Спустя три месяца.
Поддержка Эйдже Султан была необходима Махидевран для, как ни странно, защиты детей, ведь лишь она могла помочь ей избавиться от тех, кто желает или может желать ее Шехзаде и госпоже зла, Эйдже-враг же мог нанести Гюльбахар неисправимый урон. Именно по этой причине Гезде, приняв окончательное решение сохранить жизни пусть чудим, но детям, решила помешать исполнению плана Эйдже тайно, то есть так, чтобы никто не заподозрил ее участие в этой истории. Эйдже еще сыграет роль в уничтожении Фатьмы с Фарьей и всеми остальными, что было так нужно Весенней, но не таким путем. Пока еще невинные дети пострадать не должны. А отвести от них угрозу Махидевран может, только отведя ту от их матерей. Махидевран верно рассудила, что рабыням, которых Эйдже Султан выбрала на роль случайных свидетелей, не будет отдан приказ действовать в том случае, если отравление Фарьи и ее новорожденных не произойдет, так что ей стало ясно, что ей достаточно будет помешать лишь этому, чтобы весь план сорвался. Правда, была еще та городская женщина, якобы мать Шехзаде Омера, которая бы пришла во Дворец, обвиняя Фатьму, в любом случае, и которой Эйдже бы не успела отменить приказ, занятая попытка изведать, что пошло не так. Так как прийти от имени кровной Султанши или послать кого-нибудь к Хатун, чтобы велеть ей бездействовать, Махидевран не могла, помня о том, что ее раскрыть ни в коем случае не должны, она решила сделать так, чтобы Фатьма Султан смогла противостоять обвинениям женщины, не оказавшись у реки в нужный Эйдже момент потому, как наложнице, которой было повелено украсть Шехзаде, не был бы отдан приказ в вышеназванном случае, который третья хасеки Сулеймана собиралась устроить. В тот день, когда ее союзница занималась поиском подходящих для дела рабынь, Махидевран вышла «прогулять по городу», найдя на невольничьем рынке рабыню с ожогом, также подобным почерневшему куску кожи Омера, и приведя эту рабыню в гарем вместе с другими в обход правилам о том, что джарийе не могут иметь шрамов, но от имени одной из ее Калф, в обязанности которой входит поиск невольниц, годных для услужения семье падишаха. Затем же, подкупив Хатун, приказала ей понравиться Фатьме-хасеки и стать одной из ее служанок, следом «случайно» продемонстрировать ей ожог в ее же покоях, то есть не под возможным любопытным взглядом Эйдже Султан или ее служанок, показав, что куски обожженной кожи легко соскрести с тела, а далее совершить проступок, чтобы быть сосланной Фатьмой в Старый Дворец, — младшая дочь Айше Хафсы Султан не должна заметить рабыню с дефектом внешности, задействованном в ее плане. Конечно же, это все нужно было для того, чтобы Фатьма Султан смогла оправдаться, доказав, что у женщины на теле ожог, а у ее сына — иная, врожденная проблема. Другая же рабыня по плану Гюльбахар Султан должна была попасть на службу к Фарье и, будучи новенькой в гареме, сменить простыни в неурочный час, таким образом сделав так, что все четверо будут спать на неиспорченном белье. Махидевран, приготовившись играть сокрушенную неудачей, была уверена в том, что после этого Эйдже будет сомневаться в четкости этого ее плана, не захотев повторить его, только уже без пункта с подменой ребенка, начав планировать иную многоходовую затею, с подачи бывшей баш-кадын уверившись в том, что покуда нет удобного случая легче справиться с хасеки, пока не тронув детей. В том же, что сможет поспособствовать тому, чтобы удобного случая так и не выдалось, возлюбленная Наследника и не сомневалась... По чьему же плану в итоге развернулась ситуация? Не поверите, но, не считая случай с «матерью Омера», в результате которого баш-хасеки была оправдана, а Хатун казнена, по плану кое-кого третьего. Эйдже рвала и метала, Эстер била кулаком о стены Павильон от злости, Махидевран делала вид, что ужасно расстроенна, а под вечер и они, и Сулейман от одной из служанок матери двух Шехзаде и одной господи выяснили, что... Фарья Султан вместе с детьми исчезла. Просто пропала. Их не было в покоях, в гареме и вообще во Дворце, из которого они, по словам всех без исключения стражников, не выезжали. Четверку не видели где-то с вечера тех суток, до чего Фарья со своими малышами гуляла по гарему, в очередной раз хвастаясь рожденными ею венценосными детьми перед наложницами. Сулейман был в ужасе, он страшно переживал за своих детей, особенно за доченьку Михримах, то и дело хватаясь за сердце и держась лишь благодаря Махидевран, переживавшей из-за столь внезапного и явно не случайно произошедшего именно сейчас обстоятельства, сильными доводами навроде объявленного всюду поиска и талантливостью тех, кто был отправлен Шехзаде на поиски, пытаясь успокоить Наследника. Айше Хафса была обеспокоена скорее состоянием сына и тем, что могут пропасть продолжатели рода с его стороны. Айпери, как и всегда, проявляла любовь к семье, а Эйдже с Эстер безуспешно пытались разобраться с тем, что вышло, также как и Гезде настороженные временем пропажи. Ахмед подозревал, что эта беда пошла от Султана Селима... Первым делом обыскали тайный ход, стараясь не поднимать шум из-за ситуации в принципе, боясь, что это может негативно отразиться на состоянии детей, возможно ныне находящихся в руках желающего им зла, в курсе существования которого и так были все проживающие на этот день в Манисе члены Династии. Обыскали, но ничего не отыскали. Да, проход в тайный коридор в покоях Фарьи недавно открывался. Да, повсюду в той части Дворца были нечеткие следы. Нет, никакие кареты ни от одного тайного выхода из Дворца недавно не отъезжали. Нет, никакое украшение злодей не обронил. С вечера Фарью вообще не видела ни единая душа. От ее служанки было выяснено лишь то, что, когда та собралась принести в покои своей Султанши ужин, та буквально вышвырнула ее из помещение, не дав той увидеть, что творится в покоях, велев не показываться ни ей, ни кому-либо иному на глаза госпожи до вечера... Поиски, о проведении которых теперь было известно чуть ли не целой Империи, плотно велись еще пару месяцев — то есть, пока ищущие не пришли к неутешительному выводу, что либо в Манисе и в Османнской Империи в целом Султанши с детьми нет, либо все четверо стали невидимыми. Ни одной улики также найдено не было. Сулейман впал в отчаяние, а его жизнь превратилась в кошмар, чего нельзя было сказать обо всех остальных членах его семьи, некоторых из которых, конечно, волновало случившееся, но вовсе не настолько. Он заперся в собственных покоях и не впускал туда никого порядка недели, почти ничем не питаясь и практически не засыпая. Махидевран с Айше Хафсой и Айпери, а также Фатьма с ее липовым беспокойством очень старались привести его в чувство довольно убедительными речами у дверей, но так ни разу и не смогли уверить Сулеймана в том, что его жизнь все еще имеет суть. Смогла другая. Смогла Эйдже Султан, долгое время сама ходившая, оглядываясь, и объяснившая Махидевран Султан это очень странными словами: «Образование снова вмешалось в дела Империи. Судя по тому, что ими был сорван мой план, они могут попытаться от меня избавиться... Ни одной зацепки в деле пропажи Фарьи с детьми найдено не было. Только они могут с такой четкостью проворачивать такие трудные дела. Скоро вся власть вновь сосредоточится в их руках. Отныне никому не избежать погибели»...Вечер.
Покои Эйдже Султан.
Полчаса назад Эйдже позвала в свои покои Валиде Султан, чтобы поговорить с той на одну животрепещущую тему и признаться кое в чем, пока не поздно, — стать вруньей и непослушной дочерью в глазах с ее Валиде, хорошие отношения с которой неплохо помогали ей, Султанша не хотела. Сначала дочь с матерью болтали обо всяких пустяках, а затем, когда Эйдже Султан наконец решилась рассказать то, что хотела, она вдруг почувствовала сильную боль в области живота, вскрикнула и чуть не упала на пол. Айше Хафса, разволновавший за дочь, немедленно позвала лекаршу, которая только что окончил осмотр госпожи. — Что со мной такое? — обеспокоенно вопросила Эйдже. Только проблем со здоровьем ей сейчас не хватало, наверняка ведь это из-за жизни в условиях постоянного стресса! Хотя... Черта с два, несколько лет назад она уже чувствовала нечто подобное. Неужели... — Что с моей дочерью? Говори, — подметив, что лекарша смутилась и замялась, потребовала мать Наследника. — Такое... э... уже было года три назад, — Эйдже вздрогнула. — Я тогда уже ставила такой... диагноз Эйдже Султан. Не серчайте за то, что я сейчас скажу, потому что я преданна Вам и никогда бы не стала клеветать, но... — Да что такое?! — готовая разозлиться на странное поведение рабыни, воскликнула Хафса. — Султанша беременна, — поджав губы, протянула Хатун. — Как такое возможно?! Не может быть ошибки?! — в ужасе закричала Хафса Султан. Чушь какая-то! Ее порядочная дочь никогда бы не пошла на блуд. Неужто ее снова... Лекарша тем временем сделала отрицающийся жест. Айше Хафса вопросительно посмотрела на дочь. Сердце Эйдже сжалось. Нет, только не это! Она совершенно такого не планировала и сделала все, чтобы этого не случилось, но видно что-то пошли не так. У нее не получится скрыть происхождение ребенка, да и, если она попробует это сделать, все ее планы рухнут... Но она не может ставить свою кровь и плоть, своего малыша под угрозу! Она никогда не хотела и не будет хотеть вмешивать своего ребенка в дворцовые интриги! Правда, похоже, иначе не выйдет. Видимо, так распорядилась судьба, и на долю ее ребенку выпало помогать матери достигать ее целей, что он действительно сможет сделать, особенно, если будет мальчиком, однако... он может пострадать, а его жизнь скорее всего будет беспросветной тьмой: Османская Империя, венценосная семья, руки в крови всегда связаны. Но разве можно идти против судьбы? Значит, такова участь Эйдже — теперь жить еще и для того, ради чьего будущего ей придется пойти на еще большие жертвы. — Ты иди, Хатун. Молча иди, если в Босфоре не хочет однажды утром проснуться... или не проснуться. Мне с моей Валиде поговорить необходимо, — приведя свое душевное состояние в порядок, как можно более спокойно произнесла Эйдже Султан. Лекарша закивала, после чего с поклоном удалилась. Эйдже же тихо, но глубоко вздохнула. Теперь она должна будет играть все еще рассудительную, но страшно влюбленную и на объекте своей любви помешанную личность. Время сменить маску. Валиде Султан, все еще пребывая в прострации от услышанного, как только лекарша покинула покои, налетела с вопросами на абсолютно спокойную и даже... счастливую дочь. Что изнасилования на этот раз точно не было, Хафсе по виду Эйдже было ясно совершенно определенно. — Что снова произошло, Эйдже? От кого этот ребенок? Как ты вообще могла?! Ты — много лет как вдова, незамужняя женщина! — Валиде, успокойтесь, пожалуйста, — мило улыбнувшись, попросила Султанша, беря мать за руку. — И извините меня за неосмотрительность, а также за то, что скрывала от Вас кое-что, боясь, что Вы разгневаетесь. Сегодня ведь я Вас позвала, чтобы все рассказать, а тут эта радостная весть... — Эйдже опустила глаза вниз, просияв. — Я очень люблю его, правда. И выше моих сил не быть вместе с ним. — Кто он? — чуть более ласково осведомилась Валиде Султан. Ее дочь никогда не была счастлива, в семнадцать лет став женой старого Паши, а затем будучи изнасилованной и потеряв той отвратительной связи плод, своего родного ребенка... Если она влюблена, то не стоит на нее так уж сердиться. Стоит помочь... — Шехзаде Сулейман, Валиде, — решилась Эйдже Султан. Лицо Хафсы Султан вытянулось и побагровело. — Он не мой брат, и Вам это хорошо известно... Прошу Вас, не разлучайте нас только из-за законов двора! Я отсижусь в своих покоях, рожу ребеночка... Мы всем скажем, что он от одной из наложниц Сулеймана, — взмолилась госпожа, а далее для пущего эффекта виртуозно сыграла на чувствах матери: — Мы с Сулейманом полюбили друг друга, и не наша беда, что Вы не уследили за тем, какая из Ваших дочерей в какой Дворец попала. Айше Хафса уже была готова начать журить дочь за то, что она, бывшая свидетелям разговора ее Валиде с Эстер, повторяет ошибки сестры, но, взяв за больное, последние слова младшей дочери вывели мать Наследника из равновесия. Она всю свою чертову жизнь чувствовала вину за то, что отлучила одну из дочерей от себя, сделав так, что обе оказались не на своих местах, ведя себя, вероятно, вызывающе, наверняка спровоцировав английского принца, а затем просто заснув, не заметив, какая чудовищная ошибка была свершена. Нет, Эйдже была абсолютно права... Хафса виновата, и это не ее детей беда. Они должны быть счастливы, и Валиде Султан должна сделать все для их счастья, чтобы смочь просто смотреть им в глаза. — Ты единственная была в покоях Сулеймана в эти трудные дни... Он пустил тебя, потому что вас связывали эти отношения еще до трагедии, связанной с пропажей его детей? — только и смогла поинтересоваться мать Эйдже Султан. — Верно. — Доченька, — вздохнула Султанша. — Выслушай меня внимательно. Счастье моих детей для меня превыше всего. Если Сулейман полюбил тебя, а ты его, то я помогу вам быть вместе. Скажу тебе лишь то, что говорила и Эстер. Каноны двора жестоки, шаг от них в сторону — бездыханное тело. Если ты готова пожертвовать своей дальнейшей жизнью ради этих отношений, про которые ты не сможешь почти никому вдохновенно рассказывать, делясь прожитым, и постоянно ходить по лезвию ножа, то это твое право. Но помни: Сулейман ветреннен, его чувства спешно утихают и не каждый раз после их исчезновения возрождаются, и с тобой одной он никогда не будет... Сулеймана с Эстер связывали теплые взаимоотношения, но после первой же ее ошибки он выбросил твою сестру из своей жизни, не дав ей видеться даже со мной, ее собственной матерью. Ты уверена, что любишь его? Не юношеская влюбленность ли это, что так скоро проходит? — Будто мне шестнадцать лет, — усмехнулась Эйдже. — Доверьтесь мне, Валиде. Я ко всему готова. Мною все было предусмотрено.Утро.
Покои Шехзаде Сулеймана.
Эйдже с очаровательно небрежным поклоном вошла в покои Сулеймана, нетерпеливо улыбаясь, при этом стараясь не копировать повадки Эстер, которую недавно возненавидел Шехзаде, хотя ранее она смогла соблазнить наследника, именно благодаря схожести с сестрой: Эстер и Эйдже имели одинаковый цвет и длину волос, очень схожие походки и жесты, напоминающие друг друга лица. Да, именно плану, в котором основным пунктом были отношения с Сулейманом, как подтверждение которых Эйдже рано или поздно хотела получить никях, причем тайный, но который однажды должен был раскрыться, так препятствовала старшая сестра Эйдже Султан. Зачем Эйдже нужно было делать то, что она делала? Ну, об этом как-нибудь в иной раз... Сулейман поприветствовал «сестру», возликованно возведя руками. — Я рад тебя видеть, Эйдже. Султанша подошла к Шехзаде, сидящему на своем диване, и, сев рядом с ним, крепко его обняла. — Сулейман, у меня для тебя есть новость, — прошептала госпожа. — Какая? — настороженно отодвинулся от той, которую некогда считал сестрой, Сулейман. Именно эти слова произнесла служанка Фарьи, собираясь сказать, что его сыновья и дочка пропали... — Новость хорошая, — засветилась Эйдже. Сулейман, расслабившись, выдохнул. — Наша связь дала плоды... братик, — Хитрая ухмылка, которая вскоре превращается в сладкую улыбку. — Ты скоро станешь отцом, а я матерью. Я беременна. — Ч-что?.. — Сулейман уставился на сестру невероятии взглядом, а затем, наткнувшись на ее счастливое лицо, обрадованно просиял. И с чего он счел случившееся странным?.. Наверное, сказалась трагедия трехмесячной давности, после которой Шехзаде уже было очень трудно поверить во что-либо хорошее. Но это хорошее все же произошло... Нет, произошло не хорошее, произошло лучшее, что он мог себе представить. Он уже почти смирился с тем, что все оставшиеся ему годы будет жить лишь наполовину, потеряв самое дорогое, но теперь все изменилось. У него снова будет ребенок. Девочка с вьющимися волосами, как у Михримах, или мальчик с отважными, бесстрашными глазами, как у Абдуллы или Аллаэтдина. В этом мире все еще было счастье. — Правда?! Эйдже Султан благоговейно кивнула. Ее душа, как ни странно, была удовлетворена вместе с лицом. Все-таки Образование смогло внести в ее жизнь что-то стоящее. Благодаря трагедии, произошедшей с детьми Шехзаде, сейчас он обрадован беременности Эйдже, не возражая рождению ребенка... Образование. Черт! Если эта организация дьявола нацелилась на Эйдже, она может и ее ребенку зло сотворить! Но ладно. Нет времени паниковать. Пока еще ничего не ясно. Нужно следить за каждым шагом, постоянно выискивая странности в происходящем во Дворце и Империи и далее действовать исходя из этого. А пока нужно объяснить Сулейману, что его Валиде в курсе всего и не собирается противостоять их отношениям, а также по поведению наследника догадаться, собирается ли он заключать с ней брак или его следует к этому решению подтолкнуть. От рассуждений Эйдже оторвал Сулейман, резко и страстно впившийся своими губами в губы госпожи. Та же, хищно улыбнувшись, подметила, что игры в стиле Эстер не такая уж и блажь...Спустя пару часов.
Махидевран, чувствуя за собой вину перед Сулейманом, ведь она не смогла сделать хоть что-нибудь для того, чтобы Шехзаде стало легче, войдя в покои по приглашению наследника, первым делом низко поклонилась, а следом, подойдя к возлюбленному, пала ему в ноги. — Сулейман, я прошу у тебя прощения за то, что не смогла быть с тобой рядом в это трудное время, не смогла ничем помочь. — Махидевран, — ахнул Шехзаде, поднимая лицо возлюбленной за подбородок, а следом усаживая уже чуть менее безрадостную Гюльбахар рядом с собой. — Ты ни в чем не виновата. Ты не смогла ничего сделать, лишь потому как я тебе не позволил этого, — Весенняя роза, теперь беспокоющаяся исключительно о состоянии Сулеймана, нашла в себе силы улыбнуться. — И вообще... Прощения у тебя я просить должен, — вздохнул сын Султана. — За что? — удивилась Султанша. Сулейман не сразу решился ответить. Для Махидевран же то, что он сейчас скажет, будет ударом ниже пояса... Она вновь расценит это как отказ от нее, хотя то совсем не так! Да, он заключит никях со своей сестрой, пойдя против правил, оставив его в тайне для большинства, но это совершенно ничего не означает. Эйдже замечательная женщина и друг, но происходящее между ней с Шехзаде, что самому наследнику хорошо было известно, есть страсть, которая скоро остынет, а обряд никяха будет проведен лишь из-за того, что, по мнению Сулеймана, Эйдже, взращенная во Дворце, может начать обвинять саму же себя в блуде, распереживавшись из-за этого. — Начну с того, что, — наконец-таки заговорил Сулейман, решив не мучать томительным ожиданием свою возлюбленную, — Эйдже беременна. От меня. Я сейчас объясню тебе некоторые вещи, и ты их выслушаешь. Не считай, что я разбит твое сердце, сразу же... Я действительно очень не хочу, чтобы счастье для меня было горем для тебя.POV Гюльбахар Махидевран.
Я в смятении уставилась на Сулеймана. Что сказать? Приплыли... Хотя по сути что такого? Эйдже ведь на самом деле никем не приходится Сулейману. Но она, конечно, хороша! Замечательная союзница! Браво! Мы же договаривались, что не будем мешать друг другу в чем-либо кроме внутренней политики!.. Внезапно мне вспомнились слова Султанши, которая та произнесла мне несколько недель назад: «Скоро кое-что должно будет случиться, но ты не переживай. Я тебе в этом вопросе не соперница. Ты всегда единственной в этом плане будешь, а я — одной из многих. Мне нужен только титул. Но, если что вдруг произойдет, и у тебя проблемы из-за ситуации появятся — ну, отвернется кое-кто, — тогда ты у меня помощи стребуй, я это улажу». Мне тогда ни слова не ясно было, но сейчас мне ведомо, о чем шла речь. Ладно. Не буду сейчас обвинять ее во всех смертных грехах, она ведь меня даже предупредила. Пусть и дальше встречается с Сулейманом, если она и для него «одна из многих»... Нужно спросить у него об этом. — Воспринимать ее, как очередную фаворитку? — слабо улыбнулась я. — Она сейчас заменяет тебе Эстер, которая была некоторым постоянным развлечением, не так ли? — Что-то вроде того, — Шехзаде слегка нахмурился, и мне была известна причина его внезапного упада настроения: я напомнила ему об Эстер, которая, как мне некоторое время назад рассказал Сулейман, была причиной выкидыша Фарьи... Ерунда, конечно, но не она ли виновна во внезапном исчезновении четверых? Может, она решила пойти в обход плану сестры, чтобы заставить Валерию побольше помучаться?.. Я не должна ее жалеть, но очень часто делаю это. Было время, когда мы вместе переживали все невзгоды, прочно держась друг за друга, и посему мне действительно трудно ненавидеть Фарью, желая ей зла, — она далеко не чужая мне. Дети! Невинные дети, которые также могли пострадать. Пожалуйста, пусть Фарью, Михримах, Абдулла и Аллаэтдин окажутся в руках той странной организации! Судя по тому, что Эйдже про нее говорила, если бы те личности хотели кого-то убить, они бы сделали это, не скрывая факта умерщвления. Кстати об Эйдже... — Чьим ребенком будет считаться тот, кто родится у нее? — Я не стала задавать вопросов навроде тех, что о том, как она будет скрывать беременность. Скроет же как-нибудь. В покоях своих отсидится. Не первый раз я становлюсь свидетелем подобных историй, уже давно свыкнувшись с тем, что Дворец, оказывается, совсем не такой, каким его чаще всего описывают, и происходит в нем совсем не то, что чаще всего предполагают. — Я дам Эйдже новое имя, на которое и будет записан ребенок. Правда, он станет считаться рожденным от наложницы, которая будет заперта в своих покоях из целей безопасности на время беременности, а затем умрет во время родов. Я просто не могу допустить того, что матерью малыша будет считаться не его настоящая мать, которая и будет растить его, делая вид, что она заботливая тетушка... Махидевран, я в тайне проведу над нами с Эйдже обряд никяха, чтобы она не чувствовала себя грешницей из-за этих отношений. Только из-за этого, так что не расстраивайся, — Сулейман одобрительно приобнял меня. Я кивнула. Никях! Точно! Так вот о каком титуле она говорила — не могла же речь идти о титуле матери Шехзаде или госпожи, когда они с Сулейманом собирались скрыть факт рождения у Эйдже ребенка... Однако странно. Они открыто заключат никях?! Нет, исключено. Сулейман сам сказал, что это произойдет в тайне. Значит, Эйдже потом планирует раскрыть все карты... Что же, посмотрим, выйдет ли у нее. — Об этом разрешено будет находиться в известности лишь мне, тебе, Эйдже, Валиде, Айпери, Фатьме и нашим приближенным, доверенным лицам... Ты ведь не расстраиваешься из-за никяха? — Стараюсь привыкать, — вновь натянула я улыбку на лицо. — Ты главное не забудь, Сулейман, что больше ты жениться не можешь. Так сказать, все четыре попытки исчерпаны. — Помню-помню, — засмеялся Сулейман. — Я рад, что ты не расстраиваешься... Кстати, в нашей с Эйдже свадьбе есть преимущество и для тебя. Тебе не по душе Фатьма, и я слышал, как она говорила, что я женился на тебе только ради детей, так что теперь ты сможешь... э... поддеть ее тем, что кое с кем я провел никях по иной причине, — Эйдже беременна, между прочим. Вряд ли я смогу уязвить Фатьму, сказав подобное. Хотя это неважно. В любом случае ей будет обидно из-за заключения этого брака. — А говорят, что Шехзаде и падишахи не лезут в интриге гарема, — дружелюбно усмехнулась я. — Так я и не лезу. Просто тебя защищаю, подбадриваю, — хмыкнул Сулейман. — И я не могу назвать себя Шехзаде, если ты забыла. — И верно: ты — не Шехзаде, ты — будущий Повелитель мира.Автор.
Полудень.
Один из Павильонов Манисы.
Эйдже, еще при утреннем разговоре предугадавшая, что Сулейман сам уже принял решение о проведении обряда никяха, по его загадочному поведению, подобному поведению того, кто в скором времени хочет обрадовать своего собеседника, при разговоре с ним, вполне довольная направлялась за руку с Сулейманом на балкон над некоторым немаленьким помещением, делая вид, что ей ничего не ясно, заставляя Шехзаде считать себя непредсказуемым благодетелем, что ему очень нравилось. — Зачем ты меня сюда привел? — «удивленно» поинтересовалась Эйдже Султан. — Сейчас догадаешься, — хитро улыбнулся наследник. — Смотри вниз. Слушай внимательно. В помещении находилось несколько персон, среди которых можно было увидеть служителей веры, а также двух приближенных Агов Сулеймана. — Кто они? — продолжала играть растерянность Эйдже. — Слушай, я же сказал, — Эйдже после этих слов нельзя утвердить, что навострила уши, ведь ей и так было ясно, что она сейчас услышит. Султанша склонилась над перилами балкона и, притворяясь внимательно слушающей, стала медленно натягивать на лицо маску счастья империального масштаба. —...Как представитель Сулеймана Эфенди, принимаешь ли ты в жены Эсин Хатун — дочь Абдулменнана* и Хафизе Хатун**? — вопрошал служитель, мирно сидя среди остальных присутствующих, расположившихся кругом на полу. — Принимаю, — отвечал Ага. — Принимаешь? — Принимаю. — Принимаешь? — Принимаю. — Как представитель Эсин Хатун, принимаешь ли ты в мужья Сулеймана Эфенди — сына Яхъи Бея и Елены Хатун***? — Принимаю. — Принимаешь? — Принимаю. — Принимаешь? — Принимаю. — А вы, в качестве свидетелей, подтверждаете? — обращался служитель к другим Агам. — Подтверждаем, — хором соглашались те. — Подтверждаете? — Подтверждаем? — Подтверждаете? — Подтверждаем. — Я в присутствии всех свидетелей объявляю этот брак совершенным, — наконец вымолвил служитель. Свидетели и представители плавно закивали: — Да будет так.POV Эсин.
Вот дело и сделано, обряд проведен. То, что случилось только что, — большой шаг к будущему успеху. Теперь осталось лишь дождаться, когда Сулейман и все остальные подохнут... Придется ждать, как бы я это ни ненавидела. Ждать и терпеть, ведь великие дела не вершатся в одно мгновение. Но ничего. Я ждала с самого детства, больше двадцати пяти лет. И еще подожду. А пока... — Я не верю своим глазам... Не верю! — возликованно закричала я, кидаясь на шею Сулеймана. Тот ласково обнял меня и начал поглаживать по спине: — Теперь ты моя жена. Наш ребенок родится в законном браке. — Я так счастлива... Это просто не передать словами, — шептала я, вся дрожа от радости любви. Сулейман принимал это за чистую монету, ни разу не различая притворства. То ли я превосходная актриса, то ли он сущий дурак... — У тебя, наверное, есть вопросы? — внезапно осведомился Сулейман. Заметив на моем лице односекундное искреннее удивление, он пояснил: — Некоторые вещи, которые говорили Эфенди, могли показаться тебе странными, — Да я даже не слушала, о чем ты?.. Не дожидаясь моего ответа, наследник пустился в разглагольствования: — Никях был проведен тайно, так что большинство из этих Эфенди не были в курсе того, между кем и кем он заключается, поэтому они и называли наших настоящих родителей, и мой верный титул, — Вот оно что. Стоило бы догадаться. — Тебя же они назвали и иным именем, ведь отныне оно — твое. Я говорил тебе, что ребенок наш будет числиться твоим сыном, пусть и титул матери запишут другой, — Я очень незаметно протяжно вздохнула. У меня отбирают собственное имя, замечательно. И в кого мне теперь превращаться из Эйдже — «королевы»?.. Ладно. Однажды я верну себе свое имя, а также займу место, которое мое по праву. Я не виновата в том, что оказалась не в том Дворце, не в той Империи, где мне не положено иметь власть, так что пройдет время, и здесь установятся иные порядки. Наш двор отныне не будет хуже английского... Да-а, кровь не водица. Еще тогда, когда я не имела сведений о своем происхождении, мне было ведомо, какие каноны мне ближе. — Отныне ты — Эсин, мое «вдохновение», — сладострастно вымолвил Шехзаде, прижимая меня к себе руками и хватаясь своими губами моих. Я продолжала создавать впечатление, что довольна до отвращения. «Вдохновение»... Чушь. Я хожу по этой земле не для того, чтобы вдохновлять кого-то, принося окружающим пользу. Я — не чертова вещь, чтобы была рождена для блага господ. Это они были рождены для моего блага.Автор.
Вечер.
Покои Шехзаде Сулеймана.
Валиде Султан вошла в покои сына, выглядя озадачено и нерешительно, из-за чего Сулейман, подошедший к матери, вопросительно поднял бровь. — Валиде, надеюсь, Вы в добром здравии? — осведомился Шехзаде, целуя руку Айше Хафсы. — Проблем со здоровьем нет. Есть переживания о будущем моих детей, — вздохнула Султанша. — Разве Вы против нас с Эсин? Мне показалось, это совсем не так. — Нет, не против. Я даже не возражаю тому, что вы поженились. Да, Сулейман, Эйдже... Эсин мне уже сообщила... Непривычно мне звать дочь не тем именем, которое мы вместе с Селимом ей когда-то давали. — Называйте ее так, как хотите, а ее своим вдохновением звать буду, — улыбнулся наследник. — Мне, вообще-то, казалось, что Вы будете пытаться прекратить наши отношения, не дав нам быть вместе, посчитав, что это влюбленность, которая вскоре пройдет, но нанесет нам всем неприятностей. — Речь ведь идет об Эйдже. Она взрослая и рассудительная девочка, ей несвойственно принимать решения по быстро проходящему чувству, — усмехнулась Хафса. — Да и, не дай я ей позволения, она бы все равно не отступилась. Тем более, что сделано, то сделано. Эсин понесла от тебя ребенка, так что я уж точно не имею право пытаться вас разлучить. Что же касается неприятностей... Поверь, сынок, хуже того, что произошло за последний год и происходит до сих пор, быть уже не может. Ты мне одно пообещай: если вдруг Эсин встретит достойную ее личность, отношения с которой принесут ей больше блага, чем с тобой, ты не будешь противиться ее желанию развестись с тобой, а также, когда развод будет совершен, быть рядом с ее ребенком, — Рассудительна была не только дочь, а еще и мать. Айше Хафса Султан умела смотреть на происходящее, и отбросив веяния традиций и канонов, если от того, взглянет ли она на них или нет, возьмет ли в расчет, зависело счастье ее близких. Хафса Султан, несомненно, старалась придерживаться старейших заповедей и вытекающих из них законов, чтя и уважая их, как нечто, что является фундаментов спокойной и правильной жизни, но ей было абсолютно ясно, что порой ничего кроме огорчений они не принесут. — Для Вашего спокойствия я скажу, что позволю ей, однако же поверьте, Эсин не встретит никого, с кем ей будет лучше, чем со мной. В конце концов, она моя не потому, что я этого хочу, а потому, что этого хотим мы. — Помимо нее ты питаешь светлые чувства к Махидевран и Фатьме, бываешь со своими наложницами, а моя дочь не привыкла делиться. О нет, с тобой она в полной мере счастливая не будет... — грустно протянула Хафса. — Валиде, Эсин совсем не против, — попытался переубедить сын мать. — «Не» сомневаюсь, — пробормотала Валиде Султан. Сулейман же равнодушно и расслаблено прикрыл глаза. Ему не было важно, что говорят, ведь Эсин за считанные недели стала для него чем-то большим, чем девушка, с которой он мог отдохнуть. Она стала для него спасением. Как жаль, он даже не подозревает, что и она же может стать его гибелью.Покои Гюльбахар Махидевран Султан.
POV Гюльбахар Махидевран.
Я не могу сказать, что счастлива оттого, что Сулейман с Эйдже — то есть, теперь уже Эсин — поженились, но и рвать и метать, как когда-то по юности из-за всего-навсего политического-полуфиктивного брака Шехзаде с Айгюль, тоже не собираюсь. Пусть Эсин предпринимает такие шаги, какие считает нужными. Пока это не угрожает моему и моих родных будущему, я не буду мешать. Даже помогу, али Султанша за это решит помочь мне... Может, мой возлюбленный и испытывает сейчас какие-то чувства к моей дражайшей союзнице, но это быстро пройдет: способу соблазнения у сестричек, в конце концов, одинаковые и надолго они никого удержать у своих ног не помогут. Вдруг двери в мои покои раскрылись, и ко мне вошла Айпери, моя двоюродная сестра, которая давно уже стала мне верной подругой, помощью во всем и вся, а также единственной, кому я могу рассказать все, что на душе, получив поддержку или же одобрению: смотря, что мне требуется в данный момент. — Над Сулейманом с Эйдже-Эсин провели обряд никях, — вздохнула Айпери Султан, усаживаясь рядом со мной. — Я давно уже заметила, что Эйдже пытается привлечь Сулеймана... Моя сестра с виду безвинна и добра душой, но мне точно известно, что в сердце у нее черным-черно. Мне это постепенно становилось ясно. Порой я видела ее глаза, полные ненависти, которую она вызволяла из них за пару мгновений, надевая маску легкости и простоты. Ты наблюдательная, так что тоже наверняка замечала истинную натуру Эсин, не так ли, Махидевран? — Так-то оно так, но всей правды о том, что мне ведомо о твоей сестре, я никогда тебе не выдам. Не хочу, чтобы ты жила в постоянном страхе, Айпери, или настолько сильно разочаровалась в той, которую когда-то — да и сейчас, в глубине души желая ошибиться насчет Эсин и веря в несуществование масок, — считала очень родной. — Замечала, — лишь кивнула я. — Не любит она моего брата-Шехзаде, — твердо проговорила Айпери, а затем повернулась ко мне, явно заметив мою грусть и неуверенность, возникшую из-за волнений за нее же, но приняв мою печаль за расстройство никяхом Эсин с Сулейманом: — Не переживай ты так. Сулейман тебя больше всех любит, — положила свою руку на мою госпожа. Я искренне улыбнулась. — Вокруг тебя твоя семья, которая тебя ценит, уважает и обожает, — А также те, кто желают стереть мою семью с лица земли, как же. — Я, моя Валиде, — Увы, последняя мне точно не надежная опора, — твоя Валиде... Эвруз Султан тебя очень любит. Валиде Султан не позволила ей приехать на празднование заключения брака между тобой и братом, убедив своего сына, но я постараюсь на нее повлиять, и ты скоро увидишь мать, — Да, Айпери — замечательная сестра. Моя Валиде... Я снова ее не увидела. Чертова Айше Хафса!.. Увидев, что я поникла при упоминании матери, Айпери наклонилась ко мне и зашептала на ухо: — Скажу тебе по правде, Эвруз Султан и Шехзаде Абдуллу я никогда не любила. Они всегда были интриганами, жестокими убийцами, не щадящими никого, желая достичь цели, — Я бы сказала, боровшись за справедливость и счастья их семьи, — но... То, чего у них никогда не отнять, — это сплоченность и нерушимая любовь друг к другу, которая, если говорить откровенно, и стала причиной совершенных Шехзаде и Эвруз бесчинств. Они не хотели потерять друг друга, оттого-то и жертвовали принципами... Это мало кому известно, но после ссылки Эвруз в Старый Дворец они с покойным братом Абдуллой даже заключили тайный никях, тайно же устроив пир и празднества в Эдирне, — Вот так новость! Оказывается, моя Валиде не наложница вовсе и уже давно... Я залучилась. Мой отец был славным, он действительно испытывал сильные чувства к моей Валиде, делая ради нее и их совместных детей все. Жаль, что я никогда больше его не увижу... Я по привычке сдержала слезы. Иногда во снах я вижу лицо своего отца, склонившегося над колыбелькой, в которой я лежу еще ребенком. Лицо я вижу размыто, не улавливая того черты, и оно каждый раз быстро исчезает. Похоже, мне не суждено и вспоминать отца одинокими вечерами. — Значит, мой папа не считал мою маму своей рабыней, а всегда чтил как жену, — просияла я, не решив игнорировать Айпери... Внезапно я вздрогнула. Не считал рабыней! Так она ею и не была! Моя мать, раз над ней был проведен обряда никяха, свободная женщина!.. У меня тут же созрел план. Моя затея была, конечно, сомнительной, но, стоит признать, не безнадежной. Да, то, до чего я догадалась, несомненно могло помочь мне в будущем... А что? Есть шанс, что это должно сработать. Но ладно. В любом случае я буду заниматься этим не прямо сейчас. — Это верно, — заулыбалась госпожа, а затем вдруг примолкла на секунду, после чего вновь обратилась ко мне, теперь уже выглядя обеспокоенной и какой-то нерешительной: — Махидевран, мне ясно, что у тебя сейчас и у самой могут быть трудности в делах любви, но... мне больше не к кому обратиться. Ты мне ближе всех, тебе я доверяю. Скажи, я смогу высказаться тебе насчет... как же сказать?.. проблем с внезапной возникнувшем чувством? От-те на! Неужели Айпери влюблена? Хотя... Чего же здесь странного? Насколько мне известно, сестра пережила неудачный брак с довольно старым Пашой, членом Совета, умершим через пару недель после свадьбы, и это все случилось лет пять назад, после чего Айпери не выходила замуж, то и дело отмахиваясь от предложений Хафсы и Сулеймана, милостиво разрешавших ей, чего она у них и просила, отыскать свое счастье самой... Ох, и отчего в последнее время все время в чем-то замешан чей-либо брак? — Я слушаю тебя, Айпери. — Тайный проход, — ни к тому ни к сему заявила Султанша. Я вопросительно уставилась на нее. — Моя Валиде — Айше Хафса Султан, конечно же, — однажды рассказала мне про то, что Дворец Манисы имеет кучу тайных коридоров, покоев и иных все еще тайных интересных мест, — пустилась в объяснения Айпери Султан. Я же внимательно ее слушала. — Она показала мне некоторые, а затем сказала, что ей известно лишь о части из них. Оказывается, в нашем Дворец существует множество мастерских, которыми пользовались в основном управители санджака, изготавливая в одних украшения, во вторых — музыкальные инструменты, — в третьих — скульптуры. Их же женщины, сестры и матери шили, вышивали и порой рисовали в других помещениях. Эти личности, видно, не хотели, чтобы кому-то были известны их увлечения, чтобы кто-то рвался на них взглянуть. Были и залы, в которых иногда устраивались танцы, подобные европейским. Вполне очевидно, почему подобные действа предпочитали скрывать: такие вещи запрещены нашими канонами, а также зачастую относятся к вражеской культуре, которую мы ни в коем случае не должны поддерживать. Во Дворце также есть и тайные сокровищницы, некоторые из которых и по сей день хранят множество драгоценностей. Есть и обратная сторона медали: помещения, хранящие разложившееся тела убиенных, а также комнаты, в которых запирали неугодных господам лиц, некоторые разы месяцами или даже годами сидящих в холоде и темноте, питаясь раз в несколько дней одной тарелкой с дрянью неясного происхождения... Мою Валиде о существовании «закрытой» части Дворца некогда известил Султан Селим, его же — Султан Баязид, некогда самостоятельно нашедший вход в «изнанку» Дворца, будучи еще Шехзаде, не желавший выходить из своих покоев к родственникам, изрядно ему надоевшим, и исследовавший от безделья собственные покои. Больше всего сокрытых от посторонних глаз мест нашла именно Валиде Султан. Ее хранилище неплохо пополнилось, приняв в себя содержание некоторых потайных сокровищниц. Когда я повзрослела, Валиде привлекла к поиску меня. Ни Султан Баязид, ни Селим Хан, ни Айше Хафса Султан никогда не доверяли тайну Дворца Манисы посторонним, так что в курсе ее всегда были считанные лица. Из слуг моей Валиде она рассказала о ходе лишь Эфиз Хатун, а мне и вовсе запретила распространяться среди рабынь. Хафса Султан всегда исследовала Дворец самостоятельно, не хотя ничего упустить. Открыв мне секрет, она велела мне заниматься тем же, докладывая обо всем ей. Мною была найдена уйма увлекательных мест, и однажды я их тебе покажу. Ты — моя любимая сестра, я тебе полностью доверяю, — Слушая повествование Айпери, я впечатлялась все больше и больше. Никогда бы не посчитала, что я живу в месте, молча хранящем столько тайн. О, мне бы очень хотелось их раскрыть, причем не только из любопытства к неизведанному и интригующему, но и потому, что то, что я могу найти, может оказать мне помощь: наличие сокровища и сведения о чужих секретах — залог победы. Однако же, сестра ведь мне про любовные свои дела собиралась рассказывать. Отчего тогда речь ее совсем об ином зашла?.. Будто бы прочитав по моему лицу вопрос, Айпери Султан продолжила свой рассказ: — Ибрагим. Он вот уже как пятнадцать лет верно служит Султану Селиму, начинав еще мальчишкой, развлекающим падишаха. Недавно Повелитель назначил Пашу Визирь-и-Азамом, главным Визирем Совета, в одночасье в благодарность за верную службу и доблесть, проявленную в походе, сделав пашой. Ибрагим-паша уже долгое время является доверенным лицом моего отца, так что он был первым, кому стало известно о сокрытом во Дворце Манисы — кстати, наверняка в Топкапы и иных Дворцах существует нечто подобное, но, судя по некоторым мимолетным фразам моей Валиде, ничего более масштабного, чем у нас, в ином Дворце не найдется. Ибрагим, как и я, получил приказ исследовать проходы, но не от Валиде Султан, а от Селим Хана. Мы наткнулись в одних из тайных покоев лишь спустя два года после начала поисков с моей стороны, учитывая то, что порой мы целые дни проводили в «изнанке»: вот, как много неявных помещений содержит Дворец... Мы встретились случайно, оказавшись в неловком положении: нам тогда не было известно, почему тот, кого мы встретили, здесь находится. Мы начали что-то лепетать, но в итоге, проговорившись, таки получили сведения о причине нахождения в потайном ходе друг друга. Ибрагим также случайно «сдал» мне Повелителя: оказывается, тот хотел найти побольше драгоценного прежде, чем то сделает его Хасеки, которая ни за что не доложит мужу о найденном. Не рассказав своим «руководителям», мы с Ибрагимом для пользы дела объединили усилия, хотя я — правда, полагаю, он делал примерно тоже самое — иногда заходила в ход в одиночестве, чтобы найти клад, ни части которого не достанется не тому, кто отдал приказ не мне. Отыскивая же нечто ценное вместе, мы делили то на двоих, после чего, как и ранее, относили в места, указанные нам нашими «хозяевами». Порешили мы вот, что вместе справимся быстрее, и не прогадали... Между нами не было никаких отношений кроме каких-то... деловых, абсолютно ничего запрещенного, однако... Все изменилось в одно мгновение. Мы тогда в первый и пока последний раз набрели на комнату, не походящую ни на мастерскую, ни на «развлекательную», ни на пыточную, ни на склад. Она была невелика и пуста... почти. В одном из ее углов мы обнаружили мешок, в котором находился лишь кусок вырванной, видимо, из какого-то писания страницы. Кусок нам поначалу показался ничего не содержащим, но затем мы увидели, что одна из его частей... мокрая, что было абсолютно необъяснимо: никакая жидкость в это помещение проникнуть точно не могла. В темноте мы не различили цвет жидкости, я просто смахнула ее часть на пол пальцем, чтобы эта мокрота не мешала разглядывать странный полулист, почему-то одиноко лежащей в мешке. Не увидев больше ничего интересного на клочке бумаги, я передала его Ибрагиму, и тот тоже смахнул рукой часть жидкости с листа. Затем же тогда еще Ага решил осмотреть страницу с другой стороны, чего не догадалась сделать я, и разглядел, что там что-то написано. Чтобы прочитать текст, мы вышли на свет и первым делом заметили, что жидкость та была алого цвета. Нам тут же стало ясно, что это кровь. С большой опаской мы стали читать написанное, чего было всего пару строк. Писаное гласило: «Тот, кто обагрил руки кровью, которая была у письма этого жат в мешке, обагрит кровью же руки еще не раз да станет жертвой да сделает это во имя любви к тому, кто вместе с ним этой кровью руки обагрит. Эта кровь несет древнюю силу, эта сила зарыта в земле, и достать ее может не каждый. Разыскав крови еще, что на письмах, лежащих в туго зашитых мешках, что в стенах каменных заика большого, могучим стать возможно, но от любви, ничего для того не сделав, своей отречься». Строчки те нам с Ибрагимом, конечно же, показались жуткими, поэтому мы бросили страницу в пол и к черту, чуть ли не бегом удалившись из той части Дворца, в которой мы обнаружили это странное помещение... А потом наши отношения с Ибрагимом стали меняться. Началось это с того, что мы нашли швейную мастерскую и ни с того ни с сего начали дурачиться, примерять вещи, что находились в комнате, пробовать шить, имея на руках считаные приспособления, сохранившееся в мастерской. У нас завязался довольно личный разговор, в ходе которого нам многое стало известно друг о друге. Я будто познакомилась с Ибрагимом заново. Он оказался вовсе не тем, кем я его считала. Оказалось, его интересовали не только военное дело и в большинстве своем скучные задания, на которые его отправлял Селим Хан. Мне стало ведомо, что мы с Ибрагимом прочли и полюбили одни и те же книги, имеем сходные вкусы, а также что он умеет поддерживать разговор и рассказывать уморительные истории. Мы говорили и на более личные темы... А когда встретились в тайном ходе в следующий раз, даже не смутились друг друга, вспомнив, о чем говорили в раз прошлый. Лишь продолжили тщательное знакомство друг с другом, то и дело натыкаясь на довольно занимательные места, в которых мы весело проводили время. Уже примерно через месяц я почувствовала, что влюбилась. Раньше со мной никогда такого не происходило... То, что я ощутила, было не похоже на ту влюбленность, о которой мне говорили Валиде, Акиле Султан или Сулейман. Земля из-под ног не уходила, стыдливо отворачиваться в сторону не хотелось, бросаться на шею тоже. Рядом с Ибрагимом я чувствовала невероятную легкость и... это прозвучит странно, но... желание изменить мир с ним вместе, — Айпери вдруг замолкла, а я постаралась переварить полученные сведения. «Симптомы» сестра в самом деле имела странные, если вспомнить о том, что никаких «глобальных» целей Айпери Султан никогда не имела. Странная, странная история... Неужто виновато то письмо, написанное неясно кем неясно кому неясно зачем да еще и содержащее на себе свежую кровь? Если бы только кровь была засохшей... Тогда бы это можно было принять за некое действительно древнее пророчество, но кровью лист кто-то измазал за час или даже меньше до того, как его обнаружили Айпери с Ибрагимом! Или письмо и вправду несло в себе силу, и кровь на нем то и дело появлялась... сама по себе? Еще бы уяснить, что значили все те слова, и что нужно с этим делать!.. Получается, кровь на письме дарует могущество, но забирает любовь, если та или иная личность находит ее одна, но это не относится к моей сестре с Визирь-и-Азамом: они как раз-таки должны были получить любовь, причем друг к другу, а также некую силу... Если это все не бред и не красивая сказка, которую некое лицо со смазанной целью преподнесло Айпери! И как же выяснить как дела обстоят на самом деле? — Помоги, Махидевран. Я... влюбилась в Ибрагима, или во всем виновато проклятущее пророчество-или-что-это-вообще-такое? — наконец задала свой вопрос Айпери. Я глубоко вздохнула. — Ибрагим вернулся из похода, заменив другого Пашу, провинившегося, на посту регента Империи, я слышала? — Все верно. — Пока не встречайся с ним, ни к чему это. Если пророчество — правда, — то это может быть опасно, ведь в нем идет речь о каких-то невероятных силах, и не факт, что не темных. Если же нет, и за появлением свежей крови на старом листке прямо перед вашим с Ибрагимом-пашой его нахождением, то есть вероятность, что вас с ним пытаются свести, цель чего может быть вредоносной. Я постараюсь со всем этим разобраться, а ты не лезь: это может быть ловушкой — как колдовской, так и дворцовой. Касаемо же природы твоих новоявленных желаний... Я попробую прочитать что-нибудь, что может прояснить эту ситуацию. Не пытайся разобраться в себе. Я не могу сказать, что особо верю в черную магию, но, если ты уже получила какие-то силы, тебе сейчас не стоит встречаться с собой. Когда Айпери Султан ушла, я принялась рассуждать о проблеме сестры, смело отложив на некоторое время все свои. Надо сказать, загадка произошедшего в «изнаночной» части Дворца была куда труднее всех тех, что я разгадывала доселе, вместе взятых. Несмотря на это, я все же смогла кое-что откопать, еще даже не выйдя из своих покоев, и у меня появились три версии случившегося. Ни одна из них, утешительной не была: одна обрекала мою сестру на постоянные страдания, другая была более, чем смертоносной, третья же могла не привести сестру к печальному финалу ее жизни лишь в случае наших с ней незамедлительных действий. Я очень люблю Айпери, и она всегда была среди тех, ради кого я каждый раз соглашалась вступить в борьбу. Если на этот раз мне понадобится преподнести в жертву половину своей власти или половину своих моральных сил во имя благополучия Айпери, я готова на это. Только бы с госпожой ничего не случилось... Она, как никто здесь иной, заслуживает счастья. — Валиде, что такое? Почему ты грустная? — раздался внезапно тоненький голосок моей доченьки Ханзаде. — Ханзаде моя, милая, запомни: я все делаю ради того, чтобы вы, мои родные, жили и жили хорошо. Ты никогда не будешь несчастна, я всегда отведу от тебя угрозу. Не бойся, доченька, мой светлый лучик, моя госпожа. Ничего и никогда не бойся, — Я обнимала свою дочь, а та с недетской серьезностью улыбалась мне в ответ. Ханзаде была ясна суть моих слов, и то было чудесно. Мои дети должны расти в уверенности в том, что никогда и никогда и пальцем их не тронет, а если посмеет, то лишится всей руки.POV Автор.
Золотой Путь.
Фатьма Султан шагала по Золотому Пути, желая провернуть излюбленный, но каждый раз неудачный трюк с появлением в покоях Шехзаде раньше соперницы, которая по всем традициям должна оказаться в них раньше Фатьмы, и соблазнить Сулеймана, оставив одну из жен плакать за дверью... Махинбану, даже и не подозревающую ни о происхождении Эсин, ни о происхождении Сулеймана, новость об их никяхе, которую девушке за трапезой поведала Валиде Султан, которую об этом попросил сам Сулейман, угрозами повелев не пытаться избавиться от соперницы и молчать, просто-напросто повергла в шок: Марине всегда видела в наследнике ярого приверженца традиций, а тут такое!.. Впрочем, долго рассуждать на эту тему Фатьмы времени не нашла, ведь ей нужно было как-то исправлять ситуацию, снова завоевывая любовь Шехзаде, который после довольно дикой интриги, судя по всему, все той же чертовой Эсин, а также прошлых инцидентов, связанных с его баш-хасеки, даже и не смотрит женщину, явно подозревая ее бесу известно в чем... Дойдя до покоев, Фатьма увидела перед собой Кючюк Калфу, теперь, что Султанше уже было известно от ее шпионов в покоях третьей хасеки, служащую исключительно Махидевран. — Что Вам тут надо, Султанша? — небрежно поклонившись, высокомерно поинтересовалась Кючюк, когда Фатьма Султан оказалась у дверей в покои. — К наследнику иду, он ждет меня, — соврала Фатьма, проклиная про себя на все лады Калфу, которая явно собирается сорвать все ее планы. — Кстати, ты, никому не нужная Калфа, не имеешь права со мной таким тоном разговаривать. — Иди к себе, Хатун, — уж точно перейдя все границы, внезапно приказала Кючюк Калфа, проигнорировав оскорбление, вылетевшее из уст ее собеседницы. Фатьме, задохнувшейся от негодования, захотелось ударить наглую прислужницу весенней розы, и она бы обязательно сделала это, но тут к Калфе и Султанши подошел Ага, ныне являющийся хранителем покоев Шехзаде. — Калфа, Шехзаде наш сегодня разве Фатьмы Султан пожелал видеть? — быстро поклонившись, неуверенно прошептал на ухо Кючюк Ага. — Сегодня ночь четверга, так что Шехзаде несомненно позвал к себе меня, как его баш-хасеки, — попыталась убедить Агу госпожа. — Сегодня не четверг, — уже вслух удивился Ага, Фатьме же захотелось закричать: черта с два, ну надо же ей было посчитать, что хранитель покоев наследника, следящий за тем, кто ходит к Сулейману на хальветы, не помнит, какой ныне день. — Вы — не баш-хасеки, насколько мне известно, — Султанша чуть не вздрогнула от неожиданности. А это-то как вышло?! Неужели Хафса Султан повелела Сулейману своей баш-хасеки дочь ее сделать, или чертова Махидевран таки исполнила свое обещание?! — И к Шехзаде сегодня Хатун идет, Эсин, — Хранитель покоев не был в числе тех, кому Шехзаде доверял безоговорочно, так что ему тоже была известна лишь официальная версия происходящего. Эсин Султан, кстати, должна была пройти по Золотому Пути в одеянии, закрывающем лицо буквально-таки со всех сторон, а за тем, кто входит в покои, следила сегодня именно Кючюк Калфа, конечно, находящаяся в курсе ситуации и обязанная быстро пропустить в покои Шехзаде Эсин, когда придет время, чтобы хранитель покоев не успел оказаться на пути, чтобы проконтролировать приключающееся, и заподозрить неладное из-за закрытых одежд женщины. Кючюк, естественно, для выполнения этой «миссии» была предложена в качестве самой верной ее прислужницы Махидевран Султан, хотевшей позже услышать от Калфы описание униженного лица соперницы. — Ага Хазретлери все верно говорит, Хатун. Ступай. — Да-да, иди к себе, Хатун, — поддакнул хранитель покоев, переняв обращение к Фатьме от Кючюк, посчитав, что до него что-то неверно дошло, и эта женщина — не Султанша. Фатьма была полностью унижена, как и предсказывала Весенняя, и ей ничего не оставалось кроме как спешно ретироваться, не желая унизиться еще больше перед какими-то слугами, когда ее будет отчитывать при них Сулейман, что непременно выйдет из покоев на шум. Госпоже было больно, очень больно. И вовсе не из-за очередного унижения, ведь терпеть те она уже давным-давно привыкла. Она просто устала. Ей, бесчувственной твари, идущей к цели напролом, нужно было отдохнуть. Нужно было проплакаться. И сегодня ночью она это сделает. Впервые за всю ее гребаную жизнь. К черту все.Утро.
Покои Гюльбахар Махидевран Султан, Шехзаде Османа, Алтын Султан и Ханзаде Султан.
Махидевран листала страницы книги с толстым переплетом, лихорадочно пытаясь найти ответ на один из вопросов, возникших у нее вчера входе расследования случившегося с Айпери Султан, когда двери в покои распахнулись, и на пол помещения ступила Фатьма Султан, собравшаяся с силами за тяжелую ночь, за которую к ней вернулась легкость. Гюльбахар оторвалась от перелистывания страниц и подняла взор на соперницу, верно догадываясь, с какой целью та могла к ней прийти. — Весенняя, есть разговор, — как всегда надменно усмехнулась светлоликая, без приглашения занимая место рядом с Султаншей, на что Гезде уже даже перестала обращать внимание. — Слушаю. — Я хочу предложить тебе союз против Эсин, — спокойно улыбнулась Фатьма, ожидавшая, что Махидевран примет ее предложение. По мнению... уже не баш-хасеки, соединение сил жен Шехзаде Сулеймана в данном случае могло принести обоим пользу. — Так предлагай. — Что? — Ты сказала, что хочешь предложить, так что я рекомендую тебе сделать это. — Я предлагаю тебе этот союз, а не хочу предложить, — закатила глаза Фатьма, а Махидевран хмыкнула: — Тебя опередили. Мы с Эсин давно крепкой дружбой связаны, и ее брак с моим Шехзаде меня вовсе не задевает. — Дружбой против меня? — Почему, почему все опять идет совершенно не по плану?! — Не только, — засмеялась весенняя роза. — Ты — пешка, которую здесь едва ли кто-то воспринимает всерьез, — и я бы не стала идти на союз Эсин исключительно из-за тебя, — Возлюбленной Сулеймана было хорошо известно, чем можно страшно задеть эту госпожу. — Спасибо за комплимент, — неожиданно для Гюльбахар Султан засияла... третья хасеки. — Я — пешка ловкая, — иду быстро и только вперед. Мне до ферзя совсем не далеко. — Королем все равно не станешь, — не сдалась Махидевран. — Королем не стану. Фигура ферзь в некоторых интерпретациях королева. Вот ей я и буду. — Твоему королю однажды поставят мат, — фыркнула Весенняя. — И ты как одна из пешек твоего короля примешь в этом непосредственное участие.Гарем.
Фатьма направлялась по одному из коридоров гарема к себе в покои из покоев Махидевран, когда увидела, что ей навстречу шагает Эсин Султан, чертова Эсин, выглядящая ужасно довольно. — Наша бедная светлолицая девочка вновь осталась за дверью, — хихикнула Эсин, когда они с Фатьмой оказались прямо друг на против друга. — Я же говорила, дитя мое, что тебе не стоило переходить мне дорогу, потому как в этом случае от проблем ты уже до конца своей однозначно недолгой жизни не отделаешься. — Сизый голубь, не играй в игры с белокрылым орлом, — натянув безмятежную и гордую улыбку на лицо, пропела Фатьма, хлопая по плечу главного, пожалуй, на данный момент ее врага. — Угомонись, дитя мое, а то на мелкие клочки от зависти разорвет, — расхохоталась Эсин Султан. — Рассказать тебе, как прекрасна была вчерашняя ночь? — насмешливо вопросила Султанша, Фатьма скривилась, а... вторая хасеки наследника Эсин, не дожидаясь ответа, пустилась в разъяснения: — Значит, так. Сначала я вошла в покои моего братца и без всяких никчемных поклонов, что делают рабыни вроде тебя, подошла к Сулейману, впившись в его губы, опустила одну из рук вниз, а затем протянула ее... — Повествование дочери принца Ричарда, активно жестикулирующей и ухмыляющейся, было прервано Фатьмой Султан: — Меня мало интересуют твои сказки. И вообще, что за новые манеры поведения, дорогая? Ты стала походить на эту... как ее?.. Фарью. Она тоже постоянно гоготала и заставляла бедных рабынь слушать нечто подобное. Ты решила попробовать себя в роли девчонки, внезапно получившей власть в гареме? Это тебе не идет, — Фатьма наигранно поморщилась. — Тоже заставляла бедных рабынь слушать нечто подобное? — хитро прищурилась Эсин, проигнорировав остальные слова соперницы. — Вот ты и призналась, что являешься всего-навсего бедной, несчастной, жалкой рабыней. — Я, между прочим, баш-хасеки Сулеймана, законная жена, — скрывая обиду, не слишком уверенно произнесла госпожа, надеясь на то, что ее слова — правда, — и так и не успев выяснить, кто теперь какая жена Шехзаде Сулейману. — Перед тем, как жениться на мне, Сулейман сделал Махидевран своей баш-хасеки, потому как любит ее. Я стала его второй хасеки, ведь Шехзаде-брат питает ко мне сильную страсть, Айгюль, отдыхающая на просторах Англии, отныне четвертая, а ты же теперь третья хасеки, — Это не было ложью, — Махидевран теперь и вправду главная жена Сулеймана, каковой он ее всегда и считал, — зато было ударом Махинбану-ханум ниже пояса. Вот и все. Она еще на шаг дальше от цели... Ничего. Она никогда не предполагала, что все будет гладко, на то у нее всегда был план «Б», план «В» и план «Г». Унывать «персиянка» больше не собирается. — Здорово. Так и должно быть, — просияла Фатьма, смутив этим Эсин, хоть и на пару секунд. Тут раздался звук шагов, а когда Султанши повернулись к стороне коридора, откуда исходил звук, они увидела Шехзаде Ахмеда, чересчур расслабленной для этого неспокойного времени походкой направлявшегося в сторону госпожей. Когда тот, которого долгие годы все считали скромником и любимым сыном Селима, выделявшимся среди своих братьев примерным поведением, подошел к женщинам, лучезарно улыбаясь, бывшая Марине нехотя поклонилась, а Эсин сладко улыбнулась брату. — О, еще одна женушка нашего благочестивого романтика, — хмыкнул Ахмед, глядя на сестру: отец далеко и скоро подохнет, нет сути в том, чтобы продолжать корчить из себя достойного наследника трона. Эсин удивлена словам брата не была — она давно раскусила его натуру. Фатьма же и вовсе не была знакома с наследником Ахмедом, к тому же являлась привычной к господам с языками без костей и прескверным характером. — Мне правда жаль вас, дамочки, и тех двух остальных — ну, эту, с именем, связанным с цветочками, и дочурку Рича. Никому не охота быть хасеки настолько... влюбчивой личности, — Сын Султана Селима и Нуре Султан заржал словно лошадь. — Тебе вполне пристало такое говорить, Ахмед, — невозмутимо проговорила Эсин Султан. — Ты же у нас пример для подражания. Женился, не изменяешь... Ну, а знатные-перезнатные француженки не в счет, — Ахмед замер, никак не ожидав того, что предприимчивая сестрица так быстро выяснит одну из его тайн, а затем решил наплевать на эту ситуацию: все равно всем все скоро станет известно, и никто ему ничего оттого не сделает... Очаровательно повернувшись вокруг себя, дочь Айше Хафсы удалилась. Шехзаде же подошел к Фатьме Султан, наматывающей на ус последнюю фразу соперницы и старающейся сделать из нее вывод, и, сочувственно покивав, махнул рукой, отходя от девушки. Когда Ахмед уже был в ином коридоре, он с видом Кадия Эфенди пробормотал: — У Сулеймана три стервы и одна никакая. Роковая ошибка часто заключается в недооценке или переоценке врага, но еще чаще — в выборе неверных критериев.