Диссонанс

В последние годы единственное слово, которым я могу описать свою жизнь — калейдоскоп. Жопа, пиздец и дерьмо — варианты, безусловно, ёмкие и точные, но временами хочется ссылаться на цензуру и выражаться прилично. Поэтому — калейдоскоп. Развод родителей. Переезд в Японию. Сделка с Акаши. Лето с командой Сейрин. Ватанабе Аой. Проблемы с конкурентами отца. Выходные в лесу. Автокатастрофа. Сумбурный фестиваль. Зимний кубок в Токио. Авиакатастрофа. Смерть мамы. Попытка самоубийства. Возвращение Лёни. Похищение. Побег в штаты. Выпускной класс в старшей школе Бостона. Новые отношения. Музыка. Херня, конечно, больше подходит. Но — калейдоскоп. В свои девятнадцать я, выпускница старшей школы, украинка с японским паспортом, получившая гражданство США, неожиданно подала документы на экономику и без нареканий прошла конкурс. И теперь, спустя два с половиной года, я стою в кампусе Бостонского университета, нервно сминаю в руках листок с расписанием моих занятий и совершенно искренне сожалею, что первую неделю учёбы провела под фальшивой справкой, задержавшись во Флориде. Чёрт меня дёрнул познакомиться с теми людьми, кто за три месяца протащил меня по пятидесяти штатам в ознакомительных целях. Из этой поездки я привезла шрам на левой коленке, нежную любовь к фолк-музыке и татуировку вдоль спины, от плеча до поясницы. Огненную жар-птицу. Что мной двигало на тот момент, я даже не буду пытаться угадать, но результат мне, вопреки ожиданиям, понравился. Зато вот Лёню пришлось откачивать. Он вообще в последнее время часто примерял на себя роль мамочки, и теперь одной из моих принципиально важных целей было его скоропостижно женить, чтобы свою особую заботу он не растрачивал даром на того человека, который этого при всём желании не ценит. Чёрствой скотиной, активно объявляющей свою характеристику на каждом шагу, была я. Как так получилось — известно одному Богу, если бы я в него верила, и, может быть, тому психологу, с которым Сай посоветовал мне пообщаться несколько месяцев назад. Мистер то ли Брэндон, то ли Бартон, то ли вообще Бёртон определил у меня психологическое расстройство личности, на что я громко и выразительно посмеялась, и констатировал, что подобные перемены характера у меня случились после сильного эмоционального срыва. Я тогда посмеялась снова, отпила воды из его стакана и вкратце поведала биографию последних двух лет своей жизни. Психолог сглотнул, сочувственно похлопал меня по плечу и предложил выпить. Правильный, кстати, психолог. Хороший. Мне понравился. Мы встречались каждую вторую пятницу на протяжении нескольких месяцев, и за это время я распробовала бренди, научилась воспринимать мир несколько спокойнее и немного откалибровала своё душевное равновесие. В начале июня мы с психологом решили, что Акаши я больше не люблю, и ничего, кроме жалости и огорчения, к нему не испытываю. И что впредь я не буду спрашивать у Котаро от имени анонима о том, как дела у его друзей из баскетбольной команды. Я отказалась от привычки всецело доверять чужим людям, и поэтому моей комнате в студенческом общежитии ничто не могло помешать пестрить красными подушками и пледом. А мне — помешать спать в заношенной, старой, но парадоксально уютной футболке. Я не любила Акаши. Я его ненавидела за то, что перенесла из-за него. Я ненавидела его. Презирала. Жалела. Но точно не любила. Это решение далось мне сложнее всего. Несмотря на Джена, брутального и грубого Джена, самостоятельного и взрослого до окостенения, который рядом со мной превращался в преданную собачку, который ценил меня за что-то, чего я в упор не замечала в самой себе, и который едва не носил меня на руках. Несмотря на то, что меня любили. Отказ от… Нет. Обман собственного сердца дался мне очень нелегко. Но чем дальше — тем проще. Переломный момент всегда самый сложный. Сейчас, спустя три месяца, я спешила на лекцию по экономике, ненавидела тех, кто раскидал аудитории по всей территории университета, и давно не вспоминала про Акаши Сейджуро, который, по последним данным Хаямы, в июне подал документы в Токийский Университет. Мне было совершенно всё равно. Жар-птица на моей спине была алой. Я всех убеждала в том, что это отсылка к огню. Джен поверил. Лёня — нет. Лёня вообще мне не верил во всём, что касалось моего душевного равновесия. «И правильно» — думала я, вслух высказывая ему о том, что он слишком мнительный и что меня его подозрительность изрядно достала. И правильно, что ты мне не веришь, Лёня. Я и сама себе давно не верю. Да и вообще, единственное, чему я сейчас верю — это прогноз погоды. По нему всегда предсказывают пасмурность. И всегда угадывают.

***

В просторной аудитории собралось почти три сотни человек и найти место незаметно оказалось делом сложным. Ремарка: сложным для кого угодно, но только не для той, кто играет в набирающей популярность группе и кому знакомые заняли сразу четыре места в разных концах аудитории. Почувствуй себя королевой, Такара. В Японии ты была гайдзином. Здесь на тебя смотрят с обожанием. Какой же переменчивой сукой иногда бывает эта жизнь. Если ты чего-то хочешь — у тебя это отбирают. Я замешкалась в проходе на несколько долгих секунд, хорошо хоть лекция только что началась и было время, пока преподаватель представлялся студентам. Я уже заметила среди сидящих Тони и собиралась пойти к нему, когда вдруг кто-то налетел на меня со спины. Я бы успела вывернуться и удержать равновесие и сама, но человек всё равно потянулся ко мне, осторожно придержав за талию. Почему-то его руки показались мне просто обжигающе горячими. — Извините, я… Вздрогнув, я обернулась. Смутно знакомый голос пошатнул сознание. Но как только я встретилась взглядом с его глазами, мир вообще рухнул. Но как только ты перестаёшь просить — жизнь даёт тебе это. Я стояла, забыв дышать, и мне казалось, что его ладонь выжигает на моей коже клеймо. Акаши Сейджуро смотрел на меня бесконечно алыми глазами и выглядел так, словно только что мир действительно рухнул. Интересно, удар грома был в моём воображении или в Бостоне снова началась гроза?