Полная луна красовалась на безоблачном вечернем небе, бросая свет на постепенно готовящуюся ко сну часть 20-й ракетной эскадрильи 14-й воздушной армии ВВС СБП; в окнах поочерёдно гас свет, запирались на надёжные замки двери, прекратила играть музыка.
Тёплый весенний ветерок мягко вошёл в открытую форточку казармы, развеивая клубящийся сигаретный дым.
Военный фельдшер сержант срочной службы Рональд Сирендж, дворняга, сидел в комнате для хранения личных вещей призывников, забросив на стол босые ноги и с головой погрузившись в «Божественную комедию» Данте — таким образом он старался расслабить перегруженный не до конца решёнными проблемами мозг и передохнуть от мучавшего его на протяжении всей службы самодурства офицеров, а с присвоением сержантского звания ещё и разгильдяйства солдат-бездельников.
«Чем думали гениальнейшие Римли и Блэнки, когда одобренную самим Генералом контрактную армию заменили абсолютно бессмысленной и сломавшей многим жизни срочной?» — размышлял было сержант; всего лишь год назад пёс тщетно надеялся, что с поступлением его в Высшую медицинскую академию скользкие щупальца военного бюро не дотянутся до него…
Ох, как же он ошибался!
Однако за первый год — а служба в Вооружённых силах Союза Бравых Псов продолжалась целых два — ужасов дедовщины Рональд выработал собственную тактику противостояния сему гнусному явлению — перед «крутыми» не бахвалиться, но и не преклоняться, относится к их «приказам» с небольшой долей цинизма, а если повезёт, то даже незаметно сталкивать их лбами и выдавать офицерам.
Шли месяцы, а вместе с тем «росли» и «стрелы» на петлицах: пустое поле рядового через каких-то 329 дней заслуженно украсилось тройной сержантской «стрелкой», с «подарком» в виде «кадуцейной» нашивки на правый рукав, белого халата и аптечки.
Докурив последнюю имевшуюся у него сигарету и закончив чтение песни тридцать четвёртой, Сирендж кашлянул — пересохло в горле, — пододвинул задней лапой лежавший на краю стола и неминуемо упавший бы армейский мини-планшет, носом разблокировал его и, набрав номер и дозвонившись, проговорил бодрым тоном:
— Алло, рядовой Пайзер?
— Так точно, господин сержант, — прозвучал в ответ усталый голос. — Каковы ваши приказания?
— Приказ мой предельно прост, — усмехнулся дворняга, — грог с лимоном, да пошустрее и незаметнее.
— Опять?
— Не опять, а снова.
— Слушаюсь, эх…
Отключившись, Рональд взглянул на налапные часы и, удостоверившись, что до вечерней проверки ещё полтора часа, вытащил из выдвижного ящика замаскированный под книгу набор для игры в покер, когтем выцепил из-под отклеившегося линолеума относительно небольшую сумму — 50 догларов, спрятал всё это добро в глубокий карман полевых брюк и стал с нетерпением ждать предстоящей тайной игры со вторым фельдшером, чувствуя во рту чарующий вкус пока не испитого лимонного грога — несмотря на лютую неприязнь к неуставным отношениям, дворняга отнюдь не считал проявлением таковых использование солдат в качестве барменов-официантов.
И вот когда за дверью засеменили быстрые шаги Пайзера, из медпункта неподалёку от казармы прогремели душераздирающий вопль, грохот разбитого стекла и звук падения чего-то тяжёлого, а через мгновение, сбив с ног удивлённого рядового, в комнату влетел ошарашенный второй фельдшер, сержант Бэндадж, — как понял Сирендж, целью его визита был далеко не покер.
— Господин капитан, Сирендж! — испуганно воскликнул он. — Его… его голова!
Проворчав что-то себе под нос, пёс запрыгнул в гражданские сланцы (уставные до крови натирали лапы и приходили в негодность буквально за неделю) и, перешагнув через лежащего в луже разлитого напитка Пайзера, поспешил следом за своим коллегой-сослуживцем к расстроившему их планы доктору Энемусу, начальнику медицинской службы части.
Капитан Ллойд Энемус, папильон, представлял собой некий гибрид мистеров Лингса, Римли и Хьюза, обладая габаритами первого, склонностью к пьянству и дебоширству второго и властным голосом последнего, да к тому же нелюбовью к водным процедурам подобно хозяину его далёких предков. Он с треском — благодаря своему недавно умершему отцу, генерал-лейтенанту военно-медицинской службы и главному гастроэнтерологу Министерства обороны — закончил Военно-медицинскую академию и с большими усилиями дослужился до нынешнего звания, при этом имея в аптечке весьма современный набор из деревянной киянки, старинного стетоскопа, скарификатора для кровопусканий, стеклянного клистира с каучуковой трубкой, ланцета, тряпочных бинтов и пузырька с бриллиантовой зеленью, популярной лишь в странах бывшего СССР и проводя большую часть времени за просмотром хоккейных матчей и распиванием чистого спирта вместе с бюстом Гиппократа, позже заменённого зеркалом из-за страха быть заподозренным в человеколюбии, и параллельно перекладывая все свои функциональные обязанности на срочников-фельдшеров, но при всём при том любил строить из себя специалиста высокого класса и читать им поучительнейшие лекции.
— О-о, погляди, Рон! Ах!
Сержант ухмыльнулся.
По центру кабинета между диваном и тумбой лежал, распластавшись прямиком на эмблеме военных медиков, капитан Энемус в одном расстёгнутом халате; разбитая голова его была слегка запачкана кровью, большие пушистые уши изредка подёргивались, а язык безжизненно висел изо рта; пустые бутылки из-под спирта красиво обрамляли стройное полуобнажённое тело папильона, образуя некое подобие раковины.
— Боттичелли был пьян и написал автопортрет, — съязвил Сирендж. — Так, а на новый ящик у нас баксов нет, — озадаченно сказал он, глядя то на разбитое окно, то на пыльную тумбочку со следом от стоявшего здесь несколько секунд назад телевизора.
— Ну же, не стой! — закричал Бэндадж, подбегая к врачу и склоняясь над ним. — Господин капитан! Господин капитан! — визжал пёс в панике, одной лапой копаясь в звенящих склянках, а другой трепля Энемуса по щекам и бинтуя его голову. — Нашатырь, нашатырь, нашатырь! Скорее, нашатырь!
— Вот твой нашатырь, — улыбнулся сержант, щёлкнув пальцами по опорожнённому флакону с полустёртой надписью «NH4OH.» — Ох… — сморщился пёс, понюхав остатки содержимого. — Слабак! Бравого адмирала Римли и метанол не берёт, вперемешку со змеёвкой!
— Что же теперь делать? Придумай что-нибудь, сержант, ты же у нас сверхразум!
— Не боись, — легкомысленно отмахнулся дворняга, — сейчас откачаем! Капитан Энемус бессмертен — это мы знаем с того курьёзного случая, когда он, будучи кандидатом в офицеры, перепутал боевую гранату с фляжкой и «откупорил» её, выдернув чеку.
Насвистывая под нос гимн военных медиков Союза, фельдшер ловко открыл хвостом дверцу шкафа, вынул из вывалившейся груды макулатуры разваливавшуюся в лапах историю болезни кого-то, кто давным-давно стал подданным Аннабелль, сдул с неё толстый слой пыли, вырвал пожелтевший лист и, разорвав его на мелкие кусочки, вставил капитану меж пальцев задних лап, игнорируя исходившее от него зловоние, а затем щёлкнул зажигалкой и довольно крякнул:
— Старый солдатский способ, надёжный, как швейцарские часы! Учись, Бэндадж, пока я жив!
Изображавший доселе усопшего доктор Энемус вдруг пронзительно взвизгнул, быстро задёргал в воздухе ногами, словно хотел побить скоростной рекорд на велогонке «Тур де Франс», высоко подпрыгнул, чуть не разбив лампу, приземлился, вызвав небольшое землетрясение, и принялся галопом носиться по кругу, вытаращив глаза и крича: «Что со мной?».
— Всё нормально, господин капитан, успокойтесь, — ласково заговорил Бэндадж, заключив бедового начмеда в свои объятия. — Вы слегка задремали, и приснился кошмар.
— Кошмар… кошмар… Парад воспоминаний… — задумался папильон, игнорируя сержанта, одевающего его в хаотичном порядке — рубашку на халат, а поверх сего чудо-костюма — футболку. — Стоп, что?! Фельдшера?! Отставить, в одну шеренгу стройсь! Равняйсь! Смирно! Равнение на флаг!
— Господин капитан, флаг-то вы на сортирную бумагу пустили, — сказал Сирендж, едва не смеясь.
— Отставить, тупица! Вот он, наш флаг! — капитан Энемус кивнул на приклеенную к стене схему репродуктивной системы кобеля. — Под ним должен стоять и отдавать ему честь каждый военный!
— Так у нас мужская проституция запрещена, господин капитан.
— Что-что?! Ты мне ещё расскажи про копьё Венеры и зеркало Марса! Продолжим — это наш флаг, а какова наша реакция на него? Отвечать! Правильно, возбуждение половое, то есть изменения в организме под воздействием сексуальных стимулов.
— Виноват, господин капитан, но ведь среди нас есть и кастраты, как им быть?
— Завали хлебало, то есть отверстие, через которое принимается пища! Понятно это определение? Отлично! Его мы также используем, чтобы исполнять гимн. И-и, раз-два, петь! O say, can you see, by the dawn’s early light, our mighty republics will ever endure, the day of glory has arrived! * — не пропел, но грозно проговорил папильон.
— Вы человеколюб, господин капитан?
— Проглоти язык, то есть мягкий подвижный вырост в полости рта, способствующий образованию звуков речи! Нужно ли тебе, конченому имбецилу, объяснять, что есть «проглоти»?
— Что за кавардак в санчасти?
Капитан хотел было ответить, но, поняв, что серьёзный тон принадлежал не фельдшеру, насквозь промок от пота и трясущейся лапой приказал сержантам встать по стойке «Смирно!», а затем сам последовал их примеру — по полу загремели тяжёлые кожаные берцы, и в кабинет твёрдым шагом вошёл громадный мускулистый английский мастиф, командир части полковник Мэнсон.
— Что за кавардак, я спрашиваю?! — гаркнул полковник, сурово озирая всех троих из-под кустистых бровей. — Что за внешний вид?!
Капитан Ллойд Энемус замялся, пытаясь выдавить из себя хоть что-то похожее на слова, но получая мычание и «экание», однако тут на помощь пришёл сержант Бэндадж.
— Осмелюсь доложить, господин полковник, в телевизоре загорелся кинескоп, и доблестный капитан, рискуя собственной жизнью, избавился от него, — выпалил пёс.
— Лжёшь!
— Никак нет, господин полковник, взгляните на тумбу и голову господина капитана, точнее, его боевое ранение.
— Сержант говорит правду, капитан? — смягчив голос, спросил Мэнсон.
— Так точно, господин полковник! — осмелев, ответил Ллойд, гордо выпятив грудь.
Полковник нахмурился вновь.
— Даже награда не спасёт тебя от наказания, — таинственно проговорил мастиф.
— Но за что, гос…
— Разговорчики! И вас тоже!
Подгоняемые грозным полковником, трио строевым шагом вышло на улицу и разом вскрикнуло от удивления.
Перед ними, будто мгновенно образовавшись из воздуха, стояло, освещаемое со всех сторон мощными прожекторами, чудо инженерной мысли, словно сконструированное лапами нетрезвого изобретателя из подручного мусора по чертежам гаубицы, танка и батискафа; сей создатель утёр бы нос самому Леонардо да Винчи!
— Познакомьтесь с вашим новым сослуживцем, новейшей разработкой инновационного центра «Монолит» краскомётом «Жаба», созданным специально для Вооружённых сил и предназначенным для нанесения камуфляжа на большие поверхности, — пояснил Мэнсон, злобно ухмыляясь. — Автоматическое управление, используемое до недавнего времени, временно не работает, а вам, господа, выпала честь стать первыми собаками, разобравшимися в лапном управлении этой штуковиной, не попав в реанимацию от перегрева мозгов. Или, может, не выпала. Итак, приказ: замаскировать здание санчасти. Выполнять!
Мастиф злорадно расхохотался.
Капитан послушно отдал честь без головного убора и, скорчив умную морду, скомандовал:
— Равняйсь! Смирно! На первый-второй рассчитайсь! По машинам… в бой… за краскомёт, вашу мать!
Сержанты неохотно полезли на «Жабу» по выдвинувшейся лестнице.
— Господи боже, Рон… я… я… не читаю по-арабски! — в отчаянии схватился за голову Бэндадж, едва завидев приборную панель, походящую на скан сиро-иврит-китайского документа.
— Не робей, — дружески хлопнул его по плечу Сирендж, не обращая внимания на любопытные взгляды всей собравшейся поглазеть на «Жабу» части и разорявшегося снизу Энемуса, — разберёмся. В академии и не такое разбирал, — и сержант Рональд Сирендж не долго думая нажал на располагавшуюся по центру большую светящуюся красным светом кнопку, напоминающую пентаграмму. — Вот!
Последствия не заставили себя долго ждать: аппарат, ранее неподвижный, внезапно начал вибрировать, двигать «пушкой»; затем оглушительно задребезжал, как старый советский холодильник, изрыгнул шматок вонючей до рвоты и выедающей глаза краски и взорвался, накрыв военных отвратительным смрадом и утопив вязкой зелёной жиже…
И виделося сонному сержанту,
Что в Древнем Риме оказался он.
— О боги! — посмотрел он на лежанку,
А там — плащ красный, меч и знамя S.P.Q.R.!
— Кто я? — сказал, завидев своё тело
И лицезрев на нём такой набор:
Туника алая, кольчуга, бляхи, поножи,
А голову венчает галенбор.
«Что ж, — думал Сирендж, —
Выходит, не сержант я, но декан!
Отправлю контубернию подалее,
А сам — по городу, да наполню карман!»
И встал он из-под виноградной лозы —
Сосуд дурманящий, вакханский дар.
Шаркнув калигами, направился
Платиться за желаемый товар.
Вот, прибыл:
Вечный Город, как хорош он! —
Колизей, театр Марцелла, инсулы,
Форум римский, термы, Парфенон,
Преторианцы в рыбьих панцирях, разгулы
И муж учёный, весь раздумья погружён.
— Вот, — молвил Сирендж, — вон те мулы
Идут туда, где явно мой успех определён:
Рынок Траяна — эдакие гулы!
Звучат оттуда,
Я неслабо поражён!
Эй! Ты! Чего разинул мандибулы?
Мне амфору вина хорошего. — Торговец потрясён.
Замешкавшись, отдал фальшивые денары,
А расплатившись — хмелем сладким сильно одарён.
…
…
— Вперёд, квириты! За нами Рим, пред нами — Карфаген!
…
Очнулся наш декан в пылу сраженья,
Под солнцем жарким очутился он.
Повсюду ходят боевые построенья,
А в них — деканус Фасциум, трибунус Мэнсон
И Клистир-центурион.
«О Сирендж! — крикнул Фасциум. —
Давай, вставай-ка с нами в ряд!»
— Постой! — ответил пёс наш. —
Позволь мне провести полезнейший обряд.
Достал из-за туники он амфору свою
И высосал оттуда эскулапову змею.
Слюной затем обрызгал каждого подряд
И воскресил покойников, встав прямо в их отряд.
Их контуберния построилась, сразив врага живой заряд,
А позже — понеслась под пилумы и стрелы,
Пусть боги их благословят.
…
Потея, пробивались, побеждали мы,
Но завопил Клистирус: «У них слоны, слоны, слоны!»
…
«Метай копьё ему прям в глаз!»
…
«О да, поплыли в Сиракузы!»
…
…
И захватив игрушку Архимеда —
Баллисту чудную, «Торпеду медоеда»,
Мы, по приказу Мэнсона и Клистира-начмеда,
Огонь открыли, оставив бедного Эпкида без обеда.
…
УРА!
