Конкур

На следующий день Тэхён принёс Чонгуку лавандовое мыло и печенье, которое подавали к полднику, в качестве своей признательности. — Что это? — спросил Чонгук, перестав расчёсывать лошадиную гриву. Его взгляд был скептически устремлён на свёрток в руках графа. Тэхён специально выбрал красивый платок, в который аккуратно уместил завёрнутое папиросной бумагой и завязанное ленточкой мыло, привезённое им из Франции, и овсяное, совсем ещё свежее печенье. — Подарок, — ответил он просто, не опуская своей вытянутой руки. — Сейчас не Рождество, — отмахнулся Чонгук, вновь начиная ухаживать за лошадью. Тэхён возмутился его пренебрежением, вскидывая вверх подбородок. — Подарки необязательно дарить только на Рождество, — возразил он. — Я не принимаю подарков просто так, — покачал Чонгук головой. Тогда Тэхён понял, что мужчина был горделивым и имел чувство собственного достоинства. Что неплохо, конечно, но заставляло Тэхёна злиться. Он же просто хотел подружиться и сделать добрый жест. — Но вы же приняли шляпу, — напомнил он, расправляя плечи и готовясь вступить в словесную борьбу. — Это была благодарность за мою помощь. — Это тоже благодарность за вашу помощь. За то, что даёте мне уроки. — За это мне платит ваш отец. — Чонгук начал расчесывать гриву более усердно. Лошадь недовольно била копытом. — Да, но деньги не пахнут так, как пахнет это мыло. А оно с цветами лаванды, и запах у него удивительный. Так пахнет провинция Франции летом. Разве вам не интересно? — Тэхён давил на рычажки. Он знал, что любопытство способно менять решения людей. Так и случилось. Чонгук опустил щётку на полку с инструментами, отряхнул ладони о рубаху и со вздохом принял из чужих рук свёрток. — Спасибо. Полагаю, я тоже должен сделать для вас что-то? — Он учтиво посмотрел на Тэхёна. — Нет, нет, всё в порядке. Я не сделал ничего, чтобы заслужить что-то в ответ. — Тэхён замахал руками. Медленно кивнув и почесав себя за затылком, Чонгук развернулся в сторону выхода. Без слов Тэхён последовал за ним, аккуратно идя сзади. Они с Чонгуком выбрались из конюшни и вошли в примыкающую к ней пристройку. Маленькую, как каморка. С узкой, грубо сколоченной кроватью, даже не покрытой лаком; столиком, на котором был подсвечник с полусгоревшей свечой; хлипким табуретом и средних размеров покоцанным комодом, нижний ящик которого не был задвинут. Оттуда доносилось разнотонное мяуканье, тихое и похожее на пищание. Тэхён приподнял брови, заглядывая туда. Трехцветная кошка, кормившая маленьких котят, посмотрела на Тэхёна в ответ своими гетерохромными глазами. — Она почему-то решила, что моя комната лучшее место для родов, — проворчал Чонгук, аккуратно кладя на комод тэхёнов подарок. Рядом также лежало отколотое с края зеркальце, деревянная расческа и бритва: острое, похожее на нож лезвие, которым Тэхён боялся пользоваться и которым в связи с этим приходилось орудовать Лукасу. — Они такие крохотные. Никогда не видел новорождённых котят. — Тэхён присел на корточки возле комода и погладил маленькую головку котёнка самым кончиком пальца. Кошка отчего-то замурчала: видать, какой-то материнский инстинкт, понять который было Тэхёну не дано. — Ерим и Дэхи от восторга с ума бы сошли. Тэхён с улыбкой обернулся и тут же пожалел об этом. Его рот приоткрылся, а щёки вмиг загорелись: Чонгук снимал с себя рубаху. Зачем он это делал? «Возможно, он хотел переодеться, а ты поплёлся за ним хвостом», — подсказал голосок в голове Тэхёна, но едва слышно, затмеваемый громким и оглушающим «Он хочет, чтобы я лишился рассудка!». Ничто не могло подготовить Тэхёна к голой лоснящейся коже, редким волосам на крепкой груди, развитым мышцам и мускулистым рукам. Втайне Равель всегда воспевал мужское тело, ещё годы назад он любил часами рассматривать статуи французских скульпторов и масляные картины живописцев. Особенно любимой была «Патрокл», на которой, повернутый спиною к зрителю, будто бы смущённый или чем-то отвлечённый, сидел обнажённый мужчина. Линии его мышц четко выделялись под кожей, все изгибы были на виду, но не было в ней ни капли развратности — лишь завлекающая глаз эстетика тела. Иногда Тэхён представлял эту картину по ночам, а потом корил себя за это. Мужская красота была для него притягательна. Он не знал почему. Никто не говорил ему о том, как это происходит и можно ли от этого избавиться, словно от болезни, выпив микстуры. Может, это была вовсе и не болезнь. Но явно что-то такое же ненормальное и извращенное, как соль в кофе. От страха перед собственными мыслями, образами и действиями, представшими в голове, Тэхён задрожал. Ноги его вдруг ослабли, и он неуклюже завалился назад, приземлившись на локти. — Вы не ушиблись? — Чонгук тут же подскочил ближе. Тэхёну хотелось крикнуть ему, чтобы он убрался как можно дальше и чтобы никогда не раздевался перед ним, заставляя его мысли путаться, а тугой узел в желудке посылать по телу интенсивные разряды тока. Он прикрыл глаза. Заставил себя успокоиться, выдохнуть и вдохнуть пару раз, вспомнить звук волн, встречавшихся с прибрежным песком, и пение соловьёв, спрятавшихся в липовых ветвях парка Парижа. Он принял руку, протянутую ему мужчиной, с благодарной дежурной улыбкой. — Я всегда был довольно неуклюж, — ровно сказал Тэхён, смотря Чонгуку поверх плеча и ни в коем случае не ниже, потому что ниже — его погибель. — Если что, я всегда могу помочь вам. — Слова Чонгука — сухая формальность, просто фраза, сказанная из вежливости, пока он впопыхах натягивал на себя чистую рубашку. Тэхён знал, что на это не стоило отвечать, но всё равно открыл рот. — Не всегда, — тихо возразил он и сразу пожалел об этом. Пока Чонгук смотрел на него с эмоциями, которые невозможно было распознать, Тэхён добавил: — Что ж, я пришёл отдать вам подарок и сказать, что пропущу сегодняшний наш урок из-за неотложных дел. Он лгал, но лгал так, что этого невозможно было распознать. У него не было никаких дел, кроме безделья и прозябания. Но сейчас он предпочёл бы скуку компании Чонгука, который замер вдруг, так и не опустив рубашку до конца и оставив область пупка с уходящей вниз дорожкой чёрных волос гостеприимно открытой для чужого взора. Тэхён кашлянул, поднимая голову вверх и сочтя, что бревенчатый потолок довольно интересный экспонат для разглядывания. — Тогда будем тренироваться завтра? — уточнил Чонгук неуверенно и быстро добавил: — Вы всё ещё не научились быстро ездить. — А зачем мне быстро ездить? — Тэхён повёл плечом. — Тут не к чему и не к кому спешить. Но, в любом случае, завтрашняя тренировка в силе. — Хорошо. — Съешьте печенье, пока оно не зачерствело, — сказал Тэхён более мягко, вдруг почувствовав укор за свою ложь. Чонгук нахмурился, а после посмотрел на свой подарок с внезапным осознанием и кивнул. — До свидания, Чонгук. Мужчина наконец опустил руки, а вместе с тем и рубашку, позволив ей свободно повиснуть на плечах. — До свидания, Тэхён.

°°°

На следующий день они сошли с дороги. Чонгук повел Берти по полю, и Тэхён не представлял, куда они могли держать путь. Вдали виднелся негустой подлесок, ярким пятном выделявшийся среди ржи и напоминавший Тэхёну зелёную черепаху, выбравшуюся на сухой золотистый песок. — Куда мы направляемся? — спросил Равель, неуверенно сжимая в руках ремешки. Скачущий впереди Чонгук ослаблял поводья, позволяя Берти набирать скорость. Чтобы не отставать, Тэхёну приходилось подгонять Беллу тоже. Молодому графу это не нравилось: скорость, скорее, внушала ему страх, нежели эйфорию. — Я подумал, что вам будет интересно взглянуть на одно место, — пожал Чонгук плечами. Его тело двигалось вместе с лошадью, подымаясь и опускаясь вниз так быстро, что его волосы всегда оставались в свободном полете, не успевая коснуться шеи. — Я не художник — вкус у меня дрянной, — но, возможно, вы сочтёте то место достаточно красивым. Тэхён отказывался принимать правду, заключавшуюся в том, что в груди у него потеплело. Чонгук хотел показать ему красивое место; место, которое, возможно, было его секретом. Какой-нибудь прелестный закуток, где он уединялся ото всех в моменты тоски и грусти. Тэхён не был в этом уверен, но обычно люди хранили красивые места для своего одиночества. И, если его добровольно соглашались разделить, — это стоило многого. Куда больше, чем кусок мыла. — Это чудесное место, — высказался Тэхён, когда они прибыли. Уголок уединения Чонгука можно было, пожалуй, описать словами «волшебный» и «сказочный». Это был смешанный лес, в котором росли и хвойные деревья, и лиственные, сквозь пышные кроны которых пробивались солнечные лучи. Птицы пели дивные мотивы вслед графу и конюху, когда они прошли сквозь двери девственно зелёной изгороди. — Тут нужно слезть, — предупредил Чонгук и секундой позже уже твёрдо стоял на мягкой почве. Тэхён последовал его примеру. Они привязали лошадей к высокому пню и, оставив их щипать траву, прошли вперёд по устланному под их ногами пушистому зелёному ковру. В лесу этом явно никто не ходил, ведь Тэхён не заметил ни единой тропинки. Они шли молча — разве что восторженные вздохи Тэхёна можно было счесть за разговор, — но это не доставляло дискомфорта. Тишина между ними, напротив, была приветливой и тёплой, с хрустом веток под ногами, пением птиц и скрипом старых веток. Спустившись с горки и едва не упав, граф выпрямился и взглянул вперёд, после чего лицо его приобрело восторженное выражение. Перед ними было озеро: большое, круглое, будто бы кто-то вычертил его форму циркулем, а воды его были тёмные, как колодезное дно. Солнце теперь, после того, как они спустились с холма, застенчиво скрывалось за верхушками деревьев. Не было даже маленького ветерочка, и потому вода была ровная-ровная; она блестела как зеркало, и в ней отражались небо и деревья. Но самое удивительное во всей этой картине было то, что посередине озера плавали огромные листья и розовые цветы. Это были кувшинки. Тэхён загипнотизированно смотрел вперёд. Это место было удивительным: тихим, живописным и тесно уютным, спрятанным закутком среди деревьев. — Я редко сюда прихожу, — сказал Чонгук, безмолвно всё это время стоявший поодаль. — Но если есть время, обязательно заглядываю. — Можно ли мне тоже сюда приходить? — Тэхён спросил так серьезно, что Чонгук не в силах был сдержать смешка. Он сорвал листик с дерева и принялся рвать его на мелкие кусочки. — Эта земля не мне принадлежит. Я не вправе давать вам разрешение. — И всё же это ваше место. Я не узнал бы о нём, если бы вы не привели меня сюда. Чонгук пожал плечами и сел прямо на траву, уставившись на озеро. Иногда можно было услышать, как квакающая лягушка со всплеском брызг ныряла с листа кувшинки в воду. Тэхён каждый раз смотрел на водную гладь, ожидая поймать взглядом одну из зелёных проказниц, но у него никак не получалось. — Я привёл вас в это место, потому что подумал, что вы бы захотели здесь остаться, — медленно произнёс Чонгук. — Поэтому я буду рад, если у вас появится желание прийти сюда вновь. — Да уж, это место удивительно. Оно прямо как остров посреди океана полей. — Со смешком Тэхён присел рядом с Чонгуком. Тоже прямо на траву, отчего брови у мужчины взлетели на лоб. — Чем вы обычно здесь занимаетесь? — Предаюсь раздумьям. — Чонгук в очередной раз пожал плечами, из-за чего граф счёл, что это было его излюбленным действием. — И всё? — Тэхён блуждал любопытным взглядом по чужому лицу. Что-то в Чонгуке не отпускало его, что-то таившееся там, внутри. Тэхён чувствовал это и пытался приблизиться к разгадке, застревая в своих поисках как мошка в мёде. — Иногда, бывает, пишу. — Рассказы? — Голова Тэхёна любопытно склонилась к плечу. Чонгук тихо засмеялся, бесполезно зачесывая пятерней волосы назад: те сразу спускались обратно к лицу. — Если бы я писал рассказы, они были бы такими ужасными, какими их только можно представить. Вы сами сказали, что я реалист, поэтому навряд ли у меня получилось бы что-то стоящее — скорее, грязное и жестокое. Тэхён молчал. Являлось ли это завуалированным посылом? Прямым намёком на то, что не было в жизни Чонгука ничего светлого и яркого, раз он думал, что не способен написать что-то доброе. Граф думал, что, если бы рука его лежала к перу, в историях его обязательно присутствовало бы волшебство, магия и не веданные людскому глазу красоты. А потом Тэхён вспомнил о том, что, будучи маленьким мальчиком, Чонгук находился в рабстве, — и всего его передёрнуло. — Раз так, что же вы пишете? Чонгук не смотрел на Тэхёна: он выковыривал грязь под ногтями, неодобрительно качая головой. Его руки были большими, пальцы грубыми и мозолистыми от работы. Тэхён перевёл неуверенный взгляд на собственные ладони, непосредственно начав сравнивать их. У него были длинные тонкие пальцы, нежные и гладкие, не знавшие за всю жизнь тяжёлого труда. Они были увешаны кольцами с драгоценными камнями и являлись своего рода воплощением изящества. Если бы Тэхёну выдалось написать себя и Чонгука в форме цветка, то, несомненно, он был бы изнеженной хрупкой лилией, а Чонгук — крепким и несломимым подсолнухом. — Разное. — Чонгук дёрнул головой, смахивая волосы с лица. Тэхёну хотелось подойти к нему, зарыться в его чёрную запутанную шевелюру пальцами и завязать уже чем-нибудь наконец эти патлы, чтобы Чонгук перестал изводить его. — В основном стихи о природе и о животных. Эта тема довольно миролюбива, и её сложно испортить. Вот о людях я не стал бы никогда писать. — Даже обо мне? — Тэхён издал смешок. Он спросил это в шутку, забавы ради, однако Чонгук посмотрел на него тёмным, глубоким, где не видно ни конца, ни края, взглядом, ответив таким же глубоким голосом: — Тем более о вас. Тэхён перестал улыбаться. Он вдруг постыдился своего игривого вопроса, зябко поежившись и проведя по плечам ладонями. — Вечереет, — сказал Чонгук, бодро вставая. — Пора возвращаться. И, не оборачиваясь, с широким замахом ноги он стал ловко взбираться на холм. Сделав пару глубоких вдохов, Тэхён последовал за ним. Лягушки квакали им вдогонку, будто бы говорили слова прощания и просили заглядывать к ним на озеро почаще. Тэхён непременно собирался навестить их ещё раз.