***
Из-за бордового брезента директорский шатер светился красным, напоминая ад. Солнце угодило в прореху в крыше и оттуда било ярким лучом, будто прожектор манежа. Пахло дешевым табаком. Люси не знала, сколько стоит табак, но, сравнивая едкий запах директорских сигарет и дорогих сигар мистера Мефиса, почему-то понимала — тяжелый спертый воздух напрочь пропитался дешевизной. Из-за мачты-подпорки выплыла тень. Высокая, слегка сгорбленная. Директор попал в свет луча-прожектора, и Люси увидела привычную улыбку. Синьор Антонио гостеприимно расставил руки в стороны. — Здравствуй, Люси! Я так тебя ждал. Не хочешь позавтракать вместе? — Антонио жестом указал на стол, покрытый какой-то пыльной, засаленной тряпицей. — Нам есть, о чем поговорить. В шатре появилась Берта с подносом. Украдкой она взглянула на Люси и поставила на стол кофейник. Рядом плюхнулась небольшая плетенка со свежими круассанами, скорее всего для Люси. Директор никогда не завтракал, предпочитая начинать день с чашки крепкого кофе. Спровадив Берту дежурной благодарностью, Антонио Д'Аскола уселся за стол. Люси пригласили присоединиться, но она лишь встала за предложенным стулом. Настороженная, подозрительная и будто оскорбленная. Уложив было руки на спинку стула, она тут же их одернула, ощутив кончиками пальцев осевшую копоть. И как же она прежде не замечала этой грязи, затхлости и упадка? — Как все прошло? — поинтересовался синьор Антонио, плеснув себе темной жижи из кофейника. Зажевав губу от нерешительности, директор все же спросил: — Он тебя... Не обидел? Люси словно окатили из ведра помоями. Блуждающие мысли соединились воедино, словно свет софитов на сцене, и в свете том вспыхнула ужасная догадка. В девичьей головке мгновенно сложились все услышанные от Чарльза Мефиса слова, и Люси Этьен зло посмотрела на директора, заподозрив его в великом обмане. — Не обидел... — Я рад, — улыбнулся Антонио, отпив кофе. — Американцам, конечно, далеко до английских джентльменов, но... Они щедры. — Да. Очень, — процедила Люси сквозь зубы. — Я хотел обсудить твои номера для будущего выступления... Через пару недель мы устроим такое, что ни один цирк больше в Базель не сунется! — будто позабыв о великой цене, Антонио Д'Аскола воодушевленно рассек воздух руками. — «La Stella» прославится на весь кантон, а после мы двинемся на юг. Но главное — первое выступление! Оно должно пройти без задоринки! Старый Антонио напрочь растворился в мечтах, строя планы один грандиозней другого. В его глазах по-юношески с азартом горел свет — отблеск былой славы цирка. Слушая директора, Люси Этьен гневно поджимала губы. Директорским азартом она воодушевилась лишь отчасти. Чем больше она слушала синьора Антонио, тем больше понимала: ее обманули. Сказали, что цирк не выживет без ее жертвы, а на самом деле в этой жертве не было никакой необходимости, ведь как сказал Чарльз, он и так дал денег для выступлений «La Stella». Антонио Д'Аскола обманул. Обманул ее! — Вы ничего не хотите мне сказать? — вспыхнула Люси, не сдержав назревшего возмущения. — Что? — Мистер Мефис... Он сказал мне... Что он дал вам денег. Дал до того... Без того. И дал достаточно. — Наверное, он что-то напутал. — Директор пожал плечами, но как-то неуверенно, и у Люси сердце рухнуло в пятки. — Он или вы? — Люси... Ты, видимо, утомлена, bimba*. Нам стоит поговорить, когда... — Нет, я хочу услышать сейчас. Зачем? — сказала Люси необычайно громко. Она сама не обратила внимания, как стала кричать. Яростно, с болью, надрывно. — Зачем понадобилась я, если мистер Мефис и так дал вам все. Зачем?! Вы... Вы... — А ты не понимаешь? — взорвался директор, поддавшись тону гневных вопрошаний. — Богачи непостоянны в своей щедрости. Сегодня они дают тебе денег, а завтра забывают о тебе и всех обещаниях. Сегодня их левая пятка захотела одно, а завтра другое. Я решил: так всем будет лучше. И тебе. — Вы решили, что если дадите ему меня, он даст вам еще больше обещанного, да? — Да! Да. И еще раз да, cazzarolla*, — прокричал директор девичьим слезам. Антонио вскочил из-за стола. Прошелся по шатру. Достал из портсигара сигарету и холерично потряс пустым спичечным коробком. Антонио отбросил его в сторону и случайно посмотрел на Люси. По щекам ее бежали слезы. Опять. Опять она плакала. Нескончаемые слезы блестели в глазах, в которых горело яростное обвинение, разочарование и боль. — Прекрати хныкать, Люси. Слезами делу не помочь, — сказал директор, попытавшись успокоить, но вызвал лишь гнев. — Ты можешь получить от мистера Мефиса многое, если сумеешь завлечь его больше, чем на одну ночь. Но я так понял... С этим проблем не возникло. — Вы заставили меня сделать это! Знали, что этого не нужно, и заставили. — Нет. Ты решила сама, cara*. Ты сама сказала, что поедешь к нему, — напомнил директор, и Люси оторопела от изумления. Ее обвиняли в ее же жертвенности, в ее желании спасти цирк, а ведь именно Антонио Д'Аскола уверил ее в том, что иначе все погибнет. Но директор был прав. Слезами горю не помочь. Люси поняла это, когда погиб ее отец. Понимала и сейчас. — У вас нет сердца, синьор Антонио, — помолчав, бросила она и пошла вон из шатра. Останавливать ее директор не стал. Антонио Д'Аскола уселся за стол. Попытался вернуть былое спокойствие, но его трясло. Да. У синьора Антонио Д'Аскола, директора цирка «La Stella», не было сердца. Иначе не прожить. Слишком уж много общего у директора цирка и дрессировщика. Свирепый тигр похож на кошку, ласковую и мягкую до поры до времени, но стоит проявить слабину и тебя сожрут. Жизнь — тот же тигр, готовый наброситься исподтишка и разорвать тебя в клочья, но не Антонио Д'Аскола! Директор не был слабаком, потому и держался на плаву вопреки всему. А слезы, обвинения, поруганная честь... Люси поплачет да успокоится. Ничего страшного, в конце концов, не произошло. Нужно было лишь слегка умаслить девчонку, и директор вдруг вспомнил о Лонхофе и запертом Драгане Ченчиче. Метатель ножей в выступлении мог пригодиться. И не только в выступлении.***
О том, где она была и что делала этой ночью, не знал только ленивый — Люси чувствовала. Улавливала витающее в воздухе злорадство, осуждение. Ехидно смеялся Голиаф, бросая на нее прищур лукавых глаз. Буффо глядел с неподдельным сожалением, но молчал. Берта отводила взгляд. Гейне так и вовсе коснулся ее ниже спины, проходя мимо, вроде как случайно. В один миг цирковая труппа обернулась из любящей семьи в шипящий гадюшник, пропахший дымом дешевого табака. А разве сделала Люси что-то плохое? Нет! Она была не виновата. Это они. Они вынудили ее продаться! А мистер Мефис и не отказался! Воспользовался ее неведением и желанием синьора Антонио отхватить от чужого богатства побольше. Но ведь он тоже не знал. Идя к своему вагончику, Люси вспоминала, как Чарльз сжимал ее руки за завтраком, как обещал многое, как строго разделил ее и цирк, сказав, что более не позволит синьору Антонио вмешиваться в их отношения. Вчера он ведь даже предложил ей сбежать — толкнуть Флобера и свернуть к цирку. Она сама отказалась, купившись на роскошь и кружева. Глупо было винить Чарльза Мефиса. Он был не виновен, пусть и причастен к случившемуся. Был виновен Антонио Д'Аскола! Это он сказал, что цирк закроют и все артисты окажутся на улице. Сначала отправил Люси ввечеру на виллу, и ее едва не изнасиловали. Затем уговорил ее отдаться по своей воле. Бессердечный! Но ведь она сама могла отказаться. Остаться чистой и невинной, пусть и бездомной, но Люси испугалась. Люси Бесстрашная струсила, и кого ей было винить за эту трусость? Только себя. Дверь вагончика спрятала ее от осуждающего цирка, и вместе с закрывшейся дверью из груди вырвался стон. Содрогнулись плечи, но слезы будто враз закончились. Люси Этьен выпрямилась и отупело посмотрела в сторону. Расправив руки, на выцветших афишах отец парил над манежом. Как его сейчас не хватало. Как Люси хотелось броситься к нему на грудь, прижаться и спрятаться от всего зла, так внезапного окружившего ее со всех сторон, будто темнота трибун манеж. Кругом, сплошь и рядом, были люди ее погубившие, а винить никого толком кроме себя не получалось. Она, Люси, сама приняла решение. Сама. А винить себя ей было не в чем. Да и что плохого произошло? Разве Люси кого-то обманула? Нет. Разве только Драгана, но она ему ничего и не обещала. Люси никого не предавала. Наоборот, сделала все, что могла для родной «La Stella». Она не виновата, и никто не вправе ее винить, решила про себя Люси Этьен. Хватит плакать. Хватит вечно кого-то обвинять. Хватит стыдиться случившегося. В конце концов, Чарльз был добр и, возможно, мог стать еще добрее. Непричастность к грязной сделке даже облагораживала его. Да и от их связи Люси могла получить куда больше, чем красивые платья из модного магазина мадам Буше. Что за ужасная мысль — мысль шлюхи! Мгновенно Люси встрепенулась. Она скинула старенькое платье и надела леотард для репетиций. Натянула потрепанные гетры. Выйдя из вагончика, она прошла с высоко поднятой головой до самого циркового шатра, упрямо решив доказать всему миру — она прежде всего артистка. И никак иначе. На манеже репетировали близнецы-шпагоглотатели. Жонглер Гумберт тоже был здесь и увлеченно рассказывал о новом номере, показывая какую-то газетенку. Одним трюком со шпагой зрителей не удержать, и теперь близнецы Андрэ и Пьер вместе с Гумбертом старательно готовились угодить последнему писку моды — салонному жонглированию. С азартом троица выдумывала сюжет для сценки, в которой бы гармонично ужились чудеса трюкачества. — У нас будет карточная игра... — Гумберт, вот это ты зря. Тебе в картах везет, как мне с местными девками, — добродушно рассмеялся Андрэ. — Помолчи ты! — шикнул Гумберт. — Мне будет везти, и я, обыгрывая вас буду жонглировать предметами. — Хорошо, умник, а причем тут наши шпаги, — поинтересовался Пьер, скрестив на груди руки. — Я думал над этим. Сделаем так... Вы будете двумя солдатами со шпагами. Андрэ будет злиться и постоянно доставать шпагу из ножен. Я буду жонглировать кольцами и наброшу эти кольца ему на шпагу. — Причем тут карточная игра? — Самый недовольный, что ль? — возмутился Гумберт. — Предложи что-нибудь сам! — Утихомирься, Пьер, — согласился Андрэ, бывший самым спокойным из братьев. — Но я согласен — карточная игра тут не причем, а вот бой на шпагах, который ты хочешь прекратить, закидывая нас кольцами... — Андрэ задумчиво приставил палец к губам. — Ты не дашь нам драться, а потом мы начнем глотать шпаги, чтобы решить наш спор так. Можно вставить пару приемов традиционного фехтования. А завершить какой-нибудь фигурой. Зрители это любят. — Вы можете использовать шпаги разных размеров. Местные дамочки будут от этого в восторге. — Гумберт шутливо толкнул Андрэ в бок. — И не только дамочки. Они задорно рассмеялись, но Пьер снова заворчал: — Это все превратится в клоунаду! Решили отобрать хлеб у Буффо с Голиафом? — А мне нравится. — Тебе все нравится, что не нравится мне. — А что ты хочешь?! — возмутился Андрэ вечно ворчливому братцу. — Выйти на пять минут, заглотить, как местные шлюхи, и уйти? Вся слава достанется клоунам, тиграм и Люси. Я хочу сделать так, чтобы публика удостоила и нас своим вниманием! Оглядевший трибуны Гумберт щелкнул его по плечу. Андрэ обернулся и обнаружил Люси, притаившуюся в первом ряду. — О! Люси... Ты, наверное, репетировать? — поинтересовался Пьер, изменив привычной сварливости. Вся троица подошла к борту манежа и, перешагнув кольцо, окружила Люси. Без осуждения, без сожаления. С радостью и привычным азартом циркачей. Это отчасти отвлекло от печальных мыслей. — Как видишь, у нас пока все сырое. Антонио сказал: через пару недель мы уже выступаем! — Через несколько дней привезут новый шатер! — добавил восторженный Андрэ. — Может, лошадей! Ты будешь выступать на лошади? — Д-да... Конечно, — протянула Люси, укорившая себя за излишнюю праздность. В последние дни она ни разу не задумалась о том, с каким номером будет радовать публику. Гумберт потрепал близнецов за плечи и тяжело вздохнул. — Нам придется работать еще усерднее, ребята! Ладно, Люси несравненная. Манеж твой. Неплохо бы подкрепиться. — Говорят, сегодня на обед ростбиф. — Все пошли. — Гумберт потянул всех за собой и напоследок махнул рукой. — Лакрица там. Поднявшаяся Люси позвала его по имени. Погодя из-под купола спустилась трапеция. Лакрица закрепил лебедку и скрылся в темноте кулис. Люси прошлась по манежу. Носком расковыряла утрамбованную тырсу* и задумалась. Со всеми этими заботами она позабыла о главном — о том, что она циркачка. Талантливая циркачка. Ей тоже нужно было продумать номера! И плевать на все случившееся. Люси вообразила белую цирковую лошадь, мчащуюся по кругу, и, перевернувшись вверх ногами, встала руками на бортик. Проходка по ободку манежа. Соскок в сторону. Номер на коне был хорош, да вот где найти за пару недель привычную к выступлениям лошадь? Дрессировщик Гейне хорошо управлялся с тиграми, но не с лошадьми. Да и не так быстро натренировать коня, чтобы послушно бегал по кругу и не пугался аплодисментов и оркестра. А если директору удастся купить какую-нибудь лошадь у другого цирка? Люси представила все, что могла вытворить на крупе лошади: шпагат, прыжки с лентами, обручами. Сальто мортале! Да — глаза полыхнули азартом. Нужен был лишь конь, которого, к сожалению, не было. Номер с кинжалами... Публика его любила, каждый раз искренне переживая за красиво распластанную на мишени Люси. Она побледнела, представив перед собой Драгана, сердитого и нахмурившегося, метающего в нее ножи. И как ему смотреть в глаза, после случившегося? Сам виноват. Оставил ее. Ушел и не вернулся. Может, вообще не вернется. Кто знает? Еще один номер был под вопросом. Люси воодушевленно посмотрела на трапецию и вспомнила недавний сон. С отцом они успели дать лишь несколько выступлений, прежде чем он разбился, но взлетая под купол шапито, она всегда чувствовала его присутствие, слышала его голос. Наставляющий, поддерживающий, ободряющий. Так и сейчас, внутренний голос ожившего в памяти Люцифера несравненного твердил об одном: «La Stella*» должна засиять, как в прежние времена. С новыми выступлениями, с новыми номерами, и Люси вдруг решила: она станет «La Stella»! Будет парить над землей, как отец — парить над бездной с чертями и светить, светить, светить, словно звезда! Люси Этьен подпрыгнула и повисла на перекладине. Подтянулась. Обрывы, взмахи. Шпагат. Люси раскачалась и, раскинув руки, повисла на коленях. Задумалась, прикрыв глаза. Вспоминала. Вспоминала все, что делал отец, и улавливала смутную идею будущего номера. Подтянулась, перевернулась вокруг своей оси. Выгнулась. Отыграла руками. Если она сможет сделать подобное во время движения... Люси раскачалась, попробовала. Медленно, не спеша, и рассмеялась. Сможет! Все сможет! Черная бездна будет рукоплескать. Будет тянуть руки к яркой звезде, но она, юркая и быстрая, каждый раз будет ускользать от них. Сколько пробыла на манеже, Люси и не знала. Утомленная, она вышла из шапито. С тоской пригладила охровый полог. Этот шатер, поистрепавшийся и повыцветший, помнил ее отца, его славу. Под его куполом Люцифер несравненный сиял ярче всех. Новый шатер станет ее небом, а она, Люси Этьен, — его ярчайшей звездой. От приятных мыслей отвлек синьор Антонио, шедший бок о бок с Флобером. Вечер! Мистер Мефис ждал ее к ужину, о чем радостный директор сообщил, едва не захлебнувшись наигранной любезностью. В глазах его читалось одобрительное «Brava*», и Люси стало тошно от Антонио, решившего заделаться продавцом ее тела. Какое право он имел лезть не в свое дело. И вправду надеялся поиметь деньги мистер Мефиса за ее счет? — Я никуда не поеду, — решительно сказала Люси и, к великому удовольствию, заметила директорское изумление. — Ч-что?.. Но Люси... — Я не поеду, — повторила она, капризно задрав нос кверху. Люси храбро выдержала тяжелый взгляд директора. Не дрогнула. Едва ногой не топнула. Директор свел брови на переносице, но оскорбленная женщина яростней тигрицы, и нынче привычное устрашение синьора Д'Аскола не сработало. Директор, поиграв желваками, отступил. — Передайте мистеру Мефису, что мне нездоровится, — пролепетала Люси Флоберу и довольная пошла к своему вагончику. Только ей решать, когда и зачем видеться с Чарльзом Мефисом. Раз Антонио Д'Аскола отступил, значит понял это. Нутро отдалось приятным ощущением маленькой, но власти. Больше она не позволит себя обманывать! Больше она не позволит собой торговать. Люси на мгновение усомнилась: а что если Чарльз обидится и больше не захочет ее видеть? Украдкой она посмотрела на ландо и подскочившего на козлы Флобера, и ей вспомнился мистер Мефис, твердивший о том, что таких как Люси Этьен прежде никогда не встречал.. Уверившись в собственной незаменимости, Люси отмахнулась. Ей и правду сегодня хотелось побыть одной. Между ног еще саднило. Низ живота казался каким-то тяжелым, а женское чутье уверенно подсказывало: Чарльз не обидится. А если и обидится, то простит ей ее маленький каприз. Але!***
Утро в цирке выдалось необычайно шумливым. Суета накрыла столы. Труппа завтракала и с упоением обсуждала грядущее выступление. Цирк оживал. Восставал из пыли, грязи, нищеты. Искорками горел азарт в глазах артистов, и в этих искрах виднелся пламень былой «La Stella». Люси была здесь — со всеми. Решила больше не прятаться, и на любой мало-мальски осуждающий взгляд отвечала с гордо поднятой головой. Пошутившему Голиафу она будто невзначай отдавила ногу и даже ухватила за ухо, решив пресечь все глупые шутки на корню. Ее едва смутил Гейне — дрессировщик смотрел на нее... Смотрел... Этот взгляд Люси не понравился. Также на нее смотрел Чарльз — будто голодный зверь. Люси села за стол, поближе к Берте и Гумберту, и тут вся труппа встрепенулась. Приехал Лакрица да не один. У Люси сердце ушло в пятки. Издалека она разглядела знакомые темные волосы, нахмуренные брови и суровый взгляд — Драган вернулся. Люси сперва обрадовалась, улыбнулась. Ее искренне беспокоило его отсутствие, и она даже позабыла обо всех обидах, но... Вдруг вспомнила о том, что произошло, и щеки ее стали пунцовыми. Пока все встречали вернувшегося заклинателя ножей, Люси трусливо сбежала, враз позабыв о своей храбрости. Она просто боялась. Боялась посмотреть в глаза Драгану. Одно дело, осуждение в глазах остальных. Другое — осуждение в его глазах. Взволнованная, перепуганная, не знающая, что делать, что говорить, Люси Этьен дошла до своего вагончика и быстрее скрылась за дверью. Вздохнула спокойнее и тут же вздрогнула. — Здравствуй, Люси. Обернулась. На единственном стуле, уложив ногу на ногу, сидел мистер Мефис. Рядом лежал букет цветов, источавший нежный аромат. Перетирая пальцами воздух, Чарльз едва хмурился. В его бесцветных глазах мерещилось недовольство. Во всем мистере Мефисе чувствовалась тихая, пока сдержанная злоба, и Люси невольно сжалась. — Чарльз... — сорвалось с ее губ. — Вчера ты пропустила замечательный стейк, — цыкнув языком, он оглядел стены вагончика и задержал взгляд на афишах. — Я очень ждал тебя, но не дождался. Мне сказали, тебе нездоровится. — Я... — Ты, — повторил Чарльз и поднялся со стула. Медленно он двинулся на побледневшую Люси. — Я...Я, — она путалась в словах, хватая губами воздух. Вчера она храбро отказала, но не Чарльзу, а синьору Антонио. Назло. Чарльз будто чувствовал это. Не получил своего и теперь неудовлетворенный сердился. Уверенность его норовила обратиться жестокостью — как тогда, в тот первый вечер, и это пугало. На щеку легла рука. — Мне нужно было подумать, — тихо шепнула Люси. — Подумать? О случившемся? — сердито спросил мистер Мефис, и она кивнула. — Мой отец всегда говорил: женщине не полезно много думать. Я всегда с ним не соглашался... — смягчившись, проговорил Чарльз и даже улыбнулся. — Что же ты надумала, Люси? Она глубоко вздохнула. Повела головой, и мистер Мефис испуганно подхватил ее под локти, решив, что ей нехорошо. Нет, голова у Люси не кружилась. Просто так вышло. Случайно, но случайность эта пришлась как никак кстати. Недовольство Чарльза Мефиса сменилось обеспокоенной заботой, и Люси послушно уткнулась в его плечо. — Все хорошо, — уверила Люси, отыграв фальшивый приступ до конца. Ее поцеловали, простили, и Люси обрадовалась. Сила женщины в ее слабости. Этой мудрости Люси Этьен обучилась случайно, но очень вовремя. — Увези меня... Отсюда. «Из цирка. Из пыльного вагончика. От Драгана и его осуждения». Люси Бесстрашная отважно решилась бежать от всего этого подальше — на виллу с золотыми вензелями, под руку с Чарльзом Мефисом. Дважды ей просить не пришлось. Ведя ее под руку, мистер Мефис рассказывал, что мадам Буше прислала несколько коробок с новыми платьями и шляпками. Завлекал прогулкой вдоль Рейна и уверенно тянул за собой. Помог подняться в экипаж, уселся рядом, и Флобер повез их на виллу. Там ждал сытный обед и итальянское вино. Шутки, смех и беззаботность, а еще пылкие речи и горячие поцелуи. Окруженная вниманием Люси была довольна. Без чувства вины и вечных совестливых упреков жизнь казалась намного проще, а в богатстве — ярче и чище. Люси не помнила, как они оказались в спальне. Былая робость притупилась, и, захмелев, она покорно отзывалась на ласки. Иногда замирала, по привычке прикрываясь рукой, а потом поддавалась искушающим речам. «Несравненная», «прекрасная». Исполнив пару простеньких трюков, Люси перевернулась и повалилась в раскрытые объятия. Смеялась, целовала, отдавалась парализующей волне, накрывавшей ее от низа живота. Боли не было. Все еще страшно, неприятно поначалу, но не больно. Саднящее чувство от возможной встречи с Драганом развеялось. Утомленная совесть смолкла, и Люси Этьен счастливо уснула на плече у Чарльза Мефиса.***
Ночь покрыла цирк темным куполом шатра-небосвода. Зажглись первые звезды. Глядя на них, Драган сидел на ступеньках вагончика Люси и подпирал стеной заветную дверь. Он ждал, будто верный пес, и все думал. Ему услужливо рассказали о том, сколько ночей провела Люси на вилле мистера Мефиса. Хуже он видел сам, своими глазами, как Люси поднялась в экипаж того богача. Как улыбнулась ему и позволила взять себя за руку. Драган прикрыл глаза и, согнувшись, с болью потянул себя за волосы. Хотелось кричать, биться до исступления. Клокотавшая внутри злоба сменялась отчаянием и жалостью. Люси заставили! Он был в этом уверен, потому хотел поговорить. Узнать от нее. Почему она его не дождалась? Воспользовалась моментом и предала? Так просто? А может, это он понадеялся, что что-нибудь значит для нее? Из-за угла появились Голиаф и синьор Антонио. Директор курил. Карлик обнимался с бутылкой вина, пил из жестяной кружки, а, забывшись, — прямо из горла. Оба посмотрели на Драгана и подошли к нему. — Эх, ragazzino*. Дела сердечные — дела молодые, — с каким-то пониманием протянул Голиаф. — Как иногда воет Буффо: la donna è mobile qual piuma al vento*! На. Выпей. В жестяной кружке плеснуло вино. В воздухе повис кислый аромат винограда, и Голиаф протянул кружку Драгану. Сперва отказавшись, тот взял и залпом осушил ее до дна. Терпкость приглушила изнуряющую боль, развеяла неприятные мысли. Ненадолго. — Шел бы ты спать. Она сегодня все равно не вернется. — Голиаф снова плеснул вина, но от добавки Драган отказался. Дважды Голиаф предлагать не стал. — Ну как хочешь, — сказал он и выпил все сам. Драган поднялся с места. Как никогда ему хотелось побыть одному и, спрятав руки в карманы, он побрел было прочь. Обиженный, одинокий, пропахший тюрьмой и несчастьем. Директор вдруг остановил его и приобнял за плечо. Ласково потрепал и пыхнул едким дымом. — Ничего, Драган, — тихо прошептал синьор Антонио. — Она рано или поздно останется одна. Будет хорошо, если ты будешь рядом, — сказал он, и возмутившийся Драган сбросил его руку с плеча. — Сначала продаете ее одному, а потом втюхиваете другому? — зло прорычал он, вскинув голову. — Да пошли вы. — Не забывайся, ragazzino, — фыркнул директор. — Я вытащил тебя из тюрьмы. — А кто меня туда запихал? Я не Люси, синьор Антонио, — бросил Драган напоследок. — Меня вам обмануть не удастся. Влюбленный и оскорбленный, он скрылся в темноте. Растаял один на один со своей злобой. Директор задумчиво выдул струйку дыма и пожал плечами. Хлебнув из горла, Голиаф неразборчиво протянул: — Eh... Così fan tutti cornutti*.***
Люси надела платье. Новое. Чайное. Скромное, но невообразимо красивое. Мадам Буше прислала к нему пару лент, а еще туфли под цвет. Крутясь перед овальным Псише*, Люси не могла собой налюбоваться. Подобрав волосы, она выпустила из пучка кудрявый локон и такой понравилась себе еще больше. В новых нарядах, да еще в таких красивых, о Драгане почти не думалось. Думалось о Мефисе. Наверное, синьор Д'Аскола был прав: Люси повезло обратить на себя внимание такого мужчины. Внизу снова аппетитно пахло завтраком. Предвкушая свежие бриоши, горячий кофе, а также восторженные возгласы Чарльза по поводу ее наряда, Люси неспеша спустилась по лестнице. На подходе к гостиной она настороженно замерла. Раздавались голоса. Один принадлежал Чарльзу, а вот второй был женским. Разговаривали о чем-то очень увлеченно и не совсем разборчиво. Люси расслышала «ты всегда был таким», а после серебристый смех незнакомки огласил простор светлой гостиной. Кажется, и мистер Мефис улыбнулся. Люси вышла из-за прикрытой створки двери. — О! А вот и она! — воскликнул он и радостный вскочил с места. Подхватив Люси за локоток, Чарльз подвел ее к столу, за которым сидела разряженная и надушенная дама. Глаза у Люси разбежались от обилия кружев и пуговиц. По дутым голубым рукавам красивого платья вилась искусная вышивка, перетекавшая и на лиф. Поднятые кверху темные волосы лоснились у лица змеиными колечками и прикрывали крупную родинку на правом виске. Перетянутая корсетом незнакомка была хороша собой и вроде как молода. Опасно молода, отчего-то подумалось Люси. — Знакомься, Жаннет, это Люси. — Мари, Кати, Люси... Ты не меняешься, Чарльз, — съязвила Жаннет, одарив Люси оценивающим взглядом. Она будто ухмыльнулась, и эта ухмылка Люси совершенно не понравилась. — Жаннет... — Кажется, я сказала что-то лишнее. Уж извините, — вновь серебристый смех и кокетливое жеманство. Жаннет нравилась Люси все меньше. — Вижу, Чарльз, у тебя много дел. Не смею больше задерживать, — сказала она и поднялась с места, прихватив украшенную перьями шляпу. — Мое приглашение в силе. Catch you later*. — Хм. Матиас! Проводи мадемуазель Жаннет! — Хорошего дня, — откланялась Жаннет, оставив после себя душный запах духов и ревности. — Кто это? — спросила Люси, украдкой посмотрев на мистера Мефиса. Довольный, широко улыбающийся, он уселся как ни в чем ни бывало в кресло и пренебрежительно отмахнулся. — Так. Старая знакомая. Больше ничего не сказав, Чарльз раскурил утреннюю сигару и поглощенный мыслями отвернулся к окну. Ни словом не обмолвился про платье. Не шутил, хотя вежливо предложил отзавтракать. Люси с отвращением посмотрела на белоснежную чашку. Ее чашку, из которой кто-то пил. Жаннет... Настроение было испорчено.***
Драган почти не спал. Всю ночь прождал у вагончика. Изгоняя из памяти навязчивый образ идущих вместе мистера Мефиса и Люси, он все еще верил: все услышанное им — злые, жестокие слухи. Уж он знал, как любили артисты мыть друг другу кости. Увы, Люси не вернулась, позволив расплодиться самым неприятным мыслям. Она у него. У него! Сама села к нему в экипаж. Драган вновь и вновь видел довольный взгляд и то, как мистер Мефис взял ее ладонь в свою руку. Не одернула. Не выхватила. Лишь улыбнулась в ответ. Драгану снился сон. Ему снился тот француз-бычок из Лонхофа. Он приходил домой, заставал свою Урсуллу под солдатиком и вонзал ей нож в сердце. Враз все переворачивалось с ног на голову, и на месте француза Драган видел себя. Видел, как по его руке стекает кровь Люси, как она вздыхает в последний раз и падает замертво, растворяясь в приятном ощущении свершившегося возмездия. Склонившись над бочкой с водой, Драган нырнул в нее с головой. Прохлада остудила распаленный рассудок, и, замерев, Драган долго вглядывался в бездну бочки. Пузырьками утекал воздух. Стало нечем дышать, и он с громким всплеском вынырнул. — Хороший Mädchen*, — послышалось из-за угла. — Zu dünn*. Худой. — Гейне, этот тигр тебе пока не по зубам. Девчонка вчера мне чуть ухо не вывернула. Драган узнал голос Голиафа. Карлик явно говорил о Люси. Гейне тоже! — Сколько страсти! — Я не бояться тигра. Шамбольер и zack! — Раздался щелчок. — Гейне подчинить любого тигра. Тем более тигрицу. — Пока у этой тигрицы свой дрессировщик. Не вытерпев услышанного, Драган бросился на голоса.***
Шебурша колесами, ландо медленно приближался к развилке. Люси собирались подвезти до цирка и оставить там до завтра. На вечер Чарльз вдруг оказался занят. Появились дела. Какие, он не сказал, и взыгравшая ревность уверенно подсказала, что дела эти связаны со старой знакомой, с той самой жеманной Жаннет. — Ты дуешься, Люси. — Чарльз улыбнулся и провел пальцем по девичьей шее. Теребя ленточку на ажурной перчатке, Люси глядела в сторону. Процедив сквозь зубы сердитое «нет», она все же позволила себя поцеловать. Все утро она была не в духе. Из-за Жаннет, из-за внезапно появившихся дел (после загадочного приглашения), а еще из-за Чарльза. Люси как-то вдруг поняла, что на ее красивом личике свет клином не сошелся, а ей не хотелось быть одной из многих. Требовать что-то от мистера Мефиса она, наверное, не могла. Что может требовать простая циркачка от богача? И все же... На безоблачном небе жизни любовницы богача появилась черная туча. — Дуешься. Я предложил тебе остаться на вилле, но ты сама решила вернуться в цирк. — Мне нужно репетировать, — деловито ответила Люси. — Я почти придумала номер. — Я бы с радостью его посмотрел. — Разве ты не занят? Тебя пригласили. — Не говори так. Я бы взял тебя с собой, но не могу. — Почему? Из-за Жаннет? — так и хотелось спросить, но Люси сдержалась. Внимательно она посмотрела в бесцветные глаза Чарльза, постаравшись разглядеть в них подтверждение своих опасений. — Жизнь общества разделена пополам, Люси. Половину женскую и половину мужскую. Есть места, куда нельзя соваться мужчинам. Есть места, куда приличным девушкам вход заказан, — многозначительно пояснил мистер Мефис и прижал ее к себе. — Надеюсь, завтра ты свободна от репетиций? — Может быть. Мистер Мефис рассмеялся. Рассерженная деловитость очень шла милому личику Люси. Крикнув Флоберу свернуть к цирку, он снова скрылся в тени поднятой крыши. — Тебе очень идет этот цвет, — сказал Чарльз, прижав Люси к себе покрепче, и она, едва смилостивившись, слабо улыбнулась.***
Цирковое становье встретило экипаж суматохой. Столпившиеся артисты образовали подобие круга, в центре которого, словно на манеже, боролись люди. Испуганная Люси соскочила на землю, а, узнав в поваленных телах Гейне и Драгана, прикрыла рот рукой, чтобы не закричать. Не зная, что делать, она так и осталась стоять у заднего колеса ландо. Лакрица старался разнять дерущихся, отчаянно пробираясь сквозь лай немецкой ругани Гейне и словенское рычание Драгана. Пару раз схлопотал сам, но Лакрица был силачом. Высоким, могучим и необычайно добрым. Растолкав драчунов, он встал между ними, широко расправив длинные руки. Растрепанный Гейне выругался, одернув порванную рубаху. Бравурно бросился было опять в драку, но помешал Лакрица. — Так и надо! — Драган, да какая муха тебя укусила! — А то неясно какая, — ответил хору голосов Голиаф, ехидненько усмехнувшись из первых рядов. Поднявшийся на ноги Драган Ченчич выдохнул и утер ушибленную бровь. Случайно увидел Люси. Красивую, в светлом платье — настоящую богачку, только больно уж испуганную. Медленно Драган перевел взгляд на мистера Мефиса, спустившегося с ландо и вставшего подле него, и насупился. Ничего не подозревающий Чарльз с интересом оглядывал потасовку. Едва прищурился на Драгана, что-то шепнул Люси, уложив ей руку на спину, и разгоряченный Драган уверенно двинулся вперед, сжав руки в кулаки. Стремительный рывок. Люси вскрикнула. Драган замахнулся, промазал и вдруг дернулся. Хруст. Мистер Мефис нисколько не растерялся и, увернувшись, ударил его по лицу. Схватил за ворот и хорошенько встряхнул, услышав испуганный, а вместе с тем повелительный крик Люси: — Не трогай его! Не трогай! Мефис удивленно оглянулся, почувствовав как требовательно его одергивают за рукав. Люси! Она кричала, на него, и едва ли не топала ногами. В ее глазах горел испуг. Из-за чумазого мальчишки? Чарльз нахмурился, припомнив, где именно видел его — на манеже, вместе с Люси. Ничего не сказав, Чарльз выпустил противника, и тот повалился на землю. Брезгливо отряхнув руку, мистер Мефис посмотрел на Люси. Подозрительно. Осуждающе. Она металась. То виновато смотрела в ответ, то с жалостью на Драгана, и потерянно хлопала глазами. Качнув головой, Чарльз забрался в ландо. Щелкнули вожжи, и экипаж скрылся в дорожной пыли. Чарльз не оглянулся, рассердившись от собственной ревнивости. — Что тут происходит?! Сквозь толпу артистов пробрался директор, судя по виду недавно проснувшийся. Синьор Антонио грозно нахмурился, и часть артистов ретировалась куда подальше. К директору вышел Гейне, пожаловавшийся, что на него «нападать». Что «приехать мистер Мефис, и Драган и на него нападать». С каждым словом Антонио Д'Аскола наливался краской и, резко вскинувшись, вдруг разразился бранью. Начал кричать на артистов, а после обратился к побитому Драгану, сидевшему на земле. — Пошел вон из моего цирка! — рявкнул директор. — Чтобы ноги твоей здесь больше не было, cretino*. Думал, я с тобой нянчиться буду?! Via*... Via! — директор резко взмахнул рукой, указав на дорогу. Завопил на Лакрицу: — Выставить его взашеи! Ну-ка все разошлись, а то отправитесь следом. Кричавший директор принялся гонять всех, кто попадался под руку, и едва артисты попрятались по углам, пошел к своему шатру. Драган все сидел на земле. Отупело смотрел перед собой и потирал ушибленную скулу. Потрепанный, побитый. Рядом осталась лишь Люси, потерявшая заветный ландо из виду. Сжалившись, она подошла к Драгану. Неуверенно протянула руку. — Не трогай меня! — дернулся он от нее, как от прокаженной. В его темных глазах мелькнул упрек упреков, вылившийся в неимоверную боль, но Драган не проронил ни слова, удостоив ее лишь этим немым осуждением. Поднявшись с земли, он побрел к себе. Прихрамывая, потирая ушибы. Побитый, одинокий. Никому не нужный. Директор кричал на весь цирк. Звал к себе то Лакрицу, то Берту. Рассыпался в проклятиях и повторял яростное «via». Он не шутил, но... Драгана не могли выгнать из цирка. Не теперь, когда «La Stella» собиралась начать выступления. Не теперь, когда все случилось вот так. Люси попросту не могла допустить, чтобы он остался на улице. Осужденная Чарльзом. Осужденная Драганом. Что за день-то такой! Вздохнув полной грудью, Люси Этьен пошла за синьором Антонио.