***
Открыл он глаза с трудом. Солнце шпарило со всей своей полуденной дурью. Он сложил руки козырьком и осмотрелся — да, это то самое место. Поле, неизменная пшеница, ясное, чтоб его, небо и ферма вдали. Он переместился вместе с машиной, и она стояла теперь на том же самом месте, где и другая ее копия, что перенесла сюда их с Кавински из леса. Прямо хоть строй площадку да забором отгораживай. Линч спрыгнул с сидения и подошел к месту своей «гибели», запихнув руки в карманы джинсов. Интересно, что делал Кавински, когда Ронан исчез? Ронану часто снился этот момент впоследствии, на самом деле, множество моментов — Кавински резал его с завидной регулярностью, с разными эмоциями, силой нажатия, в разнообразных локациях. В одном сне он внезапно в школе накидывался на Ронана с дикой злобой и беспощадно вонзал нож раз за разом. В другом — он медленно выходил из-за деревьев Кабесуотера, держа нож за спиной, и также медленно погружал его в живот Ронана, держа того за затылок и насаживая сильнее на лезвие. Глаза его были полны тихой уверенностью. В третьем — Кавински рыдал и умолял забрать нож, Ронан тогда сам резал себя его рукой. В четвертом — они ехали в машине, Кавински, не выпуская руль и не переставая смотреть на дорогу, вдруг ухмылялся, а потом Ронан обнаруживал в своей груди лишь одну торчащую рукоятку. Тот так и не обратил на него своего внимания. В пятом — Ронан лежал где-то в поле, уже окровавленный и обезумевший от боли, Кавински нависал над ним, лицо было обеспокоенным и растерянным. Кажется, он просил прощения, легко поддерживая голову Ронана и продолжая смотреть ему в глаза, погружая лезвие все глубже, пока оно не добралось до самого сердца. Все прочие эпизоды были вспышками, но этот последний имел на редкость для сна яркие краски и эмоции. Ронан знал, что он был правдой, он не помнил только лица Кавински в тот момент, и ему хотелось верить, что подсознание подсовывало правильную картинку. — Ностальгируешь, сукин сын? — голос Кавински раздался совсем близко. Ронан не смог сдержать улыбки. Он обернулся. Кавински расслабленно стоял, как всегда без майки, с цепочкой на шее, с немного отросшими волосами, со всеми своими татуировками, кроме того огромного ножа через все тело. У него во рту была зажата дымящаяся сигарета, зажигалку он все еще держал в руках. — Да, пытаюсь вспомнить, не выдал ли какую-нибудь тайну тебе, будучи при смерти. — То, что ты отмороженный придурок, который из всех машин, стоящих там на поле, выбрал самую упоротую, так это давно уже не тайна, не обольщайся, — весело сказал Кавински, осматривая нечто, которое он когда-то приснил. — Господи, под чем же я был?.. — Как Роуэн? — Как ты пришел? И как собираешься возвращаться? Я уволился с должности твоего личного убийцы, учти. — Я первый спросил. — Давай прокатимся. — Кавински взобрался на вывернутую наружу сиденьями машину и сел за руль. — Слушай, как удобно, оставишь мне этого урода? — Если будешь исправно кормить и вычесывать. — Ронан уселся рядом. Машина вырулила на дорогу, ведущую к ферме. Он снова прикрыл глаза от солнца. — Это место совершенно невыносимо. У тебя тут есть облака? — Ни за что на свете. И не смей притаскивать эту гадость! От них мне грустно. — Ну хоть одно. С дождиком. Будешь хранить его где-нибудь в сарае, специально для меня. Кавински взглянул на него. Сигарета дотлела до фильтра, и он отбросил ее. — Серьезно, Линч. Как ты вернешься? — Не ссы. У меня есть запас. Помнишь те таблетки, что я хотел использовать прежде, чем ты достал свои? Они ведут в другие сны, я просто выскочу через соседний, уже не твой, и оттуда проснусь. — Это безопасно? — Как сама жизнь. Они въехали во дворик, зажатый между постройками, вторая белая «Мицубиси» была припаркована впритык к дому. Два высоких дерева шелестели кронами, и звук листвы на ветру казался единственным, чем разбавлялась абсолютная тишина. Ронан соскочил с машины и обошел дворик кругом. Ему вспомнились Амбары — такая же затерянность среди полей, такой же интимный уют маленькой фермы, такая же тишина места, где давно никто не жил. Он взглянул на продолжающего сидеть за рулем Кавински — тот задрал голову вверх и смотрел на верхушки деревьев — и подумал, какой же невероятный контраст этот Кавински составлял мудаку из Агленби. Он совсем не знал его. Не позволив сожалениям снова переступить порог его мыслей, он сказал: — Можно я зайду в дом? Я сейчас буквально подохну от жары, не уверен, что ты хочешь таскать мое тело. — Ты прав, именно таскать — не хочу. — Ужасно, Джозеф. Ты разучился флиртовать, раньше получалось куда эффектнее, — Ронан засмеялся и, не дождавшись ответа, зашел на крыльцо, наконец-то погружаясь в спасительную тень. Он открыл дверь и зашел внутрь дома. Тишина стала будто материальнее. Тишина и полумрак. Свет через окна проникал очень слабо, будто на улице уже давно настала ночь. Перед глазами, еще не перестроившимися с яркого света, плавали разноцветные пятна. Ронан оперся рукой о стену, чтобы не быть совсем дезориентированным, проморгался. Теперь, немного привыкнув, он понял, что это были за пятна, — весь потолок был усеян разноцветной сияющей крошкой, которая рассеивалась по пространству дома световыми сгустками. Как и воздух. Атмосфера походила на его лес, видимо, это было для Роуэн. За спиной тихо закрылась дверь. Ронан, все еще опираясь боком о стену, почувствовал, как на нее по обе стороны от его головы легли ладони Кавински, отсекающие ему пути вперед и назад. — А сейчас что же? — тихо произнес тот. — А сейчас ты прижимаешь меня к стене, это не флирт, а что-то другое. — Ронан старался смотреть не на его губы, а только в глаза. — Ты прав. Что-то другое. И оно явно работает. Кавински наклонился к его лицу, положив руку ему на шею сзади и разворачивая к себе. Языком он провел по губам, потом резко толкнулся им внутрь. Ронан ответил сразу же. Жадно целуясь, они вспомнили всю свою любовь к агрессивной страсти. Опять их встреча приобретала оттенок спонтанного безумия. Ронан шел сюда, не думая о близости, и вот снова язык Кавински у него во рту, а в голове праздничный фейерверк. Ронан обхватил Кавински за бока и притянул ближе к себе. Тот с энтузиазмом вжался ширинкой в пах Ронана, вызвав тихий стон. Ладони шарили по телам. Кавински задрал майку Ронана до груди, проводя пальцами по разгоряченной солнцем коже, перескочил на задницу и залез рукой под джинсы, вжимая того в стену еще сильнее. Тишина, стоящая в доме, разрывалась непроизвольными стонами, они поглощались сгустками воздуха, проплывающими мимо, и снова возникали в других концах помещения, когда воздушная вата врезалась в стены и распадалась. Поцелуи не прерывались, но сделались менее агрессивными. Ладони все так же шарили по телам и затылками. Они оба перестали кусаться и жадничать, вместо этого посасывая и нежно облизывая чужие губы. — Если вы там опять со спущенными штанами, убью обоих. Кавински, ты мне, кажется, обещал, — грозный голос Роуэн раздался прямо за дверью. Затем она резко вошла. — Я так и знала, ни на минуту одних оставить нельзя. Ронан, ты специально приперся черти откуда, чтобы пообжиматься? Кавински поспешно отстранился. Линчу отстраняться было некуда, поэтому он так и остался стоять, вжатым в стену. — Детка, не зови меня по фамилии, я от этого сильно нервничаю, — промямлил Кавински, потирая затылок. Пока он пытался разрядить атмосферу, Ронан во все глаза смотрел на своего двойника. Темнота поглощала черты лица, так что он взял Роуэн за руку и вытащил на солнечный свет. Он с интересом смотрел на свое собственное лицо, сглаженное девичьей природой, и в принципе не такое резкое, как у него. Возможно, если бы он постоянно не хмурился, не дрался, не пил, и если бы кошмарные сны не оставляли царапины на его теле и сердце, он бы выглядел так же. Как будто доволен жизнью и обществом. Его поразили ее волосы — длинные и белоснежные, они ручьем перетекали на плечи и спину. Странно, ему казалось, что Кавински упоминал про некий «подводный» эффект, но теперь его не было. Ронан вытянул руку и коснулся волос, завороженный их сиянием на солнце, такие мягкие и шелковистые. Он убрал прядь ей за ухо и погладил по щеке. — Оказалось, что вылезать из мотылька не так-то просто и имеет свои последствия, — ответила Роуэн на незаданный вопрос. Роуэн, казалось, нисколько не была удивлена его беспардонным поведением. Она так же смотрела на своего создателя, которого она всегда видела лишь мельком, прежде чем незаметно вселиться в его тело, — завороженно, с любовью и нежностью, рассматривая его нахмуренные брови и злые глаза, ярость взгляда которых она никогда не знала, его тонкий рот — сейчас он был немного раскрыт от удивления. Она так же подняла руку и огладила его бритую голову и лоб, убрала подушечкой большого пальца складку между бровями. — Так, вы, двое, знаете что! Блин, их же теперь двое… — Кавински шумно сглотнул. — Мне нужно покурить. Он протиснулся мимо парочки, достал сигареты и сел на ступеньки крыльца, закуривая. Спустя время, не выдержав, он снова глянул на них. Роуэн и Ронан, казалось, стояли еще ближе друг к другу. Она задрала майку на нем и теперь рассматривала длинный, тонкий и белый шрам, начинающийся выше пупка и заходящий под ребра. — Провел в больнице неделю. Самое тяжелое время в моей жизни. Потому что все эти придурки безвылазно сидели у моей постели и бубнили, — ответил уже Ронан на снова незаданный вопрос. — Детка, если ты будешь наглаживать каждый его шрам, нам тут жизни не хватит. Посмотри на его руки! Приснить себе пистолет и палить в тварей — что может быть проще? — Кавински перевел взгляд на Ронана. — Бестолочь. Ничему тебя жизнь не учит. Но его, кажется, не слушали вовсе. Роуэн, без каких-либо слов, просто и нежно обняла Ронана, шепча ему что-то на латыни. Тот немного поколебался, подобная близость всегда давалась ему с некоторым трудом, а потом обнял в ответ, крепко прижимая и утыкаясь ей в шею. Это было как смотреться в зеркало, только без ненависти к себе. Он любил все свои создания, ну, те, что не пытались его убить, конечно, но именно Роуэн доказала ему, что внутри он не так мерзок, как думал сам про себя. Его бессознательное, тайное, скрытое даже от самого себя, его душевные волнения и страхи удивительным образом сочетались в ней, делая понимание и сочувствие основными чертами характера. Ронан не подозревал, что в нем столько всего положительного. Он мог бы стать таким же, он имел на это все шансы. Роуэн гладила его по затылку, продолжая нашептывать. — Еще немного, и я тоже полезу обниматься, учтите. И ничем пристойным это не закончится. — Кавински докурил и встал со ступенек. Роуэн и Ронан расцепились. Спокойная она и задумчивый он. — Мне пора. — Ронан сошел с крыльца. — Не провожайте. Он поочередно смотрел на Роуэн и Кавински, не зная, как попрощаться, никогда не знал. Он запоминал их: своего бывшего недруга, так и не ставшего при жизни другом; своего двойника, которого он так и не узнает и больше не увидит. Но они были вместе, его отвергнутые и случайные, они спасли друг друга, и тысяча благодарностей кружились у него в голове. Ронан молча развернулся и покинул их. Дойдя до места, где его швырнуло в сон, он обернулся, и, сложив ладони козырьком, кинул последний взгляд на домик с красной крышей и два дерева. Вытащив зеленую таблетку, он запихнул ее в рот и проглотил. Последнее, что увидело это место перед тем, как Ронан исчез, — это два оттопыренных средних пальца, которые он показывал немилосердно палящему солнцу.***
Очнувшись на холодной траве в окружении чуть менее сотни белых машин, Ронан как обычно парил над собой. Осматривая сверху свое скрючившееся тело, покрытое утренней росой, он сожалел о двух вещах: не предусмотрел, что машину-уродца он оставит Кавински, и теперь, кажется, у него была отморожена задница; что так ничего и не сказал им на прощание. Пальцы Ронана сжимали прозрачный пакетик с зелеными таблетками, на каждой из которых была выцарапана надпись «солнечный удар». Он мысленно ухмыльнулся. Ладно, он скажет им в другой раз. Заодно выяснит, насколько сильно разозлится Джозеф, если он притащит ему грозовое облачко.