Диссонанс

Иногда бывают такие моменты, когда каждой клеткой чувствуешь, как в тебе что-то ломается, обрывается, рушится. Как будто ты - на самом деле вылита из стекла, которое с каждым днём стирается и становится всё тоньше, и вдруг в какой-то момент на тебе появляется трещина. Из-за какой-то мелочи. И чувство такое странное, как будто раньше ты разламывал лёд, а сейчас - так просто треснул от прикосновения холодных пальцем. Приходит осознание того, насколько ты на самом деле изменился. Осознание собственной слабости - убийственно. Заламывая руки перед грудью до хруста пальцев, я невзначай ловила себя на мысли, что в какой-то момент, стоит хрустнуть ещё только одной кости, я просто рассыплюсь на части. Но продолжала, со странным наваждением сцепляя ладони всё крепче, чтобы они перестали дрожать. И всё - из-за какой-то мелочи, к которой я раньше относилась как к должному - с иронией и спартанским спокойствием. Это мелочь - оставаться одной, смотреть, как кто-то уходит, пусть даже на пару дней. Сейчас я была похожа на ребёнка, который со слезами цепляется в руки родителей, не отпуская их на работу, ведомая паническим страхом того, что они не вернутся. Я заплакала, когда Сейджуро ушёл в академию. Я разрыдалась до воя, уткнувшись в грудь папы, когда он через пару часов поехал в аэропорт, чтобы вернуться домой. И даже не хочу вспоминать свою реакцию, когда рядом с чемоданом папы у порога увидела дорожную сумку мамы. А потом я заметила за спиной Лёни массивный рюкзак. Одному по работе. Другой срочно нужно решить какие-то вопросы в Китае, чтоб его. Третий без боя сдаётся на растерзание сессии и едет досдавать кучу академ разниц. Я, конечно, понимаю, что это важнее, чем сидеть со мной. В глубине души понимаю. Где-то очень глубоко. Зато на поверхности плавала мысль, от которой было невозможно избавиться - обида возмущённого ребёнка. Меня. Все. Бросили. Может быть, на бурность моей реакции повлияло то, что по сути подобное задело меня впервые за всю сознательную жизнь, и именно поэтому я, громко и чётко высказав своё основательное фи, в глубочайшей обиде попыталась убежать к себе в комнату (что при кпд физического потенциала моего тела было больше похоже на ковыляние зомби, так как я несколько раз теряла равновесие и обтирала плечами стенки). Закрыла дверь - и как только послышались шаги по лестнице - включила в колонках музыку. Это было универсальное решение - она успешно заглушала как голос кого-то, стоящего за дверью, так и мой надрывной плач, походивший на вой ребёнка, у которого забрали сладости. То, как я жопой кверху лежала на кровати, сопя в подушку и видя десятые сны под громогласный рокот из колонок продолжалось ровно до тех пор, пока котам, созерцавшим сие безобразие, это не надоело и Ливерка не спикировала своей десятикилограммовой тушей со шкафа на моё бренное тело, выбив из лёгких весь воздух. И пока я громогласно кашляла, Инокентий, как наиболее продвинутый в сфере современных технологий, догрыз переходник от плеера к колонкам, и музыка скропостижно стихла. Отлепив лицо от промокшей подушки, я посмотрела на часы и с презрением отметила, что старшие давно вылетели, а я убивалась, как тупая малолетка, целых три часа. Это катастрофа. Что обо мне мелочь подумает? Как же мой авторитет?! - Таааак, соберись, тряпка! - воинственно поднявшись на руках, пророкотала я, и, стянув растрепавшиеся волосы в брутальный хвост, твёрдым шагом двинулась на первый этаж. В голове, на переферии сознания, заиграл саундтрек из одноимённого старого мультфильма, под который девушка целеустремлённо становилась воином. И это основательно придавало уверенности. Я сильная. Я матёрая. Я гордая и независимая. Я... охуела. Один неопределённый малолетний организм скакал на спинке кресла. Второй ещё более мелкий экземпляр рисовал чем-то, похожим на манку, по паркету. И третий, женская особь лет десяти от роду, крутилась перед зеркалом в моих туфлях, моём платье и моём плаще! До взрыва реактора оставалось три... два... - Рин! Это ты, как давно я тебя не видела, - мне пришлось обернуться на голос к смутно знакомой женщине, наполовину убаюканным ребёнком на руках. - Здравствуй, я твоя тётя! Бровь дёрнулась совершенно непроизвольно. - Твоя мама попросила присмотреть за вами, пока её не будет, - невинно улыбнулась эта низенькая полноватая тётенька. - Ой, ты меня, наверное, не помнишь... Я Миюзуки, это моя дочь Саюри, - она махнула свободной от чада рукой в сторону малолетней клептоманки, которую моё появление ничуть не смутило, - а это Ичиро и Каору, - маленькая ладонь переместилась с начинающего авангардиста на домороженного ковбоя. - Ой, что вы, не стоило так утруждать себя, у вас самой дети, когда вам ещё тратить время на то, чтобы приезжать сюда из другого конца города! - натянув широкую улыбку, невинно замахала руками я. - Да нет, что ты, милая, мне не сложно, - с улыбкой матери Терезы уверила меня она, - к тому же, мы пока тут поживём, ты же не против? Поперхнулась я, честно, совсем случайно. - Нет... конечно... Всё в порядке. *** Все вы, наверное, слышали поговорку, гласящую "в тесноте, да не в обиде". Так вот. С уверенностью смею вам сообщить, что жизнь после переселения отары этих странных детей в мой дом превратилась в Ад. А в тот, уверяю вас, не светлый момент, когда старший по номиналу и опыту в выбешивании экземпляр заселился в мою комнату - этот Ад стал сущим. Засыпать в комнате с существом, которое так отчаянно хочется схватить за шкирняк и впечатать об стенку, растерев содержимое физиономии по шершавым обоям, но не иметь права и возможности это сделать - ужасно. Просыпаться то на час раньше, то на час позже в надежде попасть в душ без очереди, но каждый раз терпеть поражение и выстаивать очередь в пять-шесть персон - вдвойне ужасно. Спускаться на кухню и понимать, что всё съедобное, кроме сухой овсянки и борной кислоты под столом обглодано, переварено и забыто - втройне ужасно. А всё то, чем насыщается весь мой последующий день и вечер - на этом я теряюсь в расстановки степеней ужасности, да и, думаю, оно уже само собой понятно. Даже сейчас, сидя в шумной от галдящих студентов аудитории, я наслаждалась, как ни парадоксально, тишиной и спокойствием. Эдакий ловец дзена посреди развернувшегося в отсутствии преподавателя хаоса. Маленький островок мира в бушующем океане жизни - настолько поэтично, что я от самой себя таких мыслей не ожидала. Фыркнув, я подпёрла голову рукой и попыталась притвориться внимательным слушателем теории множеств, которую так старательно внушал нам наш учитель. Вообще, театральность мне по жизни всегда сопутствовала - я изображаю индифферентное отношение ко временным постояльцам, делаю вид, что не замечаю заплаканных студенток и обилие цветов и свечей у входа, притворяюсь, что мне всё равно на трагическую гибель нескольких людей и сломанную спину|жизнь Ватанабе, вру всем, что мне легко и просто, что я замечательно себя чувствую и в целом довольна своим ущербным существованием. Я вообще всегда всем вру. И это несказанно бесит. Бесит. Бесит, к слову, меня тоже довольно многое. К примеру, опустив красочно расписанные выше подробности тесноты в моём доме, ещё меня бесит то, что классы в академии перегруппировали и отныне я, как отставшая от программы, нахожусь в классе калек, идиотов, решивших сфилонить по случаю идиотов и дружного курятника Яблочной. Бесит, что сейчас, когда я по привычке оборачиваюсь к парте Сейджуро, вижу какого-то недоразвитого, ковыряющего пальцем в своём прибитом носу, и что на месте Чинатсу пилит свои когти очередная девушка облегчённого поведения. Бесит, что так будет до конца полугодия. На перемене я вырываюсь из класса первой - спонтанно сбежав из дома утром, я не успела к началу первой пары и ни с кем из своих ещё не пересекалась, ибо волей судьбы нас закинуло в два разных корпуса - и целенаправленно твёрдым шагом выдвигаюсь в направлении спортзала, попутно молча воздавая хвалу богам за то, что спорт нам поставили вместе. - Я тебе уже говорила, что у тебя просто парадоксальная тяга к действию? - как-то двусмысленно протянула Чинатсу, поправляя лямки на новом купальнике. - Я бы на твоём месте запаслась едой, загрузила пару сезонов сериала и замуровала себя в постель. Плюсы поблажек для всего года по физкультуре - мирное плескание в бассейне вместо наматывания кругов по стадиону. Прелесть. - Я не умею бездельничать, - просто пожав плечами, я провела рукой по волосам, отрешённо пытаясь определиться, как мне их скрутить сегодня. - Да и шумно у нас слишком. Ко мне в сиделки записали тётку, которая припёрлась с квартетом буйного потомства, и жизнь дома стала просто невыносимой. - Та ну, дети это классно, - с каким-то отчуждённо-равнодушным тоном вмешалась Судзуми, - они милые. - Не когда их шесть штук на один квадратный дом, - грубо и недовольно оборвала её я, стянув волосы в высокий хвост и туго скрутив резинку. Краем глаза я невольно замечала те взгляды, которыми девчонки награждали моё усеянное шрамами и синяками тело, в особенности стёганный шрам на лопатке - кто бы знал, что я так основательно покувыркаюсь по обломкам окон, когда автобус перевернётся. От размышлений меня отвлёкли лёгкое прикосновение к плечу и тихий, вкрадчивый и одновременно сочувствующий, голос: - Больно? - Вообще, сейчас или в конкретный момент поломки? - попытавшись разбавить неудобную тему сарказмом, протянула в ответ я, совсем по-ребячески двинув плечом так, чтобы шрам на лопатке натянулся и стал красновато-белым. Рука Судзуми судорожно дёрнулась, но девчушка её не одёрнула. - Пока не думаю - не болит. - И как, получается не думать? - с какой-то философски отрешённой ноткой поинтересовалась Чинатсу, таким тоном, будто ответ ей и не нужен был. Она и так знала, лучше любого из всех, кто сейчас ждал моего ответа. Натянув спортивную кофту, я скрестила руки на груди, словно стараясь укутаться в тонкую ткань - и спрятаться в ней от десятков взглядом, от которых шрамы жгло словно иглами. То, что я вернулась, что я жива и могу ходить - меня и без того раньше не особо любили, скажу по секрету - сейчас это многим не особо нравилось. Почти все, кто потерял близких друзей в автокатастрофе, смотрели на меня, живую, так, словно я заняла место их близких - с потаённой надеждой на то, чтобы от их взгляда я внезапно поменялась местами с погребёнными в сырой земле людьми. Я... я их почти понимаю. Сложно осознавать, что кто-то выжил, когда дорогой тебе человек погиб. Единственная мысль, которая сразу норовит сорваться с языка - одно слово. "Вместо". Выжила вместо кого-то. В момент, когда мысль о том, что сидевшей на моём месте Ватанабе безвозвратно раздробило позвоночник, сменялась смятением и самобичеванием на этот счёт - я вспоминала слёзы отца, дрожащие руки брата, нескрываемое счастье в глазах друзей и слова Сейджуро. Всё это давало мне надежду на то, что дышу я сейчас не совсем уж и зря. - Нет, - на выдохе произнесла я, сипло и глухо, но достаточно чётко, чтобы ответ расслышали. И уже в тот момент, когда дверь раздевалки начала закрываться за моей спиной, протянула почти философски, вспоминая строки Паланика: - Ты никогда не сможешь забыть то, что хочешь забыть больше всего. Дверь на тугих пружинах гулко захлопнулась, обрекая диалог на монументальность риторических фраз. Тех, которые не требуют продолжения, но в память въедаются основательно. Как клеймо на коже - сначала на мгновение обжигает, потом тлеет, отдаваясь в сознании эхом тысячи мыслей, и потом навсегда остаётся, напоминая о себе всю оставшуюся жизнь. Эта катастрофа - моё клеймо, и память о ней, как и стёганный шрам на плече - не уйдёт никогда. *** Стянув кофту и скинув её на стылый кафель, я едва вздрогнула - ветер был прохладным. Октябрь. Всё-таки. Присев на краю бассейна, я опустила ноги в прохладную воду. Круги по воде, смешавшись с рябью от ветра, были похожи на паутины трещин, испещрившие стёкла. В ушах отдалённым эхом пронёсся скрежет и хруст стекла, разбившегося об острые камни скалистого обрыва. Где-то на грани галлюцинации затесался оглушительный крик, плач и отчаянный шёпот. Кто-то рядом, тихо и судорожно, звал меня по имени и просил, умолял не умирать, дышать, не закрывать глаза. Голос - непередаваемо знакомый и сиплый до неузнаваемости - пробирал до дрожи. Всё казалось таким реальным - даже прикосновения - что я забыла обо всём. Плеск воды, голоса, тихая болтовня и чей-то смех - всё это стало каким-то назойливым эхом где-то на переферии сознания. Обесценилось. Исчезло. Руки, опустившиеся на дрожащие плечи, казались невообразимо тяжёлыми. На секунду промелькнуло чувство, будто от давления позвоночник хрустнул и сжался, дробя позвонки. Даже боль от этого показалась реальной, выбив судорожный вздох из лёгких. Тёплые, шершавые ладони, скользнув по оголённым плечам, обжигали и в то же время пробирали до мурашек. Когда-нибудь я сойду с ума от своего искажённого восприятия действительности. - Ты в порядке? - тихий голос Сейджуро, вопреки ситуации, не терял царственно-покровительственного оттенка и нотки извечно присущей ему надменности. За последние несколько минут он стал для меня самым реальным из всего, что я чувствовала. - Да, всё... всё нормально, - громче обычного проговорила я, подавив хрипоту. - Врёшь, - присев рядом со мной, парень провёл ладонью вдоль моей руки и, задержавшись на запястье, накрыл своей ладонью мою. Было в этом жесте нечто настолько заботливое и обнадёживающее, что... мне сложно передать это словами, но по телу словно тёплой волной расплывалось спокойствие. - Да, - не понимая, зачем соврала в первый раз, я тихо усмехнулась. Врать Акаши бессмысленно, он всегда это замечает - по крайней мере сейчас. - Я бы сказал, что рад тебя видеть, - вкрадчивым тоном, который я могла сравнить по впечатлению разве что крайне абстрактно с поступью пантеры перед прыжком, протянул Сейджуро, склонив голову, чтобы посмотреть мне в лицо, - но уместнее будет спросить, что с тобой? Ты явно не в порядке. Он присел, полностью обернувшись ко мне, держал за руку, пытался перехватить взгляд. Я сидела боком, нервно царапала ногтем затирку на плитке и опускала глаза, словно стесняясь смотреть на него. Как будто мне было, чего стыдиться. - Вода показалась мне похожей на разбитое стекло, - не зная, с чего начать, высказала я несущественный бред, повлёкший за собою события, - а потом у меня как будто начались галлюцинации. Такое чувство, как будто... ну, словно я в этот момент снова оказалась в автобусе. Слышала скрежет, шум, голоса... будто меня кто-то звал всё это время. Как воспоминания наяву, - подняв голову, я посмотрела прямо в мутировавшие глаза. Такие родные - прищуренные, в вечной смеси скепсиса, недоверия и равнодушия. Сейчас в них я на миг увидела смятение и, сокрушённо помотав головой, попыталась растрепать туго стянутые волосы, протянув почти сокрушённо: - Но я ведь была без сознания, такого не могло быть. Промолчав несколько долгих секунд, свободной рукой я попыталась изобразить недоумение и безысходность от непонимания. Сейджуро молчал. Я не пыталась искать ответа в его глазах - всё равно не найду. Никогда не находила. - Знаешь, мне кажется, - тихо, на выдохе протянула я, надеясь, что меня никто не услышит, - что я схожу с ума. - Нет, - просто коротко выдохнул он, и, судя по тому, как резко он набрал в лёгкие воздуха, как будто перед долгим высказыванием, собирался добавить что-то ещё. Но в эту секунду тишину вдребезги разбил скрежечущий свист, которым преподаватель призывала нас к построению перед заходом в воду. Урок начался. Второй раз в моей жизни Сейджуро оборвали на полуслове - впервые этот грех совершила Ватанабе, здесь же, давным давно, - и я точно знала, что теперь он точно никогда не скажет того, что хотел. Такая его природа. Оборвёшь порыв сказать что-то по-настоящему искреннее - замкнётся ещё сильнее. Как же этого не хочется. Резко и в то же время аккуратно поставив меня на ноги, парень проводил к началу дорожки. Абсолютно молча. - И всё-таки, почему мне это привидилось? - недоумённо протянула я, невинно зацепив формально закрытую тему без тени надежды на ответ. Просто мне всерьёз это было интересно. Сейджуро, тем не менее, вопрос проигнорировал и уже быстрее он прошёл к своему месту. Иногда мне становилось обидно, что у нас идёт половое разделение по дорожкам - плескаться с девчонками не всегда улыбалось лично мне, так тут ещё и собеседника это распределение отняло. Не теряя нити ускользающей мысли, я переключилась формламально на стоящую справа Чинатсу, по факту же - вещала куда-то в пространство. - Да ещё и как в живую это было... - А в живую и было, - неожиданно высказалась Такешико, фамилия которой всплыла в сознании совершенно непроизвольно - я ведь её даже не пыталась помнить. На мой недоумённый взгляд (по большей степени этим выражалось не моё удивление, а недовольство тем, что разговор был явно ею подслушан) девушка только пожала плечами и хмыкнула: - Неудивительно, что ты не помнишь тебя же головой приложило. - Я бы не назвала это популярным объяснением, - потянувшись, я заступила на ступеньку для ныряния. - Раз взялась вставить слово, говори всё. - Это как амнезия, только в малых масштабах и на краткие сроки, такое бывает, - просто передёрнула угловатыми плечами Чинатсу с тем видом, словно объясняла что-то ребёнку. - Ты была в сознании, и сейчас просто начала вспоминать. Ты всё помнишь - и крики, и как тебя вытаскивали из этой груды металла, и как Акаши с тобой разговаривал. Я иногда поражаюсь ему - внешне мистер император Айсберг Непоколебимый, которому на всех глубоко наплевать, а как тебя в крови увидел - вытащил, хотя сам еле стоял, оттащил подальше и стёкла из тебя выбирал, пока скорая не приехала. - Да, я тоже видела, - вмешалась стоящая на соседней ступеньке Судзуми, и мне даже не хватило запала, чтобы взбеситься на неё за то, что подслушивает. - Меня когда оттаскивали, я краем глаза видела... может быть, мне показалось, но когда ты потеряла сознание... он звал тебя и... по-моему... по-моему... когда он обернулся к врачам - глаза у него были словно влажные. Как будто он... плакал. - Сейджуро? - чуть пошатнувшись на месте, я под несвоевременный свисток рефлекторно сделала шаг в сторону воды - и земля уплыла у меня из-под ног во всех смыслах. Не то, чтобы представить - даже предположить, что он мог вести себя так, как рассказали... Это было что-то нереальное. Я не могла даже допустить эту мысль, не то, чтобы представить это. Неправда. Ложь. Выдумка. Такого не может быть! Я отрицала это до последнего. И отрицала бы дальше. Но в сознание прокрался обрывок воспоминания. Голос. Мольба. Саднящая боль в ссадинах, словно из них всерьёз доставали тогда осколки. В конце концов - реакция парня на мои слова. Я могла отрицать всё. Но только не это. Почувствовав, что нахожусь под водой слишком долго и уже начинаю глотать воду, я поспешно вынырнула и замолотила руками куда-то вперёд. Исключительно на рефлексах - все мысли были заняты другим. Совершенно другим. Они метались по голове, как взбесившиеся птицы в клетке, бились о пруться и метались ещё судорожнее. Кто ты такой? Что ты скрываешь? Кто я для тебя? Что ты на самом деле думаешь? Кто ты на самом деле? Что я для тебя значу? Что за игру ты ведёшь? Зачем ты скрываешь всё? Увижу ли я тебя настоящего когда-нибудь ещё? Или это была игра? Кто я для тебя, если не фигура на поле? Зачем? Что произошло? Почему? Что я значу? Что ты прячешь под маской? Как? Кто? Что? Зачем? Кто ты? Что это было? Что я вообще могу для тебя значить? Разве кто-то вообще может для тебя что-то значить? Почему? Что? Кто ты? Кто ты? Кто ты? Кто? Несколько минут мне казалось, что они сведут меня с ума. Пульс отбивал в висках капоейру. Перегрузка. - Кто ты, чёрт возьми, такой?! - крик, волей случая, совпал с тем моментом, когда его вполне смогла заглушить трель звонка. Урок пронёсса в высшей степени незаметно. Выбравшись из бассейна на руках, я даже не обратила внимания на ноющую боль в плече - мне вообще было параллельно на окружающий мир - и в раздевалку я почти вбежала, едва не впечатавшись в стену, когда заскользила на мокрых ногах. Ладонь ударила в плитку сильнее обычного, до боли и хруста, но я их не ощутила. Говорят, сумасшедшие не чувствуют боли. Я сошла с ума. Какая, однако, досада.