О да, я развалю этот мир!

      Ну и, как вы могли догадаться, меня привезли в Балбадд. Божечки, та за шо мне всё это. А кстати, когда проснётся Аладдин? Действие зелья длится 12 часов. Успеет ли он? Почему-то, в мою голову начало закрадываться сомнение. А если он не успеет? Меня ведь казнят? Нога всё ещё ужасно болит. Я не хочу умирать ни за что. Да, я убила Аладдина, но ведь почти не по-настоящему! А если он не захочет спасать меня? А вдруг он желает смерти таким, как я? Да нет, вряд-ли... Он сын Соломона, желавшего мира, и почти никому не желавшего смерти. Кроме своего отца... М-да, очень обнадеживающе. Боже, ну почему так?! С чего бы мне не доверять Аладдину? Миролюбивый Аладдин вряд-ли в долгу останется. Стоп, я перечу собственным словам... «Ты не поверишь, но люди в разных ситуациях могут вести себя совершенно иначе. Допустим я убила тебя, а твой миролюбивый Али-Баба в порыве ярости, прикажет принести мою голову на подносе с голубой коёмочкой, что тогда делать будешь? Услуга за услугу. Таким образом мы спасём жизни друг друга. Ну как?» И это я когда-то спизданула? А ведь точно, чего я парюсь! Аладдин человек слова, как и его отец. «Услуга за услугу» — спизданула, как Сократ. Аладдин спасёт меня, и мы будем жить долго и счастливо. Ой. Счего бы нам жить долго и счастливо? Аль-Сармен не уничтожен, мир не спасён, так с чего бы нам жить долго и счастливо? Да и любит он наверное, другую. Хотя об этом слова в манге не было, но почему-то мне кажется, что у него она есть. Боже, хоть бы это была не Когёку! А если я ошиблась? Да Господи, что это я о Аладдине да о Аладдине! О себе нужно подумать... Вернее, как шкуру спасти и без участия Аладдина. Вдруг дверь открылась и в комнату вошло три человека. — И это она? — спросил мужской голос, не принадлежавший Хакурю. По всей видимости, это голос Али-Бабы. — Красивая... — протянул женский голос. Стоп, женский? Так, надо вспомнить всю их шайку : Аладдин, Али-Баба, Хакурю, местами Синдбад со своими прихвостнями. А вот девушки я том не помню. Может Когёку? Та нет, она сейчас в империи Ко. Я не знала точно, но почему-то склонялась именно к этой теории. — Да ну, не такая уж и красивая — обидно, сука. Надо запомнить этого долбоёба. — Эй ты, просыпайся! — вот теперь говорил уже Хакурю, заботливо слегка пнувший меня ногой. Да, как вы уже дагодались, я лежу на полу с закрытыми глазами. Я неохотно открыла глаза и увидела всех троих. И я вспомнила ту девушку. Её зовут как-то странно, созвучное с нашим «Жанна», но впереди было ещё что-то.... Ай и ладно, потом разберемся. — Предлагаю казнить её сегодня — учтиво порекомендовал Али-Баба. — Но ведь каждая казнь проводится рано утром, сейчас уже обед — сказала девушка, смотря одновременно и на меня, и на Али-Бабу. — Мор, я могу казнить её когда захочу, хоть сейчас — точно, её зовут «Моржанна». — Откуда в тебе такая кровожадность? — спросила она, будто бы с разочарованием. — Она убила моего лучшего друга, это мой долг – казнить её — сказал, уже немного погрустневший Али-Баба. — Эй вы, — сказал Хакурю страже, — Вымойте, переоденьте и накормите её, а уже потом мы проведём её на позорный столб, в её последнее приключение. Стража подхватила еле живую меня, и куда-то опять понесли. Как оказалось, в купальню. Меня намыли вкусно пахнущим мылом. Вымыли голову, хотели помыть и всю меня, но я сказала, что сама справлюсь. И вот я чистая, как утренний снег, в такой же сарочке до щиколоток, «похоронной» короче говоря. И действительно, прислуга смотрела как на призрака. В их глазах читался страх, и какое-то вожделение, что-ли... Неужели они рады, что сегодня казнят человека? Хотя, неудивительно. Меня привели в королевскую кухню. Это было довольно просторное помещение. Опять же, из камня. В центре стоял дубовый массивный стол, в правом углу расположилась печь и рядом шкафы со всяким добром. Ну знаете : соль, перец, всякие приправки, вроде нашего Ролтона, листики там, чаи разнообразные. Меня усадили за стол и поставили передо мной тарелку с супом, булку белого, свежего, душистого хлеба и стакан с чаем. Божечки, это самый вкусный хлеб за все мои четырнадцать лет жизни. Кстати говоря, через два дня мой день рождения! После того, как я поела, за мной опять пришла эта троица. И они, совсем ни о чем со мной не разговаривая, молча проводили меня в последний путь.

***

Почему так темно?       Я почувствовал дикую боль в груди и в голове одновременно, когда поднялся на кровати. — Да сколько же я проспал? — спросил я у самого себя. А, точно! Ведь та девчушка говорила, что действие зелья продлится двенадцать часов. Сколько же всего наворотилось за эти несчастные часы? Я так полагаю, что меня уже давно нашли, и переодели в похоронные одежды. Ну почему так? До того, как в моей жизни появилась эта девчонка со своим зельем, у меня было всё прекрасно! И почему именно её послали меня убить? Я, если честно, без понятия. — Так, нужно встать, и отодвинуть тихонько штору, чтобы посмотреть, что на улице творится — я всё ещё толком неотошёл от зелья, но всё же смог подняться. Когда я отодвинул штору, выходящую как раз на парадный вход во дворец, я увидел, как там воздвигают позорный столб, ну или эшафот, как вам будет удобнее. И я, сам в шоке, понял для кого он предназначен. Обычно, головы не рубят прелюдно, особенно в Балбадде. Только если подсудимый совершил преступление против государства. Так сказать, пример остальным. Но та девчушка... Она ведь не совершала преступления против Балбадда, тогда за что? А, за мою смерть. Но разве моя смерть играет такую большую роль в жизни этого государства? Я понимаю, что важен для этого мира, но подобного позора она не заслуживает. Хотя, ей наверное всё равно. Итак, теперь дело за мной. Моя задача : не допустить её смерти. Осталось дождаться начала казни, и уже в решающий момент спасти её.

***

Меня выводят из дворца. Я вижу очень много людей вокруг эшафота и на нём. Собственно, на нём мой палач и священнослужитель. Прокурор, Хакурю, Али-Баба и Моржанна наблюдают с болкона позади меня. Меня медленно возводят на эшафот, или как выразился Хакурю, «в последнее приключение». Я окинула надменным взглядом толпу, затем пробежалась глазами по окнам дворца и, о чудо! Я увидела в одном из них Аладдина, робко выглядывающего из-под шторы. — Итак, — голос прокурора меня отвлёк, — Madame¹ Элейн, вы сознаётесь в том, что состояли в преступной группировке «Аль-Сармен»? — Да. — Вы признаёт себя участницей преступных действий против правительства и всего человечества в целом? — Да. — Вы признаёт к себя виновной в : неподчинении законам, дебоширстве, проституции, а так же пропагандировании вашей веры? — Подождите, а причем тут проституция? — спросила я, явно обиженная такими обвинениями, — я, чтоб вы знали, умру с честью, так никому её и не отдав! — мне самой плакать захотелось, когда я это говорила. Хотя, что я, вы бы кирпич Аладдина в этот момент видели! — Хорошо, без проституции — вздохнул прокурор, — но вы сознаётесь, не так ли? — Да. — В таком случае, вы признаётесь и в своём непосредственном участии в убийстве Аладдина Иохаз Абрахама, я правильно понимаю? — Да. — с лёгкостью ответила я. Правую ногу пришлось слегка поднять, потому что больная нога начала ныть. Толпа аж ахнула от моего признания. Я снова надменно на них посмотрела. Кто-то в толпе шепнул : «красивая!», кто-то «поскорей бы уже казнь!», кто-то «и как ей совести вообще хватает на такое хамство!». — Итак, Элейн, за все ваши деяния, вы приговариваетесь к смерти через повешание! — толпа ликовала. У них что, действительно каждая казнь – как праздник? Здесь действительно настолько нечем заняться?

***

Я уже был на готове, когда ей огласили приговор. Откуда во мне столько уверенности?! Правильно, это не моя уверенность. Она поделилась со мною уверенностью через этот взгляд. Я видел, как она смотрела на толпу. Так, словно она в любой момент может встать и просто уйти, оставив их без развлечения. На меня она смотрела по-другому... Она посмотрела мне в глаза с надеждой и верой в меня, да так, что я аж засмущался. Прямо сейчас я на ковре самолёте с ножом в руке. Нет, не для стражи, для верёвки. Она всё такая же бледная, на лице нет ни капли страха. И вот решающий момент наступил!       Читатель, позвольте мне описать эту сцену со стороны. Перед нами эшафот, на нём Элейн с петлёй на шее, рядом палач, готовящийся по команде Али-Бабы опустить его и повесить несчастную. Но после знака Али-Бабы, после опущения рычага, после пропадания доски под ногами Элейн, её хватает Аладдин, которому хватило ловкости и схватить девушку, и перерезать верёвку. Читатель может постараться представить себе эту сцену безумно красивой, а может и вообще не представлять. Затем Аладдин оборачивается к балкону. В его руках Элейн с глазами по пять рублей. — Что?! Аладдин! — Али-Баба безумно обрадовался другу, — Но как?! — Я потом расскажу...