10 (десять) драбблов

      Он знал, что Земля была обречена с самого начала, как только более-менее понял, что такое Альянс. Альянс можно было назвать и паразитом, и болезнью, этаким смертельным космическим вирусом. Главное их сходство — отсутствие какого-либо смысла в действиях. За Альянсом не стояло никакое осмысленное намерение, у него не было ни центра, ни жадной метрополии, ни пусть даже самой картонной идеологии: он действовал, как по слепой воле природы, бесконечно повторяя сам себя.       Самое опасное в нём было то, что он был абсолютно пуст внутри. Он мог вместить в себя что угодно, не рискуя подавиться. Неспособный произвести ничего нового самостоятельно за неимением какого-либо культурного наполнения, он перемалывал чужие идеи и биологии в своём слепом утилитаризме. Он рос и вширь, и вглубь, подменяя наличие мысли структурной сложностью, инстинктивно пытаясь заполнить зияющую дыру в самом своём центре.       Наверное, поэтому Уоллес им так понравился. Именно поэтому его, по сути, проигравшего всё, что только можно, сочли достойным сохранения: у Уоллеса хорошо получалось наполнять Альянс смыслом, которого внутри него на самом деле не было, но о котором ему так было приятно слушать. Альянсу нужны были такие, как он: даже не пропагандисты, пропагандистом Уоллес был своеобразным, но теоретики, которые могли без устали придумывать ему идейное обоснование.       Ещё одной силой, которой Альянс владел в совершенстве, было превращение вчерашних жертв в сегодняшних завоевателей. Все в нём, от Советников до рядовых солдат, были жертвами. Уоллес был уверен, что во всей громадной структуре этой бессмысленной империи нельзя было найти ни одного существа, действительно полностью ей преданного. Все жертвы. Но планеты всё равно как-то продолжали захватываться.       Он сам старался жертвой себя не считать, хоть они теперь и не нянчатся с ним, держа его в этом чуждом ему теле и медленно сводя его с ума, наказывая за неугодные им мысли. Не считал потому, что не обвинял их. В чём их обвинять, когда они только это и умеют делать. Он не хотел быть антилопой, плачущей о том, как лев смеет её есть; ругаться с вирусом, убивающим его тело. Ни у льва, ни у вируса нет мыслей на счёт того, что они делают. Это в их природе. Уоллес оказался лягушкой, севшей на спину к скорпиону, и ему некого винить, кроме себя самого.       Забавно, кстати, что его сейчас не наказывают за все эти мысли. Наверное, это потому, что им нравится, когда о них думают, и не важно даже, что именно. Чем больше он думает об Альянсе, особенно в этом теле с телепатическими способностями, тем более осмысленным Альянс становится. Он для этого им и нужен — своей мыслительной деятельностью заполнять их пустоту. Читать им сказки на ночь. Он бы улыбнулся, если бы мог.       Надо бы попробовать придумать очень деконструктивную сказку, которая разобрала бы Альянс на винтики так, что обратно уже не собрать. Попробовать заставить его поверить в то, что его не существует. Кто знает, такая история могла бы быть болезнью, способной подкосить этого зверя.       О нет.       Он уже научился чувствовать это шевеление где-то внизу, которое было всегда, когда им не нравились его мысли. Не вполне физическое чувство, раз физических чувств у него и не было, но такое же неприятное, чавкающее и ползающее.       Пожалуйста, не надо. Не делайте это с ним снова. Он придумает, придумает вам какую угодно идею, правда — она будет такой красивой, такой могущественной, что вселенные будут сами складывать перед вами оружие, только пожалуйста…       …       О чём это он?       Ах да.       Он знал, что Земля была обречена с самого начала.