проклятая архаика.
Девушка, растрёпанная и перепачканная кровью, лежала на старом, продавленном матраце в углу плохо освещённой комнаты с голыми бетонными стенами.
верёвка растирала запястья в кровь.
Её руки были стянуты сложным узлом, на бледной коже под верёвкой тёмный багровый цвет смешался с чернеющими кровоподтёками. Футболка и шорты, в которых она возвращалась с урока домой почти неделю назад, были перепачканы пылью и кровью.
что я сделала не так?
Несколько человек в тёмной неброской одежде зашли в камеру и, легко подняв бессильную девушку, подвесили её за руки на торчащем из потолка крюке. Она тихо зашипела, когда под натянутой грубой верёвкой на запястьях снова проступила кровь.
— Ну, крошка, скажи своему мальчику «привет»! — ухмыльнувшись, один из мужчин схватил её за подбородок и повернул лицом к камере. Девушка прикрыла глаза, очерченные чернеющими кругами усталости, и слабо вздохнула, приоткрыв разбитые губы. — Я кому сказал!
Мужчина с размаху всадил кулак под рёбра девчонки, и приглушённый крик вырвался похожим на хрип.
от постоянной боли начались провалы в памяти. я засыпала.
Планшет дёрнулся в дрогнувших руках парня. Девушка исчезла с урока неделю назад, и тут этот стрим, ссылку на который прислали сегодня ему на почту… он прикусил губу до крови, узнав бледное, но родное лицо.
я закрываю глаза и лежу в своей комнате. там тихо и легко, и руки не сводит от боли и холода.
Хрип девушки оборвался, она хватала воздух глотками, словно воду.
там светло и уютно, и нет ни темноты, ни боли.
Мужской голос за кадром разговаривал с младшим Акаши, но он не мог оторвать взгляда от хрупкой, беззащитной девушки, варварски подвешенной к потолку. Её босые ноги едва касались покрытого багровыми пятнами пола, и оставалось только надеяться, что всё это — не её кровь.
— Ты неплохо постарался скрыть свою маленькую гайдзин, Акаши, — хрипло засмеялся мужчина в камеру, и второй, тот, что стоял рядом с девушкой, повторил свой удар, на сей раз попадая чуть выше, по самим рёбрам.
Сейджуро показалось, что хруст костей был оглушительно-громким.
я открываю глаза. и задыхаюсь от боли и крови, которая с кашлем вырывается из лёгких. губы липкие от крови. я слышу всё, что этот падонок говорит в чёртову камеру. я знаю, что Сейджуро видит меня.
я ухмыляюсь багровыми от крови губами.
— Если ты думаешь... что его… это… тронет, то ты… сильно… ошибаешься, — хриплым, сорванным голосом тянет девушка, вскидывая голову и с насмешкой глядя в глаза говорившего.
Её губы искривлены в надменной ухмылке, они багровые от крови, и тёмные глаза, очерченные тёмным, кажутся совершенно чёрными.
— Вам нужен был… кто-то, … кто дорог его отцу…, но точно не мальчишке… чьё мнение… никому… не важ…
Её обрывают на полуслове, и тихий хриплый голос превращается в рычащий крик, когда один из мужчин ногой ударяет её по животу. Девушка сжимается, притягивая ноги к груди, и скулит от боли.
острая, горячая боль пронзает словно всю меня.
замирает на высшей ноте и держится, никуда не пропадая. от неё бьёт судорогой, от неё на глазах выступают слёзы. в меня словно вонзили раскалённый прут.
Сейджуро прокусывает губу до крови и сжимает руки, пока девушка, его девушка, скулит от боли, сжимаясь и плача. Он ненавидит себя за свою беспомощность. Ему не под силу выполнить их условия.
я закрываю глаза.
я дома. за окнами встаёт жёлтое солнце. ветер колышет листву деревьев. воздух морозный и свежий, и хочется вдохнуть глубже.
Девушка затихает, безвольно повисая на руках.
Второй мужчина, рывком сорвав её руки с крюка, швыряет её на пол, и по серому бетону растекается несколько пятен крови. Рин прижимается горящей щекой к холодному полу.
главное не открывать глаза.
я сплю.
я жива.
мне не больно.
Мужчина оглашает свои условия и от того, чтобы швырнуть планшет в стену, Сейджуро останавливает только то, что он следит за тем, как дышит Рин. За тем, что она ещё может дышать.
Он ненавидит себя.
Он занял бы её место тысячу раз, но они не позволят ему этого. Они будут избивать её для него, заставляя кричать и срывать голос.
хочется заснуть и не просыпаться.
несколько ударов приходятся по ногам и спине. голова больно ударяется об пол. кажется, я разбила скулу.
Девушку хватают за волосы и заставляют подняться.
— Давай, поговори с ним, скажи ему, как тебе больно, девчонка.
кровь течёт по ногам. горячая и липкая.
именно этого я боялась больше всего.
— Мне не больно, — тихо хрипит она, облизывая кровавые губы и глотая слёзы.
Металлический блеск ножа показывается едва на мгновение, а в следующую секунду кричащую от боли девушку отбрасывают к стене. На её груди, чуть ниже ключицы, проступает длинная кровавая борозда.
Её полоснули ножом.
Видео обрывается вместе с её криком.
я закрываю глаза.
я дома. я не истекаю кровью.
мне не больно. я жива.
Мужчины уходят из комнаты, оставив девушку лежать в луже собственной крови. Даже если она сдохнет — не страшно, крючок на мальчишку уже заброшен. Он приползёт к ним сразу, как только они это позволят.
А они позволят. Потому что девчонка, чёрт возьми, говорила правду.
я открываю глаза.
в сырой тёмной комнате холодно и стыло. всё тело болит и ноет, живот горит от боли. рана на груди пульсирует в такт сердцу.
мне только семнадцать.
сколько ещё я продержусь здесь?
***
Минуты тянутся, словно часы. Девушка сворачивается на полу и прижимает к животу связанные на запястьях руки.
в глазах темнеет от слабости.
я не понимаю, что происходит. сердце бьётся медленнее, с трудом отсчитывая удары.
так умирают люди?
Дверь в камеру раскрывается неожиданно, и девушка, открыв глаза, щурится от яркого света.
от боли кожа словно немеет. я перестаю чувствовать.
мне кажется, словно меня поднимают на руки. я открываю глаза.
— Ты смерть? — едва слышно шепчет надломленным голосом девушка.
— Для тебя — нет, — глухо отвечает смутно знакомый голос, и парень быстро выносит девушку из комнаты. Почти бежит по коридору, прижимая окровавленную хрупкую фигуру к себе, и осторожно укладывает её на заднее сидение своей машины.
Шины со скрипом оставляют чернеющие следы на асфальте.
— Мне кажется, я тебя помню… — тихо шепчет девушка, когда спустя какое-то время парень вносит её на руках в светлую тёплую комнату и осторожно кладёт на жёсткую кровать.
— Может, и помнишь, — соглашается он, и рядом с ним появляется второй человек. Старше и в светлой одежде. Холодные руки уверенно ощупывают её тело.
Я закрываю глаза.
Мне снится дом и семья.
Я умерла?
Мужчина ставит последний шов на распоротой ножом коже и заклеивает рану плотным пластырем. Потом мягкой губкой, смоченной в пахнущей лекарствами воде, протирает её тело от засохшей крови и чем-то смазывает ушибы.
Девушка дышит размеренно и тихо. Она заснула.
— Её можно перевозить? — спрашивает молодой парень, стоящий чуть поодаль. — Ей не стоит оставаться в этом городе.
— Смотря на чём, — пожимает плечами старший мужчина, бережно прощупывая рукой впалый живот девушки и кривится, шипя ругательства. — Мне нужно сделать рентген и посмотреть на УЗИ, насколько сильно пострадали органы, но, думаю, через пару часов ты сможешь перевезти её, если найдёшь, где в твоей машине закрепить капельницу. Девочка сильно пострадала.
— Я найду.
***
Я открываю глаза.
В комнате светло и пахнет морем.
Мне кажется, что я умерла.
Девушка приходит в себя только на третий день, смотрит на своего спасителя растерянным взглядом и засыпает снова. Следующий прогресс наблюдается на пятый день — тогда, открыв глаза, она смотрит на него и спрашивает сиплым голосом:
— Сай?
Парень усмехается и кивает.
Но не успевает и моргнуть, как Рин снова проваливается в сон. Доктор говорил ему, что это нормально — так она быстрее восстанавливается, и лекарства действуют быстрее, когда человек спит.
Она просыпается с каждым днём всё чаще, и на двенадцатый день он застаёт её за тем, что она, всхлипывая, прижимает ладони к животу.
— Ты и сама поняла, да? — тихо спрашивает он, присаживаясь к ней на кровать.
Рин кивает и сжимает тонкую простынь. Нагота её не смущает — она вытерпела слишком много унижений, чтобы нервничать из-за такого.
— Доктор сказал, что у тебя ещё будет возможность, — принимает жалкую попытку утешить девушку парень, глядя на то, как её слёзы падают на белую простынь. — Мне жаль.
— Почему ты забрал меня оттуда?
Сай пожимает плечами и вздыхает.
— Просто спас. Увидел, узнал, пожалел. Да и сбежать из этого клана хотел давно. Считай, что так сложилось. Можешь считать, что я тебе благодарен за то, что ты дала мне тогда уйти.
Рин смотрит на него долгим, тяжёлым взглядом. Человек, который едва не распорол ей горло почти год назад. Человек, который спас ей жизнь.
— Что… что мне делать? — тихо прошептала она, опустив взгляд.
— Тебе лучше не оставаться в Японии. Сейчас почти июль. Ты можешь поступить и уехать в другую страну. Я помогу тебе.
— Но…
— В Японии ты умрёшь.
Рин прикусила губу и, опустив голову, медленно кивнула. Тонкие пальцы сжимали простынь. Япония отобрала у неё слишком много родных жизней.
— Я хочу написать брату.
***
Шасси самолёта зашелестели, отрываясь от мокрого асфальта взлётно-посадочной, и серебристый боинг взмыл в небо, с каждой секундой унося меня всё дальше от привычной Японии, огни которой выжгли мне душу и отобрали почти всё, что я имела.
Я чувствую себя погибшей и родившейся заново.
