you will dream me

      Все было в точности, как в тот раз: хлопок по ушам, поле, пшеница, ясный солнечный день, два дерева и красная крыша фермы, пока далекой и недостижимой. Пока.       Они вышли из машины. Кавински облокотился об дверцу, на мгновение забыв о цели «поездки», подставляя лицо и тело солнцу. Он и не думал, что так сильно можно по нему заскучать, пока не почувствовал жар лучей. Линч дал ему пять минут, затем уверенно подошел и положил руку на плечо.       — Джозеф, слушай внимательно. Планы изменились, так просто это сделать не получится. Я не рассчитал, что это твое сновидение. Черт. Блять. — Линч на мгновение закрыл глаза. — Мне нужно было учесть это. — Снова пристально посмотрел на Кавински: — Я не смогу самостоятельно проснуться, и ты должен будешь мне помочь.       — Так, парниша, погоди. Помочь — это в каком смысле, блин?       — Где нож, Джозеф? Я же правильно понял, что татуха исчезла не просто так?       Кавински молча вытащил нож и передал Линчу. Тот осмотрел предмет и хмыкнул, увидев надпись «сегодня я приснюсь тебе, Линч».       — Охуенная шутка. Я бы тебе обязательно втащил, если бы ты набил это у себя на животе.       Кавински это больше не казалось забавным. Он обеспокоенно смотрел на Ронана, видя как тот рассматривает нож, проводит пальцами по надписи, по зазубринам лезвия, будто здоровается. Улыбка все еще висела на его лице, но глаза были грустными.       — Что я должен буду сделать? — хрипло сказал Кавински.       — Ты же русский, Кавински, да? Болгарин? Что-то типа того, не суть. Тебе должны были читать в детстве про Кощея. Тут вот схожая ситуация: сон во сне, я во сне, мотылек во мне, Роуэн в мотыльке. Ты умный, догадайся, как мы достанем мотылька. — Линч протянул нож рукояткой вперед.       — Ты сбрендил. Окончательно.       — Увы. Сам не могу. Даже если и разрежу, я не смогу проснуться. С такой раной я погибну здесь. Только ты можешь отправить кого-то прочь из своего сна. Посмотри на это место, Джозеф, тут же пусто: ни птиц, ни живности, даже чертовых кузнечиков нет и мошек. Стерильно. Только ты и твои воспоминания. Здесь будут только те, кому ты позволишь быть. И они не смогут уйти без твоего ведома.       — Сожри свои таблетки!       — Они не помогут. Они просто закинут меня в следующий сон, где я и сдохну.       — Ты проснешься из следующего сна!       — Я не успею.       — Так. Попроси свой лес забрать тебя.       — Я слишком далеко.       — Блин. Ты сказал, что мы все сможем вернуться обратно. Сегодня же.       — А еще я сказал, что планы изменились. — Линч подошел вплотную, снова выхватил нож у Кавински из рук. — Я начну, а ты, пожалуйста, закончи. Только не переборщи, ты должен убить меня, но я не должен здесь умереть. Все будет хорошо, Джозеф. Сложно, но хорошо. Я привык.       Линч рывком всадил нож себе в живот выше пупка, перехватил рукоятку и дернул его еще немного вверх, разрезая кожу и мышцы. Звук, с которым лезвие клацнуло о кость ребра, был тихим, но поистине ужасающим. Кавински никогда ничего хуже не слышал.       Нож упал на траву, Линч привалился к «Мицубиси», опустив голову и смотря на открывающийся порез. Кровь алыми сгустками выталкивалась из раны и заливала джинсы. Кавински подскочил и инстинктивно попытался закрыть порез, но Линч вцепился в его руки, не давая этого сделать. Они оба мягко осели на землю.       Кавински был в аду. В полыхающей пустыне гнева и собственного бессилия. Это поле явно было проклято: здесь он избавлялся от чувств к Ронану, позволяя ветряному дракону жестоко выбивать их из себя; теперь же ему предстояло убить самого Ронана. Чертов сон. Чертова ирония. Чертов Линч!       Кавински сидел рядом, не зная, что делать. Он смотрел на побелевшее лицо Ронана, и думал, смогут ли они увидеться снова, сможет ли Линч благополучно проснуться в своей каморке на фабрике, и насколько быстро Ганси довезет его до больницы.       И тут он заметил, как из живота Линча показалась лапка. Крови на удивление было мало, как будто в первую же минуту она вытекла вся. Кавински видел ровно разрезанную кожу, края которой теперь поднимались вверх, толкаемые мотыльком. Ронан, застонав, пальцами проник под самые ребра, раздвигая рану еще больше.       — Помоги мне, — еле слышно попросил он.       — Линч, я был уверен, что сновидениям кошмары не снятся, но теперь явно будут. Это самое стремное, что я когда-либо видел и делал. — Кавински надавил ладонями по бокам от раны.       — Нет, самое стремное тебя ожидает впереди, — ответил Линч, еле шевеля бескровными губами, — тебе надо будет найти мотылька и поймать его, через пару дней из него появится Роуэн. И запомни, тебе нужен тот, что с двумя точками на крылышках.       — Блин, их еще и несколько?!       — Ну, Роуэн и еще два. Должны же они как-то плодиться тебе на радость.       — Я уже говорил, насколько вы оба отвратительны?       — Ни разу.       Линч запрокинул голову назад, рыча и зажмуриваясь от боли. Удивительно, но появляющиеся мотыльки были абсолютно белыми и чистыми, как будто у Ронана под ребрами был портал в другое измерение. Этот факт немного примирял Кавински с полной невменяемостью происходящего.       Трое тварей благополучно выбрались. Мотылек, тот, что с двумя точками, подозрительно долго смотрел на Линча, сидя у того на руке, — Ронан двинул пальцами, гладя мохнатое тельце — после чего бесшумно расправил крылышки и скрылся в высокой пшенице.       — Мне кажется, она попрощалась, — сказал Кавински, провожая мохнатика взглядом.       — Джозеф… Я больше не могу. Пожалуйста.       — Эти бы слова да при других обстоятельствах… Господи, блять. За что мне все это. — Кавински поднял нож с земли. — Черт, Ронан. Я…       Он навис сверху, расставив колени по обе стороны от него и стараясь не задевать рану. Пропихнув ладонь между землей и затылком Линча, он приподнял его голову, всматриваясь в лицо, пытаясь запомнить его хотя бы таким, — бледным, с заострившимися еще больше скулами, с синими набухшими венами, проступающими на лбу и висках. Из уголка рта вытекала тонкая струйка крови. Ронан открыл глаза.       — Ну же, — сказал он хрипло. Струйка текла уже по подбородку и шее.       — Прости меня, чертов засранец. Прости.       Линч тонко и кроваво улыбался, когда Кавински вонзал нож ему под ребра. Пытаясь добраться до сердца, он сильнее навалился на него, вжимая лезвие, пока рукоятка не застопорила движение. Ронан закрыл глаза, его легкие продолжали хрипло выталкивать воздух, он дернулся и… исчез.       Кавински упал на траву, где только что лежал Линч. Рука его все еще сжимала нож, с лезвия на землю капала кровь, тут же впитываясь. Он разжал пальцы, нож выпал.       В голове шумело. Ранее этот сон был местом, где мысли насильственно покидали его голову, он просыпался пустым и раздавленным. Теперь же Кавински был в ловушке — и его голова взрывалась от пережитых эмоций и выдавала вопрос за вопросом. Мог ли он покинуть этот сон, вернувшись в лес, как это было в тот раз? Не мог. Потому что Роуэн теперь была тут, и ее надо было найти. Потому что тогда мучения Линча были бы напрасны. Возможно, когда Роуэн снова станет собой, они вернутся? Или присутствие Линча в этом путешествии закрыло их тут навсегда? Что будет, если снова съесть зеленую таблетку? Сможет ли Линч проникнуть в его сновидение, если пакетик со снотворным лежал в бардачке «Мицубиси»? Захочет ли он, если бы и смог? Простит? Жив ли?..       Он закрыл глаза. Солнечные лучи почти не палили, значит, день близился к закату. Хорошо. Он любил закаты. Земля приятно холодила его тело и голову, он позволил себе еще немного полежать, затем встал.       Солнце садилось ровно за фермой, тени от двух деревьев удлинялись с каждой минутой.       «Как в детстве», — подумал Кавински.       Он решил снова попробовать поехать на машине, что-то подсказывало ему, что теперь все должно быть нормально. Переночует в доме, если это, конечно, не жестокая иллюзия, а утром примется за поиски своего белого и ужасного чудовища. Как Роуэн будет вылезать из мотылька, он старался не думать в принципе.       Заведя мотор и тронувшись, Кавински напряженно всматривался вдаль, но ферма действительно приближалась, и скоро он въехал в уютный дворик, окруженный разномастными постройками. На одном из деревьев висели качели, деревянная сидушка была потертой и с щербинками по углам.       — Как в детстве, — теперь он сказал это вслух, ему казалось, что если сказать, а не только подумать, то это станет настоящей реальностью, и ферма, и качели не исчезнут, когда он утром откроет глаза.       Он зашел внутрь дома и тихо закрыл за собой дверь.