XIV
***
Виктор являлся не в меру храбрым, рискованным и самонадеянным парнем, однако при этом наборе интересном он не был самоубийцей. Он готов был посмеяться в лицо опасности, но в жизни не стал бы добровольно лезть к ней в зубастую пасть, зная наверняка, что шансов на успех ноль. Он ещё со времен нормальной, спокойной жизни своей научился оценивать риски и понимать, что стоит делать, а что не стоит. Именно поэтому он, развалившись на еловом настиле, торчал в уже, казалось бы, осточертевшей ему триста раз пещере, из которой парень прежде так стремился сбежать. Что ж, немного подумав, Виктор пришел к выводу о том, что таскаться по лесу сырому с дикими зверями будет неразумным решением с его стороны, учитывая и то, что помимо уже знакомой ему твари существовало также и нечто, которому, видимо, было не всё равно — в самом сомнительном смысле — на судьбу затерявшегося в лесу одинокого человека. В пещере же было сухо и даже тепло по вечерам, да и Бог, насколько Виктор понимал, трогать бы его просто так не стал, пока на нем был амулет. Оттого следующим же вечером, как они вернулись, парень разлегся у костра и начал баловаться с безделушкой, то и дело рискуя при этом снять ее с шеи, бросая полные вызова взгляды в сторону Бога и щурясь с откровенным презрением. Тот же при том сидел напротив и пристально следил за человеком, однако сидел он удивительно расслабленным образом, никакого напряжения в мышцах. Значит, атаковать он не планировал. Внимательный Виктор прекрасно понял это по языку тела существа. Вопросов от этого не убавлялось. «Что, так уверен, что я эту штуку не сниму?» Зачем же Виктор играл с, по сути, смертью своей в обличии этой неведомой твари? Неужели для того, чтобы выходками своими попробовать вывести из себя это существо? Вряд ли то было целью парня. Поступком таким он, скорее, выражал свой протест, своё несогласие. Да, он жил в пещере, место в которой ему любезно предоставил Бог, однако подчиняться ему и становиться подобием питомца Виктор точно не собирался. И он всеми силами пытался дать понять существу, с которым волей-неволей приходилось ему обитать, что он человек. А человек в понятии Виктора — существо гордое. Тем же вечером парень, предварительно наевшись ягод, спросил внезапно: — А у меня были шансы убить вас тогда? — Конечно. — А сейчас? — Если поймёшь, как это сделать — пожалуй. Существо, кажется, не боялось совершенно этой маленькой угрозы, что, в свою очередь, разлеглась на настиле и поглядывала самым снисходительным и пренебрежительным взглядом в сторону более чем двухметровой громадины. Впрочем, кто знает вообще, что было в голове у этой твари? Мысли её были покрыты пеленой таинственности. Ещё Виктор понял в тот вечер, что голос существа звучит крайне странно. Он не задумывался об этом раньше, так как его волновали совершенно другие вопросы, но сейчас, когда он вновь остался без цели, он невольно начал обращать бóльшее внимание на детали вокруг. И он заметил, что голос Бога в пещере звучал куда чётче. Когда же они ходили вместе по лесу, голос его звучал более глухо, парень словно бы хуже разбирал отдельные слова, будто бы вся речь существа перебивалась каким-то шумом и треском. В пещере же голос его был достаточно чистой обыкновенной человеческой речью. «Может, он и не совсем псих, я и впрямь слышу его только из-за ягод», — думал Виктор, — «…хотя тогда это выглядит так, будто крыша поехала у меня». Крыша у парня определенно была на своем законном месте, потому что соображал он даже лучше, чем в прежние времена. Раны почти совсем зажили и большую часть времени уже вовсе не напоминали о своем присутствии, какая-никакая еда была, вода тоже. Собственно, всё шло даже не так плохо. К Виктору снова вернулась жажда жизни. И — удивительно! — вернулась прежняя цель. Бессильная ненависть перетекла в нечто более оформленное: «Я убью эту тварь, чего бы это ни стоило». Нужно было понять, как это сделать. Что ж, Виктор никогда не разбирался ни в каких мифологиях для того, чтобы понять, что это за Боги такие, откуда они взялись и чем их можно одолеть. Рассказать ему об этом теперь никто не мог. Однако парень надежды не терял: главное было двигаться вперед и особо не думать. Просто не думать ни о чём. В минуту душевного подъёма он старался выкинуть из головы все размышления о будущем, ведь от мрачных мыслей этих у него опускались руки. Да, он вернулся к прежней цели своей, но для кого бы он теперь делал все это? Вторая попытка выглядела такой жалкой и пустой. Меньше думать, больше делать — девиз, которым теперь старался руководствоваться Виктор, дабы просто не погрузиться в смольную причину отчаяния, где не виднелось ни единого луча света и не было воздуха. Он спрыгнул с каменной платформы пещеры и зашагал в лес. Поутру он распотрошил первым делом мешочки с сухой травой, которые до сих пор был привязаны к его одежде. Как выяснилось, один из них уже успел продырявиться, и большая часть листьев сухих поломалась да высыпалась через небольшое отверстие, однако Виктор всё же сумел выудить парочку сохранившихся экземпляров. Попытался расправить один из листочков, дабы определить, что же это было за растение, однако тут его ждала неудача: как только края хрупкие продавились под нажимом, лист прорезало трещиной, после чего он и вовсе рассыпался на мелкие кусочки, травяным песком оставшись лежать на грубых пальцах. Чертыхнувшись, Виктор взялся за второй, уже более осторожно, настолько, насколько ему позволяли его неаккуратные руки. Он поднёс его к лицу, пристально всматриваясь в каждую малую жилку, повертел в руках и, обнаружив пару тонких волосков, большая часть которых, вероятно, уже давным-давно отвалилась, хмыкнул. «Это что, крапива?» Он попытался понять, чем же пахнет неведомое растение. Что ж, на запах крапиву определять он не умел, так что он не мог быть уверенным в том, что это действительно то самое жгучее-колючее растение, от признаков которого сейчас и впрямь мало что осталось. Во втором обнаружились семечки миррис, которые парень даже узнал, а в остальных было что-то совсем непонятное, потому пришлось только лишь вздохнуть коротко — игра в травника оказалась много сложнее, чем предполагалась изначально.***
Виктор шагал по лесу и скользил отрешённым взглядом по всем малым кустикам, надеясь слепо на то, что он узнает хоть какое-то растение из тех, что собирала Ева, и… «Что «и»? Будешь собирать траву, не зная, для чего она вообще нужна?» Впрочем, он не развернулся и не пошёл назад, а внезапно остановился, нахмурился и сунул руку в карман куртки. И, покопавшись в нём, нащупал семечки, которые предусмотрительно сложил в карман утром. Вынул одно. Поглядел внимательно. «Именно с их помощью мне удалось обнаружить тогда эту тварь», — и с этой мыслью он задумчиво положил, как было прежде указано, одно из них под язык. Вряд ли он внезапно захотел увидеть перед собой Бога, сделал он это скорее из желания провести небольшой эксперимент и посмотреть на то, что же с ним случится. Вдруг это растение приманивает этих существ, а не позволяет видеть их? Но ничего страшного не произошло. Никаких кошмарных существ Виктор видеть не начал, однако к нему внезапно вернулось то странное ощущение, которое уже успело им же позабыться. Шелест листьев стал более различимым. Собственные шаги начали казаться намного более громкими, словно бы он не по траве шагал, а по оглушительно шуршащим листам бумаги. Каждый вдох свой он теперь слышал и чувствовал особенно хорошо; пришлось даже остановиться, прежде чем вновь начать идти, и прислушаться, закрыв глаза. Лес мирно жил и дышал жизнью своей. Скрип ветки, на которую опустилась небольшая птица. Трескучая песнь, доносящаяся откуда-то из глубины леса. Что-то с негромким звуком вбежало вверх по ближайшему дереву. И Виктор внезапно осознал, что всё вокруг него живет и движется. Он идёт по лесу и не замечает того, что за ним отовсюду неизменно глядят чьи-то глаза — будь то глаза-бусинки маленькой бурой мышки или же глаза-маслинки таящихся среди листвы птиц, глаза насекомого, беззаботно ползущего по кусту, мимо которого идет парень, или же… чёрные провалы глаз. Мёртвые и бездушные, не знающие слабости и сострадания. Вокруг него может быть кто угодно. И что угодно. Сверкнул в небе золотой луч. Виктор вздрогнул. Огляделся — нет, он всё ещё терялся в центре дышащего спокойствием леса, почти дошёл до ручья. С облегчением выдохнул невольно, потому как никакой опасности рядом с собой он не обнаружил. Зато нашлось здесь кое-что другое, что отчего-то привлекло его внимание, а именно — высокая трава. Виктор остановил взгляд на чернеющих средь прочей зелени стеблях, хмыкнул и, брови густые нахмурив, подошёл ближе. Эта полутораметровая трава определенно резко выбивалась из остальной привычной глазу лесной картинки, но парень никак не мог понять, отчего же ему так казалось, ведь на первый взгляд она была совсем обычной: он даже наклонился чуть, дабы поближе рассмотреть её, однако ничего особенного не видел, только лишь приятный пряный аромат почуял, отчего нос сморщил да вновь выпрямился. Подумал немного, а затем, вынув из кармана недавно подобранный в домике Евы ножик, начал внезапно срезать тёмно-бурые стебли, притом озираясь по сторонам так, словно бы он делал что-то незаконное и боясь, что его кто-то может за этим занятием поймать. Нарезав себе небольшой веник, Виктор тут же круто развернулся и отправился спешно обратно, в сторону пещеры, словно бы только за растением этим в лес и отправлялся.***
До вечера занимался лишь тем, что раскладывал вещи свои: лук упрятал под еловый настил, тщетно надеясь на то, что тварь не будет знать о его существовании и не решит, к примеру, достать его оттуда, мешочки с травами решил с собой не таскать, а потому разложил их возле стеночки, нож также решил здесь не оставлять — побоялся вновь ненужного интереса со стороны Бога к его небольшому холодному оружию, пришлось запрятать его в карман куртки, веник был оставлен сушиться у выхода. Плед был всё ещё накинут на плечи. Кровь уходящего солнца медленно разливалась по чистому небосводу, всё более тёмной становилась полоса стены-леса за пределами поляны, жизнь на которой, вопреки всему, внезапно начала просыпаться — застрекотали сверчки, начали зажигаться и ползать по травинкам толстопузые светлячки. Стремительно стало чернеть синее вечернее небо, начали высыпать первые морозные точки далёких звёзд. Вот и солнце уже совсем закатилось за горизонт, а лучи его угасающие озарили в последний раз небо. Виктор сидел, опершись спиной о холодную скалу и поджав к себе ноги, да ножиком ковырял еловые ветви под собой же, периодически бросая исполненные напряжения взгляды в сторону чёрного чужого леса. Один-единственный вопрос зрел в голове парня: где Бог? Не то, что он так страстно желал увидеть его — скорее наоборот, он как раз подумал о том, что был бы и рад узнать, что существо это, принесшее столько среда и сделавшее столько отвратительных вещей, «сдохло в какой-нибудь грязной канаве». Однако для того, чтобы радоваться, ему нужно было убедиться в том, что тварь эта где-нибудь в лесу и окочурилась, а в этом факте Виктор был совсем не уверен. Потому приходилось сидеть да ждать, размышляя над тем, куда же подевалось это огромное существо, которые, несомненно, любого хищника бы одолело с лёгкостью. Впрочем, какой хищник вообще в здравом уме станет подходить к этим созданиям могущественным и уж тем более пытаться атаковать? Попытался самостоятельно зажечь огонь — безуспешно. Сейчас бы очень не помешали зажигалка или спички, однако ни того, ни другого под рукой не было, как и Бога, который каждый вечер появлялся при закате в пещере и разводил костёр, пахнущий тонко сосновой древесиной и мягким маслом можжевельника. Вскоре глаза привыкли к темноте, край сереющей холодом пещеры освещался тусклым светом звёзд и худощавого полумесяца на небосводе: за наблюдением за чёрной леса полосой и недвижимым ковром травы, парень нечаянно, прямо сидя умудрился провалиться в сон, чуткий и беспокойный… …и проснулся от привычного уже почти звука прыжка. Разлепил веки и уставился мутным взглядом на тёмное нечто, что наконец явилось — к счастью или сожалению — на порог пещеры. Губы пересохшие уже были приоткрыты для того, чтобы вместо приветствия вновь бросить что-то агрессивное и едкое, однако звука с них никакого так и не сорвалось: парень, даже будучи сонным, понял вдруг, что что-то не так. Звук прыжка был не мягким, а неуклюже-тяжелым, слышалось дыхание хриплое: тварь сделала несколько шагов и грузно повалилась внезапно к стене пещеры. Виктор тут же сел на настиле, невольно рукой придавив ветки в том месте, где был спрятан лук, после чего пристально уставился на лежащую у стены тушу, грудь которого то и дело вздымалась судорожно. Парень медленно, глаз с существа не спуская, вынул из кармана парочку можжевеловых ягод, что спустя секунды уже голубыми бусинами покатились ему в рот. Раскусил. Пожевав немного, придвинулся к существу. Внимательно оглядел. «Оно ранено?» В висках тут же застучали невольно молоточки, а рука опустилась в карман, где лежал небольшой ножичек — оружие абсолютно бесполезное, однако ничего большего он себе позволить не мог. Да и в тот момент парень вряд ли способен был соображать трезво и холодно. Белый череп подвинулся, кость, шкрябнувшая о поверхность камня, издала звук, схожий со звуком чиркнувшей о коробок спички. Бог смотрел на Виктора спокойно, словно бы наперёд зная все действия человеческого существа. Непоколебимая уверенность, однако никакой гарантии того, что парень не попытается навредить ему, не было: в конце концов, тварь эта наделала достаточно зла, дабы Виктор, поддавшись порыву безумия, бросился на неё с ножом, чтобы если уж не убить, то исполосовать её настолько, что раны свои она ещё долго бы зализывала в самой дальней части тёмного леса… «Это будет глупо и бесполезно», — Виктор зубы сжал вместе, — «лучше нанести удар позже, чтобы… нет, не думай, не думай». Он помнил прекрасно о способности существа этого залезать в чужие головы, потому старался о планах своих размышлять лишь в отсутствие Бога. Не боязнь, нет: разумные опасения. Внезапно вспыхнул огонь — Виктор заметил лишь, как чёрные руки ускользнули под перья, словно бы прячась боязливо от света. И, когда освещения стало достаточно, он заметил вдруг, что перья существа испачканы… «Кровь?» — Кто… — невольно начал было парень, но тут же осёкся, жадно поблескивающими глазами поглядев на тварь. Кто-то — или что-то? — действительно ранило его. Бог ослаб. Его точно можно было бы убить. Нездоровый азарт захватил всё внимание парня: он старался бороться с ним, понимая, что одним лишь ножом он вряд ли уничтожит это существо, однако желание навредить ему было слишком велико. Настолько, что пальцы его невольно застыли в одном каменном положении, каждая малая мышца его была напряжена в ожидании момента, в который можно будет схватить покрепче оружие… Он вновь поглядел в чёрные круги провалов глаз. Бог лежал на боку совершенно спокойно, глядя открыто прямо в лицо человека и не боясь, кажется, нисколько. Он лежал, зная, что никто не попытается тронуть его. Неужели тварь была настолько убеждена в здравости рассудка Виктора? Парень стушевался внезапно: взгляд отвёл да отсел чуть дальше, после чего выругался негромко и нарочито скучающе уставился на огонь, стараясь успокоить забившееся лихорадочно сердце, скованное его же клеткой грудной. Он не только понимал ясно, но и чувствовал каждой клеточкой своего тела, что просто не сможет напасть на него. Впрочем, на свет ему пришлось глядеть недолго — грузная туша Бога зашевелилась внезапно, чем неизменно привлекла внимание сидящего возле огня парня. Из-под разноцветного ковра перьев, коим было укутано существо, была извлечена гладкая лапа и приложена внезапно к всё больше и больше багровевшим от тёмной крови текущей перьям. Глубокий вдох. Виктор сидел, впившись напряжённо руками в колени, и глядел с недоверием на лапу существа. Он не понимал, что же это существо задумало и чем занималось, а оттого не мог избавиться от путающего его сознание паутинкой напряжения. Следить за ним, не отрывая взгляда, было, пожалуй, самым разумным решением из всех, что он сейчас мог предпринять. Чёрные пальцы скользнули вниз — мгновение, после которого рука была вновь ловко спрятана меж пестреющих разными оттенками карего перьев, проделано это было настолько мастерски, что Виктор, внимательно следивший за всеми манипуляциями, даже и понять не успел, куда она подевалась. Теперь же внимание его заняло другое: пятна кровавого на перьях не было. Вообще ничего не было. Ни единого следа не осталось, даже прежде тяжелое дыхание существа вновь стало еле-еле различимым, никакой хрипотцы или звучащих прежде редких судорожных вдохов. Повисла длинная тягучая пауза. Несмотря на то, что парень сжевал ягоды, кисловатый вкус которых по-прежнему призрачно лежал на его языке, сказать он ничего не мог, будто все слова, известные ему, в одну секунду вылетели из головы. Он, сбитый с толку, глядел пристально на череп, белеющий средь сухой копны перьевой, поджимая губы и чувствуя разгорающийся внутри болезненный пытливый интерес. Бог тоже молчал, не в его привычке было первым начинать диалог. — А это… что было? — выдал наконец хрипло парень. — Лечение. Разве твои раны не затягиваются? — Не так быстро. И Вы знаете об этом, — густые брови нахмурились, Виктор невольно опустил взгляд вниз, на свой живот, рана на котором только-только порядочно затянулась и перестала его так беспокоить. Впрочем, прозвучавший в человеческом голосе упрёк существо благополучно проигнорировало. — Это не так трудно. — Залечить дыру в теле прикосновением? Ага, — усмехнулся парень, скрещивая на груди руки и нервно вздыхая, — не для человека. Бог в ответ только лишь хвостом повёл, шуршание от движения которого заставило Виктора тут же испуганно дёрнуться в сторону. Тут же он повернулся и, вновь взглядом с тварью столкнувшись, губы поджал то ли недовольно, то ли обиженно и подбородок вскинул горделиво. — И это… откуда у Вас эта рана? — Просто царапина. Это… — он вдруг приподнялся немного для того, чтобы, видимо, лечь поудобнее и снова взглянуть в серые пронзительные глаза, — …мелочь. — С мелочи столько крови не течёт. — От этого не погибнуть… — Смотря кому, — тут же вставил свои пять копеек Виктор. — Верно, — легко согласился Бог. Они опять замолчали. Виктор отвернулся демонстративно, показывая, что он не желает более говорить с этим существом, однако все мысли всё ещё были обращены к нему: это существо лежало перед ним, будучи уязвимым, но он все равно ничего не сделал и никак не навредил ему. Было ли это ошибкой? Стоило ли поддаться инстинктам своим и броситься в болезненном желании отомстить на эту тварь, дабы хотя бы попытаться навредить, пусть и с большим — да куда там, почти стопроцентным! — шансом погибнуть в этой потасовке? Или же он поступил правильно, не тронув его? «Какой из меня охотник?» — мрачно подумал он, привалившись к холодной стене и задумчиво уставившись на еловые ветви, в то место как раз, где и было захоронено опаснейшее оружие. «Эта тварь ранена, а я зассал!» Бог почти не шевелился, лишь время от времени хлопая с глухим звуком своим хвостом чёрным по каменной поверхности и глядел спокойно на измученного мыслями парня.