VI
***
Туман жидкий, к земле прибитый, ползёт медленно змеями нечёткими меж стволов деревьев озябших. Трава под весом капель крупных росы прозрачной гнётся к холодной почве. Только лишь трели перекличек птичьих нарушают изредка эту дышащую утром тишину, но более ни единого звука не раздаётся, словно бы все вокруг замерло и молчит: то ли спит, то ли ожидает чего-то. Рань такая, что небо всё ещё разливается холодом, лучи солнца не греют нисколько, только лишь освещают серо-зелёную поляну с чёрным кругом кострища, давно потухшего в её центре. Кому не спится в рассветный час? Кто не сидит в домике своём, прижавшись к собратьям, словно мышь, и вздрагивая от холода периодически, ведь одеяла, больше на тряпки похожие, не помогают уже нисколько? Кто же поднялся тогда, когда лучи солнечные коснулись верхушек деревьев, кто умывался водой прохладной, скалясь и чертыхаясь сквозь зубы? Тот, кто стоял, лук твёрдо в руках сжав, и целился в дерево ближайшее, сводил притом густые брови напряжённо. Зубы сжал, прицелился, дыхание задержал — спустил тетиву. Вылетевшая птицей стрела со свистом воткнулась в древесный ствол. Попал. Попал, однако явно не в самый центр ствола. Казалось бы, неплохо для человека, что в последний раз лук в руках держал десять лет назад, только вот Виктор был, очевидно, недоволен; поглядев на место, куда вонзился кончик стрелы, ладонями в бока упёрся и головой покачал, хмыкнул недовольно. После же подошёл к дереву и стрелу из него вытянул. Взял её в руки и начал осматривать, пытаясь хоть какой-то изъян в ней выискать, однако попытки его были тщетны: умелые руки создавали эту смертоносную тонкую птичку. «Плохо», — сделав такой вывод, он зажал с силой стрелу в руке так, что её древко впилось неприятно в ладонь, и вновь побрел обратно на черту, которую он сам же сапогом и провёл на земле и с которой стрелял. «Никаких ошибок», — приказал он себе, — «теперь ошибаться нельзя, без того наошибался уже. Целую машину привез с оружием, так и что? Ничего. Стой и из лука стреляй, больше тебе не поможет ничерта!» Сплюнул со злостью к себе под ноги. Тетиву натянул. Губы поджал. И в самом деле, гнев временами имеет почти магическое свойство придавать сил тому, кто его испытывает. В тот же момент парень злился на самого себя, а причины толком-то и понять не мог. Просто злился и чувствовал, что если уж сейчас к нему явится этот самый почитаемый всеми шавками трусливыми «Бог», то он обязательно уж выстрелит ему прямо в сердце, рука его не дрогнет, никаких сомнений он не испытает. А потому Виктор временами даже смело глядел куда-то вдаль, в сливающийся в единую массу древесного цвета лес, ожидая всё и надеясь даже с каким-то трепетом восторженным на то, что вот сейчас, вот в это самое мгновение он заметит лёгкое движение. Выстрел. Конец. Доказательство того, что он герой, лежит прямо перед ним. Доказательство того, что он не безумец, а спаситель. «Избранный», — дополнил Виктор про себя, улыбнувшись рассеянно и гордо, и коснулся висящего на груди оберега, который он, по совету Евы, действительно решил исправно носить с собой, — «не ради себя, ради всего человечества». Благая цель стоила всего. Выстрелил. Обернулся внезапно, заметив боковым зрением движение. Почти в центре, подле костра, застыл без движения знакомый тонкий силуэт. Голова поднята, глаза устремлены куда-то вверх, надо лбом — ладошка козырьком, дабы лучи солнечные игривые в глаза не попадали. Казалось бы, сама лёгкость, но поза напряжённая, такая, словно бы эти быстрые ножки в одну секунду сорвутся и побегут вдаль без остановки, дай только повод им. Виктор замер, лук опустил. Поглядел на девушку, стоящую поодаль, раздумывая над тем, стоит ли подходить к ней или же не трогать её и оставить в покое в рассветный час, наверняка ведь у подруги его были дела, в которых присутствие парня никак не планировалось. Поднял голову неосознанно, так как Ева всё еще глядела куда-то вверх неотрывно. Краем глаза заметил он скользнувший по небу луч золотой, скрывшийся тут же за верхушками деревьев. Моргнул, глаза протёр. Утреннее солнце умеет ослеплять. Взгляд опустил… …и столкнулся внезапно с зелёными глазами Евы, которая подошла уже достаточно близко для того, чтобы Виктор мог различить на лице её улыбку лучистую. Тут же поглядел в сторону дерева, в котором по-прежнему торчала стрела, да отправился с самым невозмутимым видом вынимать оную, пока девушка подходила всё ближе. — Тренируюсь, — пояснил он, когда подруга его подошла достаточно близко, — кто рано встаёт… Ответом ему послужила почти блаженная улыбка. Девушка поглядела на парня, затем перевела взгляд на стрелу, и снова на него. Подобралась на пару шагов лисьих поближе, коснулась тонкими пальцами оберега, что висел на шее у замершего Виктора, затем произнесла негромко: — Учишься. — Ага! — гордо произнёс парень и приосанился невольно, поглядев на девушку. Губы его поджатые тронула незаметная почти улыбка — похвала, очевидно, приятна каждому живому существу. — Далеко не ходи, с луком вообще просто так в лес ходить нельзя, — протянула Ева задумчиво, взгляд потупив, словно бы даже не с Виктором разговаривая, а с самой собой. Парень же поглядел на неё, затем кивнул, плечами поведя, на случай, если это было всё же ему сказано, и вновь за стрелу взялся. Девушка, обойдя статную фигуру, мягко шагнула куда-то в ряд деревьев, друг к другу жмущихся, и внезапно затерялась за пару мгновений меж высоких стволов. Что сказать, растения здесь действительно увеличились до аномальных размеров за последнее время, однако так вот просто пропасть за несколько секунд могла лишь только Ева, что словно обладала каким-то тайным знанием, другим недоступным. «Ей будто всё вокруг помогает», — неоднократно думал Виктор ранее, вот и сейчас, когда он повернул голову, дабы поглядеть на её силуэт, и не смог зацепиться ни за что взглядом, в голове у него вновь родились похожие размышления. Снова выстрел. Попал точно в центр. «Учусь», — подтвердил мысленно парень, забирая задумчиво в хвост выбившиеся пряди каштановых грязных волос и глядя спокойно на торчащий задорно из ствола перьевой цветок стрелы. Он понимал прекрасно, для чего же Ева дала ему в руки лук. Ещё месяц назад он мог сравнить себя с танком, который едет и не останавливается ни перед одним препятствием, давит своей массой, стреляет на поражение, ни к кому не прислушивается, кроме себя самого, будучи уверенным в том, что только лишь он один знает, что есть смелость и как нужно бороться со свалившимся на него «злом». Потом же одна лишь короткая фраза выбила его из колеи, заставила обернуться и прислушаться наконец к голосу здравого смысла. «Не то оружие берёшь», — сказала и ушла, ничего не объяснив и оставив Виктора в недоумении. Ход хороший, ведь именно после этого он сам начал интересоваться тем, что же ему следует взять и как следует поступать. Уже тогда, в тот день, Ева сказала, что для этой цели подошел бы больше… Лук. Парень вдруг обернулся. Мороз по коже прошёл из-за подувшего с севера ветра, что, забравшись бесстыдно под куртку, заставил Виктора поёжиться и зубы вместе сжать. Посмотрел внимательно в лес. Ничего дурного среди деревьев он не увидел, но отчего-то внутри стало неуютно совсем, чувство странное поселилось в сердце. Тревожность, ожидание. Новый порыв ветра волосы тронул. Виктор прищурился недовольно. Подумал. Подошёл к дереву, стрелу опять вынул, после чего развернулся и отправился быстрым шагом к своей машине, чувствуя, что с каждым шагом новым ему становится все спокойнее и спокойнее. «И как учиться стрелять, если тут ветер?!»***
Пришлось потратить следующие два дня на оттачивание навыка. Никаких временных рамок не было, потому можно было заниматься этим столько, сколько душе угодно, ведь хорошая подготовка — залог успеха. И будто бы всё даже стало приобретать некие оттенки рутинности, ибо дни, похожие друг на друга, стали течь медленнее. На третий же день случилось нечто, вновь пошатнувшее хрупкий и ненадёжный мирок парня.***
Ева не пришла на костёр. От одного этого факта Виктор, ошарашенный, приходил в тихий ужас, что схватил железными когтями его за ноющее болью сердце и не собирался отпускать. Он сидел у машины своей, хмурился и поглядывал периодически в чернеющую с каждой прошедшей минутой вечера полосу леса, хмыкал, вздыхал периодически. Сказать, что тревожно было — не сказать ничего, ведь парень знал, прекрасно знал о том, что обитает в этом лесу и как оно может себя повести. Огромное черное нечто — и Ева. Маленькая, хрупкая Ева. Одно утешало — она, кажется, предупредила главу племени о том, что может пропасть. Виктора успокоили, на пару вопросов ему ответив. Однако он всё-таки не понимал, почему она ему самому ничего не сказала, а потому беспокоился. Сидел и беспокоился, молча, но безо всякого драматического оттенка на едва заметно побледневшем лице. Нужно было ждать. Странно, но эта самая внутренняя тревожность не была вызвана шестым чувством или чем-то вроде этого, наоборот даже: в глубине души своей Виктор отчего-то был спокоен, как удав, будучи уверенным отчего-то в том, что ничего с девушкой не случится. Каждый раз, когда он натыкался на мысль эту, он застывал на месте, думал, а потом вновь отмахивался от «дебильных предчувствий», потому как фактами располагать и беспокоиться ему сейчас было немного приятнее. Он ждал. Ждал тогда, когда к костру начали подтягиваться люди. Ждал тогда, когда зазвучал барабан. Ждал, когда в воздух взвился столб огня под звуки варгана. Ждал и смотрел на пляски чернеющих фигур перед яркостью огня, понимая, что что-то здесь не так. Виктору всегда не нравились ритуалы эти, так как он в них видел только лишь слепое беспрекословное поклонение и подчинение неизвестному существу, которому, по его мнению, и подчиняться-то было бы противно. Впрочем, было в этом раньше что-то завораживающее и магическое, не признать он этого не мог. Но теперь, без участия Евы, это всё приобретало новые краски. Виктор смотрел на привычные уже, казалось, его глазу пляски, и осознавал с ужасом, что люди эти перед ним двигаются неестественно. Движения непривычные для обыкновенного человека. Это не просто танец. Это и вправду пугающий ритуал поклонения. Человек, венец природы, раболепно ползает вокруг костра жалким червём с надеждой напрасной на то, что таким образом его не тронет занявшее трон нечто. Они не хотят бороться. Внутри живёт лишь страх, гнилой страх. Никаких желаний и целей. Добровольные марионетки несправедливого столь Бога, которому они ведь все и даром не нужны. Запах резкий травяной кажется на этот раз совершенно тошнотворным. Пришлось залезть в машину, уткнуться носом в плед. В нём осталось так мало прежнего запаха, но если внюхаться, то можно было ещё уловить еле-еле держащийся аромат родного дома. Нужно было наслаждаться, покуда такая возможность была; парень понимал прекрасно, что, как бы он ни хотел этого, ему не удастся надолго сохранить эту частичку своего прошлого.***
Вечер прошёл незаметно. Подобралась ночь, но Виктор её тихого прихода попросту не заметил, так как к тому времени он уже успел задремать в самой неудобной позе из всех, что можно принять, лёжа в небольшой машине. Спал парень беспокойно, судя по его дыханию, даже по тому, как он регулярно пытался на другой бок перевернуться, но никаких снов, только лишь тяжёлая тьма и чувство никуда не уходящего беспокойства, играющего свою неприятную мелодию где-то на фоне мутного подсознания. Вскочил внезапно посреди ночи, сделав резкий глубокий вдох. Сел в машине, запустив в волосы взмокшие пятерню. «Ева?..» Показалось, очевидно, что показалось. Во сне ему привиделось, как он ощущает её присутствие прямо рядом с собой, однако наяву была только лишь пугающая пустота. Замер. А затем, сведя брови решительно вместе, открыл дверь машины и выбрался наружу: тихо. И холодно. Привычная обстановка ночная. Напряжённый взгляд серых глаз скользил по нечётким силуэтам деревьев, сливающихся в единый массивный ряд. Он пытался всё выхватить в этой тяжёлой мрачной стене такой знакомый огонёк рыжих волос, белое личико, хоть что-то знакомое и успокаивающее. Нет, ничего, совсем ничего. Помялся на месте в нерешительности ещё немного. «Что я могу сделать?» Мысль эта, стрелой пронзившая болезненное сознание, заглушила внезапно тревожный голос. Пустота в голове, и странное чувство ожидания будто слились воедино. «Ничего», — когда Виктор подумал об этом, холодом неестественным окатило с ног до головы всё его существо, — «совсем». Он стоял и смотрел широко распахнутыми глазами в сторону леса, понимая, что сейчас он не способен ни на что. Он, маленький человек, глядел на эти стволы деревьев, и они казались много могучее и страшнее него самого. Он — букашка, жук мелкий, собравшийся тягаться с неизвестным ему существом, мощь которого его разум, верно, не был способен даже до конца осознать. Только в тот момент, когда он застыл как вкопанный и смотрел с неподдельным ужасом на затаившуюся в чаще тьму, он понял, на что собирался пойти. Ева. Девочка, которая знала, как обращаться с этим существом и как вести себя, чтобы не погибнуть, пропала. Все спят мирно и не беспокоятся даже о том, где она сейчас находится, а парень же чувствует каждой клеточкой своего тела, что всё идёт не так. «А если с ней что-то случилось?» Но разве мог он помочь ей? Виктор понял вдруг, насколько он беспомощное, в сущности своей, существо. Он тренировался, был уверен в своих силах, в своём успехе, он был целеустремлённым, но какой с этого толк? Он даже в лес дерзнул шагнуть в одиночку с глупым абсолютно чувством того, что всё происходящее — игра, не сознавая толком, насколько же велика была опасность и как близко к нему в тот момент находилась сама смерть. «Успокойся,» — приказать себе легче, чем сделать. Виктор вздохнул судорожно. Губу закусил, хмурясь привычно. Руки в карманы куртки засунул. Холодно. Чертовски холодно. «Что теперь, всю ночь стоять и ждать её?» Разумеется, того он делать определённо не собирался, ведь не до конца же, пусть и с таким образом жизни, остатки разума рационального его покинули. Парень в последний раз обвёл исполненным волнения взглядом полосу чёрную леса, после чего открыл дверь автомобиля и вновь скрылся от чужих глаз в своём маленьком убежище. «Ждать, нужно просто ждать». Виктор нащупал на груди оберег, сжал его в руке и глаза крепко зажмурил. Почему она не взяла его с собой? Но никто на вопросы ему бы не ответил, а думать над ними самому было опасно, чревато последствиями, таким образом он бы скорее начал взращивать тревожность, чем нашёл бы столь необходимое воспаленному страхом разуму успокоение.***
Уснул. Не заметил вновь, когда и как. Проснулся, кажется, когда рассвет только занимался, ибо в салоне уже было достаточно светло, чтобы разглядеть цвета находившихся вокруг него вещей. Вдруг парень услышал какой-то звук. По стеклу кто-то стучал. Виктор тут же глаза распахнул, уставившись в сторону, с которой доносился звук. Сонные глаза его на удивление быстро сфокусировались на объекте, так, словно бы он и не спал ночью, а просто пролежал все это время в бесполезных попытках уснуть. — Ева?! Дверь распахнул живо, вывалился из машины, даже руки протянул было к ней, счастливо улыбнувшись и открыв рот для того, чтобы вопрос задать, но остановился внезапно. Что-то было с ней не так. Во взгляде девушки, обыкновенно спокойном, читалась тревога. Рыжеволосая его подруга дышала тяжело, волосы были спутаны, на ногах и руках — грязь и мелкие полосы красные, будто бы… «Кровь?..» Брови, радостно было вскинутые вверх оттого, что он снова видит девушку перед собой живой и здоровой, медленно опустились. Руки тоже. — Ты где… — начал было он несмело, но его тут же перебили. — Молчи. Лук доставай, — произнесла твёрдо она, утирая свободной рукой с щеки кровавую полосу, оставшуюся, очевидно, от хлестнувшей её в бегу ветки, и протягивая ему новую стрелу, — пора. Сердце пропустило пару ударов. Внутри что-то оборвалось. «Пора».