10 (десять) драбблов

      Он говорил ей в качестве горькой шутки, что продал им свою душу, когда заключал мир. Джудит не думала, что он имел это в виду настолько буквально — но доказательство было прямо перед её глазами: безликое, массивное, насекомоподобное существо без конечностей, зависшее в воздухе, говорило его голосом. Он расписался в том, что они заполучат его после смерти, и вот, выходит, как им решили распорядиться.       Его голос сначала зазвучал беспорядочной какофонией. Сразу несколько десятков мыслей, из которых он не мог выбрать, оглушили её. За хаотичным хором его приветствий она даже не слышала свои собственные крики от резкой боли, пронзившей её голову, красными вспышками застилавшей глаза. Отшатнувшись и обхватив голову, она отчаянно подумала — только подумала, хотя и это стоило больших усилий — «Уоллес, прошу!»       Это, кажется, его дисциплинировало. Количество голосов уменьшалось, они упорядочивались, складывались в более-менее стройную речь, которой только изредка вторили тихие и раздражённые бормотания: «Прости, Джудит, я только привыкаю к такому способу коммуникации».       Боль прекратила быть такой яркой, но осталась, подтачивая лоб. Джудит медленно выпрямилась, осознав, что она съежилась перед ним, согнувшись и чуть не упав коленями на ледяной снег.       «(Это действительно сложно контролировать. Я теперь меньше сержусь за то, что они делали это же со мной, хотя они-то это делали скорее всего нарочно. Но когда это так легко…)       Я должен быть зол на тебя, Джудит. Проблема в том, что я не знаю, за что. Я знаю о своей смерти только по слухам».       Его речь была сбивчивой, потому что это была не речь, а мысли. Джудит же заговорила вслух, выпустив изо рта облачко пара:       — Я продолжаю следовать нашим планам.       «Ты можешь не пытаться выйти из положения витиеватыми полуправдами, дорогая. Меня убеждать в чём-то уже бесполезно».       Дорогая. Он всегда был таким высокомерным, с его покровительственным тоном и пренебрежительным отношением к ней. По-хорошему, его не жалко. Эгоистичный и вредный старик. Она называла его и словами похуже, когда летела сюда, думая над тем, что она наделала.       «Я знаю, что ты меня предашь… Вернее, уже предала.       (Мне стоило догадаться. История нашей планеты постоянно пытается иметь смысл. Библейская Джудит обманула захватчика и отрубила ему голову.       (Хотя, знаешь, что, дорогая? Джудит — это ещё и женская версия имени Иуда. А я в каком-то виде воскрес. Пусть любители трактовать нынешние события с религиозной точки зрения попробуют распутать этот клубок аналогий, мне было бы очень интересно на это посмотреть.))       Мне только интересно, почему».       — Я не предала вас, потому что никогда не была на вашей стороне.       Она посмотрела на него, на его уродливое и беззащитное тело, не способная найти на нём хотя бы подобие глаз.       — Ни на чьей не была.       «Я тебя понял, Джудит, — зазвучал его голос чисто, — У тебя достойная позиция. И абсолютно бесполезная».       — Надеюсь, ваша позиция принесла вам то, что вы хотели, — искренне сказала она, ещё раз посмотрев на него, борясь с брезгливостью и страхом, подступающими к горлу при виде чего-то настолько неправильного.       «На нас спустились боги и монстры, Джудит, а ты хочешь отойти в сторону и сохранить свою внутреннюю мораль. Это беспомощно и разрушительно, хоть и заслуживает уважения, такая внутренняя независимость».       — Вы теперь бог или монстр, доктор Брин? — раздражёно бросила она, скрещивая руки, понимая, что он опять её не слушал.       «Я умру человеком,» — подумал он в её уме и затих.       У неё дрожали зубы, то ли от холода, то ли от чего-то ещё, от беспокойства внутри.       «Прощай, Джудит. Было приятно с тобой поговорить. У тебя в голове очень интересно, кстати: я как будто прогулялся у витрин магазинов фарфора».       Громоздкие солдаты снова подступили к ней, повинуясь неслышимым приказам.       «И, если ты вдруг хочешь знать, — я тебя не прощаю».       На этом её схватили под руки и головная боль, к которой она уже начала привыкать, отступила.