О чем ты молчишь...

      Второй месяц пребывания под единой крышей оказался самым трудным. По большей части трудности составляли копания в себе. Я не понимала, что со мной происходит. Как мы дошли до того, что стали не просто видеться каждый день, но и говорить. Немного, но всё же даже подбирая темы и даже подмечая общие вкусы. Особенно в музыке. Как-то он признался, что даже в детстве мечтал стать айдолом. Всё моё презрение к Мингю смягчалось. Одна его улыбка стала сглаживать чёрствость на сердце, хорошенько подшлифовывая болтовнёй в более дружеской беседе. Хотя я продолжала держать дистанцию, но чувствовала, как он уверенно пробивал её и вторгался в личное пространство. Иногда даже слишком дерзко. Нахрапом. Я не знала, как он это делал.       Но я это я. И всё же нет, чары парнишки не подействуют, я даю себе слово.       Не знаю, чего добивается этот Мингю. Чего он пытается добиться. Моего расположения? Ну уж нет. Не сегодня. И никогда либо. Поцелуй ничего не значил. Так, временное помешательство. Лёгкая слабинка и невыспавшееся состояние. Да, я просто не рассуждала здраво. И всё это прокручивается в голове, пока прислужник расставлял тарелки с блюдами за ужином для моей семьи. В чём подвох такого альтруизма?       Я медленно водила взглядом за его передвижениями. Мингю поправил столовые приборы перед отцом, затем добавил салата в тарелку матери. Свет в обеденном зале приглушён. Так мать предпочитает расслабляться после трудового дня. Конечно, бегать по салонам и бутикам очень утомительно. Она как раз хвасталась мужу новыми часами. Безделушка сверкала на тонком запястье. Папа что-то хмыкнул неоднозначное, а я прослушала цену и кто дизайнер. Но меня это и мало заботило. Другое дело, как отсветы светильников ложились на профиль новоиспечённого официанта, как они оттеняли скулы, кажущиеся мужественными, соблазнительными, а глаза в полумраке загадочны. Тёмные и глубокие, словно желали утянуть в себя.       — А что, у нас сократили штат прислуги, раз больше некому обслуживать? — ехидно бросила я через стол в сторону отца, делая вид, что совершенно не заинтересована в сыне экономки.       — Мингю вызвался сегодня помочь с ужином — это очень мило с его стороны, — отвлекаясь от любования обновкой, отозвалась мать.       — Действительно, как мило, — саркастически хмыкнула я, уловив его взгляд на себе. — Всего-то каждый на своём месте.       — Цзыюй, тебе пора придержать язык, — сурово сказал отец. — Мингю очень способный молодой человек. Он, между прочим, неплохо разбирается в маркетинге и подкинул мне пару заманчивых идеек для бизнеса.       — Ну надо же, может, ещё и партнёром его сделаешь? А что, неплохое «из грязи…»       — Цзыюй! — хлопнул по столу отец.       Тарелки с приборами на столах звякнули. Мать тихо ахнула и приложила ладонь к сердцу. Но мне эти театральные сценки побоку, я взирала на отца в его же манере.       — Всё в порядке, господин Чжоу, мы с вашей дочерью немного повздорили. Она просто злился на меня и имел на это полное право, — от любезной улыбочки Мингю меня едва не стошнило. Юноша поставил тарелку с моим ужином, пристально заглянув в глаза. И что, он хотел, чтобы я ему была благодарной? С таким же успехом он может свернуться калачиком и слететь с горы Намсан.       — Надеюсь, вы придёте к примирению, — добавил отец и умолк, приступая поедать тщательно обжаренную говядину.       — Обязательно, — кивнул он ему и подлил мне в бокал белого вина.       Ставя бутылку на тележку для обслуживания, он случайно зацепил тканевую салфетку, расположенную на моих коленях. Она слетела на пол, а я недовольно цокнула, поспешила её поднять, но официантишка на вечер преуспел раньше.       — Простите, госпожа Цзыюй, — тихо произнёс он с хитринкой во взгляде.       Встряхнув салфетку, самолично приступил укладывать её на прежнее место. Мне пришлось пожалеть о том, что надела настолько короткую юбку. В сидячем положении она оголяла бёдра, как если бы сидела в коротких шортах. Я чувствовала, как пальцы парня дотрагивались до кожи. И я бы приняла за случайность такого рода касаний, если бы внезапно его ладонь, пользуясь тем, что родители не видят, откровенно не легла бы на бедро, мягко огладив ногу. Продвинься он чуть выше, и смог бы ощутить ткань моих трусиков. Потребовалось максимум усилий, чтобы никак не выдать, что творится под столом, в то время как тело напряглось по максимуму и рука сжалась в кулак. Моё самообладание на грани прибить наглеца или же прямо сейчас не впиться поцелуем в мягкие губы, такие соблазнительные в полумраке, прямо на глазах родителей, продолжающих как ни в чём не бывало трапезу. Знали бы, что творится на другом конце стола, давно подавились бы кусочками еды.       Всего каких-то пять секунд, но за это время, втянув воздух, я испытала моментальное возбуждения от его прикосновения. Пускай короткого, дразнящего, вызывающего жар, но мне до одури приятного. И выдохнула с приступом облегчения только тогда, когда рука убралась на место, лишь убедившись, что салфетка лежит ровно в должной мере. Словно ничего и не было, но только тугой узел внизу живота требовал продолжения. Ещё необходимо восстановить дыхание. Этот момент на грани быть замеченными вызвал бурю в моём сердце. Со мной ещё никто не смел так обращаться, а я и не знала, насколько это захватывающе и до одури интимно. Хотя прекрасно знаю — этот гадёныш сделал это намеренно. Меня позлить хочет. Молодец, позлил, так что аппетит пропал.       Я не могла смотреть на него, иначе выдала бы своё состояние с потрохами. Но и так выдала, когда, не контролируя, едва ли залпом осушила бокал вина. Отличное представление под его довольную ухмылку.       Козёл!

***

      Вся его семейка располагала к себе мою родню. Мать ходила цветущей и нахваливала садовника, с которым так удачно нашла общий язык, и он выполнял любые её фантазии из кустов в виде зверушек. Меня это не интересовало, по мне, я бы лучше срезала их на корню и просто засадила всё цветами, но у матери ещё был и соревновательный умысел. Её войны с соседкой Чхве — женой министра культуры — за лучший сад продолжались уже третий год. И каждый год обе женщины сходят с ума, кто заковыристее да по фэн-шую обустроит цветущие сады. Да только такими темпами и ребяческим поведением их обоих впору посадить в песочницу, пускай лепят свои куличики, чем страдают фигнёй возрастные тётки. А папа только и рад, когда мать нашла себе развлечение и перестала лишний раз терроризировать ежегодным ремонтом. От скуки она организовывала его раза два в год, перебирая разные стили от барокко до андеграуда.       В свою же очередь, отец вполне доволен работой экономки, умеющей давать распоряжения по дому и всё держать в балансе. В кабинете всегда прибрано, а документы вовремя подавались, как и все сообщения партнёрам через неё передавались в срок. Пожалуй, эта женщина вошла в довольно близкий круг отца, едва ли не став личной домашней секретаршей.       Семейка червяков, юрких и скользких, пробивающие пути абсолютно к каждому. И если родители абсолютно были ими очарованы, то я оставалась хладнокровной. По крайне мере, насколько могла. Сама до конца не осознавала, насколько червяк-Мингю подбирался ко мне.       Наблюдая из окна за тем, как мать показывает пальцем садовнику, делясь планами, куда хотела бы посадить в следующий раз целое поле голландских тюльпанов, я сидела на широком подоконнике в своей комнате, одной ногой болтая, свесив с края, другую поджала к груди. В дверь комнаты раздался стук.       — Входите, — лениво отозвалась я, продолжая своё наблюдение. Мама с садовником скрылись в другой части сада, откуда мне их уже не было видно.       — Я принёс тебе сок, — на подносе Мингю удерживал удлинённый стеклянный бокал с ананасовым соком.       — Поставь на стол и уходи, — не оборачиваясь, ответила я.       Послышалось копошение у стола, железный поднос шаркнул по столешнице. Первую часть приказа Мингю выполнил, что нельзя сказать о второй. И что вполне неудивительно. Он приблизился ко мне, оперевшись руками о подоконник совсем рядом.       — У вас красивый сад, — сказал он.       — Твой папа постарался.       Юноша улыбнулся, польщённый слабым комплиментом в адрес родителя. Так улыбаются, когда гордятся отцом или матерью. А чему гордиться мне? Тем, что отец занимается незаконной деятельностью, а все эти чёрные бумажки надёжно хранит в сейфе? Тошно только.       — Он долго учился этому.       — У вас в семье все такие талантливые? — прозрачно произнесла я, хотя всё же с капелькой язвительности.       Мингю ухмыльнулся:       — Мы трудолюбивые.       Мы замолчали, оба уставившись на сад и те самые фигурки заек и собачек из кустов.       — А твой отец сам разработал свой бизнес или передался по наследству? — вдруг спросил Мингю.       — Отец раньше работал на маленькую фирму, находившуюся на грани разорения, но один раз удачное вложение денег — и вот, теперь у нас особняк и собственные слуги. Мама не любит вспоминать те времена, когда они были бедны, так что я мало что знаю о тех временах.       Совершенно не знаю, зачем всё это вылила на него. Это сорвалось раньше, когда успела понять, что произошло. Мой язык отказывался подчиняться, словно этот проворный гадёныш и его подчинил. Поговорить, что ли, больше не с кем? Да, не с кем. Не с Момо же и Наён обсуждать? Об этом и речи быть не может. Никто не должен знать, кем раньше был бизнесмен Чжоу. Он зарыл прошлое и запретил нам с матерью говорить об этом. Да, репутация — серьёзная вещь для имиджа и престижа. И Мингю не положено об этом знать, но я, как последняя идиотка, брякнула, не подумав. И вдруг едва не рассмеялась про себя, что, если разобраться, за столько лет, он единственный, с кем я, в принципе, могу поговорить. И когда это произошло? В какой момент? Может, я упала во сне, хорошенько повредила мозг и даже не заметила этого?       — Наверно, это здорово — внезапно оказаться богатыми. Это вскружит голову любому.       Я хмыкнула:       — Возможно. Я родилась уже в достатке, так что не смогу высказать весь восторг.       — Зато сейчас вас бизнес ползёт только в гору.       — Отец умеет вертеть акциями, — а потом шёпотом добавила, — да и не только…       Я знаю, насколько не чист отец и какие аферы проводит. Все это настолько мерзко, так что проще делать вид, что ничего не знаешь и продолжать жить в роскоши. Всегда приходится чем-то жертвовать.       — Но ты не кажешься абсолютно довольным человеком, — он бросил пристальный взгляд на меня.       Всё, надоел. Хотела, называется, спокойно посидеть. Припёрся со своими расспросами. В жизнь мою лезет. Бесит.       — Слушай, а не пошёл бы ты уже. Не лезь туда, куда тебя не звали, — фыркнула на него, напомнив его место.       — Вы опомнились о своей мании величия, ваше величество? — дерзил он.       Вместо ответа ему прилетело моей болтающейся ногой прямо по колену. Он шикнул, потерев ушибленное место. Так ему и надо. И это ещё мне вечно утверждают, чтобы я держала свой язык за зубами, в то время как кое-кому вообще следует его удалить раскалёнными щипцами.       Глаза парня сверкнули озорством. Ловкие руки ухватили болтающуюся ногу за икру. Чуть дёрнув, он развернул меня к себе и встал меж ног. Подушечки пальцев проскользили по внешней стоне моих бёдер. Я почувствовала, как сбилось дыхание, несмотря на то, что огладил через слой ткани стрейчевых штанов.       — Что ты делаешь? — вцепилась в его ладони, скользившие к пояснице. Этот наглец совсем сбрендил и хотел, чтобы и у меня крыша поехала. А потом я совершила ошибку, посмотрев прямо в его глаза. Пронизывающий взгляд пробил меня до самых пят.       — Хочу тебя… поцеловать, — вибрирующий тембр голоса ультразвуковыми волнами проник прямо в сердце.       Я медленно освободила его руки и, как в бреду, смотрела, как влажные губы приближались. Я не здорова. Со мной не всё в порядке. Мне нужен психотерапевт. Срочно! Ведь я сходила с ума, ощутив его дыхание на шее, и позволила оставить поцелуй на тонкой коже, при этом откинув голову. Затем второй поцелуй и ощутила, как он прижал меня к себе. Никогда не думала, насколько шея может являться уязвимой частью или это волшебство под воздействием его губ доводит до мурашек. Голова опрокидывалась в разные стороны по мере движения его пылких губ по коже и изгибам шеи и плеч. Пальцами вцепилась в лонгслив на мужественных предплечьях. Я прикусывала губу, глубоко дыша от дурмана. И когда его губы добрались до линии подбородка, готова была сама впиться в них и кусать в диком поцелуе до крови.       — Простите, госпожа Цзыюй…       Голос экономки отрезвил обоих. Мы отскочили друг от друга — он в сторону, я с подоконника, принимаясь нервно поправлять волосы. И пытались делать глупый вид, словно ничего и не было, но по глазам женщины было заметно — нас застукали и слишком явно. Мы ведь даже не услышали стука в дверь, настолько увлёкшись друг другом.       — Мингю, я как раз тебя искала. Мне нужна твоя помощь, — оправившись, экономка натянула непроизвольную улыбку сыну.       Прочистив горло, молодой человек кивнул:       — Конечно, мама.       Он бросил на меня взгляд, а затем двинулся к матери. Женщина пропустила его вперёд.       — Простите за беспокойство, — и двери заперлись.       Меня оставили в полном одиночестве и самобичевании о том, какая же я набитая дура.       Что я творю?