Рецепт идеальной палочки

      Гарри нервно ходил вокруг обеденного стола на небольшой кухне своей квартирки, пока Гермиона, нахмурив брови, размешивала уже, наверное, третью ложку сахара в чашке.       — Понимаешь, я хочу ему всё рассказать, хочу открыться ему, но почему-то не могу… Будто что-то мешает, — он сложил руки за спиной и совсем не смотрел на подругу.       — Мы не боимся высоты — мы боимся упасть, — задумчиво, но серьёзно произнесла Гермиона.       — Что?       — А то, Гарри, — ответила она, оставив ложку и посмотрев на него. — Ты не боишься признаться, ты боишься, что твои чувства окажутся невзаимными.       — Ну, да, наверное…       — Я тоже боялась признаваться Драко, потому что думала, что такая, как я, точно ему не понравится, — она на секунду потупила глаза, а затем глотнула чай, но сморщилась и отставила чашку. — И если бы не ссора с Роном, то я бы никогда не решилась на такой шаг. На секунду Гарри подумал, что, может, и ему нужен какой-то серьезный толчок, после которого он наберётся смелости признаться Тому? Хотя, если угроза смерти его возлюбленного для него толчком не стала, то, наверное, не поможет уже ничего.       — Вы с ним были близки и до признания, — махнул рукой Гарри, будто самого себя убеждая, что у Гермионы и Драко всё к этому и шло, а у них с Томом ситуация была совсем другая.       — Да, ещё в Хогвартсе, а призналась я ему, будучи замужем. Несколько лет прошло.       — Но всё равно. Мы с Томом только недавно начали обращаться друг к другу по имени, а вы кучу времени проводили вместе.       — Так, а что тебе мешает? — спросила она слегка раздражённо. — Приходи к нему в больницу, разговаривай с ним, пригласи куда-то, напиши письмо хотя бы! — из-за нахлынувших эмоций она повысила голос, но тут же взяла себя в руки. — Это же не сложно.       — Ну… — начал он смущённо, сев на свой стул.       — Что? Гарри, если ты советуешься со мной, то говори всё, — конечно, от Гермионы нельзя было ничего скрыть, а особенно, если ты дружишь с ней десяток лет, и она знает тебя, как свои пять пальцев.       — Вчера приходил Снейп поговорить по поводу Тома, — Гарри не поднимал на неё взгляда, но услышал презрительный смешок. — Они дружат уже давно, и профессор попросил… Так сказать, соблюдать профессиональную этику.       — То есть…?       — То есть не сближаться с ним.       — Ты согласился? — спросила ошарашенная Гермиона.       — Нет, — дрогнувшим голосом ответил Гарри.       Он и мысли тогда не допускал согласиться со Снейпом. И сейчас бесконечно благодарен себе, что так не сделал. Одно дело — держать свои чувства в тайне, но другое — добровольно от них отказаться. Пусть и односторонние, но они всё равно привносили в его жизнь новые эмоции и краски, как можно откреститься от такого?       — Слава Мерлину, — с облегчением вздохнула подруга. — И что потом?       — Он пообещал, что найдёт способ настроить его против меня.       — Вот же гад, — раздражённо буркнула Гермиона, стукнув кулаком по столу. Гарри давно не видел её такой, а потому дернулся от звука удара и звона чашек. — Что ты ему на это ответил?       — Ничего, — пожал он плечами. — Я не успел — он просто ушёл.       — Не густо… — тяжело выдохнула Гермиона. — Реддл знает о том, что он приходил?       — Да. Мы договорились о встрече со Снейпом перед палатой Тома. Тем более, они потом общались и, я уверен, эта Летучая Мышь рассказала ему о своих опасениях.       — Он как был абсолютным мудаком, так и остался, — выдала она, явно вспоминая все его школьные выходки. — Как так можно вообще?       Гермиона всем сердцем не любила Снейпа. Ненавистью это никак не назвать, но вот неприязнью — вполне.       Она всегда была способной ученицей и этим отличалась от остальных: всегда тянула руку на уроках, пыталась ответить. И если все поощряли такое рвение к знаниям, то Снейп постоянно старался пристыдить её за излишнюю активность. Почему он так поступал? Никто не знал. Но все видели, что вместе с тем он постоянно пытался возвысить свой факультет. Гарри подозревал, что связано это с Мародёрами, которые в школьные годы и прохода не давали зельевару, однако всё равно не понимал, зачем отыгрываться на нынешних гриффиндорцах.       — Ну, он же волнуется о нём и…       Но всё же он почему-то всегда старался оправдать Снейпа. Даже можно было сказать, что в глубине души он чувствовал вину за своего отца и его друзей. Да, так быть не должно, однако ничего с собой не мог поделать. Мама рассказывала ему, как когда-то дружила со Снейпом и, несмотря на его проступок, всё равно положительно о нём отзывалась, хоть и с уловимою тоской. Именно это и стало причиной, почему Гарри не хотел вызывать негативных эмоций у Снейпа.       — Не пытайся его оправдать, Гарри! Он отвратителен! — но Гермиона так не считала. Она хоть и считала Снейпа профессионалом, но недолюбливала, как человека. — Неужели Реддл никак не отреагировал?       — В тот же вечер он прислал письмо, в котором спросил, не вёл ли Снейп себя как-то «предосудительно», — он показал кавычки в воздухе.       — И ты ответил ему? — спросила Гермиона, но Гарри лишь отрицательно помотал головой. — Почему? Ты что, он же сам спросил! — она уже оставила попытки сдержать крик. — Он интересуется твоей жизнью, почему бы тебе не ответить?       — Я боюсь Снейпа. Может, он действительно способен сделать что-то такое, после чего Том разочаруется во мне? Может, он сдержит своё слово, и тогда Тому будет ещё больнее, чем если бы я просто начал держать дистанцию? Я не знаю… — он устало схватился за голову и тяжело вздохнул.       — Ты же уверен в том, что ему этот вопрос не безразличен, так? — начала она осторожно.       — Так, — кивнул он, отведя взгляд. Гарри не хотел говорить ей про то, что Том /ждал/ его письма и напрямую ему об этом сказал.       — Почему?       — Ну… Он же спросил…       — Гарри, мы же договорились, — начала она вкрадчиво, будто отчитывала ребёнка.       — Так я не лгу.       — Не лжёшь, но и не договариваешь. Покажи письмо.       — Нет, — он часто-часто покачал головой.       — Как ребёнок, честное слово, — тяжело вздохнула Гермиона, закатив глаза. — Либо ты говоришь мне сам, либо показываешь письмо.       — Это личное.       — Я понимаю, Гарри, но ты же попросил у меня помощи с этим «личным», а как я могу помочь, если ты не рассказываешь мне всего?       — Просто мне почему-то кажется, что если я начну рассказывать кому-то, то точно ничего не получится. Будто боюсь, что вселенная всё услышит и специально сделает так, чтобы всё рухнуло, — он старался спрятать панические нотки в голосе, но получалось плохо.       — Ты просто боишься таких серьёзных перемен. Ты практически всю свою жизнь думал, что тебя привлекают девушки, а тут появился первый мужчина, который тебе понравился. До этого ты спокойно мастерил палочки, а сейчас не можешь разобраться с собственными чувствами. Ты боишься резких перемен, вот и всё.       Она говорила правду. Горькую, тягучую и тёмную, но правду. И как бы Гарри не старался избежать её, но она всё равно будет. Бу-дет. Сейчас уже не получится всё остановить и вернуться к прежней жизни. Да и Гарри не был уверен, что действительно хотел этого. Его даже будто устраивало это пограничное состояние, когда не было согласия, но и не прозвучал отказ. В таком состоянии можно спокойно мечтать о совместном счастливом будущем, а не горевать от того, что все мечты канули в лету.       — А как не бояться? — осторожно и даже с лёгким испугом спросил он.       — Никак, — пожала плечами Гермиона. — Например, я очень боялась признаваться Драко. В то время, пока он не ответил на моё письмо, для меня весь мир будто рухнул. Я не понимала, как жить дальше, не понимала, что будет завтра. Даже не помню эти несколько дней. Но лучше рискнуть и разочароваться, чем всю жизнь жить с мыслью, что так и не попробовал.       — Ты права, — Гарри кивнул и устало улыбнулся.       — Покажешь письмо?       Поттер обречённо кивнул и стыдливо прошёл в спальню. Все письма от Тома он хранил в прикроватной тумбочке на нижнем ящике под кипой каких-то бумажек. И пока он доставал нужный конверт, то высыпал из ящика прочий хлам, из-за чего Гермиона легко засмеялась. И Гарри впервые за день улыбнулся.       Он протянул ей сложенный листок. В процессе чтения лицо его подруги менялось с заинтересованного на раздражённое, а в конце пришло к удивлённому. Она отложила письмо и радостно посмотрела на друга.       — Вот! Он же прямо написал, что будет рад письму от тебя! Так чего ты ждёшь, я не понимаю?       — Боюсь, — тихо ответил он, пожав плечами.       — Я могу написать письмо вместе с тобой.       — Нет! — покачал он головой и даже выставил вперёд руки. Не хватало ещё, как на первых уроках в Хогвартсе, писать под диктовку. — Я сам могу, честно.       — Ты даёшь мне обещание, что ответишь ему?       — Да, Гермиона, — Гарри кивнул и улыбнулся, глядя на подругу, которая тут же расслабилась и даже как-то повеселела.       — Рассказывать ему про Снейпа или нет — зависит только от тебя, но я бы рассказала.       — Я тебя понял, — терпеливо кивнул Гарри. Ему не хотелось вновь вспоминать о зельеваре и его угрозах, а потому и слушать о нём ему было неприятно.       Гермиона, смягчившись, села обратно за стол и начала рассказывать про работу, про недавнюю прогулку с Джинни и ещё про многое и многое. И Гарри будто с готовностью слушал, что она говорила, но не слышал. Он глотал чай, но не чувствовал вкуса. В голове крутились десятки мыслей о том, что именно он должен написать в письме. И ни один вариант не казался ему верным.       Подруга, скорее всего, заметила, что Гарри был явно не здесь, не с ней, но продолжала его отвлекать. И Поттер был бесконечно благодарен ей за это. Это, конечно, не вывело его из такого состояния, но помогло не потонуть в нём.       Когда лучи закатного солнца осветили паркет оранжевым светом, Гермиона решила, что пора уходить. Она продолжала жить в съёмной квартире, потому что к Рону возвращаться она никак не собиралась, родители находились слишком далеко, а старшие Малфои ещё не до конца смогли принять выбор своего сына. Но Гарри всё равно был рад за неё, потому что совсем скоро она окажется в объятиях любимого человека, а он так и останется со своими мечтами и мыслями.       Гермиона уже готова была аппарировать, как повернулась к Поттеру и взяла его за обе руки.       — Ты мой самый лучший друг, Гарри. Я приму любой твой выбор, любое твоё решение, а потому если тебе когда-нибудь понадобиться помощь или поддержка, то просто скажи мне, и я приду.       — Спасибо. Это очень ценно для меня, — они оба улыбнулись, обнимаясь.       Она напоследок помахала ему рукой и исчезла. Он остался один.       Гарри медленно прошёл в спальню и сел за маленький рабочий стол. Ему почему-то всегда было сложно начинать письмо. Стоило написать пару строчек, и тогда текст будто сам ложился на лист, но до этого он мог минут десять, а то и двадцать сидеть и думать о том, будет лучше написать «привет» или «здравствуй».       Про Снейпа он скажет ему лично. Такие вещи нельзя обсуждать через письма, тем более, что Гарри важно видеть эмоции Тома во время разговора. Если тот начнёт выказывать раздражение, то он просто сменит тему.       Он выдохнул и взял в руку перо.       «Здравствуйте, Том.       Очень рад, что вы идёте на поправку. О встречах не переживайте — сообщите мне, когда вы освободитесь, я подожду.       У меня всё отлично, работа продолжается. Для вашей новой палочки я начал разрабатывать новый состав и создавать макет, однако, скажу честно, пока не знаю, когда смогу вам её отдать. Мне правда неловко из-за того, что я столько тяну с этим. Постараюсь впредь быть более оперативным.       Профессор Снейп действительно заходил, но про нашу беседу расскажу при встрече, так как не считаю уместным передавать такое через письмо. Но не беспокойтесь, всё в порядке, мы с ним просто поговорили.       С нетерпением буду ждать нашей встречи. И письма, если вы найдёте время.       Поздравляю со скорейшей выпиской.       Гарри.»       Ему казалось, что последняя часть была очень абсурдной. Очень детской, если так вообще можно было выразиться. Но он помнил, как когда-то отец сказал ему, что первая мысль — самая верная, а все, которые идут за ней, обычно не приводят к тому, чего ты хочешь.       Гарри убрал письмо в конверт, открыл клетку и привязал письмо к лапке Букли.       Когда птица скрылась в облаках, с его плеч будто спал тяжёлый груз. Уже ничего не изменишь. Теперь Том точно прочитает его письмо, а Поттеру остаётся только ждать.       И он специально соврал. Не хотел, чтобы только-только оправившийся после покушения и болезни Том волновался за него. Конечно, Гарри невероятно радовало, что он не безразличен замминистру, но обрекать его на какие-то тяжёлые мысли он тоже не собирался.       Всё было сложно. Очень. Для того, чтобы решиться признаться в своих чувствах, нужно иметь не только смелость, но и силу воли, чтобы пережить возможный отказ. Но и на то, чтобы начать отношения, сил нужно было не меньше. Хотя, думать о таком на том этапе, на котором они сейчас находятся, было глупо. Любое неловкое слово от Гарри, и тогда их общение вмиг сократиться до сухих рабочих переговоров, и даже, возможно, Том вообще откажется от заказа и найдёт себе другого мастера.       И последнего Гарри безумно боялся. Он очень хотел создать своими руками такую палочку. Это бы стало новым этапом в его работе, новым шагом к мастерству. При этом он не хотел, чтобы из его жизни ушёл такой человек, как Том. И, возможно, он специально оттягивал момент начала работы над новой палочкой, чтобы как можно дольше удерживать около себя Реддла.       Он влюбился в него. И этим он отвечал на все свои действия и вопросы, которые появлялись у него в голове, даже на самые абсурдные. Конечно, так оправдывать себя — неправильно, но влюблённому сердцу и одурманенному мозгу, увы, не прикажешь.