XV
***
Серый шторм разворачивался угрожающе на прежде чистом полотне неба, закрыв хладнокровно собой сияющее прежде так ласково солнце. Лес стал будто бы ещё более тёмным и задумчивым, смолкла большая часть звуков его, уже ставших привычными. А оттого место это стало казаться куда более неприязненным и пугающим… Виктор брёл по шелестящему неустанно от шагов его хору прохладной травы, ёжась периодически от ветра, который — удивительно! — умудрялся каким-то образом ужом проскальзывать меж стволов деревьев и цепляться за края пледа, который он всё ещё носил на своих плечах. В этот день этот повидавший виды кусок ткани тёплой пригодился, как никогда, потому как он хоть как-то спасал от внезапно нахмурившейся погоды. Он вновь отправился за травами, не зная даже наверняка, зачем именно они были нужны ему. Виктор помнил, что их в больших количествах собирала Ева, буквально каждый день в лесу скрывалась и возвращалась с какими-нибудь стебельками в руках, значения которых было понятно только лишь ей и, кажется, никому более. Но зачем же она делала это? Ведь оберег у неё уже был, что ей ещё было нужно? На эти вопросы парень себе ответить не мог, а потому надеялся слепо на то, что в процессе сборов различных растений он как-нибудь поймёт, какое в них было значение. В конце концов, что-то он уже уяснил: семечки миррис хорошо помогают ему в этом деле. «То ли внимательность повышает, то ли зрение… чёрт один разберет, как эта дрянь работает». Впрочем, Виктору было достаточно уже того факта, что он самостоятельно обнаружил в этом какой-то смысл, который раз разом подтверждался им же самим. Даже сейчас парень шёл, положив семечко под язык, и скользил бездумно взглядом рассеянным по замершей от холода природе, не зная даже, что именно он хочет найти. «Ева бы помогла», — подумал Виктор, вновь невольно разбив тем самым и без того призрачно хрупкое общение избегать всеми силами каких-либо мыслей о ней. Размышления над тем, как же легко он одной ошибкой сломал судьбу целому маленькому поселению, неизменно приводили его в упадническое состояние, поддаваться которому было никак нельзя: в конце концов, отчаяние — прямой путь к поражению. Он, Виктор, не должен был позволять себе этого. Не должен был думать. Он должен был просто идти упорно вперед, идти до тех пор, пока не появится хоть какая-то надежда, хоть какой-то лучик света. Тогда можно было, по его мнению, и предаться рассуждениям. Жаль, что не так устроен человеческий мозг. Виктор, находясь в оглушительном одиночестве посреди леса, настроенного к нему чуть ли не враждебно, просто не мог выкинуть мрачные мысли из головы. Он остановился внезапно. По-прежнему ничего, что могло бы привлечь внимание парня: мир вокруг словно бы закрылся от него, запахнул серый плащ свой, поглядел недружелюбно да головой покачал с укоризной. Тот всё ещё не двигался. Схватился за край пледа — единственное напоминание о доме — почти робко, беспомощно. Огляделся. Ничего. Ни единого звука живого. Лишь касающийся его впалых щёк ветер, и… никого. Виктор только сейчас в полной мере осознал: в этом лесу он, может быть, последний выживший. Единственный человек. На много километров. И, кто знает: может, людей не осталось вовсе? «Я один», — и мысль эта окатила его ледяной водой так, что дыхание перехватило и всё тело его вмиг сковало невидимыми оковами потрясения и самого настоящего ужаса. Мурашки по коже, но уже не от холода. Дышать трудно. «Я совсем один», — продолжал он, будучи не в силах избавиться от убийственной мысли этой, — «и больше здесь нет никого. Никого не будет. Никто не придет и не поможет». Надеяться он мог только на себя, ведь еле державшуюся на плаву надежду совсем недавно уничтожила одна из этих смертоносных тварей. Ни гуманности, ни сочувствия, лишь жажда крови. И против них Виктор затеял борьбу? Вновь поднялся с колен — в который раз уже, — чтобы… убить? Посмотреть с ненавистью в нечеловеческие глаза? Какой же с этого толк?.. «Я слишком слаб для этого, они мне уже это показали не раз и не два», — подумал он, опускаясь устало на колени от того, что ноги его внезапно подкосились, и приваливаясь спиной к стволу дерева, глядя болезненно перед собой, но при том ничего не видя, — «прости… Я не смогу». От воспоминания о близких, ради которых он готов был биться до последнего вздоха, о той, что почему-то поверила в него, о пожаре её рыжих волос глаза вновь предательски заслезились — и Виктор закрыл их. Закрыл, тяжело дыша и не желая более ничего делать: ни искать трав — какой с этого вообще толк? —, ни идти дальше. Хотелось просто провалиться в небытие, туда, где парню не было бы больно, где его не одолевали бы жалящие самым жгучим ядом невыносимые мысли. Совсем плохо. Он убеждал себя в том, что сдаваться не собирается, однако теперь никаких сил не осталось вовсе. Ни моральных, ни физических.***
Сколько он просидел так? Неизвестно. Виктор лишь почувствовал, что тело его начинает ещё больше сковывать холодом. Впрочем, не это заставило его открыть глаза. Он вдруг почувствовал чье-то присутствие. Звуки внезапно стали более резкими. Воздух пронзительно холодным. И чувство опасности, появившееся из ниоткуда. Виктор разлепил смеженные было веки и поглядел мутным взглядом перед собой. Пряность семечка во рту заставила взгляд его уловить малое движение где-то впереди, возле кустов. Парень сфокусировался, после чего резко замер. Он отчего-то ожидал, что в который раз увидит перед собой огромную тварь, покрытую перьями, что пристально бы глядела на него, однако реальность преподнесла иной сюрприз. Виктор тут же вскочил на ноги и… вновь застыл на месте. Возле кустов кто-то был. Или что-то. Понятно было одно: парень заметил это создание лишь каким-то чудом, потому как оно умудрилось бесшумно практически подобраться достаточно близко. И сейчас оно пристально глядело на парня хищным взглядом из-за сгущающейся в кустах листвы. Чем внимательнее вглядывался парень в очертания этого создания, тем больше понимал, кто же стоит перед ним. Это не был ни один из Богов, потому как они имели размер куда крупнее и смотрели намного более страшным взглядом. Это было животное. К счастью, не медведь. Волк. Виктор тут же медленно опустил руку в карман, продолжая глядеть на замершего в кустах хищника. Слабость, его внезапно одолевшая, никуда бесследно не исчезла, однако всплеск адреналина всё же придал сил, теперь он мог держаться на ногах и глядеть воспаленным взглядом вперёд. «Волки — стайные животные. Если есть один, то где-то рядом есть ещё». Всё, что Виктор знал об этих зверях, закрутилось лихорадочно в его голове. Он сипло выдохнул, чувствуя, как существо его целиком сжимается в комочек лишь при одном взгляде на него, на зверя, который с лёгкостью мог напасть, если посчитает нужным. А ослабший и истощённый во всех планах Виктор мог показаться достойной добычей. И он прекрасно понимал это. Никого рядом не было. Только они двое. Не было рядом могучего существа, что одним своим появлением заставляло всё живое разбегаться в разные стороны. Некому было помочь. «Ты один», — вновь молнией болезненной вырезалось в его голове. Мысль, доводящая до застывающего в горле крика, до ослепительно яркой мигрени. Мир перед глазами пошёл пятнами. «Ты слишком слаб». Шаг. Оно сделало осторожный шаг вперед. Тело его поджарое, покрытое густой шерстью, было напряжено, парень прекрасно это видел. Неужели оно могло действительно напасть? И на этом… всё кончится?.. «Я погибну от клыков волка, который решил, что я слабый и больной? После всего того, что я хотел совершить», — подумал Виктор, едва не покачнувшись, но на ногах удержался, — «И это — моя судьба?» Остаться в оглушительном одиночестве, не чувствуя не то, что никакой поддержки, но даже почвы под ногами, потому как от ледяного ужаса панического ноги будто свинцом наливались. «Что ты можешь сделать в одиночку?» — мысли эти даже не были никак оформлены, обрывочные куски их въедались чувством собственной беспомощности в затравленное сознание, и от того никак нельзя было избавиться. Невовремя, очень невовремя, ведь в минуту опасности это могло… «…убить меня самого». Внутри что-то вновь взяло холодом. «Я умру из-за того, что я остался… один? И ничего сделать при этом не могу». Казалось, что прошла целая вечность с момента, как Виктор заметил притаившегося среди листвы хищника, но на деле прошли какие-то секунды. Однако даже те секунды играли большую роль, ведь и человек, и волк успели обнаружить друг друга и напряженно ждали. Драгоценное время было потеряно. Судорожный вдох. «Держись», — стукнуло в висках. Рука в кармане сжала рукоять ножа. Язык скользнул по пересохшим губам. Глаза парня нехорошо заблестели. Лицо его исказилось уродливой гримасой ненависти и озлобленности. Откуда-то взялись силы на два твёрдых шага вперёд, а затем Виктор посмотрел прямо в глаза этого существа. Странное чувство, что он испытывал раньше, внезапно захватило всё его спутанное мрачными мыслями сознание: парень понял вдруг, что происходило с ним. Понял, и от этого понимания по спине его внезапно побежали мурашки. Бежать или атаковать — выбор в его голове был сделан мгновенно: в следующую же секунду парень вытащил из кармана нож и, сделав шаг по направлению к противнику своему, сжал крепко оружие в руке, продолжая смотреть на хищника. Парень был готов к схватке, намереваясь напасть первым. «Секунда», — считал он, — «две». Казалось, что время стало течь медленнее: река его стала отвратительно тягучей, словно густой-прегустой мёд, а эти две жалкие секунды казались грузной минутой, не меньше. На третьей же секунде наконец произошло изменение: туловище настороженного волка, до этого казавшееся окаменевшим из-за взявшихся напряжением мышц, вздрогнуло и дёрнулось, после чего животное, поглядев исподлобья на Виктора, сделало два осторожных шага в сторону и внезапно отступило, нырнув в кусты. Тишина. «Он… ушёл?..» Парень стоял, боясь сдвинуться с места, сжимал судорожно нож в руке и дышал тяжело, пялясь неотрывно в точку, где в последний раз видел зверя. Пейзаж не менялся, картинка была всё той же, ни единого шевеления листвы не мог приметить человеческий глаз. «Я победил его?» Нельзя было терять бдительность: неизвестно было, что же творилось в голове у дикого животного, оно с тем же успехом могло и вернуться, однако об этом Виктору было уже трудно думать. Он стоял, глядел в одну точку, чувствовал, как футболка, от пота намокшая, неприятно липнет к его телу, но это парня совсем не беспокоило. Виктор посмотрел куда-то вглубь леса. Деревья, деревья… Резкий вдох — и запах лесной вбился в лёгкие так, что захотелось закашляться, задохнуться от его свежести. Поднял глаза к небу. Серое, пронзительное; погода не улучшилась с тех пор, как парень спрыгнул с края пещеры и отправился в чащу. Но теперь отчего-то это совсем не угнетало его. «Я живой», — едкий черный дым, добивающий его, загнанного в угол, внезапно предсмертно вспыхнул и заменился чем-то… другим. «Я, чёрт возьми, живой!» Он сжал покрепче рукоять ножа, затем отступил на пару шагов назад и привалился вновь спиной к дереву. «Я один, но я, мать вашу, живой», — странная улыбка вырезалась на лице Виктора, брови поползли вверх: осознание это внутри разошлось той же свежестью, что парень почувствовал, вдыхая чистый, не загрязнённый деятельностью человека воздух. Сердце внезапно забилось так, что парень начал отчётливо ощущать каждый совершённый им удар где-то в грудной клетке своей. «И пока я живой…» Он поправил сползший с плеча плед. Пригладил выбившиеся из хвостика прядки к вновь запачкавшимся грязью и потом волосам. Вновь опустил ножик в карман. Порыв ветра схватил ткань за край и резко поднял вверх, когда меж стволов мелькнула тёмная тень. — …я могу всё! Фраза, сорвавшаяся невольно с губ его, заставила глаза его воинственно — как когда-то давно! — заблестеть. Идея, мысль, что-то осознанное загорелось в прежде тусклых серых глазах. Виктор огляделся ещё раз, но уже не так беспомощно и жалко, а потом внезапно развернулся, сорвался с места и… побежал. Несмотря на то, что поблизости всё ещё могли шнырять волки, словно бы не боясь этого совсем, парень чувствовал в себе какую-то невиданную силу, которая бы позволила ему убежать от любой опасности. И он бежал. Бежал так быстро, как позволяли ему его ноги, петляя меж стволами деревьев, только лишь чудом не падая и глядя вперёд слезящимися отчего-то глазами. «Я буду пытаться», — стучало у него в голове с каждым новом шагом его, — «пока я здесь — я буду пытаться. Я ведь всё ещё живой, я всё ещё здесь». Неужели весь этот всплеск бурных чувств был вызван всего лишь появлением на горизонте молодого, любознательного и разумно опасающегося человека волка? Дыхание его сбилось настолько, что лёгкие начало выжигать, однако даже это не остановило его, он продолжал бежать. И делал он это не бездумно, нет: у него была цель, оформившаяся в голове ещё тогда, когда парень внезапно сорвался вперёд. Было место, в которое он желал попасть, место, в которое ему в эту минуту попасть было просто необходимо. И он добежал, хотя дышать было к тому моменту физически больно, грудь буквально горела огнём. Он сбавил шаг, хватая ртом воздух, утирая пот со лба, но не остановился, продолжая идти несмотря на вновь взвывшую в ногах слабость. Поляна. Кажущаяся уже такой незнакомой, на которой он был несколькими днями ранее: вид её не заставил парня робко жаться к деревьям — напротив, Виктор решительно ступил в траву, пересекая поляну и глядя неотрывно в скрывающийся меж листвой силуэт небольшого домика на дереве. Перед тем, как взлететь вверх по лестнице, он немного постоял под деревом, отрешенно глядя в центр поляны, туда, где раньше разводили костёр. Мыслей в голове не было никаких, он ни о чём не думал, просто понимал, что, прежде чем подняться туда, ему нужно не только дать организму своему отдохнуть после такого забега, но и немного собраться с духом и принять для себя одну вещь. Он должен окончательно отпустить все это. Он понял и принял то, что он остался один, так разве трудно принять и то, что… всего этого тоже больше нет? Нетрудно. Для человека, который совсем недавно чуть не задохнулся в когтях отравляющего одиночества, это было не так уж и трудно. «Они уже никогда не вернутся», — пронеслось, наконец, в голове Виктора, — «а мне нужно спасать себя самого». И после этого уже он взобрался вверх по лестнице и попал наконец в домик на дереве. Огляделся и без тени сожаления — нельзя было позволять чувствам вновь взять верх над собой — начал рыться решительно в чужих вещах, каждую осматривая внимательно в раздумьях над тем, нужно ли ему это с собой брать. Книги. Много книг, однако это всё литература художественная. «Откуда у неё было время на чтение?» — думал Виктор, откладывая в сторону очередную книгу и хмурясь. Ни строчки про Богов, ничего, никаких пометок. Одежда? Тоже не нужно. Спички? Вот это находка, сразу в карман. Травы? Пригодятся. Всю траву, все стебли и листочки, порошки, помещённые в различные баночки-скляночки, Виктор сложил в сумку кожаную, которую нашёл там же и которую ему уже доводилось таскать с собой. Пришлось даже вздохнуть горестно, но следом парень взял себя в руки. В конце концов, он не горевать пришел, а делом заниматься: от этого всего должна была быть польза. Наконец он дошёл до коробки, стоящей в тёмном углу. На полу под ней был вычерчен неровный круг, кажется, углём. И на стене сверху вырисованы непонятные символы. Обращал ли на них внимание Виктор прежде? Вряд ли. Он видел их, но не придавал никакого значения, ведь похожие вещи Ева рисовала везде. Круги так вообще были неотъемлемой частью жизни племени, потому как они были изображены везде, где только можно. Теперь же парень задумался крепко над тем, для чего же это было сделано. «Круг — символ этих существ? Это попытка задобрить их, или…» — парень коснулся оберега, всё ещё покоящегося на его груди, — «попытка защититься от них?» Он решительно схватился за коробку и подвинул её к себе поближе. Осмотрел её со всех сторон, а затем открыл и поглядел внутрь. Снова книжки, блокнот, ручки, целая куча бумажек. Взял верхнюю, вгляделся в неровный текст. По спине широкой внезапно забегали мурашки, глаза серые распахнулись: он нашёл клад. Сокровище. То, что ему было так нужно — текст был про них, про этих самых Богов. Кем и когда создан? Неизвестно. В полумраке читать было неудобно, однако по первым же строчкам было и так ясно, о чём здесь было написано, потому коробку было решено взять с собой. Дальше, дальше. В плетёной корзине обнаружилась целая гора перьев, которые Виктор тут же начал судорожно распихивать по карманам; то, что они представляли большую ценность, он понял уже давно, ещё тогда, когда они вдвоём с Евой ходили в лес и она показывала ему со сверкающими глазами свои находки. Парень ведь и сам недавно подобрал одно золотое, что сейчас покоилось в его кармане. Для чего это было нужно? Виктор пока что не знал, но уже был железно уверен в том, что сможет разобраться. Возле корзины лежала очередная коробка, в которой парень обнаружил наконечники для стрел. Это было тоже упрятано в последний еле-еле свободный карман. Ему нужно было забрать столько, сколько он мог вообще унести, потому как любая вещь могла быть подсказкой, любая вещь могла иметь большое значение. Коробку пришлось нести в руках; зажав её под мышкой, Виктор осторожно спустился вниз по лестнице, лишь каким-то чудом не грохнувшись вниз. Сначала он решил было, что сможет прям здесь сесть и начать разбирать все «драгоценности», однако, подняв глаза вверх и поглядев на нахмурившееся небо, понял, что идея отвратительная. «Дождь ещё пойдет, это все добро намокнет, и хрен мне, а не книжки», — подумал Виктор угрюмо, и, укрыв коробку краем пледа, дабы капли дождя не смогли попасть на её поверхность, направился бодрым шагом в сторону пещеры.