Самый живой

- остался только номер для новобрачных, - прогнусавил устало инопланетянин за стойкой регистрации, фиолетово-кирпичный, как и весь остальной интерьер, со впалыми, землисто-оранжевыми, явно тронутыми недосыпом глазами-окошками. - окей, давайте- ы-ык -похуй, - бросил киборг, роняя голову и прикрывая глаза. - эм, Р-Рик, я не думаю.. - начал было Морти скорее по привычке, чем из чувства реальной необходимости в споре. - это единственный приличный, не подпадающий под юр- юрисдикцию Федерации, отель в этом секторе, Морти, и п-поверь, ты не хочешь знать, каковы остальные, - понизив голос, процедил куда-то в кудри над ухом юноши киборг, радуясь, что парень так подрос за эти три года. Морти повернул голову и хотел было сказать что-то еще, но Рик, повисший сейчас на его плече и придерживающий более-менее целой рукой свои вот-вот норовящие выпасть внутренности, посмотрел на него столь убедительно и умоляюще-устало, что вопросы, если они и были, отпали сами собой. Мимикрирующий под кожу скин не поддерживался даже на левой руке киборга, которой он был в состоянии держать теперь разве что флягу или внутреннюю органику, почти полностью искусственную, но соверщенно не застрахованную от непреднамеренного выпадения из открытых ран. Поэтому за номер расплатился Морти, прижав наименее окроваленный палец к платежному дисплею. Третий этаж, шестая дверь слева, номер 23. Только привалившись к зеркальной стенке лифта, парень отметил, как же он, вообще-то, устал. И как хорошо они смотрятся вместе в строгих костюмах, пусть даже от них и остались только подранные в нескольких местах штаны и измятые белые рубашки с присохшими и совсем свежими кровавыми пятнами и закатанными по локоть рукавами. Галстуки, по причине своей вероятной рудиментарности, были уничтожены случаем еще три часа назад. И хрен с ними. Спасительная дверь номера, обещавшая своей потертой зеленой краской под ретро тишину и покой, открылась с тихим скрипом, щелкнув старым днк-замком с небольшой заминкой. "Наконец-то!" - устало подумал Морти, аккуратно протискиваясь внутрь и стараясь не задеть косяком двери уже начинавшего отключаться, едва перебиравшего ногами, Рика. Путь до кровати был едва ли не сложнее, чем весь ему предшествовавший, но определенно стоил того: Рик развалился под ним, не то вальяжно, не то совершенно бесконтрольно раскинув худые ноги и откинув голову, обнажая шею в редких тонких царапинах, потрескавшихся уже присохшей кровавой корочкой, и красивый острый кадык. Зная Рика, одновременно могли быть правдой и оба варианта. Морти на секунду задержал взгляд, прежде чем броситься в ванную за мокрыми полотенцами и аптечкой. Тело моментами трясло от препаратов, вколотых юношей поспешно в, как он надеялся, яремную вену - так неожиданно, что пришлось зафиксировать бедра киборга своими, прижимая со всей силы лодыжками его колени, а дрожащими руками, тем временем, удерживать края раны, заталкивая синтетику обратно. Редкие секунды мысль прояснялась настолько, что хотелось помолиться - в основном, о том, чтобы органы встали хотя бы приблизительно на свои места. Иной раз было просто страшно. Морти солгал бы, сказав, что не скучал по этому чувству. По адреналину, скребущему вены изнутри горячо и гулко, по ноющей, тяжелой боли в наверняка разорванных не единожды сегодня сухожилиях. По Рику под его ладонями - настолько бессмертному, что отключится в любую секунду. По горячим, хлюпающим и тикающим перекачивающейся кровью органам под едва сгибающимися пальцами. И, само собой, по виду внутренней механики разодранных до локтей рук - маленькое бионическое чудо, его персональная тренировка на выносливость от "не задень ебучий нерв, мне еще им пользоваться, М-Морти" до "быстрее, прижигай, п-прошу" на выдохе, сквозь зубы. Завтра будет легче. Хотя бы потому, что на завтра он оставил косметический ремонт - заменить правую руку и починить левую, "зашпаклевать" скином. Сегодня сложнее: ему предстоит зашить и обработать все имеющиеся на теле ученого, больше походившего этим вечером на боевую машину, раны - непременно под его пристальным взглядом, ведь киборг просто не мог оставить юношу без нервирующей компании своего сознания. А потом - не умереть под его руками самому: как смутно догадывается Морти, на его собственном теле накопилось повреждений ничуть не меньше. Остается надеяться, Кришна слышит поток его молитв в те редкие моменты, когда есть силы не материться. Рик приподнимается на локтях, сопровождая действие хриплым стоном. Возможно даже, тихим скрипом какой-то из своих титаново-платиновых частей, но Морти не берется утверждать - слух его обращен сейчас вглубь собственной черепной коробки, храма высокого давления и попыток не сойти с ума прямо на месте. "Кто-то должен все собрать и удержать", - напоминает он себе, с трудом удерживая хирургическую иглу в горячих от волнения пальцах. Как в первый раз. Рик смотрит из-под пелены обезболивающих завороженно и почти нежно, медленно переключая внимание с напряженного лица Морти на его руки - и обратно. Морти горит изнутри. Рик, судя по виду, тоже, и весьма буквально. На последнем стежке удерживать себя в руках совсем трудно, но через секунду Морти, наконец, рвано выдыхает, устало приваливаясь к груди киборга там, где, как ему кажется, нет швов. Тот приобнимает его целой рукой за плечи, и Морти чувствует под ее неравномерным тремором собственную рубашку, прилипшую хлопковой тканью ко взмокшей спине. Рикова, теперь буро-красная и распахнутая, как края его ран минуты назад, тоже все еще на нем - Морти помогает снять, когда тот садится, роняя голову на плечо юноши. Единственная опора в этой темно-зеленой, выкрученной, словно в цветокоре художника в острой депрессии, комнате. Самой уютной комнате за самый долгий на их памяти вечер. Потом случается больно и остро, резкое и задушенное на вдохе "спасибо" - сплетенные вместе края ран пенятся гелем, а сухожилия сростаются в реальном времени, но так медленно, что Морти успел бы посчитать до тысячи, перечислив в уме все воплощения Бога. Если бы знал. Рик гладит невольно дрожащей рукой его щеку, спускаясь к шее и задерживает пальцы нерешительно - бионика не слушается, он может сжать слишком сильно или не разжать их вовсе. Морти это знает, Морти плавится в красных, подрагивающих на пиках волнах этой мысли. Морти кажется, он видит звук: длинный прерывающийся сигнал, дискретный, как и любой процесс в их нынешнем состоянии. Синестезия горит на пальцах алым свечением, когда Морти погружает их сначала в смазку, пахнущую розовым и сладко-дымным, как эфирное масло, янтарем посреди этой медикаментозной симфонии, а затем - в себя. Рик делает то же самое в иной форме, не меняя содержания: погружает подрагивающие пальцы другой руки юноши между горячих краев свежей раны точно в месте разошедшегося шва. Самым краешком сознания Морти сокрушается о том, что придется по новой штопать, остальными же своими составными частями - попросту горит, не размениваясь по мелочам на мысли. Рик откидывает голову, опираясь условно целой, слегка вибрирующей рукой позади себя и дымится правым, отсутствующим большей своей частью, предплечьем, как зажженная связка благовоний. Горячий дым, пахнущий оплавленными нервами, синтетикой и бионическим аналогом машинного масла, курится над их головами, вплетаясь в кудри Морти там, где они не слиплись от пота или чужой крови. Тело его горит и взрывается всеми своими химическими соединениями, и юноша рассинхронизированно двигается, задним числом удивляясь, что вообще еще способен. Как и Рик - оставаться в сознании, когда чужие пальцы проворачиваются медленно и не слишком плавно в его ране, а кровь сочится под ними, густая и горячая, пахнущая медью, словно темная древесная смола и расплавленный металл. Они ненадолго отстыковываются двумя неисправными боевыми единицами, не способными существовать по отдельности - только для того, чтобы подтянуть к себе аптечку, разбить пару ампул и наскоро зашить разошедшиеся ризы плоти. В неглубоком, больше походящем на дрему, горячечном сне Рик вспоминает, как держал в руках гитару целую вечность назад, отмечая, что не забыл ни аккорда. Морти не видит снов - лишь проносятся перед мысленным взором все имена всех воплощений Бога, которых Морти никогда не знал. Кроме одного, пожалуй.