Obey me! (Hogwarts edition)

Маммон был вторым по старшинству из братьев Дэвил, но вел себя хуже маггловских детей. Он все время находил неприятности на свою многострадальную пятую точку и вечно получал на орехи от Люцифера. И даже Хогвартс этого не изменил ни на йоту. Все не задалось с самого начала — с распределения на факультеты. Маммон на примере старшего брата ожидал, что шляпа в мгновение ока отправит его за нужный стол. За какой именно первокурсник еще не определился, и единственным его пожеланием было: «Только не к Люциферу!» Вообще-то, в магических семьях было принято следовать по стопам родных. Если уж родился в семье темных магов, будь добр поступить на Слизерин или, на худой конец, на Когтевран. Но Маммон был нетривиальным магом — его не интересовали ни темная, ни светлая стороны. «Знания и гордость? Пф, всего не выучить, лучше всех не стать. Змеиная хитрость и темные искусства? Да ну, можно придумать что-нибудь поинтереснее», — думалось ему. Единственным, что влекло Маммона с огромной силой, было богатство. Несметное и бессчетное. Но Распределительная Шляпа смогла увидеть в юном маге больше, чем кто-либо другой. Так-так, посмотрим… Деньги любишь, значит? Но не хочешь к брату на Слизерин. А ведь там из тебя сделали бы идеального авантюриста: скользкого и неуловимого. Не хочешь? Тяги к знаниям не вижу, впрочем, как и к труду. Хм, но ты отмечен Судьбой и Удачей. К чему это? В тебе нет ничего для того чтобы быть великим злодеем или великим героем! Ты точно не хочешь пойти по стопам любого из своих предков? Стать посредственным темным магом или профессиональным мошенником. Вот, что тебя ждет после Хогвартса, если ты поступишь на Слизерин, — много денег, да и никто не будет удивлен. «Я просто не хочу к Люциферу», — как мантру повторял Маммон. Хорошо, дитя… Я вижу в тебе храбрость и отвагу. Ты все сделаешь ради своих братьев, не правда ли? Они считают тебя глупым, а на самом деле ты просто верен им. Неплохой набор качеств для Гриффиндора. Ты согласен? «Дядя Сириус будет в восторге, а на его фоне я в любом случае буду выглядеть хорошо перед остальной родней. Я согласен». В таком случае, удачи, маленький львенок. Тебя ждут приключения, о каких только можно мечтать.  — Гри-иффи-индор! — провозгласила Шляпа, удивив почти всех присутствовавших. Многие львята даже растерялись и забыли встретить нового члена своего факультета аплодисментами. Когда Маммон оглянулся на Люцифера и Леви, то не увидел никаких проявлений недовольства или презрения. Наоборот, старший брат снисходительно улыбался — мол, ты умеешь удивить, не облажайся. Левиафану же как обычно было все равно — он читал свою любимую волшебную приключенческую эпопею. Кажется, выбор Шляпы был не так плох.

***

Выбор Шляпы был ужасен. Большая часть Гриффиндорцев были выходцами из семей магов, которые обычно противостояли родам темных волшебников. Здесь также учились и полукровки с магглорожденными, но их сразу «вербовали». Кроме Маммона из чистокровных темных магов среди первокурсников были только Дьяволо — кузен по матери, Барбатос — воспитанник леди Вальбурги, которая приходилась Маммону крестной бабушкой, и Поттер, выросший в маггловском мире. Дьяволо с Барбатосом сдружились, и с их тандемом было сложно не считаться — даже ученики более старших курсов опасались этих двух. Поттера под свое крыло, похоже, взяли Уизли, навязывая неприязнь к темным искусствам (игнорируя тот факт, что могущественная темная ведьма Лили Поттер была убита сумасшедшим «светлым» магом). Маммон в отличие от других темных магов особого страха или трепета не внушал, поэтому над ним первое время издевались без страха быть проклятыми. Не все, конечно, но изрядное количество проблемных львят самоутверждалось таким образом за счет беззлобного и смешного первокурсника. До одного инцидента.  — Что вы, уроды темномагические, вообще делаете на Гриффиндоре?! — кричала какая-то худая и нервная четверокурсница на Маммона и Барбатоса в общей гостиной. Все начиналось с того, что эти двое оккупировали ее любимое кресло и случайно пролили немного тыквенного сока. Барбара, пользуясь отсутствием старших — всех учеников начиная с пятого курса собрали на какое-то мероприятие, посвященное началу учебного года, стала хозяйничать в башне своего факультета. Первыми под раздачу ведьмы с низкой самооценкой, естественно, попали самые выделяющиеся из общей массы.  — Вы предатели Магии! Знаете, что делают с такими на Гриффиндоре? Обычно, когда Барбару настолько заносило, кто-то из сокурсников останавливал ее и давал одуматься. Но в этот раз все зашло слишком далеко — испорченная два дня назад мантия, выскочившие прыщи и другие неудачи сложились в один ком. Четверокурсница почувствовала, что единственные виноватые в этих бедах, — два выходца из темномагических семей, которые заняли и испачкали самое удобное кресло в гостиной. Барбатос не подал виду и простым взмахом палочки заставил пятно от тыквенного сока исчезнуть. Маммон отвлекся от выслушивания оскорблений Барбары и тут же воскликнул:  — Ого! Невербальное! Как у тебя получилось? Научи меня, пожалуйста! У меня единственного среди братьев не получается использовать невербальные палочковые бытовые заклинания. Даже Сатана может кинуть агуаменти не открывая рта, а я нет!.. Словесный понос Маммона продолжался бы еще долго, но его прервала взбешенная пуще прежнего Барбара. От ее стихийной магии открылись окна гостиной и поднялся ветер. Эта девушка была единственной дочерью последнего главы обмельчавшего старинного светлого рода, корни которого доходили аж до самого Годрика Гриффиндора. Так что магическая сила, заключенная в девушке, была приличной силы. Но и Маммон был не лыком шит, из-за чего он, не дожидаясь какого-нибудь гаденького заклятья, случайно превратил кричащую ведьму в такое же кресло. Барбатос удивленно переводил взгляд с одного кресла на другое. Впрочем, как и все присутствовавшие. Воцарилось гробовое молчание. Только через несколько минут ступора кто-то додумался побежать за деканом. Когда Макгонагалл быстрым шагом вошла в гостиную, многие гриффиндорфцы уже успели разойтись по спальням. В помещении остались только причитавшие подруги Барбары, Маммон, Барбатос и погруженная в чтение Грейнджер. Эта магглорожденная была таким же изгоем, как и Маммон, и ей было интересно наблюдать за ним. И, если понадобится, Гермиона могла бы вступиться за сокурсника.  — Мисс Патил сказала, что мистер Дэвил трансфигурировал мисс Воннингтон в кресло беспалочковой магией. Это правда? Макгонагалл выглядела злой и ошарашенной. Встретившись взглядом с Барбатосом («Неужели, где он, там и неприятности?»), Минерва потребовала ответа.  — Да, это правда, профессор, — спокойно и выдержанно начал Блэк. — Мы с Маммоном заняли любимое кресло мисс Воннингтон, и она, разозлившись, начала кричать на нас. В какой-то момент эмоции настолько захватили ее, что высвободилась стихийная магия.  — Я испугался! — воскликнул Маммон, перебив говорившего. — Я подумал, что уже вот-вот попаду в больничное крыло, если она выбросит меня из окна, как захотел, чтобы эта ведьма подавилась своим креслом! Профессор устало выдохнула, но собралась с силами и вернула себе серьезный вид.  — Мистер Дэвил, вы не использовали заклинаний или каких-либо особых форм колдовства?  — Не-а, я просто был напуган и не хотел улететь в окно. «Мда, кресло действительно не сможет выбросить человека в окно. Как же я люблю магическую логику!» — подумала Минерва и сосредоточенным взмахом палочки вернула четверокурсницу в человеческую форму. Роберта и Анна подхватили подругу и повели ее в сторону больничного крыла, чтобы мадам Помфри удостоверилась в том, что здоровью девочки ничего не угрожает. Макгонагалл отправила патронуса целительнице с более точной информацией и затем прочла двухчасовую лекцию о том, как нужно обращаться с магией и быть хорошим учеником. В конце своего монолога профессор назначила Маммону дополнительные занятия по трансфигурации три раза в неделю и ушла по своим делам, не давая детям опомниться. Видимо, находить таланты у непосед Дэвил вошло в привычку Минерве.