Я сбежала, чтобы попасть в лапы гибриду

POV Кэролайн.       Мне всегда казалось, что с Клаусом я буду счастлива. Да, он не самый хороший человек, но мы все неидеальны, у каждого есть свои пороки, и грешные поступки. Но я, правда, верила, что именно он даст мне то, чего я так хочу. И он давал! Когда наши отношения только начинали зарождаться, всё было прекрасно. Не было никого, кто мешал бы нам. Для Клауса я была на первом месте, что бы не случилось, он всегда думал обо мне на первом месте. Я не была для него второй, или менее важной, чем его месть. Ради меня Клаус делал очень многое. Но он никогда ничего не просил взамен, я сама давала, по-своему желание. И мне нравились наши неспешно развивающиеся отношения. Клаус никогда не торопил меня, он был очень терпелив, и сдержан, а его слова никогда не задевали меня, потому что он думал о том, чтобы сказать, и как бы не задеть мои чувства. Он всегда был внимателен даже к мелочам, и рядом с ним я чувствовала себя по-настоящему нужной, и счастливой.       Всё было идеально, как в книгах про истинную любовь. Даже мои друзья приняли этот факт, и не лезли к нам. И Елена не возмущалась, видя какой я счастливой была. Всё было лучше, чем я вообще когда-либо мечтала. Всё было как в песнях… Пока не появилась она! Эта волчица возникла из воздуха и всё испортила. В тот день, когда Клаус жаловался на запах, мы вышли на улицу, и они столкнулись. Я никогда в жизни не видела такого взгляда у Клауса, да, что там у Клауса, ни у кого я такого взгляда не видела. Его серо-голубые глаза, всегда были яркими и полными ясного разума, только, когда он выходил из себя или же терял рассудок из-за ярости, его цвет глаз менялся. В тот момент глаза Клауса словно налились жизнью, будто до этого он провёл свои долгие тысячу лет во тьме, и впервые увидел свет. Они переливались разными оттенками серого и голубого, и он больше не смотрел в мою сторону. Поэтому я тогда по-настоящему запаниковала, и попыталась убрать его руку, которой он удерживает девушку, чьи глаза были такими же насыщенными жизнью. Но он откинул мою руку, словно она была для него самым нежеланным в мире. Я не понимала, что происходит. Он вдруг так резко изменился, стал совершенно мне не знаком. А потом он её поцеловал. Просто налетел, как голодный лев налетает на раненую антилопу, дикий, неистовый, и такой изголодавшийся. Их поцелуй длился не долго, но он был для меня словно застывшее время, за которое моё сердце успело умереть. Но потом я поняла, что что-то не так. Он вёл себя странно, и эта девушка тоже. Она оттолкнула его и посмотрела на него так, будто он поработил её без её согласия, словно лишил её этой «жизни», что бурлила в их глазах. Она даже заплакала, а Клаус непонимающий, что он только что сделал, с каким-то изумлением смотрел на девушку, которая из-за него лила слёзы, и всего на миг в его глазах была паника, и он сбежал. Девушка тоже убежала, почто одновременно с ним, они будто оба сорвались в разные стороны, лишь бы подальше друг от друга. А до этого, они неистово желали быть как можно ближе друг к другу.       Я пошла за Клаусом, хотела выяснить, что произошло, и узнала, что эта девушка была волчицей, да ещё и с течкой. Я очень мало про это знала, совсем немного, по сути, я просто знала, что у оборотней иногда случается течка и что это сильный феромон. Но я не знала, что он так влияет на оборотней мужчин. И пока Клаус сходил с ума, пытаясь удержать себя и хватаясь за дерево, он бредил, говоря о вкусе той волчицы, он говорил, как сильно жаждет её, говорил, что она ему необходима, он хотел только её, и прямо сейчас. Я не выдержала, и свернула ему шею, только бы он замолчал, только бы перестал терзать моё сердце.       А потом от одного гибрида Клауса я узнала что такое «течка», ну хотя и то не всё, как выяснилось. В основном он говорил о том, как это влияет на мужчин, и что с ними происходит в этот момент. А меня всё это злило! Почему она вообще появилась? Почему именно Клаус обзавёлся связью с ней? У меня было столько вопросов, но ни одного ответа. Я так злилась на Аврил, так сильно хотела, чтобы она исчезла, что даже подумывала о том, чтобы убить её. Я ненавижу Аврил, ведь она отняла у меня моё право быть для Клауса всем на свете, быть на первом месте. Когда её нет рядом, я для него являюсь центром планеты, он даёт мне всё своё внимание, всю свою любовь, всё что я пожелаю, потакает любым моим капризам. Но когда рядом Аврил, она становится для него центром вселенной, и он отдаёт ей то, что никогда не отдаст мне — всего себя. Поначалу я думала, что они ненавидят друг друга, и это было единственным, что отделяло меня от этих ужасных мыслей об убийстве девушки, которая тоже стала жертвой обстоятельств. Но наблюдая за ними, когда они рядом, я вижу, как их тянет друг к другу. Как Клаус сдерживает себя, как его трясёт лишь от одной мысли, что она так близко, и протяни он руку, и утонем в этих ощущениях, но он держит себя в руках, сопротивляется. А я и горжусь тем, что он не поддаётся, и чувствую боль оттого, что к ней его так влечёт, и ненавижу Аврил, что она так на него влияет. Аврил даже в сторону его не смотрит, и пускай она пытается показать, что способна держаться на расстоянии от Клауса, но её глаза так честны в своём желании, что хочется закрыть их навечно.       Я до сих пор помню, как в доме Клауса, Аврил рассказывала, что из себя представляет «течка», «метка», и «связь», как она пыталась донести до нас, что это вовсе не благословение, что это хуже чем проклятие. Она не только видом, но и словами пыталась показать, как ей ненавистна эта связь с оборотнем, а я завидовала. Это ведь так удивительно, когда желают только тебя, когда ты для него в прямом смысле являешься жизнью, а без тебя для него нет смысла жить, и он лишь существует. Когда вы рядом вы словно магниты, тянетесь на расстоянии, и нет для вас никакой преграды, когда вы в дали только ты в его голосе, даже снишься, что он в бреду завёт тебя по имени. Я уже не раз слышала, как Клаус звал Аврил, пока спал, только один раз я разбудила его в этот момент, потому что обычно это было лишь несколько раз сказанное имя волчицы, а тогда он словно больше и не знал никаких других слов, только «Аврил», и так десятки, и сотни раз он повторял его. Да, может для женщины и есть ограничения, но плата за это лишение превосходит ожидаемое в разы. Поэтому я не понимала, почему она так ненавидит эту связь. Ведь когда Клаус поцеловал её, она хваталась за него так, словно не просто хотела слиться с ним, он будто был второй половиной её души, которая находится в теле другого человека. И вот они притянуты друг к другу неведомыми вселенскими силами.       Смотря на их поцелуй тогда, я испытывала больше зависти, чем злости. И то, как Элайджа попытался остановить Клауса, оторвав его от Аврил, а он, оттолкнув его в сторону, снова вернулся к Аврил, моя зависть лишь увеличилась. У меня вдруг появилась мысль «со мной он другой», я и так это знала, но смотреть на это было больно, и завистно, очень-очень завистно. Потом он извинялся, говорил, что это ничего не значит, и это даже не его желания, и я простила его, но глубоко в душе, я продолжала злиться. Аврил уехала, и я думала, моя злость уляжется, но она лишь утихла на какое-то время.       С Клаусом мне было хорошо, очень счастливо. Он был нежен со мной, терпелив, и любил меня, всегда внимателен и заботлив, иногда страстен, но он никогда не терял со мной головы. Я понимаю, глупо надеяться на то, что я тоже смогу лишить Клауса дара речи, чтобы он даже потеря рассудок, и забыл, что вообще потерял его. Он никогда не говорил моё имя в бреду, так страстно, так сладко и желанно он его не произносил. Я знаю, что глупо хотеть того же отношения к себе, что даёт связь Аврил, но я ничего не могу с собой поделать. Я просто хочу это! И проклинаю то, что не родилась оборотнем, и проклинаю то, что у вампиров нет такого притяжения друг к другу. Я так ненавижу то, что мы лишены такого, я так ненавижу то, что у Аврил есть «связь», а мне приходится довольствоваться тем, что имею, и стараться ради того, чтобы Клауса не потерял ко мне интерес. А Аврил и стараться не надо, она вызывает у Клауса больше чем просто «интерес», она вызывает у него «жизнь». То, что мне не под силу, как бы я не старалась. Что бы ни делала, я никогда не смогу стать для Клауса такой же желанной жизни, как Аврил.       И снова я чувствую себя брошенной, ненужной, и преданной. Я знаю, Клаус не хотел причинить мне такой боли, но он причиняет её снова и снова. А сейчас только делает больнее. Когда началась течка Аврил, мы занимались любовью, но даже тогда он остановился, и отлетел от меня подальше. Я не смогла пересилить эту связь между ними, даже когда мы были так близки друг к другу. Я думала, что хотя бы это есть только у меня, но я ошиблась. Даже возбуждён Клаус был в разы сильнее, чем когда он со мной, и желает он Аврил сильнее, чем когда-либо желал меня. Мне пришлось уйти, и звонить Бонни, обливаясь слезами в отчаянии. Я знаю, Клаус любит только меня, но какой смысл в этой любви, если она не даёт мне даже половины того, что даёт Аврил связь с ним. Я словно жена для Клауса, к которой он охладел, но возжелал любовницу.       Бонни приехала почти сразу, как я ей позвонила, даже при том, что время было за полночь, и войдя в дом, она на ходу стала зачитывать заклинание, чтобы запереть Клауса в его комнате. Оттуда так часто доносились грохот, и рык гибрида. Клаус крушил комнату, чтобы хоть как-то выплеснуть вожделение, но ничего не помогало. И почти в одно мгновение Бонни закончила ставить барьер вокруг комнаты Клауса, а Клаус направлялся покинуть комнату. Он так много раз называл имя волчицы, так много, что ощущение, будто она материализуется перед ним. Бонни была чуть быстрее, поэтому мы успели вовремя. Но Клаус будто и не замечал этого барьера, ломился к выходу, пытался выйти через окно, даже стены рушил, и пол. Он больше не контролировал себя и свой разум, теперь им повелевает оборотень, и вожделение к Аврил.       Пока мы ждали приезда Элайджи с Аврил, я не отходила от комнаты Клауса, слыша, как он завёт её, как просит её быть рядом, как угрожает всем, кто пытается ему помешать. Я не только не узнавала его, но ещё и стала бояться, ведь в таком состоянии он и правда сделает что угодно, и неважно кто встанет на его пути. Это уже больше чем «внушение», которое применяют вампиры, ведь даже ему в какой-то степени ты может сопротивляться, если очень сильно этого хочешь. А здесь полная потеря себя, и каких-либо других мыслей, кроме Аврил. Я подпирала стенку у пола, и, поджав ноги к груди, плакала, чувствуя боль и отчаянье. Я знаю, это не их вина, они не хотели бы этого, и всеми силами сопротивляются этому, я, правда, понимаю. Но не думаю, что смогу оставаться рядом с Клаусом терпя эту боль. Аврил ведь сама сказала, чем дольше они противятся, тем хуже будет их влечение друг к другу. Поэтому я не уверена, что смогу выдержать эту боль достаточно долго, чтобы оставаться рядом с Клаусом. Но если бы была только боль, возможно, я бы и смогла продержаться, так пропорционально с ней, растёт и моя ненависть к Аврил. И хоть, она ничего мне не сделала, хоть и пытается не мешать нам с Клаусом, хоть и не противится разрушению связи, но я ненавижу её настолько, что убить готова. Чувствует боль во время течки? Да, её боль ничто, по сравнению с моей! Так я думала, пока к дому не подъехала машины, а Клаус не затих, и в этой тишине, я слышала женские крики боли. Мне даже слух вампира включать не пришлось, потому что они были такими громкими, что и так услышать можно.       А затем, эти крики стали громче, потому что её вынесли из машины. Клаус тем временем стоял тихо, сверля взглядом проход в комнату, откуда немного был виден парадный вход. Когда дверь открылась, я увидела Аврил, которая была замотана в какой-то простыни, её на руках нёс Элайджа, точнее пытался. Она постоянно вертелась, пытаясь разорвать простынь на своём теле, она пыталась слезть с рук Элайджи, при этом кричала так, словно её за живо сжигали на костре. Такого ужаса я ещё не видела. Я думала, она преувеличивает, говоря о том, что прикосновения ей причиняют боль, но сейчас она была так безумна, а в её расширенных глазах читалась сумасшедшая боль, а слёзы беспрерывно скатывались с её глаз.       — Аврил… — голос Клауса больше не был тем угрожающим, и неистовым, он звучал с млением, и трепетом. А волчица хоть и находилась далеко от комнаты Клауса, и не могла услышать его слов, но она замерла в руках Элайджи, а потом дёрнулась вперёд, оказываясь на полу.       — Клаус… Клаус… — в бреду говорила она, вылезая из простыни, и поднимаясь. Ускоряя шаг, она бегом поднималась по ступенькам, не обращая внимания ни на боль, ни на то, что сейчас была полностью обнажена, а её кожа в некоторых местах была разодрана ногтями девушки.       Я поднялась с пола, вытирая слёзы, и понимая, что пришло время действовать, следом за девушкой по ступенькам стала подниматься Бонни, вместе с Элайджей, который пытался не смотреть на голое тело Аврил. И пуская, я ненавижу её, но фигура у неё лучше моей, и грудь больше чем у меня, что злит ещё сильнее. Пробегая мимо меня словно ветер, она налетела на Клауса, но была поймана им же, и они слились в неистовом поцелуе. Аврил хваталась за его плечи, а Клаус держа руки на её талии прижимал ближе к себе. А затем, они оказались на кровати, и только тогда мы смогли войти в комнату.       — Бонни быстрее! — к панике кричала я, понимая, что если промедлим, то это будет конец всему.       — Да, знаю я, — раздражённо проговорила она, смущённо отводя взгляд в сторону, но собравшись с силами, она стала читать какое-то заклинание.       И пока Аврил в экстазе вскрикивала, лишь от прикосновений Клауса, от его поцелуев на её шее, и груди, плечах, я испытывала всепоглощающую зависть. Будучи под Клаусом, Аврил хваталась ногами и руками за тело Клауса, и старалась поглотить его, слиться с ним, она в бреду молила его о большем, она умоляла его прикасаться к ней, быть как можно ближе. А Клаус выполнял все её требования, но словно делал это неосознанно, он рычал от удовольствия, что никогда не делал со мной. Он кусал её шею, плечи, грудь и талию, кусал ноги, оставляя свой яд в её крови всё больше, а Аврил вздрагивала от блаженства, и стонала так громко, что стены тряслись. Ей совсем не было больно, наоборот она просила его продолжать кусать её, продолжать «метить». А затем, резко перевернувшись, она стала восседать на торсе Клауса, пока тот держал руки на её бёдрах, и сжимал так сильно, прижимая ближе к себе, что наверняка синяки останутся. Аврил разрывая на нём футболку, попутно покрывала грудь поцелуями, покусывала, а её ноги то и дело судорожно дрожали, показывая получение оргазма. Никогда не думала, что от обычных поцелуев и прикосновений можно получить оргазм, хотя вообще-то она уже не первый получила. Накрывая губы Клауса своими, она так жадно целовала его, будто век голодала. А Клаус позволял ей быть сверху, делать, что она захочет, он даже просил её о большем, а вот мне он никогда не позволял брать главенство.       — Готово! — выкрикнула Бонни в тот момент, когда Аврил выгибая спину, гортанно стонала, запрокинув голову, а Клаус, прижимая её за талию, прокусывая шею.       — И как мы возьмём у него яд? — заходя в комнату, проговорил Элайджа. Всё это время он стоял снаружи и ждал, когда мы закончим. Смотря на застывших Клауса и Аврил, что словно и не заметили этого, наслаждаясь прикосновениями друг друга. Будто им и не нужна свобода действий.       — Давайте быстрее, я долго не продержусь, — напряжённо говорила Бонни, пока мы пытались придумать, как взять яд, из клыков Клауса. Выход пришёл сам собой.       — Что насчёт шприца? — предложила я, вспоминая, как когда-то так же делал охотник, который приезжал в Мистик Фолс какое-то время назад. Моя идея пришлась Элайжде по вкусу, и он тут же отправился за ним в другую комнату.       Всего пару минут Элайджа искал шприц, а мы стояли в комнате и ждали его. Но видимо Клауса заметил, что кто-то применил на них заклинание, и стал пытаться вырваться. Его яростный рык был таким угрожающим, что мы даже отступили на шаг назад. А вот Аврил ничего не замечала. Может, дело в связи? Тот гибрид говорил, что у оборотней мужчин появляется желание защищать и оберегать свою волчицу. Наверное, поэтому Клаус заметил, или почувствовал. Когда Элайджа вернулся, то мы сразу же стали подходить ближе к паре оборотней. Стоило хоть бы пальцем коснуться Аврил, как Клаус дёрнулся, а его рука, уже перехватила руку Элайджи, что случайно дотронулся до плеча Аврил, когда собирался вколоть иглу в дёсны Клауса.       — Бонни? — испуганно проговорила я, даже и не зная, что мне делать. Бежать или спасать Элайджу.       — Заклинание действует, я не знаю, как он смог пошевелиться. Просто не касайтесь Аврил, пока мы не закончим, — напряжённо ответила она, и мы одновременно кивнули. Элайджа, вырвав свою руку, стал более внимателен, и, вгоняя иглу в десну Клауса, наполнял шприц янтарным ядом оборотня.       — Ты даже не допустишь, чтобы кто-то её касался, да, Клаус? — с болью в голосе, тихо проговорила я, смотря в пол. Больше не хочу это видеть. Это так больно, что слёзы уже застилают мне глаза.       Когда шприц был полностью наполнен, то нам пришлось как-то убрать Аврил из комнаты, и запереть в соседней. У нас нет времени на то, чтобы возвращаться её домой, да и так куда лучше, потому что здесь поблизости нет ни единой живой души, кто смог бы вызвать полицию, слыша крики. Только чудо и помогло нам, перенести Аврил в другую комнату, и не знаю, какие силы помогли нам избежать яда оборотня. Бонни из последних сил наложила заклинание на соседнюю комнату, и нам оставалось только ждать, когда неделя закончится. По словам Бонни, этот обряд разрыва лучше всего провести в полную луну, когда магии больше, и соответственно больше шансов удачно проведённого заклинания.       Эти семь дней никого кроме Клауса и Аврил в доме не было. Ребекка вообще редко приходила домой, заливая своё разбитое сердце алкоголем, и убитыми парнями. Ох, как я её понимала, мне тоже хотелось убить парочку девиц на улицу, и выпустить свою злость. Но я держала её внутри себя, не позволяя вырваться. Через три дня я зашла в дом Клауса, чтобы проверить, что с ними двумя. Клаус сносил всё на своём пути, он даже стену разнёс за время, что нас не было, которая разделяла его с Аврил, но коснуться её он не мог. Невидимая преграда стояла на его пути, а он пытался и её сломать. Аврил же так выгибалась от боли, что её кости трещали, она разрывала свою плоть когтями, наверное, хотела выпустить мучающее её чувство наружу. Она валялась по полу, звала Клауса, и умоляла всеми унизительными словами, чтобы он был рядом, чтобы коснулся её. Она даже на коленях стояла, рядом с ним, и умоляла как рабыня, молит своего хозяина. Но Клаус ничего не мог сделать, разбивая свои руки в кровь, о невидимую стену.       Я пробыла там достаточно долго, чтобы увидеть как Аврил, больше не способная терпеть эту боль, теряла сознание, и в этот момент. Клаус, будучи то ли более стойким, то ли испытывая меньше мучений чем Аврил, безвольно оседал на пол, пропуская руки в волосы. Видимо действие запаха течки немного ослабло, и он мог отдохнуть. Но даже так он не заметил меня рядом, тяжело дыша. А затем, он повернул голову в сторону лежащей на полу Аврил, и смотрел на неё. Могу поклясться, я видела в его глазах осознание происходящего, сейчас его разум вернулся к нему.       — Аврил, — его голос звучал с печалью, и он перевернувшись в её сторону, так и стоял на коленях, прислоняясь лбом в невидимую преграду, и приложив к ней одну руку, добавил, — продержись ещё немного. Скоро всё закончится… Пожалуйста, потерпи, Аврил, хоть моя боль ничто, по сравнению с твоей… Знаю, ты ненавидишь меня, но прошу, прости мне мой эгоизм.       Это точно был Клаус, это он, а не его оборотень, говорил с грустью и чувством вины. Это он смотрел на неё так печально, и он просил прощения. Неужели он больше не может ненавидеть её? Неужели то, что они пробыли здесь наедине три дня, сблизило их настолько, что Клаус чувствует себя виноватым перед ней? Неужели, даже в такие моменты просветления, он думает только о ней?       — Кл…       — Аврил, — обрывая мой голос на полуслове, Клаус, всё также стоял на коленях, и прислоняясь лбом к невидимой стене, смотрел на волчицу в бессознательном состоянии. Он проводил рукой по магическому барьеру, словно хотел коснуться её, и коснулся бы, не будь здесь этой стены.       — Хорошо, что ты не слышишь меня, иначе не знаю, как бы я смотрел тебе в глаза после этого. Не перед кем я не чувствовал себя более виноватым, как перед тобой. Я винил тебя в этой связи, даже не задумываясь толком над этим. Я думал, что только мне не повезло… Думал, что эта связь только мне портит жизнь. Это так эгоистично, ведь ты не меньше меня страдаешь от этого, если не больше. Будь я на твоём месте, я бы не смог терпеть эту боль так долго… Ты восхитительна, Аврил. Пускай и характер твой не сахар, но я не встречал девушки более чистой и непорочной нежели ты. И я бы, возможно, полюбил тебя, встреться мы раньше… Но в моём сердце есть место только для одной девушки и это Кэролайн. Поэтому, прости, что не смогу дать тебе ничего взамен, того, что делаешь ты для меня. Но, прошу, не отдавай жизнь ради меня… Я того совсем не заслуживаю. Лучше продолжай быть такой же непоколебимой, стойкой, сильной женщиной, которая всё выдержит и не сломается. Какие бы трудности не возникали на твоём пути, сколько бы ты не падала, но вставала и шла дальше. Продолжай идти, Аврил, с высоко поднятой головой. А я буду восхищаться тобой издалека, наблюдая за тем, что ты сможешь достичь в своей жизни. Тебе ведь ни нужна ничья помощь в этом, ты очень умна, и целеустремлённа, однако и слишком добра, чтобы идти по головам своих недругов, ты скорее приложишь больше сил и времени, и просто обойдёшь их. Аврил, не позволяй никому вставать на своём пути, не позволяй кому-то сдерживать себя, и ни в коем случае не поддавайся своей волчице, иначе назад дороги уже не будет. Ты должна сиять, Аврил, также ярко и настойчиво, как и твоё прекрасное имя… пепельная роза, — полушёпотом говорил Клаус, неотрывно смотря на Аврил у своих ног. А я, больше не слушала, что он говорит, убегая оттуда со всех ног.       Уверена, он и дальше говорил с ней, пока запах волчицы не накрыл его снова. Но я не хотела больше ничего слышать, потому что теперь он не сможет убеждать меня в том, что она ничего для него не значит. Он восхищается ею, он больше не может ненавидеть её, винить во всём, даже больше не может не думать о ней. Даже сейчас, будучи в своём уме, он смотрел на Аврил так, как никогда не посмотрит на меня. Да, он и сам сказал, что любит только меня, и не собирается променивать меня на неё, но его глаза полные восхищения её силой духа, и несгибаемой волей, никогда не будут обращены на меня. И это не удивительно, я не такая стойкая, как она, и не такая целеустремлённая, если у меня что-то не получается делать, я буду стараться это исправить, но если и дальше не выйдет, я просто сдамся, решив, что это не моё. А Аврил идёт до конца, и только потом, может обернуться, и сказать: «это не моё». Мы совсем не похожи с ней. Она даже внешне лучше меня. Единственное, чем мы отличались это состраданием к другим, но она и это у меня отняла.       После того случая я стала чаще приходить в дом Клауса, и просто слушала, и наблюдала как они страдают, как не могу коснуться друг друга, хотя находятся так близко. Я смотрела и наслаждалась их мучениями, а когда Аврил теряла сознание, я уходила, потому что сознание Клауса возвращалась к нему, и он либо сидел у разрушенной стены, либо лежал на полу, смотря в потолок, и раскинув руки, тяжело дышал, пытаясь немного успокоиться, и говорил с Аврил. Я не хотела слышать, чем для него мы ещё отличаемся. И пускай, я не должна была наслаждаться этим, пускай это очерняло моё сострадание, моё сердце и душу, но я хотела видеть, как они страдают. Хотела, чтобы им было также больно, как и мне. А потом, уходя домой, я ругала себя за те мысли, и то наслаждение, что я испытала. Я даже пыталась убедить себя в том, что это тоже самое, что и месть, в этом ведь нет ничего плохого. Каждый хочет отмщения для того, кто причинил боль, и я хотела. Так почему смотря на себя в зеркало, мне так мерзко от самой себя?       Что плохого в том, что я просто смотрела? Может, то, что я при этом испытала наслаждение? Или в том, что кажется улыбалась, наблюдая за ними? Я знаю, это чудовищно, радоваться страданиям других, и совсем на меня не похоже. Но, когда я смотрю на их мучения, я не думаю, что это плохо, я думаю: «страдайте же, так, как страдаю я». Только потом мне становится жутко от себя же. Моя ненависть настолько меня уничтожает, что я уже порой боюсь смотреть на себя в зеркало. Не хочу быть такой… Но не могу ничего с собой поделать! Она ведь отнимает у меня моего Клауса. Я ведь так сильно люблю его, а она просто забирает его у меня. И Клаус хорош, убеждал, что она для него никто, и убил бы с удовольствием, а сам смотрит на неё с таким восхищением. Лгун… Обманщик! Предатель! Ненавижу и его тоже. Желаю им ещё неделю страданий! Или год! А ещё лучше умрите от этой же связи. Оба!       Однако, как бы я не злилась, всё немного утихало, стоило мне поплакать. Даже и не знаю, можно ли считать моё сердце разбитым, если Клаус до сих пор любит меня, и не собирается разрывать наши отношения. Но за эту неделю моё сердце стало немного тяжелее, от скверны, что зародилась там. Мне было больно, и хотелось отключить эмоции, и больше не чувствовать этого, но я убеждала себя, что всё пройдёт, как только эта неделя закончится. Всё станет как прежде. Бонни разрушит их связь, и Клаус будет моим, только моим и ничьим больше. Осталось потерпеть всего ничего. До полнолунии всего пять дней, с момента, когда течка волчицы закончится. То есть ещё пять дней, и всё исчезнет. Эта боль, эта злость и ненависть, и я снова буду любить Клауса искренней и чистой любовью, и не будет этого помешательства на нём, и собственничества тоже не будет. Надо только потерпеть. Только немного потерпеть, и делать вид, что я всё та же, и нет во мне этого чудовища, которая с удовольствием смотрит на страдания других. Но лучше мне пока не видеться с Клаусом, потому что это слишком больно для меня. Я не знаю, что я ему наговорю, если мы встретимся. Но меня страшит больше всего то, что он точно поймёт, увидит в моих глазах всё, что я прячу. Он всегда видел меня насквозь, так что увидит это чёрное, гнетущее чувство, и, наверное, возненавидит. Не хочу, чтобы он ещё больше разочаровался во мне. Я ведь этого не перенесу! Конец Кэролайн.