Утро.
Проснувшись, Шехзаде не обнаружил рядом с собой прелестную гурию Фатьму, в которую, что практически сразу стало ясно Сулейману, Наследник вчера смог чуть ли не влюбиться. Влюбиться... Догадавшись до того, что он стал чувствовать к девушке, возлюбленный весенней розы вздрогнул, начиная ощущать то, как его совесть ставит его же в известность о своем существовании. Махидевран. Сулейману было ведомо, как девушка любит Шехзаде, и в какое состояние приходит даже тогда, когда появляется очень небольшой риск того, что сердце ее Сулеймана будет биться и ради посторонней девушки. Шехзаде, Наследник огромной Империи, к своему легкому удивлению почувствовал, что очень сильно виноват перед Гюльбахар, с которой он через столькое прошел вместе, и которая любила его, как никто иной. Чтобы загладить свою вину, о которой Гезде ничего не было известно, а заодно и провести время вместе с девушкой, чтобы еще раз удостовериться в своих крепких чувствах именно к ней, Сулейман пригласил Махидевран к себе в покои, уверившись в том, что сейчас самый подходящий момент для того, чтобы вручить весенней розе свой подарок, который он, крайне увлекающийся ювелирным делом человек, бережно изготавливал долгие месяцы. Когда Махидевран Султан вошла в покои Шехзаде, тот предупредил воодушевленную происходящим, но вчера сильно поникшую возлюбленную о том, что ее ждет сюрприз, повязал на ее глаза ленту изумрудного цвета и повел широко улыбающуюся девушку, теперь уже верящую в то, что у нее с Сулейманом все еще будет хорошо, к столику в дальнем углу своих покоев. Подведя к столику, Шехзаде взял с него кольцо с тонкой позолотой по краям и большим изумрудом в середине, сияющим и переливающимся еще ярче, чем лента на глазах у Султанши, и надел его на один из тонкий пальцев девушки, снимая с глаз весенней розы ленту. — Это тебе, любовь всей моей жизни, моя любимая хасеки, — ласково прошептал Наследник, обнимая Махидевран, завороженно глядящую на кольцо. «Любимая хасеки». Он никогда еще не называл ее своей супругой... Какой огромный камень! Как аккуратно он высечен, обработан! — Изумруд... Ты помнил, что я их обожаю. Сулейман мой, — стараясь не закричать от нахлынувшего счастья и восторга, вымолвила Гюльбахар. Сулейман поцеловал руку господи, на которую был надет перстень. После этого возлюбленные слились в страстных поцелуях.Гарем.
Позавтракав с Шехзаде, угостившим любимую фаворитку айвой и сладким щербетом, Махидевран пошла в гарем, чтобы посмотреть на то, как дела у девушек. Юная баш-кадын всегда заботилась о рабынях, пытаясь одаривать их всем необходимым, причем не только, чтобы заиметь сторонниц и помощниц, а еще и из чувства сострадания к невольницам, жизнь которых часто висит на волоске из-за интриг личностей более сильных, к невольницам, некогда полностью оторванных от дома, семьи, родных и близких... Гезде Султан любовалась наложницами и их милым щебетом, стоя у одного из входов на веранду наложниц, пока ее взгляд не пал на чертову Фарью Хатун. — Когда я стану Султаншей, подарю нашему Шехзаде мальчика, попрошу у него в подарок за ребенка больше не принимать у себя никаких рабынь. Баш-кадын попрошу отослать. Буду для самого Наследника Османской Империи единственной, — вещала Фарья, бросая самодовольные взгляды на других наложниц. — Не надейся, — усмехнулась одна из девушек. С этой Хатун Гюльбахар Султан была знакома уже очень давно. Где-то полтора года назад весенняя роза помогла плачущей рабыне, недавно прибывшей в гарем, с поиском ее родных и обеспечением им небезрадостной жизни. — Махидевран Султан не позволит такого. Она — любимица Шехзаде, — и вместе они будут всегда. Наш Шехзаде любит очень свою Султаншу, — Фарья в ответ лишь фыркнула. — Что она здесь делает? Я же отослала наглую Хатун в Старый Дворец, — обеспокоенно поинтересовалась баш-кадын Наследника у Менекше Калфы, находившейся при ней. — Хатун от Шехзаде понесла снова, поэтому и вернулась во Дворец, — грустно вздохнула Менекше. Махидевран вздрогнула и еле-еле удержала равновесие. Беременна? Снова?! Нет, нет, нет! Этого не может быть... Только не это! Соперник ее сыну все еще может родиться, а ее Сулейман будет проводить с Фарьей больше времени, влюбится в нее, если еще не влюбился, — ведь принимал у себя девушку, не сумевшую уберечь дитя Династии... А Эйдже Султан?! Она же наверняка с помощью беременности Фарьи сил наберется и изведет как-нибудь Гезде! Уже ведь начала... Ладно. Сейчас ведь у Махидевран Султан есть еще более масштабные проблемы. Несмотря на беззаботные улыбки Сулеймана и его Валиде, что было совершенно очевидно Весенней, дела не так уж хороши. Ахмед приехал во Дворец и сразу отправился в главные покои, где просидел с Наследником и его матерью несколько часов, после чего все трое вышли из покоев в отвратительном состоянии тела и духа. Что-то случилось. А если нет, то обязательно случится. Уже совсем скоро.Покои Гюльбахар Махидевран Султан.
Балкон.
Айгюль Султан, периодически потряхивая руками от напряжения, ходила из стороны в сторону. Ее будущее и, что самое главное, будущее ее новорожденного сына ныне казалось бывшей Принцессе кошмарным и недолгим. Нет, ей, все детство прожившей бок о бок с родителями, практически возненавидевшими друг друга еще до ее рождения, а также тщательно скрывавшими некую тайну, послужившую, как раз-таки, причиной их раздора, но держащими на лице безупречно милые и, казалось бы, искренние улыбки, конечно, было хорошо известно, что жизнь — совсем не сахар, — однако, она никогда ранее и предположить не могла, что однажды ей придется столкнуться с тем, что жизнь внезапно самого дорогого ей человека будет висеть на волоске, и что однажды ей, привыкшей игнорировать все напасти, сиять и искать развлечение подобно ее родителям и сестре, волею-неволею придется сражаться за право существования на этой земле. Айгюль не оставалось ничего кроме принять это — принять то, что теперь ее жизнь будет подобно полю боя. Османская Империя, в которую она попала под мольбы родителей, которые неявно, но были приказами и только приказами, обещала быть экзотическим и полным возможностей наслаждаться неизведанной англичанкой культурой местом, а оказалась страной, в каждом своем наимилейшем уголке хранящей по злобной твари, жаждущей власти и богатств, оказалась адом — адом, в котором Айгюль любой ценой должна удержаться... Принцесса Хауна никогда не была дурой. Большинство не замечало этого из-за маски легкости и свойственной Принцессам самоуверенной кичливости, но Айгюль Султан всегда и все замечала. Ей не исполнилось и семи лет, когда ей стало ясно как белый день, что ее единственная сестра, старшая сестра Эстер ненавидит девушку всей душой, пусть и искусно делает вид, что обожает младшую дочь своих родителей. В один день, когда Английская Принцесса была более расстроенной, чем всегда, Хауна не сдержалась и во время разговора с сестрой спросила ту, в чем причина этой ненависти. Эстер же ответила: «У тебя демоны в душе. Может, они пока и спят, но однажды проснутся, будь уверена. Ты сама их разбудишь. Я не ненавижу тебя, я просто не хочу к тебе приближаться. Твои демоны настолько сильны, что с ними никому не совладать. Я боюсь тебя, в этом дело». Тогда младшей дочери короля Англии впервые стало страшно, страшно до отвращения. В ту же ночь ей приснился сон, в котором она не увидела ничего кроме своих окровавленных по локоть рук и не услышала ничего кроме проклятий в ее адрес от девушки, голос которой она никогда не слышала до этого, назвавшей ее жестокой и абсолютно бессердечной убийцей. После же у Хауны не было больше ни одной спокойной ночи, ибо каждый раз, заснув, Принцесса видела и слышала все то же самое, просыпаясь в холодном поту и не спя до утра. Девушка не могла объяснить себе значение этих снов, но она стала бояться саму себя, бояться того, что она не та, кем кажется самой же себе... Не прошло и полдня с момента прибытия Айгюль в Манису, как она услышала чертов голос из сна. Но уже не во сне. Гюльбахар Махидевран, любимая жена османского принца. Это она, она желала ей самой худшей смерти в тех ночных кошмарах. Встретившись с ней впервые, Султанше стало ясно, что теперь она на один огромный шаг ближе к тому, чтобы стать монстром. Она сама стала проклинать себя, сохраняя на лице радость. По ночам к ней стали приходить иные сновидения: плачущий и молящий о пощаде мальчик лет десяти, высокая гора бездвижных тел и старческий шепот: «Убей всех — лишь тогда ты победишь». Послышался скрип двери, и Махидевран Султан вошла в своих покои. Айгюль глубоко вздохнула и зажмурилась. Был еще сон. Из него она запомнила лишь письмо, послание, писанное кровью, послание ей, Айгюль. Оно гласило, что «случится сделка, а после попытка сделки, следом же ты станешь чудовищем, причем последнего ты захочешь сама, ведь сын твой тебе дороже чистой совести». Одну сделку госплжа уже заключила — с Эйдже Султан. Та велела ей не беспокоиться и сказала, что сделает все, чтобы Айгюль осталась во Дворце, но проблему с Пашой и тем, что о нем все известно Махидевран, о чем дочери Айше Хафсы Султан поведала сама бывшая Принцесса, придя к ней, личности, в которой Айгюль сразу заподозрила лицемерие и огромную сокрытую от любопытных глаз власть, от отчаяния, ей придется как-либо решить самой... А как можно ее решить, если не договориться с баш-кадын Наследника? Вот она — попытка сделки. Попытка... То есть, сделка не состоится, зато «лунный цветок» будет еще ближе к превращению в тварь. И ладно. Страх самой себя никуда не делся и навряд ли когда-либо в принципе покинет Айгюль Султан, но она уже все решила. Если это спасет ее маленького Махмуда, лучик света в непроглядной тьме лицемерных улыбок, то она готова стать чудовищем. — Что ты здесь делаешь? Как могла войти в мои покои, пока меня тут не было? Как служанки у входа тебя впустили? — восклицала Махидевран, оказавшись перед Айгюль с непроницаемым видом стоящей у перил балкона. — Подкупила служанок, — сдавленно хихикнула Айгюль. Строить дурочку она будет до конца. Пока ее никто не считает опасной, пока никто не воспринимает всерьез, у нее будет куда меньше желающих ее уничтожить и куда больше шансов нанести удар тогда, когда этого никто не будет ждать. — Махидевран, я... — «поникла» Султанша, делая вид, что подбирает слова. — Я сделку хочу предложить. Если ты не выдашь меня, не раскроешь мою тайну, то я не расскажу народу, что у Шехзаде Сулеймана в наложницах его двоюродная сестра, — Гюльбахар побледнела. — У вас же нельзя, чтобы народу было известно о таком, решат, что вы... вроде грешники, а я пойду и расскажу, — находя слова, присущие наивным и совершенно неразборчивым в дворцовых интригах девушкам, объясняла бывшая Принцесса. У нее не было и капли надежды на то, что попытка будет удачна. После услышанного наяву голоса из кошмара госпожа доверяла снам, а в одном из них было сказано именно о «попытке» и о том, что это приблизит ее к потере души и, главное, спасению сына. — Мне Эстер обо всем рассказала, а ей стало известно от ее сестры Эйдже, — Это было почти правдой. Эйдже Султан с Принцессой Эстер вместе «вербовали» Айгюль, предлагая ей помощь с тем, чтобы остаться во Дворце, взамен на помощь в их делишках, как рассудила некогда Хауна, явно направленных на то, чтобы официальная дочь Валиде Султан Манисы в будущем заняла трон, — они же и поведали о секрете весенней розы, добавив, что Айгюль Султан сможет использовать это для договора с Гюльбахар Султан. Эстер в тот день даже вела себя вполне дружелюбно с псевдо-сестрой и делала это явно не на публику — Эйдже однозначно была в курсе отношений англичанок, в последнее время родные сестры были очень близки: выходит, что Айгюль Султан была ну очень нужна девушкам ради достижения цели, и они отвели ей существенную роль в их игре, что наверняка и станет началом ее конца, как существа, имеющего душу. Отношения с Эстер... В тот день, когда старшая сестра рассказала младшей о том, кем ее видит, они хотя бы друг перед другом перестали вести себя, как закадычные подружки. Хауна ведь, как и Эстер, никогда не любила свою сестру. Да и что она могла полюбить? Маску? Фальшивку, сотканную из лицемерия и лжи? Айгюль Султан находила очевидным тот факт, что в Принцессе Эстер не осталось ничего настоящего: маска приросла к ее лицу, и каждый раз, когда она срывала ее с него, она отрывала и часть своей плоти до тех пор, пока от ее лица не осталось ничего. — Тебе хотя бы известно, как правильно внедрять сведения в общественные массы, чтобы их приняли за правду? — усмехнулась Гезде Султан. Жизнь и правда этой жизни, которую она недавно открыла, заставила ее разобраться и в этом. — Я не заключу с тобой никаких сделок, а ты... Ты молодец, вовремя догадались о том, что доказательства я рано или поздно найду, и тебя тогда будут ждать неприятности. Ты догадалась, иначе бы не пришла сюда, настаивая на сделке, — спокойно продолжала весенняя роза. Верно, сначала ее напугало то, что Хауне откуда-то стала известно о ее происхождении, но затем та рассудила хладно, отбросив чувства в сторону, и увидела, что ситуация не представляет для нее никакой угрозы. Айгюль еле заметно улыбнулась. Она наставала на сделке? Право, Махидевран любит сгущать краски. Она всего лишь сделала эту пресловутую попытку с целью приблизиться к тому пункту, когда она создаст сыну будущее. С бедой, случившейся из-за ее минутной слабости, закончившейся долгосрочным развлечением, она справиться иначе... найдет способ. Все равно позже ей придется нос к носу столкнуться и с вещами похуже, учитывая историю Империи, в которой было уж слишком мало доживших хотя бы до тридцатилетия Шехзаде. Непременно придется.Дворцовый Сад.
В небольшом, но роскошном шатре на изящной тахте, на которой лежали разноцветные подушки, сидела Айше Хафса Султан, ныне пытающаяся разобраться с проблемой, чтобы ненадолго отложить решение, от которого зависит, случится ли беда. Напротив нее, на земле и на парочке подушек сидела Фатьма Хатун, которую Султанша позвала для разговора. Ситуация с неожиданной помощницей казалась Валиде Султан подозрительной. Безусловно, она доверяла Марине и, если бы Сулейман не предложил ее на роль Айгюль Султан, сама бы вскоре заметила схожесть девушек — над которой Фатьма, между прочим, поработала — длина волос и их прямота, стиль одежды для визуального эффекта и осанка — и отдала своей верной служанке приказ, но... Смутное предчувствие и мимолетные взгляды девушки, от которых бывшую Принцессу Крыма, видавшую виды, просто-напросто могло бросить в дрожь. Рабыня очень сильно напоминала ей одну кровную госпожу... Кровную и кровавую. — Ты великолепно подходишь для этого дела, Марине... Фатьма, — озадаченно пробормотала Айше Хафса. Нет, здесь дело не в одном лишь предчувствии. Есть что-то еще... Что-то, что кажется Валиде Султан очень странным, хоть и она пока еще сама не смогла уяснить, что именно. — Я рада, что снова смогу Вам помочь, — улыбалась Фатьма. — Верно, что мы с Султаншей схожи внешне, и это идет на пользу дела. У нас даже длина волос одинаковая. Длина волос! Хафсу Султан как будто ударило, когда она услышала это словосочетание. Длина волос... У Марине раньше были очень длинные волосы, она носила их долгое время и, что было очень сильно заметно, восхищалась ими. А потом внезапно подрезала. Зачем? Неужели чтобы... сразу создавать впечатление девушки, годящейся на это дело? Но зачем ей тогда было ждать, пока ей предложат главную роль в этой постановке, если она могла сама предложить это своей Султанше? И как она вообще могла быть уверенна в том, что попадет на хальвет, что Сулейман заметит сходство и решит, что она подходящая кандидатура?.. С хальветом ясно. Она же с самого утра демонстрировала танцы, чтобы ей разрешили танцевать вечером на празднике, а затем делала все, чтобы соблазнить Шехзаде, что у нее несомненно выходило. Но разве же ей могло быть точно известно, что Сулейман вспомнит о проблеме с Принцессой, заметив то, как она с ее служанкой похожи? А Сулейман ли предложил ей участие в этом деле? Не она сама? Но почему ей просто не попросить свою... Как все, черт побери, странно! Может, мать Наследника сейчас выдвинула неверное предположение и наплела самой себе всякого из-за волос наложницы, которые та себе могла отрезать по совсем иной причине? Надо просто взять и позабавить Фатьме каверзные вопросы... А поможет ли это? Если все так, как себе это сейчас представляет Айше Хафса Султан, девушка все тщательно распланировала, так что «допрос» не поможет. Что же тогда делать? В любом случае полагаться на Фатьму сейчас никак нельзя. Совсем неясно, кто она, чего добивается. Надо просто взять и сорвать все ее планы. Ничего, найдется иная Хатун для этого дела. А Фатьму нужно от него отстранить и начать за ней слежку. — Ты подходишь, но я уже нашла наложницу более подходящую. Она верна нам и выглядит ну ровно также, как Айгюль. Ты, Фатьма, в иной раз мне помогать будешь, — мягко вымолвила Айше Хафса. Нельзя сейчас ставить Марине в известность о подозрениях насчет нее Валиде Султан, иначе она наверняка будет вести себя более скованно, и тогда будет труднее по ее действиям выследить цель и возможные последствия... Фатьма, вздрогнув, несколько мгновений просидела растерянная и расстроенная, но затем взяла себя в руки и, пролепетав о том, как рада помогать Династии, бросилась в рассуждения. Наложница ровно такая же внешне, как и Айгюль?! Да нет в гареме таких наложниц — ни в одном, ни в другом! Марине Хатун ездила вместе со своей госпожой в Топкапы и видела и тот гарем, ей точно известно об этом. Валиде Султан что-то подозревает? Почему тогда не скажет напрямую? Боится спугнуть? Черта с два... План рушится. Ну ничего. Тогда испробуем иной метод: он тоже сойдет, Фатьме в любом случае в первую очередь нужен именно титул. Сейчас самое важное — избавиться от слежки и смочь... околдовать колдунью. С последним у новой фаворитки Шехзаде могли возникнуть сложности. Дар убеждения Марине велик, но настолько ли, чтобы у нее вышло околдовать колдунью?Тайные покои.
Фатьма Хатун с некоторым беспокойством стояла у входа в покои, ожидая, пока двери откроются. Все указывало на будущую победу девушки, это верно, однако что угодно в любой момент могло пойти, учитывая то, что только что сорвался вроде бы совершенно безупречный план Марине... Двери распахнулись, и одна из служанок Хафизе Султан повелела рабыне проходить внутрь покоев. Зайдя, наложница приложила немалые усилия, чтобы не вздрогнуть. Черти в глазах Кровавой Султанши не могли не оставлять в сердцах видящих их страх. Лицо же Ведьмы не выражало ничего кроме бесчувственного, но гадкого и однозначно мнимого спокойствия. — Вижу, ты все же решила согласиться на мое предположение, — размеренно произнесла женщина, подходя ближе к держащейся твердо Фатьме. — Мне, как только я увидела тебя в покоях Хафсы, стало абсолютно ясно, что ты — та, кто мне нужна. Я стала присматривать за тобой, что уже рассказала тебе при нашей прошлой встречи, и разведала, каковы твои цели, предложив путь к достижению, по-крайней мере, титула, который ты так жаждешь... Ты ведь планируешь для начала стать хасеки Наследника, не так ли? — Это так, Хафизе Султан, — плавно кивнула Фатьма Хатун. Ее коленки тряслись. — У меня был свой план, но он сорвался... Мое упущение, — Черта с два! Зачем она сказала это? Вдруг Колдунья теперь сочтет ее недостойной быть ее союзницей? — Я готова заключить с Вами сделку при ранее описанном Вами же условии. Если Вы поможете мне с делом, которое Вы сами мне и расписали, и благодаря которому статус, который мне нужен, я получу, то я выполню то, что Вы мне велите, в том случае, в котором это не будет отдалять от меня мои цели... А я уверена, что у нас с Вами именно такой случай. Вы бы не стали предлагать мне союз, если бы видела во мне ту, что однажды решит помешать Вам, — Договорив, Фатьма несдержанно громко выдохнула. Она вымолвила свой монолог на одном дыхании, притом, что была одолеваема страхом, так что сейчас ей категорически не хватало воздуха. — Ты смелая девушка, — Кривая усмешка. — Ты говоришь смело, — Шаг вперед. — Даже слишком смело, — Еще шаг. Сердце Фатьмы уходит в пятки. — Ты меня боишься? — Марине слабо дает отрицательный ответ. — Боишься... — Еще более кривая усмешка. — Все-таки боишься, — Очередной шаг вперед. — И правильно делаешь, — Хатун стоит еле живая. — Я не причиню тебе вреда, пока ты будешь мне помогать. Я тогда даже сама, как и говорила ранее, протяну тебе руку помощи... Но если ты ослушаешься меня, тебе не сдобровать. Ты умрешь хуже тех, кто был растерзан волками, — Хафизе отходит назад и самодовольно хмыкает. Марине тихо выдыхает. — Я нерушимо буду Вам союзницей. — Поверю тебе на слово, — смеется Хафизе Султан, присаживаясь на трон у одной из стен комнаты. Величественный трон, не хуже, чем у самого падишаха. Эта женщина никогда не сидит на тахтах или скамейках, считая то недостойным себя. — А теперь повтори свою легенду, рассказанную мною тебе в предыдущем разговоре в этих покоях. Не хочу, чтобы ты что-нибудь спутала, когда будешь принуждать Сулеймана жениться на тебе, — Промолвив последнее предложение, Хафизе опять хмыкает. Ситуация, несмотря на всю ее серьезность и ответственность, кажется Султанше забавной. — Во время осады янычарами Султана Селима крепости персидского Шаха Исмаила в плен была захвачена его тринадцатилетняя дочь, находившаяся в тот момент в ней, потерявшая часть воспоминаний о прошлом вследствие удара. О личности девушки, о которой свидетельствуют шрамы на спине точь-в-точь, как у младшей дочери Шаха Исмаила, о чем известно ее отцу, когда ее поместили вместе с иными рабынями в один отсек корабля, никто и не вспомнил, в том числе и она сама. Девушку определили в гарем Шехзаде Сулеймана, где она стала его фавориткой, в курсе чего находятся иные наложницы, и о чем говорит то, что девушка проживает на этаже фавориток. Удивительно прекрасная ночь с Шехзаде пробудила в девушке давно забытые чувства, а вместе с ними и воспоминания. Девушка вспомнила, что она — Махинбану-ханум, дочь правителя персидских земель, госпожа по крови. Эта девушка — я. Я очень люблю своих родных и имею право сообщить им о том, что со мной произошло. Мой отец подтвердит то, что я — его дочь, — когда увидит меня. Подтвердят то и, как я уже говорила, мои шрамы, что упоминаются в дворцовых записях. Когда Шаху станет известно о ночи, проведенной Шехзаде со мной, и о моих чувствах к Наследнику, он, не желая обострения отношений с державой и несчастья любимой дочери, потребует проведения никяха Сулеймана и Махинбану. Порядки обязывают нас с Вами, Шехзаде, пожениться. Порядки... и мое сердце, — Слова, обращенные к Сулейману, не присутствующему поблизости, Фатьма произнесла с особенно трепетной интонацией, то и дело оседая. — Превосходно. Я попросила пересказать легенду, а ты выдала мне уже, как я погляжу, отрепетированную речь для убеждения Сулеймана. Славно, — кивнула Ведьма. — У меня есть вопрос, — не удержалась девушка. — Шах Исмаил... Неужели Вы можете заставить ему делать и говорить то, что Вам угодно? Откуда у Вас это всевластие? Как Вы его добились, будучи почти... никем согласно Вашему титулу, — простите меня за эти слова, передающие лишь мое восхищение? — Лучше спроси меня, что я сделала с Махинбану Султан и как давно, — приподняла кончики губ Султанша. — Я уже заметила, что и с этим аспектом дела все не так просто, — ухмыльнулась Фатьма, стремясь показать, что она весьма наблюдательна. — Ну что ей было делать в той крепости? Правда странно все это... С этой госпожой беда случилась года три назад, ведь осада, про которую вы говорили, была именно тогда, а познакомились мы с Вами недавно. Видно, Вы давно составили свой план, Вам для чего-то нужна была Хатун, которая станет хасеки Наследнику, и Вы искали ее уже несколько лет, пока не встретились со мной. — Дерзкая рабыня, — и без малой толики гнева произнесла Хафизе Султан. — На сей раз ты ошиблась, я состряпала это дельце совсем недавно. Махинбану жива и здорова. Заточена за какие-то там грехи, — Равнодушный и быстрый взмах рукой. — Не надейся, что я расскажу тебе детали своих многоступенчатых затей. Тебе нужно лишь уяснить, что я могу многое, если не все. Этого будет более, чем достаточно. — Мне уже немало времени как это ясно, Султанша, — хитро прищурилась Фатьма, стараясь вести себя свободней с той-которую-боятся-больше-падишаха. Она не желала бояться ее. Бояться ведь то же, что и уважать. А уважение к тому, кого жаждешь превзойти, — не помощник в этом деле. — Тогда иди сейчас прямиком с Сулейману и передавай ему привет от дядюшки Исмаила. Ты ведь хочешь как можно скорее стать хасеки и приступить к более интересным занятиям, не так ли? — Вы правы... Самым первым интересным занятием Фатьмы будет составление изощренного плана по избавлению от Хафизе Султан, в процессе которого последней должно стать явно, что она поиграла первой: если ты хочешь стать самым сильным, ты должен для начала победить самого сильного.Покои Эйдже Султан.
Сестры по матери сидели друг напротив друга, то поднося ко рту рюмки, в которые было налито красное вино, то обсуждая удачность того или иного плана действий. — Хафса скрывает это даже от меня, но, — вдруг протянула Эйдже Султан, — полагаю, Селим решил избавиться от обоих своих сыновей, и теперь она и Сулейман находятся на пороге важного решения. Ахмед пошел в покои Наследника, где они втроем разговаривали долгие часы. Судя по всему, Ахмед предлагал свергнуть Селима. — Замечательно, — сделала глоток Принцесса Эстер, заметно расслабившаяся в тот момент, когда услышала эту новость. — С Селимом разберутся без нашего вмешательства. Ну, либо с Сулейманом. — Я боюсь, — Эйдже не поддерживала настроение сестры. — Селим — нелегкая добыча, — хоть мы уже и смогли распланировать должным образом его уничтожение... — Хватит кукситься, — улыбнулась Эстер, беря сестру за руку. Эйдже поняла глаза на девушку. — Я с тобой, сестра. А вместе нам ничего не страшно. — Ты права, — смягченно переняла улыбку сестры английская принцесса по крови, но не по титулу, беря руку единоутробной сестры в свою. — Я сейчас жива благодаря тебе и только благодаря тебе... Спасибо тебе за то, что ты есть, сестра. — Обращайся, — шутливо захихикала Эстер, а затем и Эйдже. Похоже, в этот день они обе впервые в жизни искренне рассмеялись.Спустя пару недель.
Покои Валиде Султан Манисы Айше Хафсы Султан.
Хафса Султан сидела на тахте, озадаченная и обеспокоенная. Недели полторы назад к ней пришел ее сын — пришел и огорошил новостью. Оказалось, ее верная служанка, в которой она в итоге заподозрила нечто неладное, — член персидской Династии и, более того, родная дочь Шаха Исмаила, что подтвердило ответное письмо Шаха, в котором он подтверждал наличие у его дочери шрамов на спине, и его человек, ранее общавшийся в Махинбану-ханум, приехавший в Османскую Империю по письму Шехзаде и опознавший девушку. Ситуация сразу показалась Айше Хафсе странной — особенно ее часть про неожиданно нашедшие госпожу воспоминания. Султанша сразу заподозрила в истории обман, причем обман со стороны Хатун, но, услышав о том, что один из приближенных Исмаила подтвердил личность девушки, и догадавшись, что навряд ли невольница смогла бы провернуть добыть сведения о шрамах и пропавшей дочери Шаха, все же согласилась с тем, что происходящее может быть правдиво... А затем Сулейман огорошил ее второй раз. Он собрался, черт побери, жениться на девушке, чего требует и традиции, и Шах, которому Махинбану поведала о чувствах к османскому принцу, и сама Махинбану, да и еще и сделать ее своей главной женой — не Айгюль же таковой считаться. Конечно, Валиде Султан с одной стороны довольна сложившимся, ведь теперь она сможет поставить на место Махидевран, но с другой... Вся эта ситуация с захваченной во время осады в плен ханум и то исчезающими, то появляющимися воспоминаниями не давала ей покоя. Да еще и до прибытия Султана Селима из похода оставалось ровным счетом ничего, а решение так и не было принято!.. Ближе всех остальных к Айше Хафсе Султан расположились Эйдже Султан и Айпери Султан. Первую ситуация волновала мало. Будущая баш-хасеки Сулеймана по ее мнению была скорее изнеженной девочкой, как и все персидки, принадлежащие к Династии, что подтверждало и то, что Эйдже еще ни разу не встретилась с этой Хатун ни в гареме, ни в любом ином месте — девушка предпочитала проводить время либо в своих покоях, либо в покоях Шехзаде Сулеймана, иные личности, проживающие во Дворце, ее, судя по всему, мало волновали. Айпери, кажется, была единственным человеком, в полной мере довольным происходящим: свадьба ее брата с благородной ханум — это здорово. Рядом с Эйдже сидела Эстер, не пребывающая в духе последнюю неделю, причину чего ее сестра выяснить так и не смогла. Шехзаде Ахмед сидел рядом с Айпери. Его никакой никях, из-за которого, кстати, члены Османской Династии и собрались в покоях, — точнее они собрались из-за того, что Сулейман вскоре должен был явиться в них вместе с новоиспеченной женой, чтобы объявить о том, что свадьба состоялась, — не волновал. У него-то уж точно сейчас были куда более важные дела и проблемы. Эвруз Султан, как и фаворитки Сулеймана, учитывая его теперь уже вторую хасеки, не отбывшую на родину вместе с сестрой из-за «их желания задержаться хотя бы на свадьбу», сидели почти напротив всех остальных членов Династии, на отдельной тахте у боковой стены покоев, как менее важные члены Династии. Разие Султан злорадно косилась на Гезде, одновременно ругаясь про себя на дочь, в очередной раз пропавшую неизвестно куда. Айгюль Султан была занята рассуждениями о своей судьбе, ее нисколько не тревожили беды окружающих ее людей. Фарья Хатун, также приглашенная в покои, как фаворитка более высокого статуса, недовольно морщилась: еще одна соперница взялась неясно откуда, а путь к величию, получается, куда тернистее, чем она предполагала. Эвруз же крепко держала свою дочь Махидевран Султан, последние дни евшую и пившую крайне редко, за руку. Когда Султанше стало известно о том, что скоро приключится, и о том, что это случится на сей раз по любви, она перестала спать — хотелось плакать и умереть, чему явно поспособствовало и то, что Сулейман, когда девушка пришла к нему требовать ответа, равнодушно объяснил ей, что того требует традиции, и что ей, весенней розе, следует воспринимать Фатьму, захотевшую оставить это имя, как его очередную фаворитку. Очередную фаворитку?! Да ей теперь кланяться придется, унижаться перед ней! И Сулейман теперь будет постоянно с ней и с ней: они провели вместе куда больше ночей, чем Шехзаде с Махидевран, еще до никяха, что же будет потом?! Еще эта беременная Фарья и Ахмед, чтоб его, явно мутящий воду и нагоняющий на Дворец беду... Нет, умирать сейчас никак нельзя — слишком уж много стало вокруг личностей, что в будущем захотят и смогут навредить ее детям. Держаться. Только держаться. Ныне важно, как никогда, не падать духом. Наконец двери в покои раскрылись, и в те вошел Шехзаде Сулейман, довольно улыбающийся и держащий «Махинбану-ханум» — то есть, свою баш-хасеки Фатьму Султан — за тонкие пальцы ее руки. Махидевран почувствовала острый комок в горле. Разие ухмыльнулась. Эйдже же с неожиданным интересом принялась разглядывать девушку. Красива. Просто гадски красива. Красива... и хитра, очень хитра. Султанша ошиблась на ее счет. О нет, в их Дворец попал не очередной цветочек, что читались по смотрящим куда-то вдаль глазам, в их глубине таящих немало боли, и изогнутых в странной и отдаленно напоминающей злорадную улыбке губах, а расчетливая стерва, дрянь с неявными целями и мотивами. Она может стать преградой на пути младшей дочери Айше Хафсы Султан, и это той сразу стало ясно. Эйдже повернулась к Эстер, которая, считав все чувства сестры с ее лица, незаметно понуро кивнула. Когда же закончатся эти неудачи и осложнения? — Валиде Султан, Султанши, госпожи, Хатун Хазретлери, — поклонилась Фатьма, выказывая уважение к членам и почти членам Династии. Ей все еще были нужны крепкие с ними отношения — жаль, что строить их она ныне могла лишь постепенно, ведь у нее с Хафсой Султан произошел негласный разлад. — Марине Хатун, Махинбану-ханум... Забудьте эти имена, — торжественно возгласил Сулейман. — С сего дня эта девушка моя законная жена, баш-хасеки. Ее имя — Фатьма Султан. — Это так, Сулейман, — навесив на лицо радость закивала Валиде Султан. Не станет же она омрачать такой чудный день своему сыну? — На всех улицах Стамбула только и слышно о чудном празднике, о союзе двух Династий. Скоро родня Фатьмы тоже приедет. Пусть вас двоих соединяет любовь, — Махидевран, услышав последние слова, чуть не всхлипнула, бывши остановленной своей Валиде, еще крепче сжавшей ее руку. Сулейман с Фатьмой подошли к Хафсе Султан и по очереди поцеловали ее руку. Далее девушка с самой милой улыбкой подошла к официальным кровным Султаншам, целуя уже их руки, на что Эйдже, в отличие от Айпери, повергнутая в очередную неуверенность, даже не попыталась улыбнуться. Фатьма Султан, впрочем, заметив недружелюбное настроение госпожи, решила рискнуть и посмотрела на нее также недовольно, отходя от фыркнувшей Эйдже Султан к Шехзаде Ахмеду, безэмоционально желающему всего самого ей наилучшего. Когда же бывшая Марине Хатун приблизилась к Принцессе Эстер, собираясь услышать от той поздравления, она почувствовала, как англичанка толкнула ее ногой, одарив нахальной усмешкой. Примерно то же самое позже сделала и Айгюль Султан, только более скрытно. К Фарье новоявленная хасеки решила не подходить: та однозначно не меньше остальных собравшихся здесь питала желание выкинуть жену Сулеймана в бушующие воды Босфора. Вероятнее всего, Фатьма со своим никяхом сейчас всем была не к месту. — Махидевран, а ты меня поздравишь? — самодовольно просияла Фатьма Султан, подходя к баш-кадын и ее матери. — Надеюсь, наша с Шехзаде семья скоро пополнится рождения ребенка, если мне выпадет такая честь. Семейная жизнь наша тогда и вовсе безоблачна будет. — Выпадут твои зубы, Хатун, — неслышно прошептала Эвруз Султан, тихо поглаживая готовую разрыдаться дочь по спине. Фатьма, мигом заподозрив неладное и начав строить догадки о каких-то... чересчур родственных отношениях баш-кадын покойного Шехзаде и баш-кадын нынеживущего, отошла от матери с дочерью подальше. Как только Наследник со своей хасеки отдалились от тахты Айше Хафсы Султан, а сама Хафса подошла к сыну с невесткой, чтобы, кажется, преподнести им свадебный подарок в виде каких-то украшений, Эстер тоном отъевшей кислого борща начала негодовать, шепча на ухо своей сестры: — Чертова ханум-или-как-там она называется! Сразу видно, что дрянь меркантильная! А Сулейман-то хорошо! Взял и уши развесил! До того, как он решил жениться на девчонке, у них всего одна ночь была. Если по справедливости, то ему и со мной этот ваш никях следует провести! — Соглашусь лишь с тем, что девка — еще та тварь, — голосом, что не предвещал ничего славного, проговорила Эйдже. — Но, дорогая моя сестрица, ты что, издеваешься?! Я закрыла глаза на твои похождения в хаммаме, о которых ты рассказывала мне не без наслаждения воспоминаниями, но ты с чего-то взяла, что это адекватно — ревновать к полутрупу. — Это не ревность, — обиженно прикусила губу Принцесса. — Просто моя гордость задета. Надутый индюк! Он мне никогда не нравился... Хорошо, что с ним скоро будет покончено. — Надеюсь, что ты говоришь искренне, — кивнула Султанша. Эйдже глубоко вздохнула. Она тоже на это надеялась.Спустя несколько минут.
POV Айше Хафса.
Когда торжественная встреча была окончена, я осталась в своих покоях, как и моя с позволения сказать невестка Айгюль, до сих пор не убравшаяся к себе на родину. Я позволила есть остаться, верно, но лишь ради того, чтобы моя дочь не уезжала... Айгюль попросила меня о разговоре, и я согласилась, ведь так крайне убедительно говорила, что от этой беседы зависит будущее нашей Династии. — Рассказывай, что ты там хотела, — приказала я, как только мы остались одни. — Мой Махмуд не от Шехзаде, и Махидевран об этом известно. Если Сулейману тоже станет ведомо, он может разгневаться и что-нибудь сделать со мной или сыном. Ежели это произойдет, союз Династий окажется под угрозой, — вернее полностью разрушится — и тогда то же случится с ситуацией с тем завещанием, к тому же Вам точно перестанут позволять видеть Вашу дочь. Отдайте своей невестке приказ молчать, это для Вашего же блага, — на одном дыхании выпалила Айгюль. Я воззрилась на девушку, борясь за желанием избить ее до смерти. Ох уж эти английские порядки — точнее будет сказать, беспорядки! Эта гадина заставила меня... держать на руках, целовать чужого ребенка, плод грешных чувств! Какой позор! Еще и обманывает моего сына, искренне любящего маленького Махмуда. Англичане зачастую отвратительные животные, их нравы уже не впервой ввергают меня в ужас... Но эта немилая душой девушка, вошедшая в нашу Династию, права. Я не могу ставить под угрозу честь Династии — а она под ту поставится, даже не учитывая предсмертную волю моего друга, если кому-либо из наших недругов станет ведомо о том, что сотворила хасеки моего сына. Мне придется скрывать это... Делать все, чтобы скрыть... До чего я докатилась? — Дрянь, — зло пробормотала я, обращаясь к обеспокоенной Хатун, явно сильно переживающей за свою ничтожную жизнь. — Когда у тебя был шанс на такую честь, как носить ребенка великой Османской Династии, ты предпочла зачать от какого-нибудь раба или простолюдина. — Хасан Паша, Визирь Совета, — мигом ответила девушка, а затем прикусила язык — и правильно сделала, жаль только, что не вовремя: теперь-то я этого предателя в живых не оставлю. — Не нужно с ним ничего делать, пожалуйста. Ему не было известно, кто я, — Не похоже, что она говорит искренне. Видно боится, что я пойду с ним на разговор, и мне станет известно, например, как долго продолжались эти неправедные отношения. — Поздно, Айгюль. Теперь я пойду к нему затем, чтобы разведать подробности твоего греха, а затем прикажу разрубить его на части, — фыркнула я. Девушка тревожно вздохнула. — Все. Убирайся с глаз моих. Так уж и быть, я сокрою твой смертный грех — но лишь ради того, чтобы невинные не пострадали. Эфиз, позови Айпери, — обратилась я к служанке, когда бывшая Принцесса вышла из моих покоев. Сейчас мне нужно поговорить с близким мне человеком, чтобы успокоиться. Я хочу просто поговорить, а не построить очередной коварный план, как бы было, позвала бы я сейчас к себе Эйдже или Эстер. Я люблю своих родных дочерей, но они, похоже, далеки от душевных разговоров, их сердца бьются лишь ради боевых действий... Забавно, но Айпери Султан, дочь кровавой интриганки Акиле, сильно от них отличается. С ранних лет эта девочка обожает свою семью и стоит горой за правду и справедливость... Она оступилась лишь раз. Из-за любви к матери. Акиле тогда попала в ловушку того, кто устроил страшный бунт семнадцать лет назад, — мне так и не удалось выяснить чьих то было рук дело, но мне точно известно, что покойный Абдулла с его женушкой были ни при чем. Устроители восстания янычар связались через своих людей с Акиле, доказательства чьих преступлений были у той, и велели ей помочь с, как они любили называть цель того бунта, прореживанием Династии. Им нужна была Гезде Султан, которую бы, в отличие от тех же бесчисленных беременных фавориток Селима, очень хорошо спрятали бы во Дворце, когда начался бунт. Акиле согласилась помочь им с юной госпожой, но решила не ставить себя под удар, самой расспрашивая о том, куда спрячут девочку, когда начался бунт. Эта тварь приказала своей дочери сделать это — кто же будет подозревать почти ребенка да еще и кровного члена Династии? Айпери уже тогда была внимательной, так что она спросила у своей Валиде, зачем той это, настояла на том, чтобы она ответила, пригрозив о том, что не станет ей помогать, и Акиле пришлось все рассказать. Айпери со слезами и болью решилась помочь матери, ведь ей стало ясно, что иначе ее Валиде ждет погибель. Она сдала местонахождение Гезде шпионам устроившего бунт... Через некоторое время я начала искать виновного, ведь мне — и похоже, что лишь мне одной, — было очевидно, что без наводки янычары это сделать бы не смогли. Мне не пришлось разыскивать преступника долго — он сам ко мне пришел. Айпери рыдала и кричала, что у нее больше нет матери. Она просила меня отправить ее, кровную госпожу, на казнь, но пощадить ее Валиде. Я сжались над бедной девочкой, закрыв это дело, ведь скажи я Султану Селиму о вине Акиле, он бы спросил, откуда мне это стало известно, не поверив, и тогда бы мне пришлось сказать правду... С тех пор, поначалу чуть ли не каждый день благодаря, стала звать меня своей Валиде. Она прекрасная девушка и достойный член Династии Османов. Иногда мне кажется, что я люблю ее ничуть не меньше своих родных дочерей и своего сына. — Что Вами наговорила Принцесса, Валиде? — взволнованно вопросила вошедшая в покои Айпери, оторвав меня от рассуждений. — Вы выглядет его расстроенной. Я не уверена, что могу точно утверждать о своих чувствах к девочке, но она несомненно смогла меня полюбить, как родную мать... И ей, в отличие от моих родных дочек, есть дело до моего настроения и тогда, когда оно не предвещает никаких азартных дворцовых игр. — Айгюль — блудница. Она нагуляла Махмуда с Хасаном Пашой, Третьим Визирем... И я даже не могу об этом никому рассказать — под угрозу встанет союз Династий. — Вот негодяйка! — шокированно воскликнула Айпери. — Радует лишь одно: Сулейману дела до нее нет, так что нельзя сказать, что она не сыграла с его чувствами. Пусть у моего брата все будет хорошо... Сейчас образовался еще один союз Династий, и он построен на крепких чувствах. Хорошо, что в нашу семью вошла эта девушка, Махинбану или Фатьма. Она мне нравится. — А я в ней не уверена, — с сомнением произнесла я. — Есть в ней нечто подозрительное... Но все же, пожалуй, лучше она, чем Махидевран, которая, как оказалось, ничем не отлична от Разие. Предателя и заговорщицы отродье... — Вы зря так отзываетесь о Махидевран, — внезапно не согласилась со мной Айпери. — Не верю я, что она творила те дела, которые Вы ей приписали. Ее кто-то подставляет. Не такая она... Нежная и добрая девушка. — Ты просто до сих пор чувствуешь вину перед Гезде, поэтому и оправдываешь Хатун. Все указывает на нее, — категорично заявила я. — И нет ни у кого причин ее подставлять. Разие сидит тише воды и ниже травы, боится, Айгюль плевать на моего Сулеймана, Акиле — на Махидевран. — А Фарья Хатун? — Фарья простая рабыня. Что она может? — Тогда Ваша дочь Эстер, — осторожно, но четко предположила Айпери. Я вздрогнула. Это уже слишком! Что эта девушка сейчас сказала? — Причем здесь Эстер? — Она неровно дышит к Сулейману, — спокойно вымолвила Айпери. Я было возмутилась, ведь слова дочери Акиле походили на клевету, но потом насторожилась. С чего Айпери Султана врать? Может, ее подозрения небезосновательны? Вдруг она вообще... правду говорит? — С чего ты это взяла? — Когда-то Сулейман зашел в покои с Фатьмой, она начала пожирать девушку взглядом, а когда та подошла к ней, незаметно ударила ее ногой. И вообще... Не мое, конечно, дело, но я краем уха слышала, как Эйдже возмущенно шептала Эстер что-то про хаммам и Сулеймана. Извините меня, Валиде, но по-моему у Вашего названного сына и дочери... ну... все уже случилось, — Айпери говорила и говорила, а я не могла поверить своим ушам. Этого мне еще не хватало! Я бы хотела, чтобы между Сулейманом и Эстер были братски-сестринские отношения, ведь они оба мои дети, однако... И как вообще эти отношения могут состояться? Союз этот никто и никогда не позволит, а отношения без никяха блудом будут считаться!.. Я вдруг вспомнила, как Сулейман при каждой встрече с Эстер старался не смотреть нее, как с нетерпением интересовался, когда они уедут. А ведь тогда он считал, что они родные брат и сестра! Неужели... Неужели слова Айпери про хаммам — то есть, выходит, Эйдже — правда? Я не могу быть удивлена, что выросшая в английской семье Эстер пошла на это, но как Сулейман осмелился на такое?! И как Эйдже посмела скрыть это от меня? Я рада, что мои дочери так быстро подружились, но это уже слишком! — Я поговорю с ними, Айпери... Скажи-ка мне, тебе не известны еще какие-нибудь их секреты? — Было еще кое-что. Я слышала, когда мы сидели все вместе у Вас в покоях, как Эйдже говорила о каком-то плане на Сулеймана. Мол, с ним можно разобраться только так, и ты, Эстер, не должна этому перечить, даже не пытайся, я все сама решу и именно так. Возможно, речь опять шла о ситуации... с хаммамом. Может быть, может быть... Но разве Эйдже может решить это сама? Точно ли, что у моих дочерей нет иных тайн, связанных с моим сыном и кем-либо еще? Точно ли, что я так хорошо знакома с моей младшей дочерью, как мне казалось ранее?Автор.
Гарем.
Махидевран стояла посреди гарема, глотая слезы не в состоянии сделать хоть шаг. Это случилось. Он все дел женился на ней... А Гюльбахар ведь так надеялась, что в последний момент Сулейман вспомнит о своей весенней розе и отменит свадьбу! Да, никяха требуют традиции, и, не случись его, у всех могли возникнуть проблемы, но... он ведь не был против! Он заставил всю Манису и даже весь Стамбул, столицу, отмечать праздник! Он наверняка влюбился в чертову персиянку и забыл о Махидевран! Страшный сон... Ночной кошмар... Нет, нет, нет... Пожалуйста, пусть это все не будет правдой... Ведь этого всего не может быть на самом деле — Сулейман очень любит свою весеннюю розу, у него с ней великолепные семейные отношения, и ей достаточно одной ее для полного счастья, он с ней никогда так не поступит... Никогда! Нет! Нет! Нет!!! Баш-кадын, старательно держащаяся в покоях Валиде Султан, не желая обронить свою гордость и расстроить мать, сейчас куда-то внезапно девшуюся, больше не могла делать вид, что все хорошо. Все не было хорошо. Гюльбахар, которой хватило сил на то, чтобы отойти от любопытных наложниц, оказавшись в одном из темных коридоров гарема, залилась хлынувшими ручьем на пол слезами и осела на колени. Сулейман был ее главной причине бороться, она любила его чуть ли не больше своих собственных детей, а теперь она его потеряла. Весенняя роза в одночасье превратилась в осеннюю, отцветшую и никому не нужную... ...И она бы умерла от горя, не услышь голос по счастливому стечению обстоятельств оказавшейся в том же самом коридоре... Принцессы Эстер. — Жизнь иногда похоже на ту часть ада, в которую попадают самые отвратительные грешники, не так ли? — с грустной улыбкой поинтересовалась Эстер. Махидевран подняла на дочь Валиде Султан лицо, полностью окутанное слезами. — Ты запуталась в своей жизни, в себе и уже не можешь различить правду и ложь, верное и неверное, необходимое и пустое... Все через это проходят. Разница лишь в том, что с каждым из них становится после этого: одни ломаются и ломают все вокруг себя, а другие же — поднимаются с колен, находя цель, которой желает достичь душа, и идя к ней вопреки всему. — А ты... Ты тоже через это все прошла? Что произошло с тобой после этого? — тихо спросила Махидевран, когда Эстер уже было развернулась и пошла прочь. — Почему ты говоришь мне это? Ты хочешь мне помочь? Зачем тебе это? Ты ведь с Эйдже Султан заодно, а она меня уничтожить хочет. — Слишком много вопросов, — цокнула языком Эстер, обернувшись. Ее лицо приобрели привычный насмешливый оттенок, и тогда Махидевран вдруг стало ясно — это иллюзия, — а Эстер — вовсе не та беспечная девчонка, которой ее все считают. Англичанке, похоже, эта злая и безрадостная жизнь известна лучше, чем кому бы то ни было, и она выбрала лучший способ ее прожить — не иметь с ней никаких дел и ничего общего. — Но, так уж и быть, я отвечу на них — по-крайней мере, на один... Мир не делится на черное и белое, правильное и неправильное, хорошее и плохое, добро и зло. Нельзя просто взять и назвать кого-либо злодеем, а следом начать считать, что единственное, что он делает в этой жизни, — бежит к своей корыстной цели, желая поубивать всех и вся вокруг из-за нарастающего гнева. Заимев такое мнение, ты никогда не найдешь ответы на свои вопросы. Верно, что ты сейчас стоишь на моем пути, мешаясь мне, и, если ты будешь уничтожена, мне это пойдет на пользу. Но разве это значит то, что мне не может быть тебя жаль, пожухшая ты роза? — добро усмехнулась девушка, окончив свой монолог и быстрым, но каким-то неспешным по ощущениям и звуком шагом выйдя из коридора. Махидевран же так и осталась сидеть на полу. Однако, она больше не плакала. У нее из ушей никак не уходили слова английской принцессы, да она и не собиралась их прогонять. Гюльбахар уцепилась за сказанное той, которую всегда считала недалекой, и не прогадала — уже очень скоро сказанное ей окончательно вывело Весеннюю на путь действия и борьбы.Следующий день.
Покои Эйдже Султан.
Эйдже самым что ни на есть изящным образом сидела на полутроне в ее покоях. Вчера Эстер сделала благое и для них, и для Махидевран дело, и ей даже не пришлось врать и играть для этого — она искренне объяснила баш-кадын Наследника правду жизни, посочувствовав ей, и одновременно незапланированно помогла ее с сестрой делу... Двери в покои наконец распахнулись, и в обширные комнаты Эйдже Султан ровной и твердой походкой вошла Гюльбахар Султан. Названная дочь Султана Селима давно ожидала ее. Она была абсолютно уверенна в том, что девушка придет и придет с конкретной целью, что сыграет на руку Султанше, — Эстер ведь вчера, сама то подметив не сразу, обработала ее лучше, чем сделала бы это, будь у нее заранее готовый план действий. — Эйдже Султан, я скажу все, что хотела, прямо и без обиняков, — сходу приступила к делу Махидевран, даже не поклонившись, чему Эйдже была вполне довольна. — Мне уже долгое время как известно, что Вы видите во снах Османский трон, и что все, что Вы делаете, Вы делаете ради того, чтобы его получить. Я не разделяю Ваших желаний, видеть на троне Вас я не имею ровно никакого желания... Однако же, я готова помочь Вам, стать одной из Ваших союзниц, от которой Вы после сыгранной ею роли захотите избавиться, в обмен на, естественно, Вашу помощь и поддержку. Я не желаю видеть в этом Дворце ни Айгюль, ни ее сына, ни Разие, ни... Айше Хафсу, ни уж тем более Фатьму. Полагаю, некоторые из вышеперечисленных помешали и Вам, так что мы уж точно сможем договориться... Почему я решила заключить этот союз, если мне ведомо, что он рано или поздно может привести меня, моих детей и Шехзаде Сулеймана к смерти? Просто Вы бы решили избавиться от нас и в том случае, в котором бы этого союза и в помине не было, а я готова Вам противостоять и сделаю все, чтобы выиграть. Так почему же мне не извлечь из Ваших стремлений выгоду? Я от этого ничего не потеряю, — Глаза той, что теперь уже язык не поворачивался назвать весенней розой, горели адским пламенем, в них было тяжело смотреть. Несмотря на то дьявольское спокойствие, с которым она произносила эти слова, Махидевран спокойна не была. Совсем не была. — Я сделала на тебя ставку и не ошиблась, — победно просияла Эйдже. — Ты — истинная дочь Шехзаде Абдуллы и Эвруз Султан. Когда наступит время избавиться от тебя, мне будет сделать это даже сложнее, чем уничтожить Хафсу, я почти не сомневаюсь... Да будет этот союз во благо, а наш последующий поединок в азарт, — с хищной улыбкой на лице Эйдже указала ухмыльнувшейся в ответ Махидевран на место рядом с собой. — Верные слова. За одним маленьким исключением. Это мне будет нелегко тебя обыграть, Эйдже.Спустя несколько часов.
— Ну, вроде готово... Мы же ничего не забыли? — выдыхая, поинтересовалась Эйдже у Махидевран, смотря на лист бумаги, исписанный и изрисованный. То была схема. Вернее план. План будущих действий двух Султанш, принципы которых никогда не совпадали, но которые по воле судьбы объединились, желая достичь одного и того же. — Ничего. Мы все четко рассчитали. Проигрыш невозможен, — удовлетворенно усмехнулась Махидевран, поднимая до краев заполненный бокал и в одну и ту же минуту с Эйдже залпом выпивая все, что было в него налито. — Так как основной исполнитель я, — умеешь же ты кидать людей в огонь — дай мне свое благословение и проклятье, Эйдже Султан, — ставя на стол перед собой пустой бокал попросила та, которую уже навряд ли когда-либо выйдет назвать Весенней. — Благословляю тебя, роза, наконец-таки выпустившая свои шипы наружу, и проклинаю всех, кто попробует встать у тебя на пути.Ночь.
Покои Гюльбахар Махидевран Султан.
POV Гюльбахар Махидевран.
Это невероятно трудно принять, однако наша жизнь куда сложнее той, о которой говорится в детских сказках. Это трудно принять, но однажды каждый принимает это. Я тоже это приняла. Приняла это, как и то, что, чтобы чего-то достичь, нужно бороться. Более того — чтобы хоть что-то из себя представлять, чтобы по-крайней мере выжить, бороться также необходимо. У нас есть всего два варианта: либо бороться за свою жизнь и однажды добиться своего, либо сдаться и жить в забирающие в свои черные-пречерные руки тьме. У нас есть всего два варианта, и я выбрала первый. Я мать и жена, пусть и нелюбимая и презираемая своей семьей, своими самыми близкими людьми, но все еще мать и жена. Если для борьбы нужна причина, то это она. Я не могу сидеть на месте, убиваясь и рыдая, когда я живу в условиях постоянно нависающих над моими родными угроз, иначе однажды мне придется убиваться и рыдать по тем, кого я так люблю. А еще... Еще я до сих пор тешу надежду быть счастливой. Но на сей раз я не стану полагаться на авось, я буду идти к своему счастью и счастью моих детей и моего возлюбленного. Я буду делать все для того, чтобы принести его в наш дом. Что бы мне ни пришлось из-за этого пережить, чем бы ни пришлось пожертвовать. Мне больше ничего не остается. Я живу под сводами этого Дворца не так уж много времени, но мне хватило и его, чтобы уяснить, что здесь нельзя по-другому. Великолепный и изящный Дворец живет по правилам самых диких улиц провинций. Здесь либо ты их, либо они тебя. Здесь нет невинных, есть лишь те, кто не успел начать свой бой. Здесь правят решительность и жестокость. Здесь не существует покоя, но существует затишье перед бурей. Здесь даже засыпать нужно с ножом в руках. Здесь хуже, чем в аду. Здесь так и никак иначе, и я вынуждена оставаться здесь, приняв правила игры. И я сделаю это. Уже сделала. И сделала без всякого сожаления. Простите, мои дорогие принципы. Прости, милосердие. Мои дети мне всегда будут дороже вас. И это мое окончательное слово. Вдруг я услышала детский плач. Осман. Мой Осман проснулся... Ханзаде тоже. Они будто почувствовали, что их мама только что сделала выбор, от которого будет зависеть и их, и ее дальнейшая жизнь. Я подошла к маленьким кроваткам в углу моих покоев и взяла малышей на руки, начав укачивать моего Шехзаде и мою госпожу. — Спите крепко, мои маленькие. Спите и ни о чем не тревожьтесь. Ваша мама все для вас сделает. Замарает руки в крови, бросится в огонь, пройдет по самому острому лезвию ножа. Моя жизнь никогда не будет радостной, я буду страдать, буду гореть. Но вас эта судьба никогда не настигнет. Никогда. И, если понадобится, я за это душу дьяволу отдам.