сборничек от тоши

Моргенштерн покинул дом ближе к четырем часам дня, так как светловолосый попросил того съездить на студию и забрать его ключи, которые он в очередной раз забывает там. С пяти часов Слава не ответил на первый его звонок и последующие сообщения, на что тот лишь подумал о том, что битмарь опять работал всю ночь и заснул за монитором. В шесть часов недовольный недосыпом Мэрлоу парень решил забежать в магазин, потому что Славик на днях говорил, что у них закончились чай и кофе, ну и заодно взять себе вина. Без пяти семь и Алишер уже подъезжает к многоэтажке в закрытом районе. — Слава, я дома! — бесцеремонно кричит Алишер на всю квартиру, даже не задумываясь о том, что может разбудить бедного битмейкера, и прикрывая за собой темную входную дверь. Обе его руки заняты пакетами продуктов из привычной Пятерочки, привычная надоедающая Славе сигарета в зубах и закругленные на углах блестящие солнечные очки, прикрывающие карие глаза. — Сла-а-а-авик, просы-ы-ыпа-айся, — также громко и сладко промурлыкал репер, проходя дальше и оказываясь в дверном проходе в спальню. Он застывает от увиденной перед ним картиной, даже не успев зайти в комнату, улыбка сразу сползает с лица, дрожь проходит по всему телу, зрачки, скрываемые очками, сужаются, а пакеты валятся на пол, несколько помидорок даже прокатились по ламинату, пока не упёрлись мягкий в ковер. — Нет… нет, нет, нет… н-нет… Посреди комнаты обмякшее тело болталось на петле, где-то снизу валялась табуретка с кухни (Слава не мог достать до некоторых полок, поэтому Алишер специально сделал ее для этого). Никакой свет в комнату не попадал, шторы были закрыты, а свет выключен, лишь свет с коридора пробирался сюда, немного освещая пустые глаза, приоткрытый рот, висевшие ноги и руки и как всегда взъерошенные светлые волосы. Нетрудно было догадаться, кому именно принадлежало все это. Штерн бездумно подбегает к телу, поднимает его за ноги и вытаскивает голову из веревки. Кажется, он кричит что-то о том, что это ужасная шутка и лучше бы он сейчас рассмеялся, сменил эти бездонные глаза на обычные, приятные и добрые. Прижимает к груди, пытаясь услышать горячее дыхание или стук отданного ему сердца. Слезы сами льются рекой, руки прижимают бездыханное тело к груди, а из уст вырывается протяжный крик боли Не может быть, этого просто не может быть. — Ты не можешь бросить меня! — скулит тот, кладя парня на твёрдый пол, начиная делать сердечно-лёгочную реанимацию и искусственное дыхание и повторяя при этом только «Дыши». Похоже, Моргенштерн уже сам не дышит. Дрожащими руками он дотягивается до телефона в кармане джинс, набирает запоминающийся номер скорой и звонит, не останавливаясь и продолжая отдавливать ему грудь. — Помогите… тут человек умер… ает… — еле как произносит в трубку брюнет, вспоминает адрес и кричит его, а после смартфон падает на пол, но Алишер и не спешит его поднимать. Музыкант знал, что Слава страдал глубокой депрессией, но он думал, что сможет сделать его счастливым, он был готов сделать его самым счастливым человеком, но видимо сам битмейкер считал по-другому. Только сейчас Тагирович осознал, что все его улыбки, которые тот считал самыми добрыми и прекрасными, были такими обманчивыми и лживыми. Все те пустые взгляды в никуда не были просто задумчивыми и усталыми. Секс, который проходил лишь в темноте не был обыкновенным стеснением Славы, а попыткой скрыть что-то своих на запястьях. Он продолжает кричать, утыкаясь лицом в холодное тело и срывая свой голос. Вряд ли тот сможет петь в ближайшее время или захочет вообще. Где-то за окном слышится вой сирены скорой помощи, но крик Алишера заглушает даже ее. Парень даже сам не понял, как этот крик перешел на обычный скулеж. Или он вообще понимает, что кричит и не может остановить слезы, льющиеся на шершавых щеках? Ему остается только надеяться на то, что не все его слова этого парня были ложью. А любил ли Слава Моргенштерна вообще? Правда ли это, что он сделал это, потому что не любил?