XXXII
***
Он не делает это ради слепой славы и чужого признания. Абстрактное человечество, которое он должен был спасти, которое он так жаждал спасти и которое должно было встретить его, как героя, как нового лидера, предало его, увидев, что он оступился. За одну свою маленькую ошибку он заплатил двойную цену, и никто не сделал ему послабления за смелость, храбрость, граничащую с безумием. Но так и должно было быть. Он не прячется и не боится. Он не чувствует необходимости сбежать. Он защищает себя и свою цель. Он может оставаться человеком, изворачиваться и укрываться от хищника, отдавать и продавать всё в попытке защитить свою жалкую жизнь, а может… пойти на бой с самой Смертью. Может попробовать успеть изменить события. Может рискнуть, но не ради такого бессмысленного теперь геройства. Всё идет по кругу — значит ли это, что он умрёт, даже если попытается сделать это? Уже не имеет значения. Он не чувствует себя прежним, он не чувствует желания кричать всем и каждому: «да, я даже могу умереть за идею!», но разве оттого, что кричать больше некому? Напротив. Кто-то здесь и впрямь может прислушаться к нему, и вовсе не так, как это делали люди. Пусть так, однако Виктор не кричит. Потому что знает, что его, если будет нужно, услышат без любых бахвалений. Ему простили все его ошибки — и на то была причина. И Виктор платит ему благодарностью, своей, особой, заключив сделку не с Кином, не с небом, а с самим собой, поклявшись быть с миром в гармонии. Ястреб пытается убить Бога. Неужели успех зависит от только от цели? Или же не имеет значения, какие мысли толкают тебя на убийство твари, которая сильнее и больше тебя в тысячи и тысячи раз, закономерный исход лишь один — смерть? Глупая, человеческая смерть. Человек — не божество, и отнюдь не тот, кого бы им называли, хоть когда-то он и пытался своими слабыми пальцами поднять корону с земли и нацепить на свою бестолковую голову: «поглядите, я здесь власть, я здесь сила!» Да только малейший вздох заставит драгоценный металл слететь с головы, а человечество — упасть вниз лицом в раболепном поклонении любому, кто достаточно хорошо его запугает. Его заставили потерять абсолютно всё, что связывало его с прошлой жизнью, и только тогда он получил возможность увидеть, что же люди натворили. Результат жизни их был вреден всему. Поэтому его и стремятся убить, как стремились бы люди вырезать раковую опухоль, мешающую организму функционировать и жить. Люди создали достаточно хорошего, но при этом убили безжалостно во славу своим мерзким целям столько изумительно прекрасных вещей, что этим своих грехов не искупили. Возможности сделать лучше и обернуть вспять если уж не весь мир, то хотя бы часть его, были, но люди стремятся к гармонии лишь тогда, когда над ними нависает опасность для их жалких жизней. Хотя, казалось бы, почему эти жизни должны быть ценнее жизни вымерших из-за того же человека животных? Но он уже не такой. Кин говорил ему: он не Бог, его и ему подобных так называли сами люди, которые придумали в далёком прошлом для них целое множество имён. Неужели он так доверяет этому существу? Доверяет, кем бы он ни был, пусть он Бог или дух, или даже сам Дьявол для верующих. Кин был честен с ним до конца, несмотря на то, что он, Виктор, всего лишь человек, ныне обращённый в создание, которое бы уже не смогло вернуться в когда-то привычный для него дом. Всего лишь человек. Но уже совершенно другой. И это Кин позволил ему стать таким, пощадил и даже взял под свою защиту, хотя должен был убить или бросить погибать в лоне лесной чащи. Не бегущее, летящее над Пустошью маленькой птицею существо устремляется к громадине напротив. Оно не слышит звуков; чужеродная тварь открывает рот и визжит, но вой его никак не вредит ушам, под которыми застыла пятнами корочка запёкшейся крови. Ястреб смотрит спокойно, без страха, словно бы адреналина в крови нет, а его место заняла ледяная бесстрастность. Позади него развевается по ветру кусок рваной ткани, чем-то отдалённо напоминающий одеяло. Целится. Мгновением сверкает блеск золотистых перьев на стреле. Свист. Пара секунд кажется вечностью.