космические обрывки

Елена с окна стирает пальцем тонкий лед — звездолет швартуется на новой станции. Говорят, там, в малоизведанной части космоса под покровом галактики М82, что Млечного пути ярче раз в пять, воздух пропитан магией молодого разума; багряные водовороты за бортом корабля превращаются медленно в соленый буйный океан, один взгляд — и увяз. Поэтому, наверное, Сноу-долл и выбрала именно ее — далекую, необузданную, звезды рождающую, не застоявшуюся, необычную, желания превращающую в скопления, которые после становятся целыми сверхновыми за пазухой Большой Медведицы; начало обновленной жизни. В стыковочном отсеке не холод — мороз; пальцы немеют, и зубы стучат, маячит пятном в полумраке неоново-лиловая надпись «welcome home» и коврик у двери с грудью супермена, где рубашку разрывают сильные — мужские — руки, оголяя знаменитый знак «s»; желто-красное на синем. Эс настоящая, стоящая плечом к плечу со Снежной и Пятьдесят пятой — в камерке два на три — усмехается, пожав плечами, мол, окей, посмотрим, что будет дальше, и у меня, кстати, где-то в коробках есть чай — много чая; не чувствую собственных ног. Кажется, надо нажать на какой-нибудь звонок, чтобы голосом плавным он запел «теперь мне нужно сдаться» по другую сторону стальной пастины, раздробил сонную атмосферу нагретых батареями авторов-мух и возвестил о тотальном конце — быстрый подъем по хлопку Сноу-долл и обустройство рабочего пространства; лентяйничать осталось пару дней. Но звонка нет, только еле заметная ручка-рыбка с глазками-изумрудиками, на которой округлым подчерком написано «нажми меня», и они нажимают, предчувствуя катастрофу — Черри была отправлена в первых рядах с Розой, смешивая взрывоопасного львенка с беспорядочным бельчонком; капут всем известным молитвам, упаси, Господь, наши грешные души. Елена и в правду крестится свободными пальцами, потому что пакеты, повисшие на сгибе локтя, тянут судорожно к полу — взяла только самое необходимое, клянусь; она делает шаг за своим капитаном. Из служебного модуля сразу лицо обдает пар — или дым, непонятно, — белые клубы тумана, на вкус ощущающиеся кардамоново-коричной смесью, жаром иноземного солнца по коже онемевшего тела, кленовым олд фешеном на языке. — А вот этого я не ожидала. — отзывается Елена, округляя до безумия дегтярные зрачки, ведь бурбон остается тенью на сухих губах и каплями Ангостура сверху. — И не говори. — Эс идет мелкими перебежками, коробки оставив грузом позади — подождут, — ладонями ощупывая пространство, не врезаться бы, а стены на ощупь, словно итальянский виноградный роял; медленно окутывают фаланги. — Я. Такого. Не. Позволяла. — у Снежной буквально загораются одуванчиковыми искрами темные волосы, вспыхивают, подобно хозяйке, кулаки сжав посильнее; она же даже сливочного пива не разрешала выпить, потому что рассудок затуманится, и звезды могут в пропасть полететь, под откос, на дно — только крайне редко, на праздники, и то по кружке, — Сейчас я им усторю пляжный, блин, отдых. И капитан топает платформой сапога по полу, в мгновение облака рассеив янтарной волной светлячков, что коридор превращает в живой поддатливый организм, протекающий мягкой плавностью ходов и переходов. Девушка срывается с места, две другие головы Цербера бегут во весь дух за ней, запутавшись в кедах и длинных шнурках, ведь станция — недавно построенная, кроме Сноу-долл здесь ранее никто не был; она знает каждый поворот, каюту, комнату. Главный командный отсек брюнетка открывает с ноги — музыка оглушает своей мощностью; чертова звукоизоляция. Она успевает едва ли раскрыть рот — под потолком болтается громадный диско-шар, на обескураженных лицах собравшихся отражающийся сотнями цветастых бликов; Роза случайно выстреливает хлопушкой, Руби спешно убавляет громкость. — Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? — а у Киры практически дергается глаз; ее шея обмотана сиреневой мишурой, шапочка-кошка скошена на бок с одним опущенным ушком, — У тебя вообще что в стакане, а? — Снежная упирает руки в боки, подходит в два шага, что Блэр аж икать начинает; это всего лишь кола, — Ну хоть это радует. Эй, а вы? В углу же, затаившись, тихонько перешептываются Анлесс и Нэсси, поднимая очередной шот в воздух — у одной только ежевичное вино, у другой лавандовые слезы Клариссы Фонг; да, выбор, конечно, странный, но бывает: — Яка прекрасна погода, не знаходиш? — спрашивает шепотом Анлесс, из внезапно-несуразного урагана превращаясь в мягкого игрушечного волчонка с сапфировыми полосками-рунами по бокам; такая милая бомбочка из наборов для принцесс. — Да, чудова. Здається, обіцяли повністю червону веселку. — отвечает ей Паркер, как ни в чем не бывало; на ней футболка белоснежная с Лили Коллинз, которую она вскоре перешьет во что-то более вечное, в подушку, например, а пока девушка пальцем пытается стереть с ткани солено-пурпурную каплю, выпрыгнувшую из стакана. — Відмінно, підемо подивимося. — и они осторожно начинают отступать к выходу, прижимаясь к стене, сливаясь, смешиваясь, а под жестким взглядом глаз Сноу-долл закипает у девочек кровь. — Стояти! — резко окрикивает капитан, губы сложив в подобие ехидной ухмылки, — Я розумію вас вже кілька місяців. Не сметь уходить, я сказала! И Анлесс с Нэсси тормозят, так и не сделав спасительного шага в аварийно-тусительный выход — выражение их лиц, словно, чёрт возьми, сейчас прилетит по макушке; Елена же смеется с девчонок, уткнувшись в плечо Эс, которая улыбку тёплую прячет в скрещенных руках и высоком вороте розового свитера; творится какая-то невообразимая хрень. — Вы серьезно вздумали устроить подростковый бунт на корабле? Думали, я не замечу? Удачливые больно, талисманами запаслись, мои хорошие? — Лично я нет, всегда их теряла, не срослось как-то. — на Черри светятся ультрафиолетом лосины с отрядом самоубийц — прямо звездочеты, ей Богу; чур, она — Харли, что ногами болтает, сидя на парящем, собственно ее, столе. — Нет, я все понимаю, но почему наша рассудительная Руби вас не остановила? — Снежная морщит детский профиль, — Кстати, куда она делась? Все пожимают плечами. Только Роза смущается немного, из-за спины показывая длинные пальцы, которые обвивают ядовито-зеленые стебли и медленно ведут полосами-нитками к самому потолку — там, оказывается, распускаются дивные перламутрово-багряные бутоны, лепестки раскидав по серебристому своду, что собой держат виновато-веселую Руби, свесившуюся с них, как с мягкой кровати. — Вы меня скоро сведете в гроб. — Сноу-долл, если честно, давно бы их всех уже стукнула чем-то тяжелым по беспокойным головкам, втемяшить пытаясь, как важно быть собранными и серьезными, когда происходит такое чудо — становление целого нового мира, но они все, маленькие дети, кружат и хохочут, пускают яро фейерверки. — А я и не думала, что наш любимый гном в прыжке так сильно разойдется, да, Джулия? Снежной хочется провалиться, сто процентов, на этом же самом месте, ведь обернувшись, она точно знает, кого увидит. На Вишес будет все та же длинная белая шуба, спадающая с плеч, оверсайз плюс, будто у Круэллы Де Виль из «Сказки», и микрофон от воображаемого караоке — в стразиках такой, голубенький. Она будет смотреть сверху вниз по-матерински нежно-нежно изгибая губы, а в глазах у нее будут сверкать самые первые исполненные желания — далекая бездна звездного полотна; лучше на свете колдовство. — Сюрприз. — а вот голос Ди не меняется от времени и места, только покровители обретают другую форму. — Ты у нас теперь по драконам? — Ага. И с ведерком шоколадного мороженого. Хватит на всех. — Дисперато одергивает свое кружевное выходное платье, коих в ее гардеробе пруд пруди, и дергает смешливо плечом, сгоняя золотом литого дракончика, еще совсем малыша; сейчас он будет лишним. А потом они обнимаются — дружно, немного пьяно, радостно, прижимаясь друг к другу боками, чтоб не единого пробела не было, ни скважинки, ни червоточинки; старички заключают в кольцо рук обновленный состав мечтателей, да так, чтобы понять им дать, как важно любить ближнего и уважать; ждать возвращения неожиданного с далекой Земли и никогда не забывать тех, кто был когда-то дорог. Диско-шар вновь совершает круг, играют блики, рок-н-ролл отдается звонким эхом в динамиках. Эта станция будет другой. Эта команда будет лучше.