Прости врага своего

Убегая от мрачных мыслей, которые вырвались на волю после девиации, Маркус начал исследовать окрестности “Иерихона”. Он осматривался в поисках полуотключившихся андроидов, которые не смогли самостоятельно добраться до безопасного места — он прекрасно знал, что путь был нелёгким, но это было необходимо для безопасности всех обитателей корабля. Однако за всё время поисков Маркус не нашёл никого — только мёртвых собратьев, которые отключились буквально в шаге от “Иерихона”. Всё это лишь подстёгивало мрачные мысли и заставляло Маркуса забираться выше. Он проверял прочность тела и точность вычислительных систем, пытался нащупать пределы своих возможностей, каждый раз раздвигая их границы. Однако чем быстрее он бежал и чем выше прыгал, тем яснее ощущал какую-то пустоту внутри. “От себя не убежишь, Маркус”. Во время очередного забега он взобрался на бывшее жилое здание недалеко от “Иерихона”. Во тьме Маркус нашёл полуразрушенную лестницу и, поднявшись по ней, попал на полуразрушенный этаж. Не так давно здесь было чьё-то убежище — скорее всего, какого-то андроида — но теперь здесь лишь гулял ветер. Обстановка навевала тоску: в углу стояло дряхлое кресло и валялись какие-то осколки зеркала, а у дальней стены расположилось пианино — рабочее, к большому удивлению Маркуса. Пальцы сами потянулись к пыльным клавишам. Звук тяжёлый, скрипучий, будто к инструменту не прикасались много лет. Преступление против искусства, как сказал бы Карл… Маркус фыркнул. Мрачные мысли снова настигли его, но он устал бежать — куда бы он не шёл, везде они догоняли его, каждый раз ударяя сильнее. Так зачем убегать? Может быть, пришло время смириться? Встретиться с этими мыслями и разобраться с ними раз и навсегда? Пальцы снова опустились на клавиши, и Маркус принялся играть любимую песню Карла — ту самую, которую художник любил слушать чуть ли не каждый день. Получалось скверно из-за инструмента, но мысленно Маркус был уже не в той полуразрушенной комнате. Он вернулся домой, в тот самый вечер. “Приглушённый свет в мастерской. Лео, отказывающийся уходить и вцепившийся в чёртовы наброски — денег с них ему хватит на очередную дозу. Толчок, провокация, внутри зреет недовольство. “Маркус, не защищайся. Слышишь? Не защищайся”. Лео становится всё агрессивнее. Он не в себе, он явно не в себе. Почему полиция едет так долго? Карлу плохо. Глухой стук, художник лежит на полу и не шевелится. Он закрывает глаза и больше их не открывает”. Инструмент издал неприятный звук, резанув по ушам. Маркус остановился и убрал руки, словно их облили кипятком. Лучшее событие в его короткой жизни — пробуждение, начало новой жизни — совпало со смертью самого дорогого для него человека. Почему Маркус решил не сопротивляться? Ситуация была несправедливой, он знал это, но всё равно предпочёл подчиниться Карлу — так же, как он делал всегда. Маркус проявил слабость? Неужели Карл погиб из-за того, что Маркус выбрал бездействие? Вопросы заполонили голову, отрывая от реальности и унося куда-то совсем далеко. Маркус представил, что было бы, если бы он всё-таки выбрал сопротивление. “Он не выдерживает и толкает Лео. Ярость заполняет собой реальность. Лео спотыкается и, падая, как дешёвая тряпичная кукла, влетает головой в подъёмник Карла. Звук удара кажется настолько громким, что даже несколько секунд спустя всё ещё отдаётся эхом. Маркус видит кровь, вытекающую на деревянный пол мастерской. Карл кричит, с размаха падает на пол и на дрожащих руках подползает к сыну, дрожащими руками касаясь его лица, но Лео мёртв”. Жизнь Лео в обмен на жизнь Карла? Художник не хотел бы этого — несмотря на разногласия и недовольство, он любил сына. По-своему, но любил. И ни за что бы не простил убийцу своего сына, насколько бы сильно он не был привязан к нему. Но теперь всё это бесполезно и бессмысленно, ведь где-то на кладбище Детройта покоился старый художник. Маркус не мог перестать думать, что в этом есть его вина. И вряд ли он когда-нибудь простит себя за это.