О чем говорит Бася...

Мелодия затихла. Пальцы засаднило от долгой и не прерывной игры на гуцине. А отчаянье все глубже и глубже впивалось во все отдаленные частицы души. Неизвестно сколько прошло времени, час или несколько, с тех пор как по комнате разнились первые звуки. Но и эта попытка призыва души не увенчалась успехом... "Нет, душа не могла быть уничтожена..." Который раз он играл уже эту мелодию? Столько же раз ничего не происходило... Сколько бы не было призывов, ответа никогда на них не находилось. Больно. С полностью уничтоженной душой человек никогда больше не сможет переродиться, ответить на расспросы живых, вернуться к жизни пускай даже будучи мертвецом. Разбитая душа это конец... Такого финала не захотел бы себе никто. Каждый раз, выходя на улицу, Ванци слышал со всех сторон бурное обсуждения последних событий мира заклинателей. Едва ли найдется хоть один человек, не перетеревший за последние несколько дней косточки Старейшины Илин. Вот и сейчас выходить в люди вообще не хотелось, ибо у Лань Чжаня эта новость не вызывала такого восхищения… Со смерти Вэй Ина уже прошло немало времени, но разговоры о нем не на секунду не утихали. Каждый был рад, что враг номер один наконец повержен и больше никогда не вернётся в этот мир, что отступник больше не будет проворачивать свои темные дела, что люди теперь могут спать спокойно. Травмы от дисциплинарного кнута на спине ещё не зажили, каждое движение представляло собой боль, но это не останавливало. Каждый день Ванцзи поднимался и шел к гуциню. Как бы бесполезны не были его действия , он не мог перестать наигрывать одну и ту же мелодию бесчисленное количество раз. Это был первый человек, чью душу ему не удалось призвать. Первый и самый важный. Единственное, что оставалось неизменным и давало силы жить дальше - надежда. Надежда, что когда ни будь душа откликнется, что она не была разбита окончательно, что все наладится. Но с каждым днём эти слова оставались словами, ничего не менялось. И сейчас сидя перед инструментом, все уже казалось бессмысленным. С каждым таким моментом отчаянье порождало страх внутри, боль заполняла до краев, осознание обрушалось новой и новой волной. Все это вместе создавало яд, который при попадании в человека медленно и болезненно разъедал все живое в нем. И противоядия не существовало. Этот процесс уже нельзя было остановить... За дверью послышались шорохи, разбившие воцарившуюся тишину. Через несколько секунд в помещение вошёл и сам ребенок, держа в руки игрушечную бабочку, он так и остановился в проходе, не решаясь зайти без разрешения. Ванцзи купил ее А-Юаню когда ещё случайно пересекся с ним и Вэй Усянем на рынке. Тогда тот в последний раз пригласил второго нефрита отобедать. Этот ребенок остался последним выжившим из клана Вень, спрятавшись в дупле, он единственный не был убит в тот день на горе. Ради этих людей, Вэй Усянь выступил против всего мира, и когда Лань Чжань пошел убедиться в его смерти, то и нашел его грязного, голодного, с жаром и чуть ли не без сознания лежащего на земле. Он не смог его оставить. Это последнее что осталось от Вэй Ина, то, за что он жизнь отдал. Это воспоминание навевало тоску. Казалось, теперь все вокруг напоминает об этом человеке. – А-Юань?... Взглянув на него, Ванцзи столкнулся взглядом с большими карими глазами. В них можно было не вооруженным глазом разглядеть беспокойство. А-Юань знал что после «занятий музыки» у «папы» было плохое настроение, и что бы его немного сгладить он, немного помедлив, подошёл сзади и обнял, повиснув на шее. – Пап, – улыбка, – ты только не плачь. Не сказать, что он видел слезы старшего, но глядя на того, всегда казалось, что он готов был в любой момент сорваться. Взглянув через плечо на мальчика, Лань Чжань заметил то, что заставило уголки его губ немного приподняться. И положив свою руку на меленькие скрещенные ладоши на своей груди, мысленно промолвил... "Он улыбается так же, как и ты..."