Пародия

На стене горели красным цифры электронных часов: 21.00. Это означало, что ждать осталось три часа. День был чрезвычайно неудачным. Всё из рук валилось и ничего не получалось. Не получилось даже сходить пообедать, пришлось заказывать еду на дом. «Целый день нервничаю. Если разобраться, зачем? Ну, не придет. Это удар по моему самолюбию? Вряд ли. Всю жизнь я был счастлив в любви. Одна неудача не делает погоды.Тем более любовь какая-то… внезапная. Я довольно жестко обошёлся с ним на концерте. Но Кян кун сам виноват! Я не люблю пародий на свои песни. Они слишком тяжело мне даются…» Ловин сидел перед компьютером и зачем-то смотрел на светящее табло часов на стене. Особой надобности в часах не наблюдалось.Так, традиция. Тем не менее, во всех комнатах и даже в туалете висели часы. «Когда мне было шесть лет, то на улице, вечерами, я всегда играл в одну и ту же игру и мне она очень нравилась: если посмотреть на фонарь и прищурить глаза, то получается звездочка. А если прищурить глаза на много фонарей, получается звездное небо. А если прищурить глаза на эти красные цифры, получатся просто красные палки…» От нечего делать Ловин просмотрел два новостных сайта. На Ближнем Востоке как всегда творилась какая-то хрень… «Наверно, нужно принять снотворное. Хорошая идея. Вот через три часа и приму… И ещё через час оно подействует. Так что у Кяна куна есть ещё фора, он может прийти до часу ночи. О чем я вообще думал, когда договорился ждать его целый день? Я был уверен, что он не придет. Вот он и не пришёл… во всяком случае, пока. Может надо было взять у него визитку? Там, наверняка, есть номер его мобильника… И что мне делать с этим номером?.. Позвонить ему и спросить: «Извините за поздний звонок, вы собираетесь ко мне прийти или нет? А то я не люблю неопределённости!..» А вообще забавно, что я его пригласил именно сюда…» Квартира когда-то принадлежала ему и Эмме и жили они именно здесь. Разумеется, у обоих было ещё и по дому и они там время от времени появлялись. Ловин, например, устраивал там вечеринки. Эмма купил неудачный дом, только из-за того, что там был пруд с золотыми карпами. Такой пруд он всегда мечтал иметь в детстве. Но кроме пруда, в доме, по мнению Эммы, не было ничего хорошего, он не любил его, говорил, что когда он там спит, его мучают кошмары. «Очень жаль, что мы не сохранили отношений. А ведь как когда-то всё хорошо начиналось…» Честно говоря, начиналось всё как раз таки паршиво. В тот день, когда он увидел Эмму в первый раз, он разругался с ребятами из своей первой группы. Они выступали на фестивале метал музыки. Выступили неплохо, потом так же неплохо посидели с ребятами из «Tabbasa»и «THE SALAMANDER», потом, как это обычно бывает, принялись обсуждать группы, играющие метал, и пришли к выводу, что круче «Loudness»* ничего не бывает. Наверно, Ловин, был уже хорош, потому что заявил, что, с его точки зрения, Дэвид Боуи куда круче. — Эро кун, объясни своему басисту, что Боуи никогда не играл хэви метал, — тощий Таками (басист «THE SALAMANDER») с издёвкой смотрел на Ловина. Они как-то сразу не полюбили друга и Таками не упускал случая сказать Ловину какую-нибудь гадость, а Ловин платил ему той же монетой, пародируя его манеру растягивать слова. Однако на этот раз Ловин сдержался. Нельзя же портить людям настроение из-за одного придурка! — Я имею в виду вообще, в принципе, — миролюбиво сказал он. — Вообще, в принципе, — ехидно заметил Таками, — имеются в виду только японские группы. — В таком случае, круче всех Кэндзи Савада.* « Я точно был не в себе…» Боуи был непререкаемый авторитет, а за Кэндзи Саваду его немедленно кинулись клевать. — Кэндзи Савада? Да он давно уже не тот! — В «The Tigers», * он был ещё ничего, его ещё можно было слушать, а теперь он стал слащавой попсой! — У меня зубы ломит, когда я его слушаю. — Он совсем испохабился, дошел до ручки и скатился! Слушать это было до крайности неприятно, но Ловин нашёл в себе силы пошутить. — Похоже, мы сейчас подерёмся! Это прекрасно! Хорошая драка очень укрепляет дружеские связи! Но потом, когда разговор перешёл на другое, он незаметно ушёл к барной стойке, сел в самом углу, взял крепкое «Сантори» и погрузился в тяжелые раздумья о том, что из группы, скорее всего, придётся уходить. Ловин уже полгода осознавал, как ему сильно осточертел хэви металл. Да, ребята— его друзья и что теперь, всю жизнь заниматься тем, что противно? Вот только куда уходить было совсем непонятно. Тут Ловин почувствовал толчок в спину, да такой, что чудом не уронил свой бокал с пивом. Рядом протиснулся к стойке какой-то парень. Ловин не особенно дружелюбно посмотрел на него. — Какого черта? — начал он. — Прости, пожалуйста! Надеюсь, ничего не случилось? — Ничего, —буркнул Ловин и отвернулся, давая понять, что инцидент исчерпан. И тут парень, видимо, более внимательно посмотрел на Ловина. — Эй, я тебя знаю! Тебя зовут Робин кун? Ты ведь из «URGH POLICE»? Ловин повернулся. «Да. Меня тогда звали Робином.» — Меня зовут Хиссей, — представился парень с таким видом, как будто его здесь должен знать каждый. Ловин окинул его взглядом: черная кожаная косуха, черные кожаные штаны, черные вьющиеся волосы. Примерно так здесь выглядел каждый второй. — Очень приятно познакомиться…—мрачно ответил Ловин. Угрюмый тон на собеседника не подействовал, он жаждал пообщаться. Ловин тяжело вздохнул и решил избавится от нового знакомого самым приятным способом. — Выпьем за знакомство, — предложил он, — я угощаю. Крепкое «Сантори» было вполне серьёзным напитком, тем более, что тем, кто сидел у стойки, закуска не полагалась. Ловин налил собеседнику полный бокал. — Кампай! Оба сделали по внушительному глотку. — Я хотел тебе сказать, что ты круто играешь на басу. — Спасибо, я люблю комплименты, — Ловин налил Хиссею ещё один большой бокал.— Кампай! Собеседник (а точнее сказать, собутыльник) выпил, но вопреки ожиданиям, не опьянел. Но Ловин не терял надежды, что такими темпами через полчаса случайный знакомый надерётся, он вызовет ему такси, отправит домой и таким образом знакомство будет законченно. Он снова налил Хиссею полный бокал. — За успех твоей группы… Кампай! К удивлению Ловина, выпивка на Хиссея почти не действовала. — Можем возьмем ещё что-нибудь покрепче? — Напрасно стараешься! — вдруг сказал Хиссей.— Напоить меня не так-то просто. Какого черта ты мне всё время подливаешь, а сам не пьёшь? — Люблю, когда вокруг меня люди веселятся. — А что сам не веселишься? — А с чего? Хиссей пожал плечами. — У вас был отличный лайв. — Согласен. Но у меня вчера была бессонница, я стал размышлять о смысле жизни и пришёл к выводу, что я не хочу играть хэви металл. Мне нравиться глэм в стиле Дэвида Боуи. Хиссей засмеялся. — Однако ты нашел подходящее место искать единомышленников! — А я их не ищу. Я просто тебе ответил. Кампай! Теперь Ловину уже стало интересно, после какого бокала упьётся его случайный знакомый. Но ему не суждено было это узнать. — Эй, Хисси тян! — с ближайшего столика окликнули собеседника, — Куда ты пропал? Ловин невольно посмотрел на людей за столиком. Их было двое: парень тоже весь в коже, по виду типичный металист и рядом с ним… Кэндзи «Джули» Савада! Ловин помотал головой, но Кэндзи Савада не исчез. Не исчез он и после того, как Ловин довольно-таки сильно себя ущипнул. Тут парень в черной куртке что-то сказал Саваде и тот улыбнулся в ответ, показав неровные зубы. У Ловина отлегло от сердца. Незнакомец никак не мог был Джули. Над идеальными зубами Кэндзи Савады потрудились лучшие дантисты Японии. Да и выглядел незнакомец слишком юно. Ловин попытался подсчитать сколько же сейчас лет Джули, применил вместо вычитания сложение, потом окончательно запутался и понял, что пора уходить домой, пока он ещё что-то соображает. Приятным бонусом было избавление от общества Хиссея. Как же эта мысль раньше не пришла в его голову? — Счастливо оставаться, — сказал он. — Я ухожу. Раньше я думал, что могу перепить кого угодно, но ты оказался крепким орешком. Хиссей был явно польщен. — Держи, — протянул он Ловину свою визитку.— Мне тоже нравится Боуи. Мы можем это обсудить. — Непременно! — ответил Ловин с иронией.— В следующий раз, когда встретимся. Он тоже отдал свою визитку Хиссею и посоветовал положить её в внутренний карман куртки. — Иначе потеряешь, — пояснил он. Это был контрольный выстрел. Никто и никогда не заглядывает во внутренние карманы курток. Там визитка могла спокойно пролежать и год, и два, пока куртку не отдадут в чистку. А во время чистки визитка автоматически превратится в кашу. Сам Ловин делал иначе. У него был специальный альбом, где хранились визитки, которые он брал из вежливости. Он никогда в него не заглядывал. Визитка Хиссея немедленно очутилась в этом альбоме. Но Хиссей оказался настойчивей, чем можно было предположить. Он ждал ровно четыре дня, а в пятницу позвонил, предложил встретится и выпить.Отказаться было неловко. Ловин проклинал собственную вежливость, но пришёл. — Теперь угощаю я. Что будешь пить? Ловин просмотрел карту спиртного и в отместку выбрал самое дорогое пиво из всех имеющихся. — Пойдет? — спросил он. — Нет проблем, — солнечно улыбнулся Хиссей и стало ясно, что у него проблем действительно нет. А вот у Ловина они были. Он не любил сорт пива, который заказал, а поскольку Хиссей не поскупился, уныло представлял себе как весь вечер будет себя накачивать пафосной бурдой. Тем временем официант принес выпивку и разлил её по пивным бокалам. — Поговорим о Боуи? — предложил Хиссей. — А что бы ты хотел узнать? — Для начала, кто будет вокалистом. Ловин хмыкнул. Он не ожидал, что Хиссей так быстро поймет в чем дело. — Я. А ещё я буду сочинять музыку и тексты. — Однако у тебя амбиции! Ловин пожал плечами. — Я понимаю, разговор о Боуи закончился? — Ну почему же? Я не прочь попробовать поработать с тобой. — Допустим, — сказал Ловин без энтузиазма. — У тебя есть на примете знакомый ударник? — Так ты же его видел. Анни, парень в черной куртке с длинными прямыми волосами. — А второй? — спросил Ловин. Он хотел сказать, «похожий на Кэндзи Саваду», но сравнение застряло у него в горле. — Эмма, его брат. Он гитарист. Ловин недоверчиво посмотрел на Хиссея. — Они готовы поменять метал на глэм? Хиссей весело засмеялся. — А я им сказал, что дело стоящее. 21.30. Ловин зашел на свою страницу в Инстаграме. В основном он постил там актуальные фотографии. Но иногда, под настроение, выкладывал древности. Он быстро нашёл самую первую фотографию новоиспеченной группы «TheYellow Monkey»* и стал её внимательно рассматривать. «Такое впечатление, что нам очень страшно… Ещё бы! Мы сильно рисковали. Для нас хэви метал был уже накатанной дорогой. Мы хорошо знали, что от нас ожидала и хотела получить публика. И вдруг мы полностью поменяли всё, что было нарабатывалось годами. Я даже сменил имя. А публика — капризная дама.Я знал случай, когда у гитариста были великолепные волосы по пояс. Фанаты его просто обожали. Считали секс символом группы. И вдруг он решил коротко подстричься. Ему немедленно разлюбили. Хотя хуже играть он не стал.» Ловин усмехнулся. Испуганные мальчики были не столь уж испуганные, как могло показаться с первого взгляда. «И всё равно мы делали то, что считали нужным и так, как считали нужным! Вот так мы и жили как хотели!» А ещё Ловин влюбился в Эмму.Просто в какой-то момент он понял, что хочет иметь Эмму не только как коллегу на сцене и объект фансервиса, но и партнером в жизни. « Я сходил по нему с ума! Мне доставляло удовольствие просто сидеть или стоять рядом с ним. Но мне было этого мало. Хорошо, что мы делали упор на живые выступления. Во время фансервиса я мог прикасаться к нему. Мне говорили: « Как у тебя жизненно получается!» Жизненно!.. Спасибо тому, кто придумал фансервис. Без фансервиса я бы точно рехнулся! Когда мы поехали в наш первый тур, я предложил взять на нас четверых два люкса. Чтобы не скучно было жить одному. Ребята поддержали и мы тут же разделились: я и Эмма, Хиссей и Анни. Кроме того, я попросил менеджера заказать нам гостиницы в японском стиле. Отговорился тем, что на высоких иностранных кроватях неудобно спать. Менеджер согласно покивал головой и всё было устроено. Я был доволен. В нашем номере были футоны*, которые можно было тесно придвинуть друг к другу. Больше я не собирался ждать ни дня. Точнее, ни ночи. Когда мы приехали, Хиссей, Эмма и Анни позвали меня выпить в честь начала тура, но я притворился очень усталым. Я решил выспаться, чтобы ночью быть на высоте. Было же ясно, у кого будет инициатива!» Конечно, Эмма просто так не согласится и наверняка его придется уговаривать. У Ловина по этой части был богатый опыт. «Допустим, Эмма скажет, что он геторосексуал. Тогда ему надо возразить, что я тоже геторосексуал. Но просто хочется попробовать что-то новое и необычное. Если Эмме это необычное не понравится, можно будет в любой момент остановиться.» Последнее предложение было беспардонным враньём, но сказать его стоило. «Лучше всего на людей действуют наиболее тупые аргументы. Удивительно, но это так. Из сил выбиваешь, умные слова подбираешь, а сказал какую-нибудь глупость и с тобой сразу же соглашаются!» Ловин повернулся на бок и обнял подушку. «Было бы здорово, если бы Эмма сам первый начал ко мне приставать, — думал он уже в полудрёме. — Что было бы лучше: послушать, что он скажет…чисто из любопытства… или сразу согласиться? Пожалуй… лучше сразу согласиться… а то ещё передумает… И мне самому ничего говорить не надо…» На этой приятной мысли Ловин уснул. « Когда я проснулся, я увидел, что Эмма сидит в кресле у зеркала в белом пушистом халате и при неярком свете ночника втирает рисовое масло в волосы. Он на полном серьёзе верил, что это укрепляет корни волос. Он увидел, что я проснулся и сделал успокаивающий жест, мол, ещё ночь, спи дальше. Я подошёл к нему, отобрал у него масло и поставил на столик. Потом опустился на колени, взял в руки его пальцы ног и стал покрывать их поцелуями. Я думал, что если я получу за наглость, то, по крайней мере, не какую-нибудь хилую пощечину, а сразу ногой в лицо. Но Эмма не двигался. И ничего не говорил. Только смотрел на то, что я делал. А я целовал его ноги и чувствовал себя счастливым. Понемногу от пальцев я стал подниматься наверх.Я покрыл поцелуями всю внутреннею поверхность его бедер. Внезапно я услышал вскрик «Аа!» и увидел запрокинутую голову Эммы. Он тяжело дышал. — Прошу тебя, Эмма, ноги шире, — умоляюще прошептал я. — Не сжимай ноги… Я у него был первым и он всё, что я с ним делал, воспринимал как должное. Он делал всё, что я просил. Ни в чём не отказывал мне… Только никогда не говорил мне, что меня любит. Мне не хотелось спрашивать его об этом. Мне казалось, что спрашивать об этом всё равно, что самому себе дарить себе подарки на день рождения. Мы жили вместе уже три года, когда он объяснился мне в любви. И то помог случай.» Лейб, на котором записывались «The Yellow Monkey», организовал концерт на день рождения Боуи «David Bowie Show». Там участвовало несколько групп и в том числе «Der Zibet». «Я впервые столкнулся с ними и был очень впечатлён, в особенности внешностью и талантом их вокалиста Иссея. В конце мы вдвоём спели «Ziggy Stardust.» Когда я пел с ним, наши губы практически соприкасались. А после песни я напоказ томно потянулся губами к его шее. Он был не против переспать со мной и очень прозрачно мне об этом намекал. У меня была репутация распутника и ему, видимо, хотелось проверить, насколько слухи соответствуют действительности. У него репутация была тоже ещё та, и если бы не было Эммы, я бы с удовольствием согласился. Но у меня был Эмма и это совсем меняло дело.» После концерта ещё было афтепарти, а такие вещи рано не заканчиваются, так что дома Ловин и Эмма были где-то около двух ночи. Ловин отправил Эмму в ванную, а сам приготовил жасминовый чай. Эмма сегодня весь вечер был каким-то взвинченным, а жасминовый чай на ночь хорошо успокаивает. Обычно они пили чай в гостиной. — Чай подан! — сказал Ловин закрытой двери ванной. Он пошел в спальню опустить жалюзи, а потом вернулся в гостиную. Эмма сгорбившись сидел за столом в своём длинном темно-синем купальном халате и задумчиво смотрел в чашку. Сразу было видно, что чая он не пил. — Ты почему не пьёшь чай? Он остынет. Эмма грустно и серьёзно посмотрел на Ловина и тихо сказал: — Он очень красив. «Я сразу понял, откуда дует ветер и очень ловко перевел стрелки с одного на другое.» — Да. Он восхитителен. Огромные черные глаза, великолепные волосы и губы, созданные для поцелуев и такая тонкая талия, что кажется её можно охватить пальцами одной руки. По сравнению с ним я, конечно, недостаточно хорош собой. Ты решил объясниться ему в любви и перед этим поставить в известность меня? Это так мило! — Я… — Но видишь ли, я ревнив и едва ли смогу вынести зрелище вашего счастья! «Я ему не давал сказать ни слова и ставил ситуацию с ног на голову. Мне совершенно не хотелось выяснять отношения на сон грядущий.» — Он смотрел на тебя с такой нежностью! — А ты бы хотел быть на моём месте? — Нет, я… — Гораздо лучше сразу в его постели, правда? — Неправда! Я люблю тебя! — вырвалось у него. — Что? Ловин был потрясён. Он не верил своим ушам. — Погоди, — ошеломлённо произнёс он, — я сяду. Ещё раз: что ты сказал? — Я люблю тебя! — С ума сойти! Я думал, никогда этого не услышу! Эмма стал пунцовым. — Разве было так трудно догадаться? — Догадаться-то было можно, но куда приятнее услышать! Ловин встал, подошёл к Эмме, обнял его двумя руками и зарылся носом в его волосы. — Ты ревнуешь? Брось! Ты считаешь, что я смогу полюбить человека, у которого представление о глэм роке расходится с моим? Ловин не мог видеть лица Эммы, но мог поклясться, что он улыбается. — И самое главное — он не смеялся, когда я шутил! Как вообще с ним можно иметь дело? Казалось, объяснение в любви ещё больше сплотило влюбленных. Эмма даже перестал стеснятся на сцене. Он знал, что вне сцены его ожидала будет ожидать награда… «Меня его заигрывания со мной на сцене ужасно заводили.» Всё было хорошо, пока в один прекрасный день Ловин пришёл домой в приподнятом настроении. — Я хочу сделать что-то, совсем отличающееся от того, что мы делаем в «The Yellow Monkey», — объявил он, — что-то во всех отношениях другое, понимаешь? Эмма кивнул головой. Разумеется, он понимал. Это означало, что Ловин будет работать с другим гитаристом. — И возьмёшь себе другое имя? — спросил он. — Да, возьму. Как ты узнал? — удивился Ловин. — Я догадался…—безрадостно ответил Эмма. Агония отношений длилась ровно год, после того, как «The Yellow Monkey»объявила о своём распаде. «Как сейчас помню, было четвертое апреля. Я, конечно, не суеверен, но две четвёрки в один день! * Непременно должна была произойти какая-нибудь гадость. И она произошла.» Эмма вошёл в комнату, когда Ловин быстро печатал что-то на клавиатуре. — Я хочу с тобой поговорить, — сказал Эмма. Ловин посмотрел на Эмму, но было очевидно, что он думал о своём. Он ещё раз просмотрел на текст, подумал и удалил всё, кроме заголовка. — Такое хорошее название «В поисках утраченной любви», а песня не получается, — в сердцах произнёс Ловин. — Уже второй день бьюсь! Я хочу закончить тексты всех песен прежде, чем уеду в Америку. Эмма нахмурился. — Ты уедешь в Америку? Ты ничего мне об этом не сказал! — Правда? Наверное, забыл. С этим альбомом голова кругом идет. — Я хочу с тобой поговорить, — ещё раз повторил Эмма. — О чём, разве ты что не видишь, что я занят? — Вот именно о том и хочу поговорить. — Хорошо, — проговорил Ловин с раздражением и повернулся на вертящимся кресле.— Нельзя ли покороче? — Можно. Я считаю, что нам нужно расстаться. — Я-то думал, не дай бог, что-то случилось. И Ловин отвернулся назад, к монитору. — Пожалуйста, обрати на меня внимание, — попросил Эмма. Ловин снова повернулся. — Ну что опять такое? — Я говорю это совершенно серьёзно. Ловин вздохнул и выключил компьютер. — Хорошо, сделаю перерыв. Мы выпьем чаю и ты изложишь мне все свои претензии. Ловин пошёл в кухню и достал большую золотистую коробку c дорогим китайским чаем. Он заварил чай в чайнике, дал ему настояться и унёс его в гостиную, Потом сходил на кухню ещё раз, взял с полки тарелочку и положил на него любимое печенье Эммы, Он расставил чашки на столе, поставил между ними тарелочку, налил чаю себе и Эмме, и только после этого произнёс: — Я тебя очень внимательно слушаю. — Когда мы заканчивал работу на синглом или альбомом, мы обычно ездили на горячие источники, — начал Эмма. — Да, ездили. А в этот раз поехали на три дня, зато в «Юниверсал Студиос» в Осаке. Чем ты недоволен? «Парк Юрского периода», который находился в парке развлечений « Юниверсал Студиос» был давней мечтой Эммы.Там было два аттракциона, на которые он очень хотел попасть — полет на «Летающем динозавре»* вниз головой, с резкими поворотами и зигзагами, и падение вниз на лодке по огромной водяной горе. — Мне кажется, мы там неплохо повеселились! По крайней мере, на «Летающем динозавре» ты орал так, что закладывало уши! Мы так на нём укатались, что я еле дошёл до гостиницы! — Да, пока были мы были в парке, всё было прекрасно. Как только мы приходили в гостиницу, я переставал тебя интересовать. — Понимаю! Ты рассчитывал на секс, а его не было? Ну, извини! Тут либо секс, либо парк развлечений! — Дело не в сексе, — тихо сказал Эмма.—Всё оставшееся время ты думал о другом. Если я тебе что-то говорил, ты морщился — я тебе мешал. Когда мы вернулись, я решил поставить эксперимент. Мне стало интересно, сколько ты сможешь со мной вообще не разговаривать. Я это выяснил. Два дня. На третий день, когда я только открыл рот, ты сказал: «Тебе обязательно нужно у меня что-нибудь спросить? Ты делаешь это каждый раз, когда ты меня видишь!» Больше я тебя ни о чём не спрашивал. Тебя это вполне устраивало. Мы сидим в разных комнатах, каждый у своего компьютера. Ложимся спать в одну постель, но в разное время. Иногда я заглядываю к тебе и тогда ты хмуришься. Даже просто стоя за спиной, я тебе мешаю. Ловин слушал, не перебивая. Но на этом месте он разозлился. — Я работаю. Я должен выполнять контракт. И если объявлено, что сингл появится в магазинах десятого апреля, значит он должен появится в магазинах именно десятого апреля и не на день позже. Удивительно, что я должен рассказывать об этом тебе. Ты не хуже меня знаешь всю эту кухню. Послушай, Эмма! Ты классный гитарист. Один из лучших в Японии! Почему ты не можешь присоединится к какой-нибудь группе? Ты сидишь дома и обвиняешь меня в том, что я работаю.Тебе не кажется, что ты напрасно теряешь время? — Я начинаю сольный проект, — сказал Эмма и в его тоне не чувствовалось ни малейшей радости.— Со следующего месяца. У Ловина загорелись глаза. — Какая великолепная новость! Рассказывай! — А что рассказывать? У меня теперь тоже будут репетиции, синглы, альбомы и туры. И они вряд ли совпадут с твоими. Сколько раз в год мы будем видеться?.. Эмма тяжело вздохнул. — Зачем держаться за прошлое? Я не хочу стоять у тебя на дороге. — Значит, мы должны расстаться? — Да. Ловин встал и подошёл к Эмме сзади. — А так? « Эмме очень нравилось, когда я гладил и целовал его волосы — он буквально замирал под моими руками. Я знал это и бессовестно этим пользовался.» — Пре…крати… — Почему? На этот вопрос Эмма не смог ответить.Ему было не до разговоров. — А если вот так? Ловин расстегнул рубашку Эммы. Его пальцы нашли соски Эммы и стали их теребить: сперва гладить нежно и ласково, почти невесомо, потом убыстрять и убыстрять темп и под конец сильно, до боли, игнорируя стоны, выкручивать. «Ещё один нечестный прием. Но я не собирался раскаиваться.» — Отпусти… — не открывая глаз, попросил Эмма. — С какой стати?.. «Закончилось это вполне предсказуемо. Мы лежали вместе, его голова на моём плече.» — Я тебя убедил? — Да… Но… — Что такое? — Дадим друг другу перерыв, — умоляюще сказал Эмма. —Тем более ты уезжаешь в Америку Ловин второй рукой обнял Эмму. — Я не хочу никаких перерывов. Мне будет плохо без тебя. — Скорее уж мне будет плохо. За тебя я нисколько не боюсь. «Вот так и случилось, что Эмма переехал в свой дом.» Первое время, когда они расстались, Ловина мучили фантомные боли. Слишком многое их связывало. Слишком часто Ловин автоматически думал: «Надо позвонить Эмме » и сразу задавал себе вопрос: «А зачем теперь ему звонить?..» Настроение было паршивое. Он вздохнул с облегчением, когда через месяц уехал в Америку. По приезду в Америку Ловин решил развеяться и забыть о мрачных мыслях. Американская жёлтая пресса не интересовалась каким-то неизвестным японским рокером, поэтому он флиртовал направо и налево. Наиболее долго продолжался его роман с начинающей моделью Мэри Энн. Ловин ей нравился и она пыталась уговорить его переехать в Америку. — Зачем ты прозябаешь в своей Японии? — Я там живу… — Ты там знаменит? Ловин вспомнил битком набитый «Токио Доум». — Пожалуй, да, — ответил он. — Тогда наверняка ты сможешь быть знаменитым и в Америке! Это легко сделать, если взяться за это с умом. « Я, признаться, обалдел». — И как же за это взяться? — А у тебя точно хорошая музыка? — Хорошая, — заверил её Ловин. — Ты металист? — Я начинал как металист. — Неважно. Ты знакомишься с «Kiss». Общие интересы у вас уже есть! — Но как я это сделаю? — Ты же вертишься в этих кругах? — Что значит «верчусь»? А если у меня не получится с ними познакомится? — Ерунда! Все с ними знакомятся и ты познакомишься! Они устроят тебе совместные гастроли, тебе и твоей группе. — Но у меня нет группы, у меня соло! — Какая разница, кто об этом знает, скажи, что вы группа! Ловин не стал спорить. — Ясно, а дальше? — Ну, а потом, после гастролей, ты записываешься на каком-нибудь знаменитом американском лейбле и твои диски начинаются очень хорошо продаваться. — Одна проблема — я пишу на японском. — Но ты же знаешь английский! — Недостаточно, чтобы писать на нём стихи. — А ты подумай о деньжищах, которые ты заработаешь, и стихи польются сами собой. — Но мои родители… — Потом перевезёшь родителей! — Мои родители не хотят в Америку! Мэри Энн была в ступоре. — Как это не хотят?! Не может быть! Америка самая лучшая страна на свете! Все хотят уехать в Америку! «А однажды она мне заявила, не будет тратить время на человека, который не хочет ничего в жизни добиться и познакомила с своим новым бойфрендом, успешным бизнесменом, имеющего фирму по продаже стульчаков для унитазов. Он воспылал ко мне симпатией и предложил за дополнительные деньги эксклюзив: лицо своего врага на стульчаке. Я поблагодарил и отказался. Сказал, что у меня нет таких врагов, чтобы сидеть на их лицах в туалете.» Они остались друзьями и Мэри Энн даже познакомила Ловина со своей школьной подругой. Лучшая подруга была начинающей художницей и анимешницей. Её мало интересовало, чем Ловин занимается, он ей нравился за то, что он настоящий японец из Японии. Однажды в субботу они пошли в караоке. — Смотри, что тут есть: OST к «Rurouni Kenshin». Когда-то я обожала это аниме! И две даже дорожки: английская и японская. Я ставлю первый эндинг, хорошо? Только ты на японском спой! Это было даже забавно, он собирался петь в караоке «Tactics»* — свою же собственную песню! Как во сне он увидел взлетающие локоны Эммы и самого себя, целующего его в шею. У него дрогнул голос. Но девушка ничего не заметила. —Ты спел почти как оригинал! — восторженно сказала она, когда Ловин закончил. «Да уж, с американками не заскучаешь!» Ловин вернулся в Японию с твердым намерением возобновить отношения с Эммой. Он был последней сволочью, но теперь всё будет по-другому. Он твёрдо знал, как сделать так, чтобы Эмма перестал на него сердиться. Для начала его нужно рассмешить. Если смеешься шуткам человека, то злиться на него уже не получается. А дальше комплименты на людях и страстные слова наедине. И постель. Постель играла в этих делах главную роль. Случай вскоре представился. Эмма пригласил экс-коллег на свой концерт. Перед концертом он подарил каждому по буклету. Ловин внимательно просмотрел его, хотя смотреть было особо не на что. Одетые в черное музыканты выглядели одинаково, как шахматные пешки и не вызывали никаких чувств. — К кому из них мне начать ревновать? — с улыбкой спросил он у Эммы. — Ни к кому, — серьёзно ответил Эмма.— Я завязал с фансервисом. Через минут двадцать после начала концерта, Ловин понял, что ревновать действительно не к кому. Ему не понравился сольный проект Эммы. Но Эмме было совершенно необязательно об этом знать. Ловин уклонился от ответа на вопрос: «Тебе понравилось?», а потом весь вечер рассказывал о своей американской жизни, естественно, опуская кое-какие подробности. Эмма улыбался и Ловин был очень доволен, пока не заметил, что Эмма избегает любой возможности остаться с ним наедине. Прошел месяц, второй… Поговорить с Эммой всё никак не получалось. Он отговаривался полным отсутствием времени и всё время переносил встречу с одной недели на другую. Ловин с горечью констатировал, что бумеранг вернулся к нему с той стороны, с которой он его не ожидал. Иногда Ловин думал, почему же все-таки Эмма так старательно его избегает. Возможно, до него дошли слухи о его развесёлой жизни в Америке. Но это же глупо! Неужели Эмма не понимает, что женщины— это совсем другое!.. Ни одну из его подружек нельзя было сравнить с Эммой даже теоретически!.. Остается предположить, что Эмма сам в кого-то влюблён. В кого? В кого-нибудь из своей группы? Нет, невозможно! Он бы заметил. Влюблённые постоянно выдают себя, а Эмма вел себя со всеми коллегами ровно и дружелюбно. И никого не выделял… «Но мир не заканчивается своей группой…» В конце концов, какое это имело значение? Если Ловин вернет себе Эмму, то они не будут вспоминать о прошлом. А если не вернет — не всё ли равно как зовут этого человека и кем бы он не был: мужчиной или женщиной… И всё-таки Ловин не терял надежды, что не всё ещё потеряно.Он присылал Эмме неприлично роскошные букеты на каждый значимый концерт. Только он больше не был Ловином, а был Кадзуей Ёсии. И его сольная карьера была не в пример успешнее… Время шло. Отношения с Эммой зашли в тупик. Похоже, к прошлому возврата не было. Ловин лечил сердечную рану привычным способом: синглы, альбомы и бесконечные выступления. Иногда, реже чем хотелось бы, бывшие коллеги встречались только вчетвером. И однажды, на очередной такой встрече, Ловин вдруг заметил, как постарел Эмма. Нынешний Эмма совсем не походил на того Эмму, с которым он расстался. Его нельзя было представить в качестве любовника. «Что очень верно подметил не в меру проницательный Кян кун». Ловин засмеялся. Было от чего! Впервые за долгое время Ловину делались столь неприкрытые авансы. «На меня заявляют права ни с того и ни с сего и на пустом месте! То есть заявляли. Почти в прошедшем времени. Пожалуй… в этом есть и хорошая сторона.Я не буду представлять из себя посмешище. Это унизительно— быть влюблённым в человека, которой на 20 лет тебя моложе. Все эти разговоры — «я в душе всё ещё чувствую себя шестнадцатилетним» — самообман. Рядом с молодыми ты сам не становишься моложе — ты выглядишь рядом с ними тем, кем ты есть — старым дураком. И кроме того, после как я расстался с Эммой, я неукоснительно соблюдал правило: никогда, не при каких обстоятельствам, больше не иметь дела с мужчинами. Стоит ли опять начинать?» 22.00. «Его нет… Он забыл? Он не хочет придти…или не может? На скоростных дорогах Японии идиотов мало, в Америке их гораздо больше, но хватит и одного, чтобы врезаться в автобус.» Ловин снова включил компьютер и быстро просмотрел твиттер Кяна. Последняя запись была датирована вчерашним днём: благодарность фанатам за поддержку тура. Он решил посмотреть твиттеры других участников «Golden Bomber», в надежде найти какую-нибудь более конкретную информацию. Дзюн с утра выложил фотографии каких-то необыкновенных, сделанных вручную ароматических шариков, которые он купил для ванной. Кирюин запостил фотографии последнего обеда в отеле. Кэндзи написал: «Я в круглосуточном магазине, не могу решить, купить эротический журнал или нет… Что же делать?..» «Удивительный человек! Всегда в образе!.. Как он только не устает?..» Круглосуточные магазины бывают на заправках. «Возможно, они доехали до какой-то заправки? До какой? Их полно!» Ловин подумал и открыл сайт лейбла, которому принадлежали Golden Bomber. Там не было никакой новой информации, только даты уже прошедшего тура. — Вот прямо сейчас я занимаюсь идиотизмом, —попытался успокоить себя Ловин.— Я сижу и гадаю, доехала ли благополучно группа, которая не имеет ко мне никакого отношения! Если они попали в аварию, я узнаю об этом не раньше завтрашнего утра, когда прочту новости. Ловин пошёл в кухню. Ему очень хотелось курить. С тех пор, как от него ушёл Эмма, кухня была ему не нужна. Зачем готовить на одного? Он отлично поест и в ресторане.Так что кухня существовала у него в основном как место для курения. Он широко распахнул окно и перенёс пепельницу на широкий подоконник. Ловин курил и прислушивался. Его дом находился на самом отшибе деревни. Если бы ехало такси, его было бы слышно издалека.Но никого не было. Улица была пустынна, как и полагается в деревне этот час. «Нет ничего хуже ожидания!» Если бы у него была визитка Кяна, он, наверно, плюнул бы на гордость и поехал к нему домой и убедился бы, что с ним ничего не случилось… Хотя… «Никуда бы я не поехал! Ещё не хватало разминуться!» Время тянулось медленно-медленно. Надо было убить еще минут сорок. Ловин докурил вторую сигарету, закрыл окно и пошёл обратно, к компьютеру. 23.00 В аварию верить не хотелось. «Будем считать, что он дома, устал и спит после утомительной дороги. Тогда он не придёт… И это самое лучшее, что может с нами произойти…» Если бы Ловина спросили, с каких это пор отдельно существующий Кян кун и отдельно существующий Ловин сан вдруг стали «мы», он бы засмеялся и сказал, что он, разумеется, просто обмолвился. Но спрашивать было некому, а сам Ловин уже употреблял «мы» совершенно неосознанно и чисто автоматически. Ловин погасил свет и на стене немедленно засветились цифры: 23.20. По-видимому, ждать Кяна уже не имело смысла. Он достал аптечку и стал разбираться в лекарствах. Он искал белую продолговатую коробочку, на которой было написано большими синими буквами «Tavor». " Где-то оно было… Вот оно! «Tavor». Сильное снотворное… Наверно, хватит одной таблетки. Но можно взять и две, к моему возрасту это даже лучше подходит. А если взять три? Гарантированно быстрее заснешь! Люди, страдающие бессонницей, берут даже по четыре таблетки зараз и с ними ничего не происходит. Только спят крепче. А вот пять таблеток, наверное, перебор, так и не проснуться можно… Возьму среднее — три.» Ловин выложил на стол таблетки. Больше делать было решительно нечего. «Ну что же, посмотрим, что происходит на Ближнем Востоке…» Но он знал, что вряд ли прочитает новость дальше заголовка… И тут раздался звонок. Ловин сорвался с места, подбежал к кнопке, открывающей ворота, поспешно нажал её и так долго держал палец на кнопке, словно боялся, что человек за воротами, не услышит и не поймет, что ворота открыты. Но тот понял. Темная фигура вошла, прошла по садовой дорожке, вымощенной жёлтым кирпичом, вверх к двери и остановилась перед ней. Дверь мгновенно распахнулась. — Наконец-то! Какое счастье, что ты пришёл, — воскликнул Ловин и крепко сжал в объятиях подошедшего к нему человека.