Диссонанс

Я стою на коленях перед холодной могильной плитой. Острые камни распороли колени, я касаюсь ладонями сырой земли и вплетаю пальцы в мокрую траву, и камни словно вгрызаются в кожу, и я словно пускаю корни в сырой могильной земле. Дождь стучит по спине крупными каплями, я сгибаю спину и опускаю голову, вода стекает по волосам, скользит по шее, за ворот, под куртку, и собирается на ключицах, и скользит дальше, ниже, словно оплетая меня стылой паутиной. Мама рядом. Мама умерла. Мама теперь навсегда здесь, и я зарываюсь пальцами в сырую землю, как будто это сделает её ближе. Как будто я вообще могу что-нибудь изменить. Горло печёт и саднит, как будто я проглотила горсть битого стекла. Мне больно говорить, больно дышать, мне до удушья, до темноты в глазах не хватает воздуха. Я чувствую себя рыбой, которую волны избили о камни и выбросили на берег. И дождь тоже вода, но он не море, но не хватает его для того, чтобы дышать. И рыба на острых камнях задыхается, мокрая от пресной, холодной воды. И бушует шторм, и ветер треплет мои волосы, но я задыхаюсь от того, что мне нечем дышать. Весь мир заглушает грохочущее сердце, и паника накатывает липкой холодной волной, и я глуха, и я задыхаюсь. Мир размытый, и мне кажется, что я снова, как в детстве, надела бабушкины очки. И в то же время я успеваю улавливать мельчайшие детали - я вижу каллы в надколотой вазе соседней могилы, широкие кольца от капель дождя в мутной луже, рукав пиджака с четырьмя маленькими пуговицами, чёрный манжет рубашки и золотистую запонку на нём. И взволнованные алые глаза. Тонкие руки, такие неожиданно сильные и крепкие, сжимают мои плечи, отрывают от земли, и я чувствую себя растением, которое вырвали из земли, изодрав его тонкие корни в клочья. Словно часть меня, моей осознанной души, осталась возле могилы матери, впитавшись в сырую землю с каплями крови. И словно часть меня теперь навсегда там, часть меня умерла. Часть меня похоронена там. Под ладонями оказывается холодная скрипучая кожа сидений, и мир словно несколько раз переворачивается, теряя равновесие. В глазах плывёт, я ничего не слышу кроме грохота собственного сердца, и единственное, что я в силах осознать - это то, что я на заднем сидении его машины. Он рывком стягивает с меня промокшую куртку, касается моих щек, шеи, плеч, и его ладони, которые всегда были теплее моих, почти обжигают кожу. - Это паническая атака, - голос, низкий и незнакомый, доносится словно через тысячу реальностей. Сердце грохочет. Между его ударами мир совершенно беззвучен. И тишина кажется оглушительно громкой. Я хватаю воздух ртом, задыхаясь как рыба, но единственное, что чувствую - это тошнотворный вкус на языке. Это из трещин на пересохших и искусанных губах просачивается кровь. Это моя кровь на вкус как паршивый, заржавевший кусок металла. Испорченная. Мерзкая. Ржавая. Раскалённые ладони замирают у меня на щеках, надавливая на скулы и заставляя смотреть ему в глаза. В отталкивающие, пугающие, невозможно алые глаза. Я впервые вижу его глаза так близко. Радужка цвета спелого граната видна чётко и ярко, и зрачок сужен, и Сейджуро напуган. Я бездумно смотрю ему в лицо, пытаясь отвести взгляд. Тени на мраморной, светлой коже, как клеймо усталости под глазами. Острые скулы, тонкие губы, сухие и бледные. Они двигаются. Резко и отрывисто. Как будто он что-то говорит, кричит, и вдруг почти шепчет. И единственное, что я понимаю - это только шёпот. Единственное слово, сказанное им беззвучно. Моё имя. Я неосознанно замираю, на миг переставая дрожать, и задерживаю дыхание. Сердце грохочет тише и медленнее. Одной рукой он сжимает обе мои мокрые, ледяные, перепачканные в грязи ладони. Вторая замирает у меня на щеке, и он вплетает пальцы в волосы, и слёзы, застывшие у меня в глазах, не осмеливаются упасть на его совершенную кожу. Я не дышу. Замираю. И словно глотаю ком, вставший в горле комком битого стекла. Он раздирает и, падая вниз, как будто рассыпается осколками по лёгким, выбивая весь воздух и врезаясь, обжигая болью изнутри. Я дёргаюсь, как будто меня только что ударили, и сжимаюсь так, словно собираются снова. Когда воздух заканчивается, и лёгкие вжимаются, и осколки глубже вонзаются под рёбра, я... вдыхаю. Расправляю плечи и вдыхаю сырой воздух, резко и судорожно, и он, словно лёд на раны, приятным холодом растекается внутри, приглушая саднящую боль. Держу его в себе, затаив дыхание, и когда он, наверное, закипает, медленно выдыхаю белёсый пар, чтобы вновь сделать глоток бесценного холода. Ливень становится совсем ледяным. Но теперь он хлещет по плечам Сейджуро - а тот стоит передо мной, присев на одно колено и промокнув до нитки, и смотрит на меня так, словно я собираюсь умереть. С болью, страхом и с жалостью. Разве может быть такой взгляд... у него? - Ты справилась, - он выдыхает это так, словно я сделала что-то совершенно невозможное, и только я пыталась что-то сказать, он легко касается кончиками горячих пальцев моих измазанных кровью губ, - не говори. Ты кричала. У тебя сорван голос, будет больно. Просто дыши спокойно и постарайся не думать о плохом. - Забери меня... - тихим, надломленным шепотом прошу его я. Горло саднит и жжёт. Его пальцы перепачканы кровью с моих губ. Он садится рядом, стягивает с себя пиджак и кидает его куда-то в сторону. Водитель заводит машину, двигатель приятно урчит, и только по хрусту гравия можно понять, что мы уже едем. Сейджуро берет непонятно откуда плед и, накинув одну его часть себе на плечи, притягивает меня к себе и накрывает, обнимая. Его рубашка успела стать влажной от промокшего пиджака, но он сам настолько теплый, что это неощутимо. Я прижимаюсь к нему так, как совершенно не принято в его обществе, и только чувствуя всем телом его тепло, понимаю, насколько сильно я замерзла. Он несколько раз вздрагивает от холода, когда я прикасаюсь к нему ледяными ладонями, но только сильнее прижимает к себе, кутая в шерстяной, колючий плед. Я смотрю на его шею, кожу в мурашках от холода, несколько едва заметных родинок, алые пряди, скулы, которые в полумраке салона оттенены сильнее - смотрю, и понимаю, что я боюсь закрывать глаза. Темнота, которая заволокла меня на кладбище, словно осталась со мной, и я до дрожи, до одури боялась закрывать глаза и снова видеть её. Я смотрела на мраморно-светлую кожу Сейджуро, и мне казалось, что светлее я ничего не видела. И мне не важно, почему всё так, и что будет завтра, и как жить дальше - я прижималась к нему и боялась закрыть глаза. В салоне пахло дорогим табаком. Кожаные сидения скрипели от малейшего движения. Огни трассы мелькали за окнами и золотистыми бликами скользили по его лицу. Он прикрыл глаза и дремал, прижимая меня к себе и поправляя плед даже во сне. Мне было не важно, куда мы едем. Я смотрела на его светлую кожу и была уверена, что нашла свой свет.