Подружка

Три дня самокопания, угрызений совести и попыток найти виноватых. Три дня ливня, тарабанящего по измученным стеклам её дома. Три дня нервных смешков, «своей жизни» и невозможности посмотреть ему в глаза. Лишь потому, что спустя эти молниеносные три дня Сара впервые вышла из дома. Едва ли ей хотелось встретить эту «трусливую морду» и расставить все точки над «пошёл к чёрту». Желание срывать свадьбу и заниматься отвоёвыванием земли Драконов тоже куда-то запропастилось. Остался лишь билет в один конец и эта пугающая дата «17 июня». Лондон уже дышал ей в затылок, протягивал ей свои красивые наманикюренные руки, пахнущие лавандовым маслом, и обнимал со спины, нашёптывая, приказывая, умоляя, чтобы она ворвалась в этот новый мир как можно раньше. А ещё свадьба дышала. И Драконы тоже дышали. А вот у О'Нил с этим были большие проблемы: казалось, у неё из лёгких весь воздух выкачали, а брать его неоткуда. Что в таких ситуациях делать? Лежать. Просто лежать и винить всех вокруг. Кажется, это называется «взрослая жизнь». Ты наделал ошибок, но ты не виноват. Как в семнадцать. Как в четырнадцать и как в шестьдесят. Ты никогда не виноват и ты всегда взрослый. Или так только кажется? Но Сара ничего не знала о Лондоне. Всё, что ей было известно: новый город и новый континент не примут её с распростертыми объятиями, а должность стажёра магическим образом не станет должностью директора корпорации в Лондон-сити. Туманный Альбион встретит её моросью, пеленой туч и скопищем туристов, через которое нужно будет или проталкиваться, или умереть под их ногами. Но это была новая жизнь, чистый лист, в котором ещё столько ошибок можно наделать! Не то, что здесь: она пляшет по зачёркнутому, по кляксам и замечаниям. И кажется, от этого листа скоро совсем ничего не останется. — Уходишь? Глаза Джоанны загораются неистовым блеском: наконец эта девчонка, что давит на её грудную клетку одним своим присутствием, выбралась из дома. По такому случаю не грех и бутылочку вина открыть... нет, не то, чтобы Джо не любила свою дочь или не была рада её приезду. Но каждый раз, стоило порядком уставшей от этой жизни женщине взглянуть в голубые глаза своей дочери, она видела все свои ошибки: неудачный брак, развалившаяся семья, ужасы цирка, трагически завершенный роман. И во всем, абсолютно во всем, по её мнению, была виновата Сара. А кого ещё винить? Вот и Сара во всем случившемся с ней винила Тёрнера. Это он первый начал, он с чувствами не справился, а значит, с ним и надо разбираться. Вот только решительность её вдруг как-то поугасла, когда девушка оказалась напротив двери, ведущей в «будущее семейное гнездышко». Вдруг там Аманда? Но было уже поздно. За дверью послышались шаги. — Сара? Майкл, чёрт бы его побрал, выгибает бровь и опирается о дверной косяк, скрестив руки на груди. Несколько секунд О'Нил неотрывно смотрит на его мышцы, скрытые за плотной тканью фланелевой рубашки, а затем поднимает взгляд на бесстыжие зелёные глаза, изучающие её так же, как она изучает его. Это их первый зрительный контакт с того провального завтрака на Эмералд-Лейк. Сара всё же струсила, и, выпив припрятанный кем-то коньяк в шкафчике, стала изображать судороги. Дерек отвёз её домой в тот же момент, когда она, скорчившись, легла на пол. Все так засуетились, так разволновались тогда, а Ник потом ещё несколько раз навещал Сару, пока она не перестала отвечать на звонки и открывать дверь. Да, это были нервные три дня. И если бы О'Нил не набралась смелости и не лицезрела этим продрогшим вечером Тёрнера, решила бы, что они с Амандой давно расписались и уехали в закат. Тем не менее, он стоял здесь. Растерянный и такой, мать его, горячий. — Я пришла поговорить. — О чем? — О том, что произошло, очевидно? — А что произошло? Закатив глаза, Сара пихает Майкла в грудь, заталкивая парня в дом. Терпение на исходе. И без того трудно было пересилить себя и, дождавшись, пока Ник уйдёт с порога её дома, направиться к этому самодовольному придурку. Но терять Саре было нечего — через шесть дней их свадьба и через неделю её отлёт. Уж договорятся как-нибудь признаться во всем Аманде, а там будь что будет. Во всяком случае, жизнь О'Нил застрахована. Её, конечно, не воскресят, но хоть какой-то стимул умереть будет. — Надеюсь, твоей зайчихи нет дома? — Я ферму не держу, — рявкает Майкл, опираясь рукой о стену. — Тогда откуда здесь такой козёл? — Это что, камень в мой огород? — А говоришь, ферму не держишь. По дергающемуся нерву на лице Сара понимает — Майкл взбешен. Но девушка не успевает даже усмехнуться, когда в ту же секунду оказывается прижата к противоположной стене. Его сильным, так одурманивающе пахнущим телом. О'Нил отвешивает себе мысленную пощёчину. Не сдаваться, боец. Держи планку. Давай же, посмотри в его наглые глаза, которые так бессовестно тебя соблазнили. В них ведь смотришь, и ноги сами раздвигаются... Встряхнув головой, Сара фыркает. — Зачем ты пришла? Я думал, ты свалила в свой Лондон. — Не разрушив напоследок твою жизнь? Увольте. По его лицу пробегает тень зловещей улыбки. Тёрнер на долю секунды опускает взгляд на её приоткрытые губы, а затем снова смотрит в глаза. В зелёных безднах читается и угроза, и отчаяние, и желание. Девушка решает остановиться на последнем. Положив ладонь на его тяжело вздымающуюся грудную клетку, она чувствует, как грохочет его сердце. Хочется приложить ухо и уснуть так. Чтобы не было отвращения к себе, чтобы было так хорошо в объятиях друг друга, и никаких склок, как раньше... — Мы натворили дел по твоей вине. Или ты не собираешься говорить Аманде? — Я не какой-то трус, который будет скрывать измену, — мгновенно отвечает он и отстраняется от девушки. В ту же секунду её сковывает холод. Майкл всегда был её щитом, её объятиями, его крепкие руки дарили ей столько тепла. А теперь они принадлежат другой. И Сара так бессовестно позарилась на чужое. Но ведь стало бы это чужое каждый год ездить в Балтимор? Стало бы оно терять голову наедине с ней? Призрачные надежды — розовые очки, которые, как известно, бьются стёклами внутрь. — Отлично. Скажешь ей это во время клятвы? Или в медовый месяц? О! Отплывите на середину Изумрудного озера. Аманда тебя там и утопит. — Ты пришла, чтобы скинуть всю ответственность на меня, правда? — Майкл усмехается, начинает измерять гостиную нервными шагами. Укол, заполненный инъекцией ревности, больно ударяет Сару, когда она видит эти отвратительные фотографии в рамке. Он и Аманда. А у них было несколько жалких полароидных снимков, которые она выбросила, в истерике собирая чемодан в Балтимор. Несправедливо. Сфокусировав свой взгляд на Майкле, девушка прикусывает губу. Внезапно проснувшаяся совесть отвешивает ей неплохую оплеуху: что ты наделала, глупая? Одним необдуманным поступком разрушила парню жизнь. У вас-то с ним и прошлого толком не было, а с Амандой он, вроде как, счастлив. Теперь их свадьба висит на волоске. Разве это то, чего ты добивалась? Гордость отправляет совесть в отключку и истошным воплем кричит: «Конечно, я этого и добивалась!». Ну какое, какое у Майкла с Амандой счастье? Они же разные, они такие разные, ей просто нужен главный красавчик города для имиджа, пушечное мясо, а ему... а что, что ему нужно? — Майкл, послушай, — совесть снова карабкается вверх, царапая душу. Сара виновато поджимает губы и подходит к парню, касаясь его плеча. Он взъерошивает свои рыжие волосы и резко оборачивается к нежданной гостье. — Нет, это ты послушай, — возбужденно лепечет он, хватая опешившую девушку за плечи. — Помнишь Адель? Да эта стерва и рядом не стояла с тобой. С той тобой, которая притащилась сюда спустя пять лет. Я тебя не узнаю. Ты уезжала ребёнком, а вернулась катастрофой. Я нашёл свое счастье, да, блять, я счастлив с Амандой! Может быть, она придумывает эти конченные прозвища, от которых у меня начался нервный тик, может быть, у неё ужасный писклявый голос и она все время трогает меня своими острыми ногтями. Но я счастлив. И я люблю её. А с тобой мы даже не встречались! Понимаешь? Мы просто трахались, мы просто решили попробовать что-то новое в лице друг друга и нам это было по кайфу. С каждым сказанным в порыве полугнева-полуотчаяния словом сердце Сары вдребезги разбивается, а под конец и вовсе перестаёт функционировать. Она не плачет, да и глаза от слез не блестят — железная выдержка и годы в кресле психотерапевта сделали из неё кусок металла. Но внутри... нет, это уже не пожар. Жжёт так, будто кто-то окунул её в котёл с кипящим маслом. И железо плавиться начинает. — Но видишь ли, Сара, — продолжает Майкл, хватая безжизненную девушку за подбородок. — По какой-то блядской причине я не чувствую с Амандой и унции от того, что чувствую с тобой. Все эти качели, нет, не качели, гироскоп, я ловлю от этого такой адреналин, а потом меня ломает, я хочу ещё, все время хочу ещё. Я был влюблен в тебя, О'Нил. Влюблен. А ты уехала. И теперь ты здесь, и мы переспали, и все это снова... — Майкл, — она качает головой, поднимается на носочки и обхватывает его щеки ладонями, приближая их лица друг к другу. — Зачем ты говоришь мне это? — И правда, зачем? — с губ его слетает усмешка. Пару секунд хватает, чтобы насладиться этой игрой взглядов. Игрой двух языков пламени. А затем всё вспыхивает. Он обхватывает её талию рукой и резко разворачивает девушку к стене, припечатывая спину в шероховатую поверхность. Налетает на неё с поцелуем, грубым, вымученным, неправильным. И Сара отвечает, непременно отвечает, обвив его шею руками и позволяя его языку вторгнуться в её рот. Она вскидывает голову и выпускает тихий вздох: это почти нирвана. Только бы не отпускал, только бы продолжал целовать, пока воздух не кончится, чёртов воздух, да почему же он кончается?! Их губы были созданы друг для друга, кто-то в мире когда-то создал их, чтобы они целовали только друг друга, и больше никогда никого другого не целовали. Чувственная мягкость, это тепло, исходящее от них... о, как Сара скучала по этим поцелуям. Как часто она представляла себе его язык, переплетающийся с её, ласкающий шею и опускающийся всё ниже. Майкл приподнимает её рубашку, касаясь кончиками пальцев оголенного живота и посылая сотни мурашек по бледной коже, когда девушку вдруг поражает осознание неизбежного: этот поцелуй ничего не значит. И ничто никогда не значило. Тёрнер будет выбирать Аманду. Он всегда будет выбирать её. Сара лишняя, во всем и для всех лишняя: для матери, для друзей, для того, в кого она была по-настоящему влюблена. Она будто пытается влезть в старые детские ботинки. Это пустая трата времени — портить всем вокруг и себе жизнь. Пора заканчивать, пора подводить черту всех своих ошибок и переворачивать лист. Почувствовав, что О'Нил больше не отвечает на поцелуй, Майкл отстраняется. В тёмно-зелёных зарослях его глаз проскальзывает намёк на ясность. Оба тяжело дышат, губы обоих искусаны и опухли, а щеки пылают, как у школьников, что плевать хотели на то, что их застукают. — Вы поженитесь, — чувствуя, как ком царапает горло, бормочет Сара и кладёт ладони на его грудь, отстраняя парня от себя. — Даже если она узнает правду, вы поженитесь. Аманде всё равно на измену, её заботит лишь положение в обществе и то, как мило вы смотритесь вместе. Она любит тебя и сделает всё, чтобы ты остался с ней. Ты останешься. А я уеду в Лондон через неделю. Так... так будет правильнее. Его глаза словно тускнеют на пару оттенков, а кровь отливает от лица. Сара убеждает себя в том, что это ей привиделось, поскольку в следующую секунду Тёрнер натягивает на лицо беззаботную улыбку семнадцатилетнего мальчишки, который однажды декабрьским утром поднялся в комнату О'Нил и не обнаружил там ни её вещей, ни самой девчонки. — Да, — сквозь зубы отвечает он. — Да, так будет правильнее. И пусть Сара готовила себя к этим словам, сердце все же предательски сжимается в груди. Она выпускает смешок и кивает. — Только, Майкл, прежде чем я уеду, я хотела бы попросить тебя кое о чём. — Попросить? — Сделай так, чтобы стройку отменили, и Драконам вернули их парк вместе с трейлерами. Брови Тёрнера подлетают в изумлении. То, как вытягивается его лицо и напрягается каждый мускул, наталкивает Сару на мысль о том, что вопрос этот был задан зря. Ещё секунда — и он взорвётся. — Ни за что, — процеживает Тёрнер и с силой сжимает челюсти. — Прости, я не ослышалась? — У себя спрашивай, — рявкает он и поворачивается к девушке спиной. Сара сверлит его уничтожающим взглядом. — Стесняешься обратиться к всемогущему папуле своей бестии? Ах, ну да. Вдруг он разозлится и не сделает тебя большим боссом через пару лет, как запланировал! — Замолчи, О'Нил, ради всего святого, — говорит Майкл, не оборачиваясь к ней. Одна только эта устрашающая поза говорит Саре: «Пора делать ноги». — Ты ничего не знаешь. — Я знаю, как ты их предал, — мгновенно отвечает девушка и, оторвавшись от стены, подходит к двери. — Впрочем, я на тебя и не рассчитывала. Жалеть будешь, что не решил этот вопрос мирным путем. Счастливо оставаться! Ярость, смешанная с обидой, будоражит кровь. От девушки и следа не остаётся, когда она, с силой хлопнув входной дверью, выметается из его дома. Майкл выпускает усталый вздох. Снова ураган. И снова сорванная крыша.

***

Вообще-то, Сара не помнила, где точно находилась пещера этих Драконов. Но свалка в городе была только одна, и ноги сами понесли девушку в то место, где она, прячась с Дереком за кучей металлолома, наблюдала за разборками каких-то аборигенов в кожаных куртках. Аборигенов и Майкла. На этот раз на входе не было охранника. Собственно, как и будки. Да и металлолома почти не осталось: всё место заняли трейлеры — единственное, что осталось от их парка. Атмосфера здесь угнетала: вечерние тучи сгущались над огражденной сетчатым забором территорией, на сухих деревьях вороны выясняли отношения, где-то трещал костёр. Подул ветер. Сара поморщилась, но не озябла. Кровь кипела от злости и несправедливости, от обиды на весь мир, а самое главное, на этого рыжего беса. Надо же! Да как он мог согласиться со словами о свадьбе, но отказать ей в помощи? В её мысленном сценарии все было с точностью наоборот! Самый приличный трейлер стоял третьим в ряду полуразваленных вагончиков и вообще больше напоминал офис: так было написано на ржавой табличке, которую парни, вероятно, нашли здесь же. Тяжело вздохнув, девушка занесла руку над белой деревянной дверью и решительно постучала. — Сегодня не Хэллоуин, а я весь день хожу по домам, чёрт возьми, — бормочет она под нос и вздрагивает, когда дверь перед ней открывается. Сара сразу замечает этот сияющий взгляд ярко-голубых глаз и копну чёрных кудрей. Вишня. — Это ты, принцесса? Воспоминания уже уносят её в восемьдесят шестой. На самом деле, с Вишней они ладили. Во всяком случае, Сара не хотела избить его палкой или сдать копам. Было что-то в этом пареньке лёгкое, ненавязчивое, что О'Нил и ценила в людях. Кажется, Вишня был из тех, кто не обидится, если она уедет, ни с кем не попрощавшись. Он встретит её через пять лет и угостит пивом. Да. В сравнении с другими головорезами, Вишня был славным парнем. Но девушка обводит его удивлённое лицо равнодушным взглядом и в сотый раз говорит себе: не перегибай палку. Ты ненавидишь их. Их всех. — Нет, её злая мачеха, — рявкает она. — Где Аарон? Дело есть. Вероятно, услышав свое имя, лидер драконов выходит из глубин трейлера, отпихивает от входа всё ещё изумленного Вишню и, проведя ладонью по щетине, вопросительно выгибает бровь. Уверенность и жажда справедливости заставляют Сару чувствовать себя всемогущей, заставляя её гордо произнести: — Я знаю, как вернуть вам территорию. И знаете что? Я сделаю для этого всё.