О людях и демонах

      В лазарете пахнет лечебными травами, медикаментами и совсем немного — глициниями. Санеми кажется, что его кожа пропиталась этими запахами насквозь. Он терпеть не может лазареты. В подобных местах безнадежность ощущается особенно остро, сдавливает голову стальными тисками, пробивается в самое нутро, к сердцу. Хочется сбежать куда подальше, чтобы не слышать, не видеть, не ощущать. И Санеми уходит. Уходит, но раз за разом возвращается.       Потому иначе не может. Потому что ему есть, к кому возвращаться.       Муичиро лежит без сознания уже третью неделю. Санеми смотрит на него и с трудом узнает. Мальчишка на больничной койке бледный, исхудавший, по самую макушку завернутый в бинты. Дыхание его столь слабое, почти неощутимое, что иногда закрадываются сомнения — а жив ли он вообще? Но сердце под слоем перевязок мерно бьется, и становится очевидной одна простая истина. Муичиро Токито выживет несмотря ни на что. Потому что он пообещал самому себе, что непременно встретит рассвет.       Вот только тот самый рассвет был семнадцать дней назад.       Санеми горько усмехается. Война страшна и хладнокровна, она забирает все, а взамен оставляет лишь смерть да пустоту под ребрами. Война не щадит никого, даже сильнейших. Особенно сильнейших. Те, кто сражаются на передовой, остаются целыми и невредимыми лишь за редким исключением. Муичиро, как и многие другие, этим исключением не стал. Он положил свою жизнь на алтарь нового мира, бросив вызов сильнейшему из слуг Музана. И не было рядом никого, кто мог бы помочь ему в этом заведомо неравном сражении.       Санеми понимает: если бы они с Химеджимой пришли позже, было бы уже слишком поздно.       Ведь спасти Генью им так и не удалось.       Образ младшего брата преследует Санеми не только в ночных кошмарах, но и наяву. Генья рассыпается сизым пеплом, а Санеми ничего не может сделать. Он протягивает руки, но раз за разом хватает пальцами пустоту. Санеми винит себя в произошедшем каждый чертов день. Просыпается и понимает, что больше не хочет жить. Мир ему до тошноты опротивел. Мир, в котором нет Геньи — подавно.       Санеми продолжает существовать вопреки всему. Скалится, словно дикий зверь, по-прежнему держит рядом с подушкой катану и не может привыкнуть, что сражаться больше не с кем. Санеми живёт по инерции, плывет по течению и даже не пытается искать маяк вдали. Он знает, что рано или поздно в тоске и скорби с головой утонет, но не делает ничего, чтобы это предотвратить. Просто не видит смысла.       В лазарет Санеми приходит каждый день без исключения. Аои Канзаки, поначалу косившаяся настороженно, со временем оттаивает. Она приносит ему онигири, смотрит с затаенным сочувствием и всякий раз проверяет, не воспалились ли старые раны. Остальным же его поведение кажется странным. Санеми не удивлен. Они с Муичиро никогда не были особенно близки, не работали в тандеме и пересекались разве что на собраниях Столпов. Санеми во время проведения подобных встреч откровенно скучал, меланхоличный Муичиро всегда витал в облаках, ни на кого не обращая внимание. Единственное, что их объединяло — общая цель. Навсегда положить конец тирании демонов.       У них получилось, но цена победы оказалась непомерно высока.       Муичиро приходит в себя на двадцать второй день. Тогда, когда практически иссякает надежда на то, что он когда-нибудь очнется. Медленно приоткрывает тяжелые веки, моргает, привыкая к полутьме ночного лазарета, а после переводит затуманенный взгляд на сидящего рядом Санеми. Тот даже вздрагивает от неожиданности. Бирюзовые глаза смотрят устало, в них столько боли и иссушающей тоски, что становится дурно. Разве должен он, мальчишка ещё совсем, смотреть так?       — Шиназугава-сан? — голос Муичиро до того тихий, что напоминает шелест листвы. — Почему… вы здесь?       — Проснулся, надо же, — беззлобно фыркает Санеми. — Вовремя я пришел, однако. Лежи смирно, сейчас позову Канзаки-чан.       — Не ходите, — просит Муичиро. — Пожалуйста.       В его голосе — столько искренней мольбы, что Санеми не смеет ослушаться и покорно опускается обратно на стул. Муичиро смотрит на него с неподдельной благодарностью, теплящейся на дне зрачков, и Санеми ощущает, как толстая корка льда, покрывающая его сердце, дает трещину. Он благодарит небеса за то, что именно сегодня не ушел домой пораньше, а зачем-то остался в лазарете дотемна.       — Так почему вы здесь? — упрямо повторяет вопрос Муичиро. — Я удивлен, что вы первый, кого я увидел, придя в себя. Кстати, — спохватывается он, — что с остальными?       — А сам как думаешь? — горько усмехается Санеми. В данный момент Муичиро лучше не забивать голову лишними переживаниями, чтобы его состояние не ухудшилось, но Санеми врать не умеет и никогда не умел. Да и зачем, если правда рано или поздно все равно вскроется? — Из Столпов в живых остались только Тенген, Томиока да мы с тобой. Генья тоже погиб. Эта битва унесла слишком много жизней.       Муичиро на его слова никак не реагирует. Только губы поджимает и отводит взгляд. Внешне он остается абсолютно равнодушным, но Санеми видит, как в мертвой бирюзе глаз боль вспыхивает с новой силой и тут же стремительно гаснет, словно падающая звезда. Они молчат, не находя подходящих слов, и тишина, вязкая, давящая, ложится на плечи многотонной тяжестью.       — Вот оно как, — наконец, произносит Муичиро. — Теперь я понимаю, почему они являлись ко мне в темноте, держали за руки и просили не сдаваться.       — А Генья… тоже там был?       — Да, — кивает Муичиро. — Он говорил, чтобы я за вами приглядывал, — грустная улыбка на миг трогает его губы. — Но, кажется, мы немного поменялись местами, ведь именно вы сидели тут и ждали, когда я проснусь.       — Не мог же я оставить тебя в одиночестве, — пожимает плечами Санеми, осторожно треплет Муичиро по взлохмаченным от долгого сна волосам, а после всё-таки зовет Аои.       Муичиро вяло протестует, но Санеми одаривает его тяжелым взглядом, и мальчишка моментально успокаивается. Аои влетает в лазарет, словно порыв весеннего ветра. Она охает, когда видит пришедшего в себя Муичиро и не терпящим возражений тоном велит Санеми оставить их. Тот послушно уходит и не видит, каким грустным взглядом провожает его спину Муичиро.       Санеми возвращается спустя полчаса, когда выглянувшая на улицу Аои негромко зовет его по имени.       — Все хорошо, осмотр я закончила, — сообщает она. — Состояние Токито-сана стабильное, но ему по-прежнему нужен покой. Через неделю, думаю, можно будет его выписывать.       Эта новость заставляет Санеми улыбнуться. Аои уходит, пожелав ему доброй ночи, а сам он недолго думая возвращается в лазарет. Муичиро наблюдает за ним настороженно, а когда Санеми уже собирается открыть рот, чтобы попрощаться, вдруг выпаливает:       — Я никогда не боялся кошмаров, но теперь меня до дрожи пугает мысль о том, чтобы снова оказаться в темноте. Останетесь со мной, Шиназугава-сан?       — С ума сошёл? — возмущается Санеми. — Если Канзаки-чан застукает меня здесь ночью, то выгонит взашей. Я, между прочим, пообещал ей вести себя прилично, и нарушать комендантский час в мои планы уж точно не входило.       — Вы боитесь Канзаки-чан? — лукаво улыбается Муичиро. — Никогда бы не подумал.       — Никого я не боюсь, — фыркает Санеми и ложится на соседнюю кровать. Больничная койка узкая, но ему одному места вполне хватает. Он накрывается одеялом, ворочается, устраиваясь поудобнее, и спрашивает ворчливо:       — Ну что, доволен?       Муичиро угукает, кутается в одеяло по самый подбородок, а Санеми впервые видит в нем не коллегу по цеху, не бесстрашного охотника на демонов, а обыкновенного мальчишку, ребёнка ещё совсем. Муичиро тем временем поворачивается набок и тихо признаётся:       — Теперь мне спокойнее. Спасибо вам.       В коридоре гаснет свет. Значит, Аои ушла к себе. Пора бы и им на боковую.       — Спи, — говорит Санеми. — Так уж и быть, останусь тут до утра и буду охранять твой сон от всяких жутких монстров. Только с Канзаки-чан сам будешь объясняться.       — Хорошо, я вас понял, — улыбается Муичиро, лукаво поглядывая на Санеми из-под полуопущенных век. — Доброй ночи.       — И тебе, — отзывается Санеми тихо.       Стоит ему закрыть глаза, как сон накрывает его в считанные минуты. Санеми засыпает и впервые с того дня, как закончилась война, не видит кошмаров.