Alps - Novo Amor, Ed Tullett
Игнорировать Чонгука было легко: достаточно не выходить из дома чуть дальше двора. Безвылазно сидеть в комнате, читая романы. Но всё это, конечно, наглая ложь: игнорировать Чонгука было очень сложно, потому что душа надрывно выла, и ничто не в силах было заполнить ту дыру, ведь даже мимо книжных строк беспорядочно мелькало его имя. Тэхёну хотелось беспрерывно выводить его на листе, заполнить им все пергаменты в надежде, что для него больше не останется места и оно отпустит. Не отпускало. Тэхён заметил, что если сидеть на веранде, обсуждая с отцом без какого-либо интереса семейный бизнес, очень постараться и прищуриться, то можно было увидеть вдалеке у амбара маленькую, движущуюся точку. Ему бы хотелось, чтобы она была всего лишь пятнышком, которое можно было легко стереть и забыть. Избавиться, как от грифеля ластиком. Однако оно было как родимое пятно: никуда от него не деться, никак не убрать — всегда оно при тебе. Чонгук въелся под кожу, и никак его нельзя было вытравить. Тэхён думал о нём постоянно. О его словах, касаниях, губах и поступках; в основном — о последнем. Он не мог объяснить себе порыв Чонгука, то, как мгновенно он загорелся, будто уголёк под натиском ветра. Тэхён думал: неужели его необдуманное касание было тем самым стихийным порывом, что заставило Чонгука воспылать? Тэхён до сих пор помнил жар чужого тела, пылкость поцелуев и требовательные, обжигающие нутро касания грубых больших ладоней к его продрогшему стану, даже не чувствовавшему холода в тот миг, как два жаждущих тела сливались воедино, ища тепло друг в друге. Ему всё чаще начинало казаться, что всё это он себе выдумал, что подобного никогда не происходило, а ежели и да, то только в его ночных снах, заставлявших одеяло быть скомканным в ногах, а пульс напрочь сбитым. Он постоянно прокручивал в голове фразу «Видел ли ты, как я смотрел на тебя в ответ?» и не мог вспомнить. Как же смотрел на него Чонгук? Он отчётливо помнил его тёмные, практически чёрные, глаза, со зрачками, что тонули в радужке. Но как эти самые глаза, самые прекрасные и живые глаза для Тэхёна, смотрели на него? Видимо, ослеплённый чужой красотой и теми чувствами, которые призывали его быть ближе и которых он остерегался, постоянно прячась, он не видел ничего дальше своего кончика носа. Он боялся, а Чонгук нет — и в этом была вся разница. Один понимал всё, другой не понимал даже себя, что уж здесь было говорить о других. Тэхён думал о том, что разочаровал и обидел Чонгука. Признав себя отвратительным, он также заявил, что и Чонгука считает таковым, и за это он невозможно сильно корил себя. Он не хотел делать больно Чонгуку ни своими словами, ни поступками, однако сделал, после чего спрятался в страхе. Затаился, как и хотел, и стал тихим, незаметным мышонком. Ему было стыдно от того, как трусливо он себя повёл. Как притормозил Беллу у низкой изгороди и, пока Чонгук ехал впереди, сбежал, оставив лошадь одну у забора. И вот шли дни, а он продолжал оставаться трусливым мышонком. И было страшно ему казать носа из своей тихой, спокойной норки.°°°
— Что с тобой происходит? — Элайза вздохнула, подперев щёку кулаком. Они сидели в библиотеке, играя партию в шахматы. Тэхён моргнул, озадаченно смотря, как подруга забирала себе его белую королеву. — Последнее время ты сам не свой. Что-то случилось? — А что не так? Со мной всё как всегда, — оправдывался Тэхён. Он наклонил голову и упёрся взглядом в доску, делая вид, что занят обдумыванием стратегии. Ему казалось, что при этом ладья с конём смеялись над ним. — Ты никогда не проигрывал мне в шахматы. Тэхён фыркнул: этой причины было недостаточно. Эла и сама это поняла, закатывая глаза и перекладывая голову на другую свою руку. В глазах девушки отражался огонь из камина, а языки пламени облизывали её медно-рыжие волосы, создавая иллюзию пожара на голове. Тэхён не хотел признавать, что немного побаивался её ауры. — А ещё ты не выходишь из дома. Вообще. Тэхён ничего не ответил. Он хмуро крутил коня в пальцах, обдумывая, куда выгоднее будет сделать ход. Однако всё, что было в его голове, представляло собой сплошное месиво сумбурности — здраво рассуждать казалось невозможным. — Что-то… случилось с тобой и Джеем? — предположила Элайза. Тэхён шумно выдохнул и резко поставил коня на F6, перепрыгнув пешек и забрав себе чёрного слона. — Я его обидел, — сказал он немного грубо, обводя кончиком пальца побеждённую им шахматную фигуру. Элайза хмыкнула. — Если знаешь, что виноват, почему бы тебе не извиниться? — Будто это так просто. — Тэхёну хотелось нервно засмеяться, но он изо всех сил сдерживал себя, насильно закусывая губы. — На самом деле, это не так уж и сложно. Тэхён вперился в неё взглядом. Много она понимала, думал он про себя, крепко сжимая в руке слона так, что ногти оставляли на мягкой коже ладони кровавые полумесяцы. — На самом деле, сегодня у меня мигрень из-за отвратительной погоды. — Он встал, со скрипом отодвинув стул. — Извини меня, но, пожалуй, я пойду, полежу чуток. Девушка сощурила глаза; её губы были надуты, а кончик носа горделиво вздёрнут. Она фыркнула и повернулась назад, окликнув со звоном: — Лукас! Парнишка, который сидел в дальнем углу, с ногами забравшись в большое кресло с книгой на коленях в окружении жёлтого света от лампы, резко поднял голову, посмотрев на девушку с такой радостью в широко раскрытых глазах, что напоминал щенка. — Да, мисс? — Сыграешь со мной? — указала Эла пальцем на шахматы. Лукас почесал голову, краснея. — Я не умею, — ответил он, преисполненный сомнений и робости перед девушкой. — Ничего, душенька, я научу тебя, — улыбнулась Эла ему ослепительно широко, начав расставлять шахматные фигуры в ровные ряды для новой партии. Тэхён впервые за долгие дни позволил себе посмеяться, уходя в свою комнату с провожающим его шепотом за спиной.°°°
Юный граф благополучно не видел Чонгука многие дни, он думал, что продолжать это будет нетрудно — не учитывая боли в груди, — и потому даже не рассматривал тот вариант, что они в скором времени будут вынуждены находиться друг от друга на ничтожном расстоянии долгие часы. Ежегодные соревнования по скачкам были грандиозным событием в поместье Равель. Всё потому, что глава семейства находился в это время в абсолютно неописуемом, поистине диком восторге. Он ласково отзывался обо всём вокруг и гладил каждого своего домашнего по волосам, разговаривая лестно и учтиво. Тэхён находил это забавным до той поры, пока, стоявший в ожидании у дилижанса, запряженного двумя пегими кобылами, не подошёл Джон, одетый в вычурный вельветовый костюм. Но вовсе не его появление в помпезном одеянии вызвало у Тэхёна шок: рукой его отец придерживал конюха за плечо, что-то радостно тому объясняя. Юный граф думал, что если в данную секунду ему довелось бы идти, а не стоять, то он бы непременно споткнулся и упал от растерянности. — Добрый день, — кивнул Чонгук Тэхёну. На его лице была лёгкая улыбка, в то время как Тэхёна пополам разрывали противоречивые чувства. С одной стороны ему хотелось крепко обнять Чонгука и попросить в слезах прощения, с другой пуститься в бег. Но он лишь стоял, не говоря ни слова, с неловко приоткрытым ртом и распахнутыми до неведомых размеров глазами. Он смотрел на Чонгука так, словно видел перед собой призрака. На его волосы, которые — Тэхён подавил всхлип — были сейчас коротко подстрижены. На его одежду, представлявшую собой вышедший из моды лет семь назад костюм — видно, что не новый, из-за протертых на концах рукавов. Тэхён не знал, что у Чонгука была подобная одежда. Сейчас он казался ему чужим, далёким и неразгаданным. Будто то время, что они были порознь, отдалило их не на дни, а на долгие года. — Джей всегда попадает прямо в яблочко! — восторженно сказал Джон, когда они тронулись. Все были здесь: Эла, Сонми, близняшки Ерим и Дэхи, и все смотрели на Чонгука, который сидел возле старшего Равеля, не прекращая давить из себя улыбку, похожую на одну из тех, что были нарисованы на фарфоровых куклах. — Все лошади, на которых он делает ставки, выходят в топ первых! Джей — мой счастливый билет! Тэхён поджал задрожавшие губы. Как всё это было гнило, как мерзко. Если всю гнусность подобной ситуации понял даже он, то как же тогда чувствовал себя Чонгук? Было ли ему кристально ясно, что его брали с собой лишь с одной целью: использовать? Что он не являлся радушно приглашённым господином, а был сродни полезной вещи. Как талисман, который люди клали себе в карман, глупо надеясь на удачу. Тэхён отвернулся, не в силах смотреть на Чонгука. Он прикрыл глаза, а после почувствовал, как Эла сжала его ладонь, и с каким-то испугом отдёрнул её, боясь того, что подумает про них напротив сидящий мужчина. В тот миг, когда через время Тэхён рискнул взглянуть на него, Чонгук больше не улыбался, а лицо его было обращено к окну, скрытое бархатной занавеской. «Тем лучше, — рассуждал Тэхён, — нет сил смотреть на него».°°°
Люди, собравшиеся смотреть забег, представляли собой галдящую толпу. Дамы были похожи на пирожные с горками взбитых сливок на верхушках из-за своих шляп с рюшами, бантами и страусиными перьями. Тэхёну было интересно, как им удавалось держать голову с таким весом на них и не болела ли она по окончании торжеств. Он мог проследить, как мисс Бёрд недовольно морщила нос, смотря на людей вокруг и покручивая меж пальцев, облачённых в белые перчатки, именную подвеску. — Старт начинается с гладких забегов, как правило, в них больше всего новичков, — рассказывал Джон Элайзе, пока они пробирались сквозь толпу на самый верх — к трибунам. — Но мои любимые бега — барьерные. Вот, что действительно щекочет нервишки, так это конкур, — он басисто засмеялся, положив ладонь на живот. Эла нахмурилась. Повернувшись к Тэхёну, она безмолвно спросила «конкур?», но граф не имел ни малейшего понятия, о чём шла речь. Он не был с отцом на скачках уже без малого пять лет, и за это время вся терминология была им забыта. — Конкур — одни из наиболее сложных соревнований с препятствиями, — объяснил Джон, похлопывая Элу по плечу в жесте «дорогая, как много мне ещё предстоит поведать тебе». Когда прозвучали слова отца, Тэхён без промедления подумал: вот оно. Если бы ему довелось описать их отношения с Чонгуком одним словом, он без мешканья ответил бы: «Конкур». Ведь оно отождествляло их так ярко и чётко. Как победа, что будет доступна только после долгого круга препятствий. И Тэхён очень громко бы посмеялся, будь их количество равно семи. Им с Чонгуком нужно было преодолевать барьеры вновь и вновь. Минуя свои убеждения, убеждения общества, статус и недопонимания. Тэхёну казалось, что сейчас они, однако, споткнулись об особо высокое препятствие, сил после которого для продолжения борьбы не осталось. От этой мысли он задохнулся и, на секунду потерявшись, споткнулся, налетев на женщину в толпе. Та карикатурно вскрикнула, отмахиваясь от Тэхёна так, будто он замышлял злодеяние. — Прошу прощения, — извинился Тэхён с поклоном, пятясь назад, хоть толпа и стремилась вытолкнуть его. Он не мог перестать думать о том, что всему настал конец. Что он был проигравшим. Что он сдался. Его замутило. В толпе он был как маленький потерявшийся человек, которого все стремились затоптать. А потом кто-то зацепил его за локоть и втянул в поток, крепко и надёжно прижав к своему боку. Этим кем-то, конечно же, был не кто иной, как Чонгук. Сердце Тэхёна подскочило к горлу, встало поперёк глотки, перекрыв доступ к кислороду. Он закашлялся, отчего слёзы выступили в уголках глаз. — Осторожно, — сказал Чонгук. При этом он даже не смотрел на Тэхёна: взгляд его был устремлён вперёд. Линия его волевого подбородка была острой, а скулы чёткими, будто скульптор выточил их своим стеком с особым усердием. Тэхёну казалось, что в тех местах, где их тела соприкасались, его обмазали спиртом, а после подожгли. Он с силой закусил губу и пристыженно опустил голову. Мерзопакостные чувства накинулись на него с невиданной доселе жадностью и вгрызлись со зверским аппетитом острыми зубами во внутренности. Тэхён ощущал, что вскоре в нём и вовсе ничего не останется. Даже когда ему удалось сесть на скамью рядом со своей семьей, чувства не прекратили сжирать его заживо. — Всё хорошо? — спросила Эла обеспокоенно. Тэхён задался вопросом, было ли его лицо столь же обескровлено, как он это чувствовал. — Ничего, просто голова болит, — пробормотал он в ответ. Прозвучал свисток, и гомон людей потонул в звуке копыт, стучавших о землю. Тэхён моргнул. Открыл глаза — и всё вдруг стало серым и безликим, печальным. Он смотрел на резво бегущих по ипподрому лошадей словно сквозь чёрно-белую призму. Окружение казалось искусственным, как снимки с их двухцветной палитрой. Всё погасло, обернулось в безрадостность и скуку. С помутнёнными мыслями Тэхён медленно бродил взглядом по серой массе, и дыра отчаяния с каждой секундой засасывала его всё глубже. Неужели мир всегда был таким? Ничего не значившим, пепельным, истлевшим. Тэхёна охватил ужас. Он был готов громко закричать, пока взгляд его вдруг не наткнулся на единственное яркое пятно в однотонной массе. Чонгук сидел чуть ниже, и вокруг него искрился свет. Он был живым, горящим и пёстрым. От взгляда на него ужас и страх отступал: вместо этого пальцы ног начинало ласкать тепло прибрежного песка, а уши — успокаивающий звук морских волн. Это откровение настолько поразило Тэхёна, что он зажмурился и не решался открывать глаза до самого конца скачек. Когда же он открыл их вновь спустя долгое время — всё было прежним. Мир был цветным, как и всегда. Ничего, казалось бы, не поменялось. Кроме, разве что, восприятия самого Тэхёна, ведь теперь он пришёл к поразительной истине: мир всегда блёкл, если же не появлялся тот, кто был в силах превратить его в живописное полотно. Чонгук в глазах Тэхёна оказался ярче вселенной. Эта мысль была столь невероятна, что всё тело пробрала дрожь, а сердце забилось в такт галопу с ипподрома. Чонгук не был лишь усладой для глаз. Не был предметом желаний, которые, постаравшись, можно было перебороть. Не был он и человеком, которого можно было легко забыть и не чувствовать по нему боли и тоски. Чонгук был важным. Он был мужчиной: великолепным, прекрасным, интересным, ярким и добрым. И Тэхён Равель был затоплен чувствами к нему. Вдруг волна отвращения накрыла Тэхёна: теперь поцелуй и касания, спрятанные под дождём в стенах обветшалой постройки посреди кукурузного поля, больше не казались хоть сколько-нибудь грязными. И было невероятно жаль, что ему удалось понять это только сейчас, после простой истины: ни время, ни расстояние не помогут перестать чувствовать. Потому что Чонгук был намного большим, чем простым увлечением. Чувства к нему являлись вовсе не тем плотским интересом, который возникал у Тэхёна раньше. И от этого грудь разрывала боль: всё было намного серьезнее, чем он предполагал.°°°
What if Love - RHODES
Была ночь; деревья скрипели, а цикады пели из разных уголков: какая у корней дерева, какая в костях сгнивших ветвей, когда граф замер возле двери, за которой жил самый яркий человек, повстречавшийся ему когда-либо. Его сердце билось то очень быстро, то чересчур медленно, а ладони потели, пока в голове мысли не могли собраться в логичную цепочку. Они приехали со скачек ещё час назад, и всё это время он в нерешительности ходил кругами по своей комнате, а потом крайне медленно шёл сюда, чтобы… честно говоря, он сам пока не знал, для чего именно. Хотел ли он принести извинения? Да. Хотел ли он разобраться в их отношениях? Несомненно. Хотел ли он просто увидеться с Чонгуком, поговорить с ним и сказать, как невероятно сильно тосковал? Конечно. Тэхён постучал, ожидая ответа с тем же страхом, с которым люди ждали приговора к казни или помилованию. — Да? — донеслось изнутри. — Кто там? Тэхён судорожно выдохнул, схватился пальцами за край пиджака и крепко сжал его, да так, что приток крови к ним остановился. — Это я. Секунды стояло молчание. Была слышна лишь кровь, что пульсировала в ушах и вызывала у Тэхёна головокружение. От волнения его подташнивало, и секунды казались невыносимыми часами. Затем послышались глухие шаги; дверь скрипнула — и перед Тэхёном появился Чонгук. — Здравствуй. — Юноша откашлялся к себе в кулак, бегая взглядом то на темноту вокруг, то на лицо мужчины, подсвеченное оранжевым пламенем изнутри жилья, в проёме которого он стоял. Тэхёна всё ещё поражало, что Чонгук продолжал быть самым ярким и светлым человеком, которого он когда-либо видел. — Тут холодно, заходи. — Чонгук отворил дверь шире и отступил назад. Тэхёну пришлось обтереться об него всем своим телом, пока он пробирался внутрь. В жаровню, в самое пекло. Затем юноша замер посреди комнаты, слушая, как Чонгук позади него закрывал дверь. Он нерешительно игрался с пальцами и жевал губы, морщась от натуги, с которой пытался урегулировать свои мысли. В конце концов он тяжело вздохнул и повернулся к Чонгуку, призывая всю свою храбрость. — Я хотел принести извинения за своё ужасное поведение. Мне жаль, что я так оставил тебя, — говорил он, стараясь держать подбородок высоко поднятым, и не казаться таким жалким, каким себя чувствовал. — Ты избегал меня. — Да, извини, — Тэхён покачал головой. От нервов в горле его пересохло. — Мне потребовалось время. — Я понимаю, — Чонгук кивнул, беззаботно облокотившись плечом о стену. Он выглядел так, будто вот-вот засвистит. Однако под всем этим флёром Тэхён ясно видел жестокость и осторожность, выражавшуюся в напряжённых руках и острых линиях. — Однако, если ты всё ещё надеешься, что всё будет, как прежде, лучше тебе уйти: как раньше уже не выйдет, — он говорил, а его обсидиановые глаза, опасно влекущие на свою глубину, поглощали Тэхёна в себя — в самую пропасть. Равель забыл, как дышать. Сердце его зачастило ещё быстрее, а страх, до этого сонно подёргивающий лапой, вдруг резко поднял голову и зарычал, начав кусать за пятки. Треск углей, жарившихся в маленьком железном камине в углу, то и дело отвлекал, мешая сосредоточиться. — А если я не хочу возвращаться к тому, что было? — спросил он сиплым, дрожавшим голосом. Чонгук смотрел на него долго, пристально. Как если бы учёный исследовал нечто неизведанное, стремясь выявить все его компоненты, признаки и факторы. Он расправил плечи, наверняка чувствуя себя победителем среди них двоих, и сказал: — Тогда докажи это. Тэхён чувствовал, как время остановилось, замерло, застыло, подобно водам в бурном ручье, скованных льдом в мороз. Он прикрыл глаза и призвал себя к спокойствию, хотя всё тело его и трясло от волнения. Сжатые в кулаки пальцы медленно расслаблялись с каждым шагом, который он делал навстречу к Чонгуку. Чем ближе он был к нему, тем жарче становилось; щекотливая капля пота бежала по линии позвоночника, что ещё больше отвлекало. Его дрожавшие ладони легли Чонгуку на плечи. Он крепко их сжал и блаженно выдохнул, чувствуя чужую силу своими руками. Затем он посмотрел в глаза цвета мглы и спросил тихим, едва разборчивым интимным шепотом: — Ты можешь закрыть глаза? Ответом на вопрос послужило отрицательное качание головой. Чонгук сказал: — Хочу смотреть на тебя. — И следом его руки легли Тэхёну на спину, прижали ближе и, даже толком не сдавливая, всё равно выбили из лёгких весь воздух. — Я скучал. Глубокий вдох, а выдох застрял на полпути. Тэхён сжал ткань чужой рубахи крепче, до скрипа хлопковых нитей. В глазах напротив он видел своё отражение. Ему было интересно, был ли он в нём таким же ярким, каким являлся в его собственном сейчас Чонгук. Ему невыносимо сильно хотелось хоть на секунду сделаться этими чёрными глазами, чтобы проверить. — Как тебе будет угодно, — выдохнул смиренно Тэхён и подался вперёд. Его губы были медленными, поцелуй — трепетным. В чужих руках он дрожал и был как никогда хрупок. Сожмешь сильнее, надавишь — рассыплется. Но Чонгук не давил, не сдавливал — отвечал на поцелуй с такой же чуткостью и руками по лопаткам водил, будто лёгкими взмахами птичьих крыльев. Глаза его не закрывались и следили неотрывно, проникали под самую кожу, отчего та невыносимо чесалась. Тэхён поборол желание провести пальцами по лицу, закрыл глаза, приоткрыл рот и языком, медленно и со вкусом, провёл по чужим губам, лизнул так, как если бы очищал их от липкой патоки. Мычание вырвалось из его губ: сладость была невероятна. Его пальцы сцепились за мощной шеей в замок, губы атаковали жёстче, язык прорвался сквозь крепость зубов летящей напролом стрелой. Чонгук был повержен: веки его сомкнулись, пальцы зарылись в волосы и потянули на себя, да так настойчиво, что юноша был вынужден привстать на носки. Угли продолжали гореть в железном камине, но даже их жар был не сравним с тем, что полыхал меж двух льнущих друг к другу тел.°°°
Fracture - Stephan Moccio
— Можно я останусь сегодня ночью тут? — спросил Тэхён в полудрёме. Его голова опускалась и подымалась в такт движению грудной клетки Чонгука, на которой та находилась. Их тела были склеены вместе, еле как помещаясь на узкой кровати, куда они в порыве легли. Чонгук издал смешок, наклонил голову вниз и заглянул Тэхёну в лицо. Губы у юноши были воспалённо-красными, щёки будто обветренными, а глаза слипшимися, как у новорождённого котёнка. С щемящей нежностью ладонь Чонгука стала гладить чужую голову, пропуская пряди волос между пальцев словно шёлк. — Его Высочеству разве будет удобно спать здесь? Тэхён в ответ промычал. Кивнул раз и потёрся щекой, точно кошка, о чонгуковскую рубашку. — Твоё сердцебиение усыпляет меня, — пробормотал он неразборчиво. — Такое красивое. Чонгук понятливо хмыкнул. А затем он стал напевать: мелодично, тихонечко, как если бы мать в ночи укачивала своё чадо, боясь разбудить остальную часть семейства. Тэхён глубоко зарылся Чонгуку в шею, вдохнул его запах и окончательно потонул. Трясина чувств затягивала его, и вот он оказался в ней без возможности выползти. — Что мне теперь делать со своими эмоциями, Чонгук? — спросил Тэхён, наполовину погружённый в сон. Песня Чонгука прекратилась. Он вздохнул, смахнул с расслабленного лица Тэхёна волосы, поцеловал тепло в лоб и сказал: — Чувствуй. Не пытайся убежать от своей сути. Услышав ответ, Тэхён крепко заснул. Ему снилось, что он участвовал в скачках, на которых одержал победу.