Не лезьте в политику!

      Яркое солнце стояло в зените. Окрестности оглашались голосами множества птиц: из лесу пели соловей, щурка, щебетал щегол, вдалеке мычала выпь.       Полкан Борисович, удобно устроившись на невысоком береговом обрыве, любовался природой: внизу несла свои воды могучая Кубань, в траве мелодично стрекотали кузнечики, шныряли прыткие ящерицы и неуклюже переваливались пучеглазые жабы, «ропухи», как называли их в этих краях, в небе над макушками гор кружил беркут.       «Как же хорошо! — с усладой думал борзой. — Кубань, моя вторая родина!». Он ненароком посмотрел в зеркало, лежащее рядом на траве, и удивился: на него смотрел большими глазами 8-месячный щенок. — Не может быть! — по-русски протявкал борзой недоумевающе-радостным щенячьим тоном. — Чого це нэ может, сынко? — прозвучал до боли знакомый ему голос.       Пёсик медленно повернул голову и увидел… своего покойного отца Бориса Ивановича, курящего люльку. — Батько?! — опешил Полкан. — Ты живый?       Отец ласково посмотрел на сына и сказал: — Сынко, це нэ ымэет значения. Я вирю, ты настояшый казак, шашка твоя гостра, тило крипко, очей зорок, дух сыльный! Згадай своего прапрапрадида, як и йому, тоби налэжит быться с наступаючим анцыбулатом! Збэри соратныкив, быйся до останньой крапли крови! Нехай Господь благословыть тэбя! — он трижды перекрестил Полкана. — Батько… я нэ до конца понял. Анцыбулат? Быться до останньой крапли крови? — А як же? Ты, и только ты с соратныкамы сможешь побэдыть анцыбала и его войско аггелов. — А ты? Ты поможешь мэни? — Ани, — покачал головой Борис, — только ты сам.       Он поднялся на задние лапы, обернулся орлом и улетел. — Батько!!! — звал его Полкан, но безуспешно.       Внезапно ясное накануне небо мгновенно затянуло тучами — не серыми, но вишнёво-красными, как венозная кровь. Пение птиц исказилось, превратившись в жуткие душераздирающие вопли, со всех деревьев враз слетела листва, оголив сухие скрюченные ветви, напоминающие костлявые руки. Зелёная трава пожелтела и ушла под землю, иссохшую и потрескавшуюся с громким хрустом. В морду испуганного борзого дунул горячий ветер, а в нос ударил запах серы. Из-за самой высокой горы с писком вылетела стая похожих на миниатюрных драконов летучих мышей, а следом, сотрясая землю, показалось существо титанических размеров. Внешне монстр напоминал огромного человека, одетого в что-то среднее между ризой и домино грязно-коричневого цвета, лицо (или морда) было скрыто под плотно прилегающим капюшоном и деревянной маской, изображающей лик Спасителя, на шее, гремя ржавой цепью от кандалов, болтался перевёрнутый крест. «Анцыбулат» медленно двинулся в сторону Полкана Борисовича, становясь больше с каждым шагом. — Пресвятая Богородица! — ошарашенно вскричал пёс. — О-отче наш, ижи еси на небеси!       В страхе пятясь назад, он случайно оглянулся и ужаснулся пуще прежнего: там, где некогда разливалась Кубань, теперь текла раскалённая лава, в которой щёлкали зубастыми пастями демонические твари с длинными шеями, змеиными головами и бочкообразными телами. Борзой оказался меж двух огней…        Уже ощущая смрад, исходивший от гиганта, пёс обречённо направил взгляд на небо. — Упокой, Господи, душу раба Твоего Полкана, и прости согрешения мои вольные и невольные, и даруй мне Царствие Небесное! — проговорил он, перекрестился и с криком прыгнул с обрыва прямо в зёв одному из чудовищ…       Полкан Борисович открыл глаза. Писк монитора, игла капельницы под правой ключицей, катетер в мочевом пузыре, трубка от аппарата искусственной вентиляции лёгких в гортани указывали на то, что пёс находился в зале реанимации, а всё увиденное до этого было лишь кошмарным соноподобным видением. Над кроватью с дребезжанием загорелась зелёная лампочка, и через пару секунд в зал вошёл врач в сопровождении медсестры. — Как ваше самочувствие? — спросил доктор у борзого. — Аааа… что случилось? — простонал Полкан Борисович ослабленным хриплым голосом сразу после отключения от ИВЛ. — Почему… я в госпитале? — Вам очень повезло, господин полковник, — ответил врач, поправляя на носу пенсне. — Из всех участников операции вы вдохнули минимум зарина и практически не получили ожогов благодаря своевременно надетому противогазу, а также костюму химической защиты. — Что? Операция… провалилась? Господин врач, можете рассказать о случившемся… немного подробнее? — К сожалению, мне не дозволено разъяснять подробности, их можно узнать от господина генерала, но позже. Зарин — очень опасный газ, отравление им требует должного лечения. Два дня вы пролежите в отделении реанимации и интенсивной терапии, на третий же, в зависимости от вашего состояния, будете переведены в общую палату, а пока отдыхайте. Энни!        Медсестра мигом подбежала к штативу инфузии и осторожно, но быстро заменила пустой пакет на полный, с лекарством, догнав затем уже покидающего зал доктора. — Скорейшего выздоровления, господин полковник, — напоследок проговорил врач.       Но не успел Полкан Борисович поблагодарить его, как за дверью появились два крупных пса, преградив выход. — Сюда вход воспрещён! — возмутился пёс. — Пропустите!       Псы, однако, только усмехнулись, схватили сопротивляющегося и ругающегося врача вместе с визжащей Энн, а затем отшвырнули их в дальний конец коридора. Они зашли в зал, приблизившись к койке борзого.       «Адъютанты Лингса», — догадался полковник.       Адъютантов (или же «орангутантов», как называли их рядовые) генерала Лингса было трудно не узнать: они комплектовались из отставных тяжёлых пехотинцев, выполняя кроме основных обязанностей функции телохранителей, личной гвардии, домашних слуг и Бог знает, кого ещё — все благодаря тем переменам, произошедшим с мистером Лингсом после шальной пули «Кобры» вкупе с инвалидностью III степени последнего «чистого» адъютанта. «Орангутанты"-телохранители, не взирая на низкие звания, обладали большой властью над прочими жандармами и гражданскими (за что получили популярное в среде офицеров прозвище «жандармские квадраты»*), подчиняясь только своему генералу и не гнушаясь насилия — доктору с Энни ещё очень повезло.       «Жандармские квадраты» вытащили планшет и установили его перед Полканом Борисовичем. После нажатия над одну из сенсорных кнопок над экраном возник генерал, точнее, его голограмма (единственная во всём Союзе, превосходившая в размерах оригинал). Господин генерал находился вне себя от гнева. — Что, драная твоя кубанка, доволен?! Поганое офицерьё, содрать бы с вас паршивые шкуры, сдать таксидермистам и выставить в музей с табличкой «Бараны», а туши зажарить в масле и подать на стол Ким Чен Иру!!! — тявкал чихуахуа, грозя борзому трясущимися кулачками.       Полковнику было плевать на ругань Лингса, главное — выяснить все подробности. — Из-за ваших индюшачьих мозгов 160-я дивизия особого назначения «Миссисипский аллигатор» полностью разбита, как стадо коров забито на скотобойне! Тяв! Тяв! Узнаёшь?!       Дисплей планшета заполнила пугающая фотография: чьи-то чёрные, обугленные останки со сломанными костями и оскалившемся черепом, напоминающие крылана, неудачно приготовленного безымянным буркинским мальчишкой. — Генерал-майор, мать его, Рудз! И где сейчас его грубость? Тяв! Тяв! Тяв! А его, его узнаёшь, казачья свинья?!       Следующее фото не уступало предыдущему — труп, с левой части которого начисто содраны мясо и шкура, без шерсти и покрытый ожогами от подушечки ступни до лёгкого, выступающего из-под тонких рёбер. Склера единственного глаза залита кровью, зрачок сужен — настоящий муляж для медицинского института. — Бравый генерал-майор Шинг! Как тебе?! Нравится?! — Злобный чихуахуа, походящий на дьявола в собачьем обличии, выхватил револьвер и начал палить в потолок. — Так же будет с вами, паршивцы! Тяв! — продолжил он, израсходовав патроны. — Каким нужно быть Амосом, чтобы принять химическое оружие, вот эти красные шары для боулинга в зелёном круге с ядерными, мать его, боеприпасами, чернильными кляксами в полном ночном горшке?! Разжалую к чёртовой матери!!! Лично сорву петлицы!!! Тяв! Тяв! Р-р-р-р! Выпишитесь только из госпиталя! Операция «Стайная охота» провалилась из-за вас!!! ТЯВ!!! Зарасти мой родничок, р-р-р-р! 3900 трупов! Чтобы через два дня все десять рапортов были у меня на столе! Тяв!       Генерал отключился. Адъютанты ушли. Полкан Борисович долго обдумывал услышанное: генерал Джон Лингс, несомненно, имел полководческие способности, сравнимые с упомянутым покойным Шингом Джорджем Кастером, британским фельдмаршалом Дугласом «Мясником» Хейгом, завалившим немцев трупами своих же солдат в битве на Сомме и Пашендейлском сражении, ну и римским консулом Гаем Теренцием Варроном, ответственным за сокрушительное поражение римлян в битве при Каннах. Нет, Лингс гораздо хуже их — опустим отсутствие у него надлежащего образования и перейдем сразу к делу: отправлять на операцию две дивизии, в прошлом успешно громившие вооружённых до зубов радикалов-анархистов, на верную погибель, не узнав как следует обстоятельств, вынуждая генералов разрабатывать глупый, абсурдный план и всеми силами обрывая старания разработать нормальный. В живых осталось только десять офицеров! О Господи Иисусе!       Поражаясь полководческому таланту генерала, Полкан Борисович забылся сном, не переставая проклинать и осыпать бранными словечками командующего жандармерией. — Не квартира, а дворец Аннабелль! — восторженно воскликнул Чарли. — Ага, не под стать твоей захламлённой конуре! — съязвила Саша.       Квартира, бесплатно выделенная мистером Делино для наших героев, когда-то принадлежала некоему далеко не бедному гражданину — всего-навсего девять комнат с выходящими на Главную площадь и пролив Золотые Ворота окнами, обрамлёнными великолепными шторами цвета слоновой кости… короче говоря, это была квартирная версия кабинета президента, к тому же соседствующая с последним. — Приятель, мы поняли, что это наша квартира, а теперь свободен! — вежливо сказал овчар, выталкивая в подъезд молодого добермана, стажёра Администрации президента, в подъезд. — Передайте господину президенту сердечное спасибо, — пролепетала Саша, не отрывая глаз от занимавшей едва ли не всю стену копии картины Ивана Айвазовского «Девятый вал». — Есть, мисс Ля Флёр! — отдал честь доберман и кубарем полетел вниз по лестнице, почувствовав на себе ногу Чарли.       Полностью обследовав новое жильё, собаки, не раздеваясь, плюхнулись на заправленную кровать в главной спальне; щенячий восторг объял как Чарли, так и его подругу — в обычное время она никогда не допустила бы такого небрежного отношения к новой одежде и постельному белью. — Я будто снова в первый раз выиграл партию в покер, будучи 4-месячным собачонком, — пролепетал овчар.       Саша засмеялась. — А я будто вырастила свой первый цветок в три месяца. — Подумать только, мы — граждане Союза Бравых Псов, настоящего собачьего государства, — рассуждал пёс, крутя в лапах пару пластмассовых ID-карт — выданных им паспортов, — знакомы с самими президентом и премьер-министром и будем здесь работать, получая миллионы долларов! Сказочная жизнь! — Да-а-а… Но ты говоришь, как Мордастый! Не пугай меня! — Мордастый? Ему сейчас не до шуток. — Чарли привстал, поставил на голову светильник («рога») и намотал красный галстук, разыграв небольшую сценку, снимая и возвращая обратно свой грим. — Давай, грязная шавка, работай лапами! Представь, что заново учишься плавать! — Босс, горячо! Прекратите! — Нет, Мордастый, пожирай плоды своей наивности и глупости! Мальчики, поддайте ещё жару! И кипящей смолы! — Не-е-е-т, мама!!!       Саша залилась хохотом. — До Керри, конечно, немножко не дотягиваешь, но молодец! — сквозь смех говорила она.       Овчар довольно пробурчал что-то под нос.       Завибрировал планшет. Появились голограммы знакомых нам мопса и веймарнера. — С новосельем, — сказал Смит. — Как вы оцениваете новую квартиру? — Замечательно, прекрасно, отлично! — тараторила Саша. — Сердечное спасибо! — Она сложила лапы сердечком. — Хорошее джакузи, потрясающий телевизор, наилакательный мини-бар, — добавил Чарли. — Жаль, алкоголь-то безалкогольный оказался.       Его подруга нахмурилась и дала псу лёгкую пощёчину. — Ну что вы, — остановил её премьер-министр, — изволим же говорить о вашем трудоустройстве.       Собаки радостно заёрзали на кровати. — На следующей неделе будет отмечаться важный праздник… — вступил в разговор Делино. —… день доглара, — продолжил веймарнер, — национальной валюты Союза Бравых Псов. — Здесь в обиходе своя валюта?       Смит кивнул. — Именно к этому дню будет приурочено ваше, мистер Баркин и мисс Ля Флёр, поступление в Высший Собачий университет имени Майкла Брейкноуза, юридический факультет. Там, пройдя необходимые вступительные экзамены (не переживайте, они элементарные), последует ускоренный индивидуальный курс обучения основам юриспруденции, производственная практика. Итог — вы имеете высшее юридическое образование и можете, последовав примеру большей части выпускников, становиться, скажем, депутатами…       Президент закашлялся, и веймарнер закончил за него: —…Совета, нижней палаты парламента Республики, вступить в какую-либо политическую партию. Вы согласны? — Не имея школьного, как принято у людей, образования? — удивились Чарли и Саша. — Совершенно верно. Собаки, не появившиеся на свет в Союзе, поступали на высшее, минуя общее образование. — То есть, мы будем политиками? — Совершенно верно.       Казалось, что Саша вот-вот лопнет от переизбытка позитивных эмоций. Овчар более-менее сдерживал себя, но под конец сбросил пиджак и с радостным воем раскрутил его над головой, виляя хвостом.       Мопс и веймарнер засмеялись. — К тому же, мистер Баркин, вы полностью освобождаетесь от несения военной службы.        Чарли не заметил, как пиджак повис на люстре. — Отдыхайте. В вашем распоряжении находится крупная сумма — полагаю, на неделю достаточно. До свидания! — До свидания, мистер Делино и мистер Смит. Сердечное спасибо!       Веймарнер помахал лапой, а Чарли и Саша на прощание изобразили хвостами сердце. Голограммы исчезли.       Переполненные счастьем псы напрочь забыли и о том, кто привёл их сюда, и об «Укусе блохи», управление которым Саша временно доверила Герте. — Саша, погляди! Как в аквапарке! — изумился пёс, обнаружив под развалившимися по его вине рыцарскими доспехами странный круг. — Чего там? Круг, как круг, ничего особенного. — Наверное, на него нужно встать. — Чарли, не валяй дурака. Собери лучше доспехи, неуклюжий ты мой бегемотик.       Овчар, вопреки скептицизму Саши, всё же наступил на окружность обеими лапами. Ничего не произошло. — И это будущий депутат, — засмеялась Саша.       Внезапно пол под ногами Чарли провалился. Пёс, крича, улетел вниз. — Чарли! Щенок, честное слово!       Она прыгнула следом за ним в образовавшуюся дыру…       Они очутились в небольшом помещении, тускло освещаемом маленькими факелами, между которыми, словно нарочно, красовались картины. Лютая чертовщина, какой позавидовали бы даже сюрреалисты вроде Сальвадора Дали и Макса Эрнста, творилась на них: обнажённые люди, играющие на флейтах, вставленных в анусы, человеческие головы на ножках, мерзкие старухи-птицы, отвратительные человекосвиньи, рыбы с ногами и копытами, дома из гнилых яблок, мыши-лошади да прочие, кажущиеся бредом наркомана-шизофреника, творения. — Где мы? На дне бассейна? — проскулил овчар. — «На дне бассейна»… Тьфу! Щенок! Эй, здесь кто-нибудь есть?       Словно по её зову единственная дверь отворилась, и в комнату вошёл таинственный пёс в хомбурге, надвинутом на глаза. — Пресвятая Мария, мистер Чарльз Баркин и мисс Саша Ля Флёр! Пройдёмте ко мне в кабинет, я устрою вам тёплый и радушный приём.       Он галантно подал лапу лежащей на Чарли и слегка напуганной Саше, а затем дружеским лапопожатием поднял мистера Баркина, завёл их в хорошо освещённый кабинет, снял шляпу и…       Перед героями был знакомый им кардинал, служивший Заупокойную Мессу, по-прежнему в очках с синими стёклами, одетый уже не в алую сутану, но в тёмно-серый церковный костюм и чёрную пасторскую рубашку с римским воротником, под пиджаком виднелся серебряный крест, на шее выделялось большое родимое пятно в цвет ушей, а на макушке выделялась выбритая тонзура. — Вы? — Я, кардинал Льюис Коррумперо. Но для друзей просто — Льюис. Присаживайтесь, не стесняйтесь.       Спокойный голос кардинала звучал так дружелюбно и ласково, что собакам захотелось остаться здесь. — Чай или кофе? Может, гранатовый сок? — Гранатовый сок, — растерялись Чарли и Саша: сок им до этого никто никогда не предлагал. — Пожалуйста!       Кабинет был обустроен довольно скромно и не шёл ни в какое сравнение с президентским — серо-коричневые обои, старое, но удобное кресло, простой тускло-красный ковёр без рисунка, железное распятие над дверью и портрет папы римского Иоанна Павла II над столом мистера Коррумперо, в углу стоял книжный шкаф. Потолок украшала алюминиевая люстра — источник света и, пожалуй, самый яркий элемент убранства, триптих из серии тех сумасшедших изображений. На левой створке — допотопный мир, населённый десятками живых существ: жирафами, слонами, тюленями, единорогами и прочими реальными и мифическими животными, в центре — Источник Жизни, а также соединение Богом Адама и Евы; наверное, адекватнейшая часть вереницы безумия. Центральная часть — идиллия, написанная, однако, так неистово, что не поддаётся разумному описанию, а правая — Ад, жуткий и кошмарный: взрывающиеся дома, грешник, распятый на арфе, чудище с головой птицы, пожирающее грешников, истязаемых отвратительными зелёными демонами и свиньёй в облачении монахини. — А у вас весьма своеобразные картины, — поёжилась Саша. — Иероним Босх, — улыбнулся кардинал. — Великий нидерландский художник эпохи Северного Возрождения. В целом, его произведения хорошо иллюстрируют Библию, эти замечательные священные тексты, которые, к сожалению, поймёт не каждый христианин.       Начитанность и грамотная речь Льюиса привлекали: псам окончательно расхотелось покидать эту уютную, ламповую комнату и прерывать начинающуюся беседу с её приветливым обладателем. — Нравится ли вам в нашем государстве? — спросил Коррумперо, усаживаясь за стол. — Очень! — сказал Чарли, — За все… три года моей жизни… я ни разу не догадывался о существовании государства нас, собак. Да ещё с таким сложным, как у людей, устройством. — Религией! — добавила его подруга. — Что тут сказать? Союз Бравых Псов — государство, далёкое от Божьего Идеала, а собаки, объединившись таким образом, начали впадать в грехи, некогда свойственные только людям, а религия, в особенности, католическая церковь — единственное спасение, луч света в тёмном царстве, появившийся относительно недавно. Но я ценю ваш выбор, мистер Баркин и мисс Ля Флёр, он дан Богом. — А откуда вы знаете наши имена, Льюис? — овчар задал вопрос, вертевшийся у него на языке с начала их встречи. — Поверьте, я знаю многих собак, живущих в Сан-Франциско и именующихся у людей «бездомными». — Вы — всезнающий? — Что вы, мистер Баркин! Клирик, в частности, епископ, безусловно, должен быть образованным — недаром, в Средние века монахи являлись самыми грамотными людьми, а одним из самых выдающихся полиглотов был итальянский кардинал Джузеппе Меццофанти, владевший 38 языками и 50 диалектами: древнееврейским, арабским, халдейским, коптским, баскским, валашским, алгонкинским, древнегреческим, английским, иллирийским, русским… — Погодите, погодите, погодите, — затряс головой овчар, но поймал на себе гневный вгляд Саши и опомнился. — Можно вас перебить? — Да, мой друг. — Какими языками владеете вы, мистер Корр… Льюис? — Кроме родного английского — итальянским, немецким, испанским, польским и латинским — основным языком католической церкви. E ora all`onnisciente, amico mio**.       Герои не переставали восхищаться. — Всеведущих не существует, всеведущ лишь Господь Бог. Вы верите в Него? — Верим, — уверенно заявил Чарли. — А ещё в жизнь после смерти, рай, ад, ангелов и демонов. — Очень хорошо! Однако, не принадлежите ни к какой конфессии?       Собаки покачали головами. — Ничего страшного. Хотя, всё-таки советую изучить Основы вероучения Католической Церкви и посетить Тридентскую Мессу в костёле Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии, не пожалеете. Я, к большому сожалению, не могу служить Её сам, тем не менее епископ Берман — тоже хороший и добропорядочный пёс. — Вы блестяще проводили отпевание покойного адмирала Стиль… Сталь… — пёс запнулся. — Стальтона, адмирала Шеймуса Стальтона, да упокой, Господь, его душу. Именно тогда я вас заприметил, — кардинал поправил очки. — Кстати, — вспомнила Саша, — на приёме у господина президента нас знакомили с историей Союза… — Показывая документальный, извиняюсь за перебивание, фильм «Союз Бравых Псов — государство собак»? — Да, вы его видели? — Доводилось. Неплохой фильм для изучения истории в начальных классах школы, особенно вторая часть, повествующая о постреволюционном «Союзе». — Вот её-то мы как раз не посмотрели! — Ничего страшного, я ознакомлю вас с историей Союза Бравых Псов лучше, чем сей фильм. Итак, в августе 1939 года случилась революция, организованная репрессированными коммунистами во главе с Фредом Хаундом и красноармейцем РККА Евгением. Обо всём это говорили и в фильме, однако упустили один важный момент — мятежникам помогли приближённые Вождя, секретарша Элизабет и первый секретарь Очкер Доггенсон, дождавшись, когда все надзиратели тюрьмы отправятся на лекцию по обороне организации от возможного вторжения, а затем раздобыв ключи. — Очкер Доггенсон, хм… Знакомое имя, — воскликнул Чарли, задумываясь. — И не удивительно. Бывший гангстер, известный по прозвищу «Убийца». — И Льюис показал фото.       Овчар всмотрелся в фотографию. — Да я его лично зна… — вскричал было пёс, но вовремя вспомнил: говорить о своей первой жизни ни с кем, кроме Саши, нельзя — примут за психически нездорового и отправят на принудительное лечение в одно очень известное место. Даже с таким набожным, как господин кардинал, псом. — Возможно, мистера Доггенсона по сей день помнят многие собаки Соединённых Штатов.       «Ишь куда затесался, проныра! — подумал Чарли. — В Союз, да ещё первым секретарём!» — Таким образом, Вождь предстал пред «народным судом». «Народный суд», как вы помните, вынес приговор, согласно которому Вождя высылают из города без права на возвращение и так далее, и тому подобное. Но! В фильме не отметили, что в Сан-Хосе за три года до своей кончины Генерал написал книгу «Мой взлёт — моё падение или Мемуары экс-директора», разрешённую и опубликованную в Союзе только в 1981 году. Читал её, достаточно интересные и грамотно написанные мемуары. А Фред Хаунд и его команда тем временем полностью перекраивали организацию, подстраивая её под стандарты социализма — раздали бедным работникам богатство предшественника, начали строительство заводов и фабрик и развитие сельского хозяйства, борьбу с появляющимися тунеядцами. Упразднили армию, заменив её на собираемое в случае войны народное ополчение (это уже коммунизм — не так ли?), а с началом Второй мировой войны отправляли гуманитарную помощь собакам из стран антигитлеровской коалиции. Казалось бы, вот она — утопия! Но Председатель Совета народных комиссаров товарищ Хаунд скончался 31 августа 1949 года в возрасте 14 лет от остеосаркомы черепа, пережив Вождя всего на два года. Началась борьба за власть. Кандидатами в председательское кресло стали бывшие соратники покойного доберман Боб Блэк, питбультерьер Юджин Фат и молодой пудель Шон Блэнки. «Диктатура пролетариата! Диктатура пролетариата!» — кричали работники и выбрали последнего, но Фат и Блэк не смирились с этим и приказали комиссару недавно созданной милиции Борису Хантеру арестовать Блэнки до обнародования результатов голосования. Сказано — сделано… — Льюис, — прервал его овчар. — Слушаю, мистер Баркин. — Может, пока повременим с историей Союза? Я уже ничего не запоминаю. — Чарльз! — фыркнула Саша. — Как скажете. Понимаю, исторические личности, даты событий, периоды — всё это запутывает. Закончим с историей при следующей встрече.       И кардинал Коррумперо перестал грузить их «нудной» историей Союза, поведав затем о многом другом: он рассказывал о пророке Моисее и рождении Христа, гонениях на христиан в Римской империи и императоре Константине, Крестовых походах и Реконкисте, папе Александре VI и ереси, грехе гордыни и британской королевской семье. Под конец, Льюис превратил беседу в простую дружескую, вспомнил свои диаконские годы, смешные случаи из жизни, благословил уставших, но довольных разговором героев, объяснил, что любовь — один из главных добродетелей христианства и отправил домой — к тому времени на часах было 11 часов 45 минут вечера.