***
Тсукаучи бы солгал, если бы сказал, что он действительно никогда не нарушал закон, как бы странно это не было. Он несколько раз нарушал стандартное, но очень важное правило о неразглашении, к примеру, когда он рассказал Тошинори, его дорогому другу, о возможной природе Ному. Или когда Сотриголова просил об одолжении, или наоборот. Сейчас же ему даже не пришлось этого делать, ведь они оба понимают, что бюрократия беспощадна по отношению ко всем, без исключений. И он не может лгать о том, что он уже с третьего раза перестал докладывать начальству о своих находках. Официально ничто не было подтверждено о линчевателе, и только он, Ямада и Айзава знали, что под ныне известным не только героям и полиции, но даже медиа и гражданским именем Анонима, скрывается чрезмерно талантливый себе во вред ребенок. О, хоть это и казалось нереальным, но объясняло довольно многое: маленький рост и вес, удивительную ловкость, а также отсутствие (по меркам Стёрки, который встречал его чаще всех) реального опыта в сражениях, движения линчевателя кажутся отработанными, но не слаженными, рваными, да и в бой он вступает крайне редко. Что было намного труднее объяснить, так это то, что его действия могут быть осторожны и хорошо продуманы в один момент, а в другой он кажется импровизирующим экстремистом. Это так же ещё одна причина, по которой его отчего-то ещё не поймали. У них все ещё есть предположения о том, что это мальчик не является линчевателем, а работает с ним, но тогда приходилось признавать так же и то, что это вполне может быть не только союзом, но целой организацией. Он рассказал им все ещё тогда, когда детектив впервые нашёл в своем кабинете украденный кейс с подобной подписью. Второй раз, когда они нашли на том же грёбанном месте записку о местоположении разыскиваемых мелких преступных группировок, рядом с которой им была любезно оставлена кучка карамельных конфет (разумеется проверенных сперва на химические вещества. Их ждало разочарование — не более, чем обычные конфеты). Если на камерах и были чудом зафиксированы какие-то записи, свидетельствующие о проникновении, на них нельзя было разглядеть ничего, что могло послужить чем-то большим, нежели доказательством самого факта проникновения. После того раза, когда его впервые случайно заметила охрана и один из новеньких офицеров, перепугавшись, открыл огонь и выстрелил без предупредительного, записки перестали появляться в рандомных полицейских участках и офисах, зато Тсукаучи стал находить их в кармане пальто вместе с конфетами, а Сотриголова в недописанных отчётах и почтовом ящике. Вместе с полотенцем — свежим и пахнущим мятой и хвоей. Все трое тихо охреневали, но продолжали молчать. Айзава бился головой об стенку, покуда Хизаши не остановил его. Теперь-то он вспомнил, где видел того ребенка из кафе. (Где-то вдали раздаются тихие злобные линчевательские смешки) Твою мать.***
Прошел уже год, но Бакуго так и не смирился с пропажей ботаника. Казалось, что он просто опять разыгрывал из себя героя и попал в передрягу, как и полагаться слабакам, а уже завтра он вновь появится и в своей обычной манере, слегка дрожа и неуверенно, будет перед ним оправдываться. Кацуки никогда бы не подумал, что отсутствие кого-то столь никчемного будет настолько сильно его раздражать. И даже, когда он проснулся в холодом поту, тяжело дыша, с дрожащими руками и застывшим в его голове криком «Каччан», или когда и сам не понял, почему чуть не прибил грёбанного Пикачу за то, что назвал его похожим прозвищем, он отказывался признавать что чувствует вину. Деку был слабым. Он сам это заслужил. Но он всегда был: хвалил его, не как те второстепенки, искренне, глупо хлопал глазами, плакал, стоило на него рыкнуть, заикался, но упрямо плелся следом. И, несмотря на очевидность этого, Кацуки никогда отчего-то всерьез не думал, что тот умрёт. Люди умирают, особенно такие никчемные, но он, казалось, всегда будет лицом в толпе у его ног, восторженно глядя снизу вверх на друга детства. Будь у ботаника квирк, они могли бы стать соперниками, даже напарниками, как и планировали в детстве, но придурок умудрился заполучить круглое ничего и разрушить все их планы. А теперь… Жизнь блондина не изменилась ни капли, но ноющее премерзкое чувство чего-то недостающего постепенно убивало. Даже, когда тетя Инко переехала, поспешно продав квартиру, а свет в окне соседнего дома загорается из-за возвращения другого человека, он машинально думает о маленьком мертвом беспричудном ублюдке: «о, опять Деку зубрит», и не сразу ловит себя на мысли, что это несколько расходится с реальностью. Он ненавидит это, но в это воскресенье он опять пойдет покупать грёбанные цветы.