XX
***
На губах оставлены синеватые следы: рисунок случайный, судя по хаотичности этих ягодных мелких пятен. Дыхание человека мешалось теперь с еле ощутимым хвойным ароматом. Он сидел возле разведённого им же огня и глядел задумчиво в самый центр его, вороша угли палкой, беспокоя их, тревожа и вызывая это привычное уже слуху костровое шипение. Время от времени он перемещал сосредоточенный взгляд на листок, который он держал в левой руке, и вновь скользил по строчкам, которые уже были прочитаны им, кажется, десяток — а то и больше — раз. Нервно почти покусывал губы. Временами оглядывался, словно бы опасаясь или ожидая прихода чьего-то, однако, так ничего и не дождавшись, вновь обращал всё внимание своё на огонь. Думал над чем-то. Вздыхал тяжело. Вновь смотрел с какой-то досадой затаённой на листок, снова и снова пробегая взглядом внимательным по строчкам. Но потом, очевидно, решился. Поднялся, листок положил вновь в коробку, которую тут же упрятал под навес каменный, вернулся к костру. Сел, скрестив по-турецки ноги. Засунул руки в карманы, пошарился в них, закинул в рот семечко, после чего уложил ладони, в земле перепачканные, на колени. Глубоко вдохнул, выдохнул и закрыл глаза. Решил коротко и твёрдо: «Приступим». Ритуал был нетрудный, однако теперь Виктору было, кажется, куда сложнее проводить его, чем в первый раз, потому как теперь он внезапно начал опасаться негативных последствий; голова его до сих пор кружилась после последней «пляски» вокруг костра, по утрам слегка подташнивало, во всем теле его, и без того до несчастного ослабшем, держалось ощущение тяжести. Дрожь невольная внезапно пробила напряжённые мышцы, пришлось вздохнуть судорожно, а затем сжать с силой собственные колени. Глаза открывать нельзя, решился уже, отступать поздно. «Если откладывать и бояться», — рассудил Виктор, — «то можно так и сдохнуть никем». Губы его вновь зашевелились, однако ни единого звука, даже самого тихого, не слетело с них. Густые тёмные брови чуть сдвинулись вниз. «Сейчас». И слова безгласные вновь градом посыпались с фиолетовых от сока ягодного уст. Шёпот немой заставил лицо безмятежное приобрести странное выражение: напряжённое и несколько хмурое. Парень остервенело проговаривал что-то, не нарушая при этом голосом своим звуков леса. Шелест крон деревьев, неуловимое для слуха человеческого звучание травы, в которой копошились насекомые, оглушительно громкий треск костра, жар от которого чувствовался на тронутой липким потом коже. «Покажись, Дух этого места», — единственная строчка на знакомом ему языке, всё остальное же являло из себя набор звуков и слов непонятных, то ли выдуманных вовсе, то ли просто чужих. Времени размышлять над тем, что же являлось «Духом места» больше не было, потому как в импровизированной инструкции было сказано, что он должен «очистить разум» и ни о чём не думать, кроме как о своем желании увидеть и получить что-то, что другим людям недоступно. И он старался. Старался, как мог, желая так страстно приоткрыть завесу тайны, клубящейся угольной дымкой, что всё нутро его сжималось периодически от животного, естественного страха человеческого, уже давно позабытого этим родом. «И долго я должен повторять это?» — впрочем, эту мысль пришлось тут же выкинуть из головы и продолжить повторять заклинание неизвестное, дабы случайно не испортить порядок проведения обряда. Тяжело было концентрироваться, тяжело было не думать ни о чём, потому как Виктора преследовало неизменно чувство того, что он делает что-то не так, причем оно въелось в его сознание с самого начала, как только он опустился на траву возле огня. Сколько он так сидел? В один момент он начал случайно считать секунды невольно, однако вскоре сам же себя пристыдил за это отвлечение от дела. Ничего не менялось. И с каждым прошедшим мгновением ему всё больше казалось, будто нечто неуловимое выскальзывает с его пальцев и растворяется в воздухе, словно бы он что-то теряет, упускает. Раздражённо вздохнул и открыл глаза. Изменений никаких не было. Костёр догорал, трава слабо шелестела от прикосновений ветра. «Ладно, он был прав. В прошлый раз у меня вышло лишь чудом», — кряхтя, поднялся с земли, отряхнул брюки и уставился мрачно в уже подутихнувший костёр, — «там было чётко написано, что я должен почувствовать присутствие, а я ничего не почувствовал». Нужно было понять, что же он делает не так. Парень обошёл костер по кругу, после чего повёл плечами и, развернувшись на 180 градусов, отправился через поляну к полосе леса, дабы вновь хвороста собрать и подкинуть жадному огню, так как единственной мыслью, в голове родившейся, было предположение о том, что пламя горит не с той силой, с какой нужно. В голову пришла какая-то туманная мысль о том, что можно было бы попробовать вечно помогающие ему во всем семечки, а потому Виктор тут же запустил руку в карман и, выудив одно, осмотрел. Убедившись, что это именно семечко миррис, а не какое другое, он тут же закинул его в рот и пристроил под собственным языком. Затем начал собирать сухие ветви, валявшиеся то тут, то там меж могучих стволов деревьев. Ничего особенного не почувствовал, кроме того, что картинка мира, как водится, немного изменилась. И, пока парень был занят собором хвороста, в голове его, отяжелевшей уже от тревоги и невесёлых мыслей, вспыхивал ярко то и дело текст, написанный понятными буквами на неизвестном языке. Что же было не так? Он придерживался каждой строчки, следил внимательно за всем, что вокруг него происходило, так в чём загвоздка? «У тебя же получилось уже один раз, и это всё? Ты упускаешь какую-то деталь, но не понимаешь, какую конкретно», — Виктор, сведя брови, в раздумьях своих обращался невольно к мыслям о том, что в детстве был неусидчив порой и допускал, к примеру, мелкие оплошности в решениях любых задач, будь то учебные или же повседневные. Так неужели и сейчас он не видит чего-то ввиду своей невнимательности или, быть может, усталости? Порыв ветра ледяного что-то прошептал голосом беззвучным ему на ухо, заставив резко выпрямиться и обернуться, проскользить взглядом рассеянным по кронам деревьев так, словно бы кто-то в них спрятался — почти инстинктивно, осторожно, так, как делают это животные, когда нечто извне привлекает их чуткое внимание. «Забыл»,— промелькнуло в его голове, — «какой карман?». Чернота сгущалась. Чувство робости перед стеной леса молчаливого усиливалось. И Виктор — то ли под влиянием семян чудных, то ли из-за подсказки самой природы зловещей — внезапно понял, что он даже не проверил, в какой карман положил диковинные семечки, нужные для ритуала. А то ли он вообще съел? — Да что за… — возмущённо начал было он, но тут же осёкся и, окинув напоследок мятежным взглядом окружающие его деревья, смолк да поспешил обратно. Ни к чему было делиться с лесом своим разочарованием.***
Становилось темнее с каждой минутой, вечер можно было не только почувствовать и увидеть, но и пощупать, ведь прохладная сущность его бестелесная словно бы висела в воздухе, накрывая собою единственный источник яркого света в этом лесу — горящий костёр Виктора. Весь хворост был предан огню, и тот пожирал его жадно и спешно, цепляясь за жизнь и стремясь продлить обжигающие хвосты свои. «Я должен попробовать снова», — с этой мыслью он сел в ту же позу, едва ли не дрожа от эмоционального напряжения и возбуждения. Запустил руку в карман, на сей раз верный, а затем, выудив семечко, задумчиво осмотрел его и, хмыкнув звучно, достал ещё парочку. «Больше — лучше, чем меньше», — с этим позитивным и, быть может, легкомысленным настроем он закинул все содержимое кулака к себе в рот. Снова круг из повторений выученных назубок строчек, настолько чётко отражавшихся в голове человеческой, что можно было по воспоминаниям его воссоздать такой же точно — во всех деталях! — листик, на коем и были написаны все эти мрачно звучащие слова. Сознание Виктора, которое по вычерченным чернилами правилам должно было быть свободным, ощущалось, скорее, как пугающе пустое — и именно на этом парень себя невольно и поймал, схватив за хвост мысль о том, что в голове у него что-то странное. Впрочем, развить эту мысль не удалось: секундный порыв ветра нахального попытался отвлечь парня от ритуала, вопреки чему он лишь нахмурился да глаза посильнее зажмурил до звёздочек колких. Ни одного внешнее воздействие не должно было помешать ему, пока бы он не почувствовал… «Что?» — само родилось в голове, — «что я должен почувствовать?..» Запах костра, вечерний воздух затихший, ни единого выдоха прохладного, и замерший где-то вокруг Виктора лес, взявший его, кажется, единственного в своё тёмное кольцо. Больше ничего. Никакого трепета, быть может, внутреннего, или же страха — того, что было бы привычно испытывать. Ничего. Только лишь ощущение, что реальность со сном где-то рядом перепуталась. «Но я же не сплю?» Он даже не мог сообразить, что у него получается — и получается ли вообще? Треск костра. Тишина. Запах темноты. Не спит. «Присутствие», — негромким и угрожающим шёпотом в голове, голос словно чужой, но в то же время принадлежащий ему самому, — «присутствие?» Что-то извне. Уже более отчётливое, однако всё ещё неясно, реальное ли. Виктор, теперь, впрочем, и без подсказки понял, что именно чувствует. Кто-то был рядом. Во сне? Так, верно, и было задумано, чтобы он понять не мог, правда ли это, и не испугался до смерти по глупости человеческой. Мысли лёгкие и воздушные — взгляни, и они исчезнут в одночасье, унесутся подобно парашютикам одуванчиков прочь. Нужно ли было головокружение это и ожидание томительное в теле, словно бы оно знало и чувствовало, что что-то грядёт? То ощущение, вату тёплую напоминающее, когда человек начинает проваливаться в сон, и мысли его, до этого острые, логичные, становились тягучими и мягкими, немного спутанными и словно бы не принадлежащими ему самому? Так или иначе, оно вдруг овладело всем существом парня, заставив его тело подвергнуться состоянию, схожему с медитативным. Незримое прикосновение ко лбу. По всему телу словно тока разряд снизу, от пят самых до макушки, и от разряда этого живот вздрогнул, грудь резко поднялась в судорожном вдохе, губы приоткрылись и распахнулись наконец до сего момента отуманенные чем-то глаза. Всё ради того, чтобы увидеть взревевшее и вскинувшееся вверх пламя и в последний момент заметить зрением периферическим, как черным ужом взвился над костром большой длинный хвост. В висках начало глухо стучать. Он начал игру, о правилах которой не имел ни малейшего понятия. Вскочил, взбудораженный, вдохновлённый — не помня даже, можно ли, нельзя. С места поднялся, через костёр заглядывая туда, где тьма клубилась, и, не видя ничего, кроме силуэтов, начал осторожно круг огненный обходить, в попытке поймать нечто, что его своей рукой лёгкой тронуло. Силуэт по ту сторону костра внезапно начал движение: плавное, неспешное. Виктор крался, глядя блестящими нездорово глазами через костер, расставив руки напряженные, ожидая – чего? Два прыжка резких – почти через огонь, чтобы расстояние сократить, ступая прямо на угли, протестующе зашипевшие, сапогами прохудившимися. И нечто с другой стороны так же легко совершило ответный прыжок в сторону, расстояние между ними сохраняя и не желая, видно, чтобы его догнали. Огонь утихал. Сколько Виктор просидел перед ним, погружаясь в состояние почти медитативное? Даже он сам не мог сказать точно. Никакого внимания на небо даже не обращал, цвет которого мог бы подсказать, сколько времени он провёл за этим занятием. Дымка костровая не рассеивалась никак, однако стало понятно, что же находилось по ту сторону костра. Знакомый силуэт, руки — человеческие почти! — и хвост длинный, череп белеющий. «Бог», — действительно он, то ли пришедший на отдых и заставший Виктора за любопытным занятием, то ли явившийся на этот беззвучный мысленный зов. Однако что-то в нём в этот раз переменилось — на рогах висели побрякушки, неизвестно откуда им взятые, покачивающиеся слабо при каждом, даже самом мягком шаге существа. Бог был похож больше не на живое существо, а на тень, отделившуюся от своего хозяина и начавшую самостоятельное зловещее существование, перетекающую с угла на угол, с дерева на дерево. Трудно было поверить в то, что это создание — реальное, ещё труднее было Виктору в эту минуту, когда картинка для него приняла вид фильма фантастического, краски в котором ярче красок в жизни. Огонь казался горячее, чем он его помнил, к трескам костра примешивался чей-то неразборчивый шёпот, тени и создание по ту сторону костра смешались в единое целое, образуя подвижную демоническую массу с множеством рук, рогов и хвостов. И перед этим зрелищем, которого любой человек испугался бы, парень отчего не испытывал никакого трепета или ужаса: он лишь улыбался лукаво, будто позабыв уже о том, для чего ему ритуал был нужен и чего он хотел добиться его совершением. Он не помнил уже, каковы могли быть последствия этой игры чудовищной, и не мог ли он, случаем, умереть, совершив ошибку; не помнил ничего, не желая к тому обращаться и полагаясь только на интуицию свою всецело. Предавшись порыву внезапному, разум его холодный захватившему, Виктор забыл даже о том, что напротив находился злейший враг человечества, и его, стало быть, злейший враг. Так отчего же он тогда вокруг костра с ним ходит, выписывая фигуры странные и почти наслаждаясь происходящим, словно бы ему самому этим заниматься приятно и весело? Вскинул руки, затем сложил их друг другу параллельно и в щель получившуюся поглядел сквозь костёр на Бога: черты существа как будто стали чётче, ярче, понятнее. Тот остановился, совершил два прыжка коротких — влево и вправо — и, вернувшись в точку начальную, хвостом махнул, по костру попав и кучу искр в воздух подняв, вольно или невольно. Виктор, пронаблюдав за тем, как колючие точки эти растворяются в воздухе, руки опустил, ухмыльнулся и такие же два прыжка сделал, после чего уселся вдруг на землю так, как делал это Бог, на манер то ли собаки, то ли кошки, то ли ещё какого существа четвероногого, а затем поглядел исподлобья на существо напротив. Посидели так секунд пять, после чего Бог поднялся с места. Поднялся и Виктор. Вновь началось хождение по кругу. Руки скрестив, растопырив ладонь и пальцы в подобие двух вееров, Виктор приставил два пальца больших к переносице, и сквозь маску получившуюся поглядел на Бога. А он поглядел в ответ. Можно ли было назвать действо происходящее представлением, созданным Богом для человека, а человеком – для Бога? Пожалуй. Потому как Виктор, то и дело подчиняясь беспрекословно порывам неясных чувств своих, вытворял невесть что, то танцуя, то фигуры руками выписывая, то просто скакать начиная, то на колени опускаясь почти обессиленно, дыша тяжело, но при этом следил внимательно за существом напротив. Бог же в свою очередь прыжками, взмахами хвоста да редкими символами, руками в воздухе вырисованными, на неясном языке отвечал Виктору. Но на таком ли неясном? «Дух этого места — мой Бог». Энергии почти не осталось, и неизвестно, какая сила неведомая держала Виктора — человека ослабшего — на ногах, однако он словно бы внимания не обращал на своё физическое состояние. Он по-прежнему был взбудоражен, глаза всё так же блестели. Он готов был по какой-то причине всё своё существо на алтарь этого ритуала безумного положить. И положил бы, если бы Бог в один момент не остановился вдруг и не провёл ладонями над затухнувшим почти костром — да так, что тот погас в одно мгновение. Огонь исчез. Всё погрузилось в густую и тяжёлую тьму.***
Ноги Виктора подкосились внезапно, и он, будучи не в силах не то, что ходить, а даже просто стоять, рухнул оземь. По лицу обильно тёк пот, но парень будто бы не ощущал этого — да что там, он даже дрожь в руках, на которые он опёрся машинально, дабы спасти лицо от падения в траву, не почувствовал. В висках почти до боли стучало молоточками. От костра должно было сохраниться тепло, но парню отчего-то было невероятно холодно; он смотрел прямо перед собой, но не видел ничего, глаза его были открыты, но впереди него не было ни единого знакомого предмета, лишь тьма стлалась. Он ослеп? Сил на испуг не было никаких, потому парень просто лежал без движения и ждал покорно, надеялся, что зрение к нему возвратится. Впрочем, сначала вернулись звуки: трава рядом с лежащим человеком шуршала от прикосновений ветра. Потом картинка начала проясняться. Чёрная масса густая приняла очертания травы, на которую он и смотрел какое-то время тупым невидящим взглядом. Сознание возвращалось к парню. Он поднял голову. Бог сидел прямо возле него, чуть наклонившись, и пристально смотрел на обессиленное человеческое тело. Виктор собрал последние силы на то, чтобы, качнувшись, неуклюже сесть и, сложив ноги по-турецки, поднять голову и посмотреть в ответ. По всему телу внезапно пробежались мурашки: он понял, что видение его никуда не ушло. Существо всё ещё имело на рогах бесчисленное количество безделушек, шею его украшали бусы из непонятных камней и кучи чего-то непонятгого. Перья Бога топорщились в разные стороны. Он казался теперь куда более крупным и зловещим, нежели обычно. Парень понял, что уже где-то видел этот образ его, но отяжелевшая голова не желала подсказывать, где именно. Наконец он заметил, что ночь уходила степенно, права возвращая холодному утру. Полоска голубоватого предрассветного неба позади фигуры Бога знаменовала приход нового дня. Неужели он не час какой-то потратил на пляски у костра, а всю чёртову ночь? — Для чего? Нечёткий голос Бога зазвучал словно бы из ниоткуда. Виктор помедлил перед ответом. — Так Вы и есть Дух этого места. Я думал, что Вы… Бог. — Люди придумывают разные имена. Иногда они одним именем обозначают множество разных вещей, иногда двумя разными — одно и то же. И для чего же тебе понадобился Дух места? Виктор молчал и смотрел на существо, перед ним сидящее. Что-то в его манере разговора переменилось, что-то стало другим, но что — он никак не мог понять. Казалось, что с ними говорили мягче и снисходительнее, но одновременно с тем даже более заинтересованно. — Мне нужны ответы. Что произошло там, на Пустоши, тогда… — Так отчего ты не решился вызывать Духа места на Пустоши? Голова гудела. Вопросы были ни к чему, ведь для того, чтобы отвечать на них, нужно было думать. Мешало еще то, что Бог внезапно решил изменить местоположение своё и придвинулся ещё ближе к Виктору, сильнее склонив голову. Между их глазами было не более полуметра. Если бы не размытая картинка, которая по-прежнему сопровождала его после проведения ритуала, будто бы перед лицом его кто-то держал мутноватое стекло, он бы даже разглядел, что там поблёскивало в чёрных провалах глаз. — Нельзя, — наконец буркнул Виктор, — и Вы знаете, почему. Парень готов был поклясться, что в ответ на это существо издало звук, который был подобием человеческой усмешки. — Так тебе нужны ответы… И ты думаешь, что готов к ним? — голова Бога опустилась ещё ниже. Угнетающе запахло перьями, прелым деревом, орехами и чем-то ещё, пугающим, запах чего парню был знаком, но угадать его сейчас было практически невозможно. Пришлось задержать дыхание. — Да, — ответил Виктор, спокойно выдержав пристальный взгляд чёрных провалов глаз. Бог выпрямился. Безделушки зашуршали перьями на его рогах. Кажется, большую часть из них составляли ловцы снов. «И когда он успел на себя их навесить?» — Хорошо. Я предлагаю тебе то, что вы, люди, называете сделкой. На этом моменте парень невольно вздрогнул. Поднял взгляд и уставился на своего собеседника. — Знаете, обычно сделки предлагают всякие демоны, а не боги. Выглядит небезопасно. — Всё одно, — парировал Бог, — но я не стану делать ничего без твоего желания. Решение принимаешь ты сам. — А в чём заключается… сделка? — Аданти, боо, човали, саман… — он выдержал небольшую паузу и посмотрел на ничего не понимающего Виктора, после чего заговорил вновь, — иным словом, шаман. У них много имён. Одна суть. Проводники знают ответы. Желаешь ли ты знать ответы? Он произнёс это таким могильным тоном, что Виктор, несмотря на свою уверенность непоколебимую, немного помедлил, а затем протянул с недоверием: — Да, вроде того. И для этого Вы предлагаете мне стать этим «проводником»? Бог качнул своей большой головой, вновь заставив висевшие там безделушки зашуршать. — И что мне надо будет делать? — Ничего из того, что тебе не под силу. — Точных указаний не будет? – усмехнулся Виктор, ожидая уже, что всё будет не так просто, как казалось. — Пока нет. Мне нужен твой ответ и твоё желание. Виктор поглядел исподлобья на Бога, но почти сразу же опустил голову. — Подумай над этим. И тогда парень успел лишь почувствовать мощный толчок рядом с собой, после чего прямо над ним пронеслась сизой стрелой на фоне светлеющего неба громадная тень. Он поднял голову, проследив за исчезнувшим в туманной полосе леса Богом, и перевёл взгляд на место, где тот в последний раз сидел. В траве лежали оставленные Богом вещи.