Учитель и господин

                    Снова буквы, что складывались в слова, которые в свою очередь складывались в строки, которые…       Даламар закрыл книгу, откладывая её в сторону, и устало потёр глаза. Рейстлин, который сидел чуть поодаль, перечитывая (как казалось Даламару уже в сотый раз) древний фолиант, заметил эти действия ученика и поднял на него глаза.       — Ты уже всё прочёл?       — Нет, шалафи.       — В чём же дело?       Его интерес был вполне понятен Даламару, ибо он никогда прежде не бросал книгу недочитанной, напротив мог усердно изучать каждое слово, пытаясь понять скрытый смысл, вложенный автором. Однако сегодня что-то взбунтовалось в глубине души эльфа.       — Шалафи, почему же магия столь плотно привязана к сухим буквам? — увидев изогнутую в немом вопросе бровь, он поспешил пояснить. — Ведь магия — это столь тонкая и неуловимо прекрасная наука, которая балансирует на грани реальности и невозможного, но её пределы скованы жалкими символами, без которых не было бы заклинаний и самой магии как таковой.       — Ты несколько не прав, Даламар. — Рейстлин откинулся на спинку, оставляя фолиант обиженно лежать на столе. — Магия воистину не имеет пределов, как ты начал говорить, и она не привязана к буквам. Закрой глаза. Прислушайся к себе.       Не до конца понимая зачем, Даламар подчинился, теряясь в глубинах самого себя. И он почувствовал, он смог почти увидеть её. Никогда и никто не мог подобрать слов для описания магии, не получилось и у Даламара, совершенно потерявшегося в её переливах. Тихий голос, что коснулся его слуха, напомнил о реальности:       — Нашёл?       — Да.       — Она совершенно ни к чему не привязана, Даламар. Даже к твоей душе.       — То есть она может уйти от меня? — он невольно резко распахнул глаза.       — Магия — твоя самая верная спутница на всю жизнь. Есть лишь одно, что она не потерпит от мага — слабость. Так что, если ты будешь её достойным хранителем, то можешь не волноваться — не уйдёт, — Рейстлин небрежно передёрнул плечами и вернулся к изначальной теме. — Но всё же доля правды есть и в твоих словах — пределы магии, которые мы сами прочертили, именно символы. Без них не будет заклинаний, а без заклинаний…       Рейстлин запнулся, подбирая слова, и Даламар предположил:       — Не сможем колдовать?       — Не совсем. Не сможем придать своему колдовству форму, будет сказано вернее.       — Форму? Объяснишь, шалафи?       — Ты достаточно прожил на этом свете и наверняка попадал в такие ситуации, где верное применение магии было единственным спасением, — почти не обратив внимания на несколько дёрганный кивок Даламара, Рейстлин продолжил. — Готов поспорить, что в первую очередь ты начинал копаться в недрах своей памяти, пытаясь отыскать подходящее заклинание.       Даламар снова кивнул, уже скорее нахлынувшим воспоминаниям. Он будто наяву видел все те моменты, когда едва выбирался живым. Этот холод смерти, что ходила рядом, неизменно сопровождающийся болью — чужие заклятия, которые кололи, обжигали, замораживали, раздирали на части саму душу — всё то, что никогда не забудет эльфийская память. И страх. Страх того, что в этот раз нужное заклинание не найдётся или на него не хватит сил. Те «жалкие символы», которые не раз спасали ему жизнь и которых всегда было так мало.       — Не надо прошлого.       Неожиданно резкий голос вырвал Даламара из капкана мыслей и воспоминаний. Снова сфокусировав взгляд, он осознал, что Рейстлин всё это время молчал и пристально смотрел на него. С досадой признав, что все его мысли были открыты, как книга, лежащая на столе, Даламар опустил глаза, прошептав:       — Прости, шалафи.       Наклонив голову, словно над чем-то раздумывая, Рейстлин продолжил:       — Ты ни разу не задумывался над тем, почему сразу обращался к заклинаниям, к словам, а не к магии?       — Но ведь это же одно и…       Даламар замолчал, обрвав сам себя. Изогнувшиеся в насмешливой улыбке тонкие губы указали ему на то, что он начал думать в правильном направлении. Но в голове Даламара просто не укладывался тот факт, к которому его вёл шалафи. Он вдохнул глубже, всё ещё пытаясь осознать столь элементарный момент, который упорно игнорировался всеми магами и им в том числе.       — Выходит, что колдовать можно и без заклинаний, — медленно проговорил Даламар, подбирая слова. — Просто необходимо научиться настолько контролировать свою магию, чтобы она слушалась движения мысли и души.       — Да, Даламар. Всё весьма просто. Маги сами себе придумали то, что именно заклинания, простые слова по сути, оживляют магию, а на самом деле магия и так живая. Слова помогают придать ей форму, именно ту, которую необходимо. Поэтому заклинания и магия связаны, но магия не привязана к словам. Скорее маги привязаны к словам.       Посчитав этот весьма путанный и странный, но вылившийся в простую истину, разговор законченным, Рейстлин вернулся к фолианту, оставив Даламара плутать в размышлениях.       Спустя пару минут тишины Даламар не выдержал и задал новый вопрос, который он не успел сдержать:       — А ты, шалафи, умеешь повелевать магией не используя заклинания?       — Умею, — отозвался он, не отрывая взгляда от страниц.       — А в чём заключается сложность этого?       — В том, что ты сам должен прочерчивать и вымерять в своих мыслях каждый изгиб, в котором сложится магия. Прежде чем учиться этому, тебе всё равно надо изучить словесные заклинания и жесты, что их сопровождают, поскольку по-иному ты не сможешь понять, как плести формулы.       Рейстлин поднялся и, проходя мимо Даламара, раскрыл книгу, что тот отложил, и пододвинул к нему. Сделав весьма понятный, пусть и безмолвный намёк, он вышел из комнаты, а Даламар снова стал вчитываться в буквы, слова, строки…

***

      — Замкнутый круг, — бормотал Даламар, измеря шагами поляну возле Башни. — Я касаюсь магии, она отзывается, и я почти сразу начинаю искать заклинание в своей голове. Сколько бы я не пытался оградиться от слов, они сами приходят ко мне, не давая самому соткать эту формулу…       — Потому что ты не хочешь мыслить по-иному.       Отделившаяся от одного из стволов тень вынудила Даламара вздрогнуть. Рейстлин подошёл к нему почти вплотную и внимательно посмотрел в глаза. От этого пронзительного взгляда золотых глаз Даламару почти всегда хотелось спрятаться, ибо ему казалось, что все его мысли, страхи, тайны становились известны шалафи. Как бы он не узнал самой его страшной тайны…       Из-за последней мысли Даламар невольно сделал шаг назад и замер, пытаясь предугадать реакцию Рейстлина на столь явное проявление страха. Но он лишь устало вздохнул и сказал:       — Успокойся, я ничего тебе не сделаю. Я просто хочу показать тебе, что нужно делать. Однако ты должен доверять мне. Подойди.       Легко было сказать «подойди». Но что мог успеть увидеть величайший Чёрный маг Кринна в его мыслях? Даламар ещё ни разу не думал о задании Конклава, глядя в золотые глаза. Сегодня он оступился впервые. И совершенно спокойный и даже несколько усталый вид Рейстлина не обманул его, он прекрасно знал, что у шалафи всегда хорошо получалось играть разные роли, когда ему это было необходимо. Однако Рейстлин был готов раскрыть перед ним новые пределы магии, ту часть, которой маги вообще не касались, ибо не видели в этом смысла или просто не понимали, что так можно. Высшее Волшебство.       За столько прожитых лет Даламар уже успел смириться с тем, что между жизнью и магией он всегда выбирал магию. Этот случай не стал исключением. Он подошёл к Рейстлину, поднимая на него взгляд, в котором не отразилось ни единой из только что пережитых эмоций.       Снова глаза в глаза, и в этот раз Даламар удержался от того, чтобы отшатнуться. В один миг переменившаяся реальность оглушила эльфа, но он тут же сконцентрировался, понимая, что второго шанса открыть новые пределы магии не будет.       Посторонний человек или эльф, который увидел бы то, что открылось перед Даламаром, не смог бы даже понять, что это такое. Но Даламар видел в причудливых переливах и едва заметных вспышках язык самой магии. Тонкое кружево, что выплеталось умелыми руками.       Даламар с трудом вынырнул из мыслей Рейстлина и с безмолвной благодарностью во взгляде отступил уже по иной причине. Он попытался повторить только что увиденное, но всё снова разрушали уже доставшие слова!       Уже собираясь спросить у Рейстлина, что он делает не так, Даламар поднял взгляд и почувствовал холод разливающийся по крови раньше, чем пришло осознание. Привыкший видеть всю магию будто несколько замедленно, чтобы успевать обдумать ответ, Даламар сейчас просто не успел сконцентрироваться, когда увидел направленные на него тонкие пальцы, с которых сорвались огненные искры. Он не осознавал, что делает, когда выставил вперёд руку в защитном жесте и закрыл глаза.       Ожидание болезненного удара слишком затянулось, и Даламар робко приоткрыл глаза. Перед ним была совершенная в каждой детали магическая защита, которая смогла отразить заклятие.       Рейстлин, как ни в чём не бывало, прошёл мимо, сказав:       — Ты слишком много думаешь. Если не научишься очищать голову от посторонних мыслей, то эту сторону магии не раскроешь. Однако она подвластна тебе, как ты и сам видишь.       С трудом отогнав шок от только что пережитого, Даламар повернулся и, не удержавшись, крикнул в спину удаляющемуся Рейстлину:       — А если бы магия не послушалась меня и не защитила?       Рейстлин остановился, поворачиваясь к нему. Что-то похожее на искреннюю насмешку промелькнуло в золотом взгляде, и Даламар с ноткой горечи подумал: «Ему-то что с того? Нашёл бы себе нового ученика и всё. Слишком много ты о себе возомнил, Даламар Арджент». Невольная привязанность к своему шалафи уже давно вспыхнула в Даламаре, и он ловил себя на мысли, что ему обидно от совершенно безучастного отношения Рейстлина к его успехам и неудачам, к его преданности магии и своему шалафи. Даламар за всю свою жизнь, что будучи слугой, что свободным эльфом, ещё никому не был воистину предан, но сейчас, пусть даже и служа Конклаву, он не мог не заметить, что перед Рейстлином склоняет голову не потому, что того требовали нормы, а потому что уважает.       — Ты весьма хорошо осваиваешь магию, и я просто верил, что ты справишься и с этим.       Рейстлин ушёл, а Даламар почувствовал, как на губах появилась невольная улыбка. Столь скупая похвала, но для него она значила весьма многое.