Самый живой

- спина скоро начнет ненавидеть меня за этот диван. Рик, как ты.....? - с трудом, Морти, с трудом, - устало перебивает ученый, неловко поворачиваясь теперь лицом к юноше на маленьком, разложенном у дальней, примыкающей к дому стены гаража, диванчике так, чтобы их колени соприкасались. - зачем. - "низачем", Морти, просто "низачем". я делаю нелогичные и нерациональные действия безо всякой на то причины, - огрызнулся ученый куда-то в темно-каштановые кудри, - а теперь помолчи немного и дай мне отдохнуть, прояви капельку благодарности человеку, который три часа тащил твое раненое тело по пустыне. - ты киборг, Рик. - это не значит, что у меня не болят мышцы. мои человеческие мышцы, М-Морти. мои старые человеческие мышцы. Морти вздохнул, вкладывая в это действие весь скептицизм, который только был способен проявить в состоянии легкого пулевого ранения. Конечно, он знал, что импланты Рика в случае необходимости вкачают в него столько адреналина, энергетика или синтетических веществ для поддержания физических сил, сколько потребуется. И что один из его протезов вполне может поднять три Мортиных веса. И что это не значит, что мышцы его не устают и он не чувствует "отходняк" от длительного действия препаратов - а даже напротив. Морти знал даже то, что это обезболивающее, дурацкое земное обезболивающее, не помогающее буквально ни от чего, делает его таким раздражительным, а он хватается за эту эмоцию, лишь бы отвлечься от ноющего ощущения десятка иголок в перевязанном бедре. Том самом, на которое Рик сейчас кладет широкую худую ладонь и слегка сжимает под непонимающий резкий вздох Морти - втянутый воздух с тихим свистом заполняет легкие, выходя через некогда разбитый в одной из первых инопланетных драк нос, когда Рик целует его лоб а затем, чуть приподнимая голову и путаясь в мягких отросших кудрях - висок. - подумал, тебя это отвлечет, - шепчет он, почти не отнимая губ от лица парня, и юноша уверен, что слышит в интонации мужчины плохо скрываемую улыбку с долей лукавства. "Поиграть вздумалось?" - проносится в голове Морти, когда сам он уже тянется к тонким губам Рика, задирая подбородок и не прерывая контакта с кожей, чтобы не потеряться вдруг в полумраке наглухо закрытого гаража, освещаемого лишь небольшим окошком в крыше и несколькими диодами работающих приборов на столе ученого. Рик целует вязко и долго, словно придерживаясь политики экспансии - полный захват внимания противника, его рефлесов, его мыслей, его дыхания. Морти вжимается ближе, вплавляется, чтобы даже вдохи и выдохи их были одним механизмом. Морти знает тайную истину: Рик зависим от этого так же, как и он сам - если не больше. Ладонью впиться в бок напарника между ним и поверхностью старого узенького дивана, притянуть к себе, неприятно вжимая пальцы в тело юноши под его собственным весом, другой - в бедро, и с каждым его движением, когда худые пальцы Морти зарываются в седые волосы, оттягивают их или хватаются за плечи - сильнее сжимать место ранения, горячо дыша в губы напротив, замечая сквозь приоткрытые веки широко распахные от боли глаза парня, их светящиеся в тусклом ультрафиолете белки. Морти знает эту игру, Морти сам в нее вступил. Так же Морти знает, что способен переиграть. А потому, стинув зубы, одним рывком закидывает поврежденную ногу на бедро мужчины и притягивает его к себе, скалясь в поцелуй. Нечем бить, больнее его напряженным мышцам уже не станет. Рик это понимает. Рик сутулится, спускаясь к шее, целуя дрогнувшее под его губами адамово яблоко, когда юноша сглатывает слюну, шумно выдыхая - нервный жест, присущий Морти, когда тот перестает контролировать ситуацию - и слегка задирает подбородок, открываясь. Капитуляция. Ученый теперь оглаживает ребра под темной измятой футболкой, улыбается куда-то в шею во время поцелуев и всасывает горячую кожу над ключицей, тут же проводя по ней языком, а затем - губами ведет вверх, медленно и жадно, пока не чувствует чужое учащенное дыхание напротив собственного. И вместо поцелуя, приблизившись до упора, шепчет немного хрипло: "Ты же помнишь, что здесь отличная шумоизоляция?"