Конкур

Незаметно Элайза Бёрд прокралась в жизнь семьи Равель. Это происходило медленно и осторожно, с аккуратностью опасного хищника, выслеживающего добычу. Мисс Бёрд стала постоялицей в поместье Равель. Она играла вечерами на пианино, вышивала с миссис Равель гладью полевые цветы на платках, а с близняшками играла, не боясь озорно хохотать, в фарфоровые куклы и деревянные лошадки. Она вклинилась в спокойную жизнь Тэхёна сначала незаметными предупреждающими волнами, а затем бедственным штормом. Помимо прочего Элайза хорошо ездила верхом, что было неподобающе для девушки, но ей было плевать на мнение других. Ещё она писала рассказы, и руки её вечно были в чернилах. Она была смешной, умной, образованной и умелой девушкой, не акцентирующей внимания на порой презрительные взгляды людей вокруг, и Тэхён не мог не завидовать ей. На её фоне он казался себе глупым и неумелым, блеклым и размытым, как отражение в запотевшем зеркале. И потому он бежал от неё. Если Элайза была штормом, то Чонгук был тихим прибрежным пляжем. Спокойным и мирным, нагретым ярким летним солнцем. Но порой, конечно, обжигающим своей теплотой. — По вашим рассказам мисс Бёрд просто чудесна, — посмеивался Чонгук. Он бросал плоские камни в озеро, заставляя те подпрыгивать по глади. Подобная забава была распространена у мальчишек. — Да, она действительно такая, — Тэхён согласно кивнул и сел на корточки, тоже взяв с земли камушек. Он замахнулся и бросил его, но тот с булькающим звуком тленно ушёл под воду. Тогда Тэхён нахмурился и решил повторить попытку, подняв ещё один камень. — Мне кажется, она вам симпатизирует. Такую удивительную девушку редко можно встретить. «А такого, как вы — ещё реже», — подумал Тэхён с тоской, со злобой к собственным чувствам бросая камень в озеро. Тот подпрыгнул один раз, однако после сразу же пошёл ко дну. У Чонгука же снаряд подпрыгивал до шести раз, и Тэхён не понимал, как ему это удавалось. — Вчера я видел вас и мисс Бёрд на конной прогулке, — продолжал говорить Чонгук. Он не смотрел на Тэхёна, чему тот был несказанно рад, подыскивая подходящие камни для метания. — Никогда не видел, чтобы леди ездила верхом. Это достойно восхищения. Тэхён почувствовал странную тяжесть в желудке и какой-то неприятный, щупальцами вцепившийся в грудину дискомфорт. Он долго не мог понять эту эмоцию, пока к нему медленно не пришло осознание: ревность. Он ревновал себя к Элайзе, которую Чонгук называл чудесной и удивительной. Он полностью был согласен с чужим мнением, но ему до дрожи хотелось, чтобы слова похвалы, сорванные с уст Чонгука подобно спелым ягодам, были адресованы ему, а не его предположительной невесте. — У меня никак не выходит. Как у вас так получается? — перевёл Тэхён тему, желая избегать того, что заставляло его чувствовать себя плохо. Однако этим он себе сделал намного хуже: Чонгук выразительно приподнял бровь, а после подошёл к графу сзади, прислонившись так близко, что Равель почувствовал жар пышущего силой тела своей спиной. Всего его передёрнуло. — Всё зависит от силы и скорости, — говорил Чонгук. Его голос звучал в непосредственной близости к уху Тэхёна, отчего мурашки брали власть над телом молодого человека. — Чем лучше вы замахнётесь, тем плотнее будет вода: молекулы не успеют разойтись, и поверхность станет упругой. Тэхён никогда особо не зацикливался на том, откуда Чонгуку известно так много, но сейчас, когда он действительно решил вдуматься в это, мысли его с визгами разбежались: Чонгук схватил его за руку. Пальцы его были грубыми и горячими и ощущались на тонком запястье Равеля жгучим касанием раскалённого песка. Обитавшие в животе Тэхёна паразиты взбодрились и начали творить что-то невероятное, крутясь и так и эдак. — Вот, давайте я покажу вам. — Голос у Чонгука был мягок и ласков. Тэхён млел от него, и от тепла, и от их странных объятий. Чонгук вложил в руку юноше плоский камень, после чего Тэхён тут же вцепился в него, как будто он был той единственной крупицей, что могла спасти его в этой ситуации. Затем Чонгук замахнулся рукой Тэхёна и командой «бросайте» заставил пальцы графа разжаться. Камень сделал целых четыре прыжка, распугав загорающих на листах кувшинок лягушек, прежде чем потонул в толще озёрной воды. Пальцы Чонгука не отпускали запястье Тэхёна, а Тэхён не стремился вырвать руку. Его сердце взволнованной птицей, запертой в клетку из рёберных костей, билось в груди. Его уши лишились слуха, глаза — зрения, а голова — мыслей и разума. Иначе нельзя было объяснить, почему его тело подалось назад, примкнув спиной к чужому телу. Тишина стояла оглушительная. Кажется, что даже ветер, заволновавшись, замер и перестал качать ветви деревьев, а лягушки, открыв широко глаза, притихли и с любопытством уставились на представшую перед ними картину. Не было слышно ни звука. Даже дыхания. Никто — ни Тэхён, ни Чонгук — не делали и крошечного вдоха. Тэхён никогда не чувствовал такого. Невозможно было описать это: та мириада эмоций, что бушевала внутри него, но при этом была будто бы заперта за толстым стеклом и чувствовалась лишь где-то на периферии, дожидаясь того момента, когда от нагрузки стекло даст трещину и позволит эмоциям вылиться необъятным скопом наружу, похоронив Тэхёна в его же мироощущении. А пальцы на запястье жглись всё сильнее. Казалось, что они, подобно кислоте, выедали кожу — Тэхён мог поклясться, что нос его уловил запах опалённой плоти. Или то был запах его внезапных желаний: гнусных и непотребных желаний, которые вдруг вырвались наружу через приоткрытую, не удерживаемую более голосом разума дверь. Тэхён моргнул отчего-то слезящимися глазами и тут же тихо ойкнул: боль пронзила его под прикрытым веком. На тихий звук, сорвавшийся с его губ, Чонгук отреагировал незамедлительно, и вот его грудь уже не прижималась к тэхёновой спине, а пальцы опасной змеёй не окольцовывали запястье: теперь его руки крепко держали за плечи, а взгляд прожигал лицо, рассматривая чужое выражение с пристальным беспокойством. — Что болит? «Душа и сердце, мой милый, душа и сердце». — Глаз, в него попало что-то, — ответил Тэхён, не особо разбирая собственный невнятный шёпот. Он упорно отводил взгляд, боясь даже взглянуть на Чонгука. Но тот вынудил его: схватил за подбородок, заставив посмотреть на себя, и заглянул прямо в отдававший колкой болью глаз, осторожно оттягивая кожу вокруг кончиками пальцев. — Должно быть, кусочек коры, — приговаривал Чонгук, критично покачивая головой. Он совсем не замечал чужих терзаний, хотя смотрел в упор, и Тэхён пока не знал, было ли это хорошо или же плохо. — Я сделаю всё быстро и аккуратно, только не дёргайтесь, — попросил Чонгук ласково. Тэхён сжал ткань своего пиджака до побеления костяшек и сомкнул губы так, что на их месте осталась едва заметная линия. Он казался себе зачарованным или приворожённым, не смея даже и шелохнуться, когда лицо Чонгука приблизилось к его. Он попытался моргнуть, но чужие пальцы, оттягивающие кожу век, не позволили сделать этого. Из глаза, раздражённого присутствием в нём инородного предмета, полились крупные слёзы, немедля стёкшие по шее и заползшие после под ворот блузы. — Что вы хотите сделать? — заставил себя Тэхён заговорить. Чонгук хранил таинственное молчание — вместо этого его дыхание раздвинуло волоски на брови Тэхёна, а язык быстрым мягким движением коснулся глазного яблока, лизнув его, будто кошка лапу. Тэхён крупно вздрогнул, растерянно распахивая рот и разжимая от негодования сомкнутые на краю пиджака пальцы. — Боже мой! — воскликнул он, испуганно хватаясь за глаз. Чонгук же как ни в чем не бывало сделал шаг назад, соскрёб ногтем с языка кусочек коры и с щёлкающим звуком выбросил его в траву. Тэхён осоловело промаргивался, не переставая ощущать глазом оставившее после себя холод касание. Он яростно тёр веко, шумно дыша и краснея всем лицом. Ему было так жарко, что возникло нестерпимое желание окунуться в озеро. Возможно, уйти с головой под воду и там и остаться, не позволяя графитовым глазам блуждать по его пылавшему амарантом лицу. Ему очень сильно хотелось составить компанию на дне озера тому камню, из-за которого всё это началось, и пожаловаться ему в том, что это он всему виной. — Действенный способ. Мне так часто делали, — пожал Чонгук плечами, наблюдая за чужими метаниями. — Всё же хорошо? — Да, конечно! — ответил Тэхён слишком резко. — Однако это было так внезапно, что несколько выбило меня из колеи, — нервно улыбнулся он. Его пальцы продолжали то и дело тереть веко. Тэхён находил в ситуации с глазом единственный плюс: то, как он прильнул нуждавшимся в ласке и тепле зверьком к телу Чонгука, было забыто. Лично он теперь мог думать лишь о том, как чужой язык лизнул его глазное яблоко, словно бы оно было взбитым кремом на торте. — Не пора ли нам возвращаться? — Несколько дёрганный от волнения, Тэхён начал поправлять волосы. Пальцы у него подрагивали, а ноги едва устойчиво опирались о землю: у него было ощущение потерянной связи с гравитацией. Хотелось поскорее сесть на лошадь и дать ей бразды правления. Чонгук кивнул. Его лицо было таким же гладким, как камень, и Тэхён не мог увидеть в нём ни единой эмоции. Даже его глаза казались отчуждёнными, словно ненастоящими, сделанными из стекла. — Да, пойдёмте. Берти и Белла, должно быть, уже соскучились, — ответил Чонгук и, не оглядываясь, начал идти вперёд.

°°°

Время неумолимо двигалось, не замедляясь ни на секунду, и никто не был в силах остановить его. От коротких встреч с Чонгуком Тэхён метался до длинных, распалённых действиями свиданий с Элайзой. Выставки, званые ужины, походы всей семьёй в филармонию. Тэхён не был против её компании, в конце концов, мисс Бёрд умела скрасить любой вечер и в самый скучный миг придумать интереснейшую забаву. Он мог бы сказать, что она стала его близким другом. Однако, как уже говорилось ранее, он вовсе не был против, но ему было больно от того, что другой его близкий друг не мог быть там, где находилась Элайза. Сидеть вечерами в главном зале за душевным разговором, пить со всей семьёй чай на веранде, ездить вместе в город и просвещаться в искусстве или же просто идти по выложенным камнем тропинкам в парке. Чонгук был заперт в конюшне, и единственной компанией ему там были безмолвные лошади. Сколько бы они ни ездили к озеру и ни встречались у амбара, когда Тэхён приносил мужчине что-нибудь вкусное — этого было недостаточно. Тэхёну было мало, и эгоистично он хотел большего. И потому в день, когда Элайза отбыла к себе домой, отец уехал на деловые переговоры, а матушка с дочерьми ушли на собрание, посвящённое школе, Тэхён не собирался упускать шанс. Он намеревался вырвать Чонгука из бревенчатых стен конюшни в свет. — Куда мы идём, Тэхён? — Чонгук хмурился, но не упирался, когда его тащили по двору, подтягивая всё ближе к дверям поместья. Граф не переставал шкодливо улыбаться, прицепом утягивая Чонгука за собой вперёд. — Мы идём претворять в жизнь мой план, — восторженно воскликнул Тэхён, открывая перед Чонгуком дверь в дом. — Прошу, — сказал он, указывая на вход ладонью. — Мне войти? — сомневался Чонгук. Он увидел, как у служанки, стоявшей посреди коридора с перьевой метёлкой в руках, расширились глаза при виде него, замершего в дверном проеме. — Ну, конечно, я приглашаю тебя, — ответил Тэхён и подтолкнул Чонгука вперёд, прижимая ладонь к пояснице. Только тогда конюх вступил внутрь, сконфуженно кивая горничной. Та помахала ему перьями на метёлке в ответ так же неуверенно. — Пойдём скорее, — подгонял Тэхён, а после, совсем потерявшись в своём воодушевлении, схватил Чонгука за ладонь и со смехом потянул вверх по лестнице. Они вошли в просторную светлую комнату, залитую светом. На кровати лежал комплект одежды, но Чонгук совсем не обращал на него внимания, глядя лишь на светло-зеленую стену, сплошь увитую нарисованными цветами. — Какая красивая роспись, — сказал он, и немного дёрганый от волнения Тэхён резко повернул голову в её сторону. — Правда? — спросил Равель, обращая на Чонгука свой один из самых любопытных взглядов. Мужчина незамедлительно кивнул. — В таком случае, спасибо за похвалу. Мне однажды стало скучно, вот я и изрисовал стену. — Тэхён деланно беспечно пожал плечами, хотя от комплимента, конечно, зарделся. — Матушка была жуть как зла. — Вы специализируетесь только на пейзажах? — поинтересовался Чонгук, обводя контур лозы на стене кончиком указательного пальца. — Почему же, я рисую всё, что только хочу. Просто редко у кого есть желание несколько часов кряду мне позировать, — Тэхён усмехнулся. Он подошёл к кровати и взял в руки отутюженную белоснежную рубашку. — Вот, это вам. — И протянул вещь Чонгуку. Тот ожидаемо недовольно сгримасничал. — Это не подарок, — поспешил объяснить Тэхён. — Я просто дам вам эту одежду на время. Мы собираемся идти в театр, — пояснил Тэхён. — Там есть… определённый дресс-код. — Да, я знаю, — ответил Чонгук немного грубо, в неловкости одёргивая край своей рабочей одежды. Тэхён и сам вдруг подумал о том, как, вероятно, мужчине было неудобно находиться в подобной ситуации, и смущенно опустил голову. — Но в город ехать долго. Да и представления обычно идут около часа. А мне ещё нужно покормить лошадей и убрать стойла. — Ох, — Тэхён вздохнул, опуская ослабевшие руки. Весь его радостный настрой вмиг обратился в печаль. — А я так хотел пойти с вами. — Почему? — спрашивал Чонгук, будто действительно был не в силах понять, отчего такому, как Тэхён, человеку образованному и финансово обеспеченному, хотелось пойти в люди с ним — обычным простолюдином рабочего класса. — Вы — мой друг. Этого недостаточно? Чонгук стоял в молчании, просто прожигая лицо Тэхёна глубиной своих задумчивых глаз. Казалось, для него эта причина была не столь уж весомой, и Тэхён от этого приходил в уныние. Его ресницы задрожали: он был готов вот-вот заплакать. Однако Чонгук вдруг медленно наклонился и, вздохнув, вытянул из рук Тэхёна рубашку. — Вполне, — ответил он, беспристрастно начав стягивать с себя одежду. Вспомнив о чужом бесстыдстве, Тэхён тут же отвернулся, зная, чем могло бы обернуться подглядывание за мужским телом. Его кончики ушей пылали, как маки, пока он прислушивался к шелесту ткани. — Туфли стоят под кроватью, — откашлялся к себе в кулак Тэхён. Он неловко игрался с пальцами, дожидаясь того момента, когда Чонгук переоденется. — Думаю, стоит сделать также что-то с моими волосами, — подытожил Чонгук, критично смотря на себя в зеркало. Тэхён обернулся к нему и так и замер с чуть приоткрытым ртом. Нельзя было даже помыслить, что Чонгук мог часами убирать навоз и таскать сено. Его, скорее, можно было отнести к людям с аристократичными корнями. Он ни в коем случае не выглядел несуразно в новой одежде: напротив, он словно был рожден, чтобы выглядеть именно так и никак иначе. Белый цвет выгодно подчёркивал обласканную солнцем кожу, заправленная в отутюженные штаны рубашка — фигуру, а пиджак, сидящий по фигуре — осанку. Если бы Тэхён увидел такого Чонгука на улице, ему бы даже не пришлось сомневаться в его принадлежности к элитному обществу. — Как считаете? — А? — Тэхён прикрыл рот и моргнул. — Мои волосы? Молодой граф сконфуженно посмотрел на голову Чонгука. Его локоны вились в разные стороны, напоминая запутанные ленты, доходя до середины шеи. — Да, точно, волосы. Сейчас что-нибудь придумаем, — быстро выстрелил он словами, сажая Чонгука на пуф перед зеркалом. — Однако, надо предупредить, я никогда этого не делал. — Думаю, у вас всё хорошо получится, — улыбнулся Чонгук подбадривающе, встречаясь с Тэхёном взглядами в зеркале. Юноша посмотрел на чужие волосы и вздохнул, взяв в руки расческу. Мысленно подбодрив себя, он стал распутывать чужие лохмы, закусывая от усердия кончик языка меж зубов. Чонгук кошачьим взором следил за передвижениями Тэхёна в зеркале и не говорил ни слова — лишь улыбался кончиками губ. Тэхён же смотрел, как мечта его — наконец сделать что-то с чужими лохмами — претворялась в жизнь, быстрыми движениями фиксируя волосы в нужном положении гелем. Он также заплел с боков тонкие косички, завязав их с оставшейся массой волос в тугой хвост на затылке. С присущей себе педантичностью он поправил ещё несколько особо непослушных волосков и отошёл в сторону. Вышло даже лучше, чем он ожидал, и теперь Чонгук казался ему нереальным, совмещая в себе то, что обычно никто не комбинировал. — Спасибо, — поблагодарил Чонгук, вставая на ноги, и с привычкой, присущей людям из высшего класса, одернул полы пиджака. — Не стоит, — отмахнулся Тэхён. — Нам уже пора выдвигаться, иначе опоздаем. — Тогда едем.

°°°

— У нас третий ряд, четвёртое и пятое место, — сверился Тэхён с билетами, и Чонгук, быстро сориентировавшись, повёл их туда. Люди вокруг оборачивались на них и смотрели без какого-либо стеснения, будто они были зверушками в зоопарке. Тэхён был готов поспорить, что тем нечасто доводилось видеть людей его национальности, и потому довольно усмехался этому, нисколько не притеснённый чужим к себе вниманием. Впрочем, как и Чонгук, который держался в окружении роскоши так же уверенно, как и в конюшне среди сена и лошадей. Казалось, ничто не могло заставить его смутиться. — Что за представление? Пьеса? Балет? — Чонгук чуть наклонился к уху Тэхёна, спрашивая. — Современный танец, — ответил Равель, поворачиваясь к мужчине с донельзя довольной улыбкой. — Это Лои Фуллер. Читал о ней в газетах на днях. Мне еле как удалось урвать билеты на сегодняшнее представление. — Лои Фуллер? — переспросил Чонгук, глаза его стремительно расширялись. — Слышали о ней? — Чонгук кивнул.  — Я тоже читал ту газету. «Цветущая мечта простёрлась перед нами. Одушевлённая поэма цветка. Мимолётная и загадочная, она проникла к нам в сердце. Приходящая красота, которая прекраснее самой жизни», — процитировал он газетную вырезку, отчего Тэхён пришёл в восторг. Сам он не считал себя особо хорошим оратором, но у Чонгука к этому явно был талант: он говорил с расстановкой и хорошей дикцией. — Точно, — Тэхён улыбнулся, — мне не терпится взглянуть на того, о ком так лестно отзывались. — Как только он сказал это, свет в переполненном таинственным перешептыванием зале потух. Зазвучала музыка — симфония скрипки и фортепиано, — а портьеры начали подниматься. — Как чудесно, — не удержал Тэхён возгласа. Многочисленные слои тонкой белой ткани взлетали и опадали, разноцветные огни отражались на них, окрашивая то в приглушённо алый, то в яркий синий цвет. Лои Фуллер была превосходна, похожа на лебедя, стремящегося вспорхнуть ввысь, высоко к небу. Подобно большим крыльям, она взмахивала руками. Под рукавами её белых одежд были спрятаны, как ходули под штанами у клоунских циркачей, длинные палки, и она поднимала и опускала их, заставляя ткань кружиться в снежном вихре. Со вздохом Тэхён откинулся назад. Глаза его завороженно следили за сценой, а восхищение и благодарность за новаторство в танце переполняли до краёв. Тэхён опустил руку на подлокотник и тут же обомлел: рука его впритык соприкоснулась с рукой Чонгука. Тэхён замер, не смея поворачиваться и просить у Чонгука за это прощения: он предпочёл сделать вид, что был столь очарован представлением, что не заметил этого происшествия. Он не знал, был ли Чонгук заколдован танцем так же, как и он, потому что до самого конца выступления руки их крепко прижимались друг к другу.

°°°

Тэхён протяжно выдохнул, сделав глоток виски. Гортань его обожгло, а чуть позже пожар перенесся в желудок. Чонгук усмехнулся, беззаботно делая маленькие глотки, будто для него алкоголь был не крепче воды. — Она была прекрасна, — откашлялся Тэхён, поставив стакан на стол, за которым они расположились в углу салуна. Недалёко от них шумно играли в бильярд, и звук сталкивавшихся друг о друга шаров бил по ушам. — Я так рад, что вы поехали вместе со мной. — Да, я тоже. Это стоило каждой потраченной секунды, — ответил Чонгук. Его глаза блестели то ли от спиртного, то ли от эмоций — понять было сложно. Взгляд мужчины то и дело соскальзывал с лица Тэхёна и уходил ему куда-то за плечо. Первое время граф не обращал на это особого внимания, но потом игнорировать подобное стало не в его силах. — Куда вы смотрите? — спросил он и, нахмурив брови, обернулся себе за плечо. Там стояло деревянное пианино. На его верхней крышке была табличка: «Если есть, что сыграть — все будут рады послушать». Всё ещё продолжая хмуриться, Тэхён вернул своё внимание на Чонгука. — Играете на клавишах? Мужчина опустил глаза на стакан с виски и быстро сделал глоток. Его кадык поднялся и опустился под кожей, когда он сглотнул. Молчаливо Чонгук кивнул, кося глаза в сторону пианино, но тут же опуская их вниз. — Сыграете? — Тэхён встрепенулся. Он не мог и представить, что ему удастся увидеть Чонгука за инструментом: слишком уж это было сюрреалистично. — Ох, я не уверен. Это было так давно, — Чонгук поморщился. — Пожалуйста, — сделал Тэхён просящий вид, — сыграйте. Мне очень интересно послушать. Чонгук смотрел на свои руки. Его лицо было хмурым, губы поджатыми, а щёки втянутыми. Пальцами одной руки он гладил внутреннюю сторону другой, кончиками обводя по контуру ороговевшие мозоли. Казалось, Чонгук думал о чем-то далёком, и Тэхён не мог даже представить, о чём. — Если вам не хочется, — заговорил юноша, — не заставляйте себя. — Нет, — покачал Чонгук головой, — я сыграю. Одним глотком он допил остатки виски и встал из-за стола. Тэхён всё ещё не мог привыкнуть к его такому образу и потому таращился, как на невиданное доселе чудо, провожая Чонгука взглядом, пока тот шёл до пианино. У инструмента Чонгук остановился, погладил его кончиком пальца, а потом сел на скамью, бережно открыв крышку. Тэхёну было интересно, откуда у Чонгука было столько талантов. Он не мог себе представить, как человек с тем положением, какое имел мужчина, мог быть столь всесторонне развитым. Чонгук же тем временем потёр руки о бёдра, сжимая и разжимая кулаки. Он казался переполненным сомнениями, и губы у Тэхёна поджались. Прежде чем он начал винить себя в давлении на Чонгука, пространство салуна заполнили аккорды пианино. На мгновение все подняли головы, чтобы посмотреть на того, кто играет, прежде чем так же быстро опустить их, удовлетворив своё любопытство. Однако Тэхён мог заметить, что некоторые продолжали смотреть. Но он был уверен, что его внимание было самым жадным, а взгляд самым пристальным. Он смотрел, как пальцы Чонгука ласкали клавиши, и внутри его живота завязывались тугие узлы. Мелодия не была быстрой, но и не была медленной. Её также нельзя было назвать грустной, однако и весёлой она не являлась. Тэхён думал, что это была та самая тонкая грань, неуловимый момент, когда чаши весов находились в балансе. Что удивительно — у Чонгука не было нот. Он играл без вспомогательных средств, и Тэхён, вспомнив вдруг, как легко мужчина процитировал слова из газеты в театре, подумал, что Чонгук обладал уникальной памятью. Тэхён считал, что подобное, несомненно, заслуживало уважения. Он продолжал восхищаться Чонгуком, слушая его игру, самозабвенно при этом покачивая головой. Когда же мелодия завершилась, он зааплодировал, а Чонгук с улыбкой почтенно поклонился ему в благодарность. Оба они смеялись всю оставшуюся до дома дорогу.