А что насчёт ваших людей, сир? Вы оставите их на произвол судьбы?
— Да, — говорит Джорах, потому что после тщательного обдумывания он понял, что именно это он и планирует сделать, — жители Медвежьего острова сильны, выносливы и практичны. Я не сомневаюсь в том, что они сами смогут выбрать своего лидера.
Дейнерис задумчиво сводит брови.
— Позволить людям выбрать своего лидера? А как же ваш дом, сир Джорах?
— Я последний представитель своего дома, кхалиси, — вздыхает он, от этой истины до сих пор тяжело на сердце, — имя Мормонтов исчезнет вместе со мной. Я могу остаться лордом до самой смерти, а могу отступить сейчас и убедиться в том, что остров не охватит гражданская война, пока должность лорда свободна. Я позволю выбрать им своего предводителя, как делал веками Ночной дозор. Любой, кто посчитает достойным быть лордом, сможет предложить его или её имя, и тот, кто получит большее количество голосов, будет им до самой своей смерти.
Она смотрит на него так, будто раньше никогда его не видела.
— Вы их освобождаете, — шепчет она, и в этот момент она выглядит в точности как та идеалистка, какой он увидел её при первой их встрече, — вы сломаете колесо.
Он не может сдержать довольной улыбки, что касается его губ.
— Если вы и научили чему-то тех, кто шёл за вами, моя королева, так это тому, что нет ничего более ценного, чем возможность самим определять свою судьбу. Я лишь передаю это людям, которых мне выпало возглавить.
Один удар сердца. Два. А потом она резко встаёт, отодвигая стул, скрипнувший по каменному полу.
Джорах обеспокоенно встаёт вместе с ней, его рука тут же оказывается на мече, но всего его тревоги уходят, когда Дейнерис подаётся вперёд и крепко обвивает руками его плечи.
Это не первый раз, когда она дарит ему свои объятия, но это первый раз, когда никто на них не смотрит, когда можно забыть о приличиях, и Джорах хорошо осознает эту редкость их уединения. Он мягко перемещает одну руку ей на затылок, другой обхватывает её за талию, притягивает её ближе, удерживая так, будто никогда больше не отпустит её. Дейнерис, в свою очередь, льнёт к нему так, будто он единственный, кто стоит между ней и верной смертью; за исключением того, что на этот раз нет никакой угрозы их жизням, нет болезней, солдат или нежити, намеревающихся разодрать их на куски. Есть только они вдвоём.
Джорах отпускает её только когда понимает, что её плечи подрагивают, и Дейнерис сразу же отстраняется, протирая глаза.
— Простите меня, сир — говорит она, её голос срывается ещё больше, когда она пытается сдерживать слёзы, — день был… тяжёлым.
— Вам не за что извиняться, кхалиси.
— Это было неуместно, — оспаривает Дейнерис, хотя в её тоне нет гнева. Только усталость. Она сильно, невероятно устала, — вы мой рыцарь, а я ваша королева.
Она никогда не делилась с ним причинами своих беспокойств.
— Ваша Милость, — начинает он, сохраняя приличную дистанцию, которую она явно желает, — никто в этом мире не может выжить без помощи, — он уже говорил ей это раньше, когда её драконы были украдены в тот короткий миг, когда он покинул её. Неважно то, какая эта помощь: прикрывать спину или утешать объятиями, — вы не одиноки.
Она снова окидывает взглядом огонь, хотя угли начинают уже тлеть. Долгое время она сохраняет молчание, заставляя Джораха задаваться вопросом о том, нужно ли ещё его присутствие; но его не отпускали, и он усвоил давно, что ему нельзя уходить от своей королевы.
— Миссандея уезжает, — в конце концов говорит она, и хотя её голос охрип, а слова эти она произнесла почти шёпотом, она одновременно будто прокричала их, — когда мы победим в войне, а я завоюю Семь Королевств, она и Серый Червь хотят уехать на Наат.
Ох. Это многое объясняет.
— Мне жаль, кхалиси.
— Они свободны, — шепчет она, её улыбка выглядит странно на фоне до сих пор блестящих от слёз глаз, — я освободила их. Я горжусь этим. Правда. Но…
— Вы будете по ним скучать, — заканчивает он за неё.
— Верно, — выдыхает она, на её глаза вновь наворачиваются слёзы, — но я не одинока. Я никогда не буду одинокой. Спасибо, что напомнили об этом, Джорах.
Она улыбается ему, открыто, искренне и мягко, и вот тогда он это видит.
Любовь.
Не та любовь, что королева питает к своему рыцарю. Не любовь к другу или доверенному лицу. Не куртуазная и невинная любовь, которую он познал и которой дорожил. Это любовь, которую он жаждал, любовь, которая, должно быть, видна в его глазах всякий раз, когда он смотрит на Дейнерис Таргариен, любовь сильная, безусловная, что чувствуется всем сердцем. Это любовь.
Дейнерис смахивает последние слёзы с лица и приближается к нему, почти полностью сокращая расстояние между ними.
— Так странно, — лениво размышляет она, пока её рука покоится на его груди, — как легко мы слепнем от того, что находится прямо перед нами. Но в тот день, когда мы открываем глаза, закрыть их уже больше не можем, даже если бы хотели.
Он едва дышит.
— Дейнерис, — он шепчет её имя, как молитву, как мольбу, сам не зная чего он просит.
И Дейнерис, не колебаясь ни секунды, касается его щеки как в тот день, перед тем как она вошла в погребальный костёр Дрого, в день, когда он пытался отговорить её идти в Дом Бессмертных; а потом она льнёт к его губам, углубляя мягкий, неторопливый поцелуй. Это поцелуй, который означает обещание, обещание большего, обещание чего-то позже, обещание навсегда, и Джораху остаётся только утонуть в этом, в ней, в них.
Когда они отстраняются, она не даёт ему шанса прийти в себя, крепко схватив его за руку, и молча выводит его из палаты Расписного стола. Он идёт за ней, как шёл за ней всегда, как всегда будет следовать за ней, будь то в особенно сладком сне или в ещё более прекрасной реальности.
Дрого называл её луной своей жизни, но для Джораха она является солнцем: ярким, тёплым, полным жизни, света и любви.
И если он подберётся слишком близко, то с радостью сгорит.