Сказания Хъемоса: Бездомные души

Маркус понимал только, что ничего не успевает сделать. Он прекрасно видел в полумраке её лицо — хладнокровное и сосредоточенное с прищуренными темными глазами. В голове молнией сверкнуло воспоминание: темнота повозки, угрожающий голос снаружи, люди испуганно шепчутся, но она… она повернула голову и слушает. И в её взгляде — ни малейшего намека на страх — только раздражение, такое же, как и у него самого. Оглушительный хлопок заставил мужчину шарахнуться в сторону. Женщина дернулась и без единого звука опрокинулась на спину. Все замерли, слушая зазвеневшую в ушах тишину. Маркус наконец нашарил взглядом тонкую прямую фигуру Соловья. В его вытянутой руке еще дымился после выстрела кремневый пистолет. Воздух прорезал гортанный, дребезжащий визг старухи, первой отошедшей от ступора. Следом за ней в панике взвыли дети. Старик замер, оттопырив дрожащую морщинистую губу, толстяк бросился на землю, прикрывая голову, а единственный оставшийся на ногах грабитель, отскочил от него, растерянно попятился, переводя испуганный взгляд с Соловья, на темнеющее на траве неподвижное тело женщины, а потом и вовсе развернулся и бросился наутек куда-то в заросли. Маркус наконец пришел в себя, тряхнул головой, будто скидывая наваждение, быстро огляделся и, поколебавшись пару мгновений, двинулся к пытавшемуся вылезти из-под трупа своего товарища арбалетчику. Тот успел лишь сдавленно вскрикнуть, прежде чем замер, получив рукоятью ножа в висок. Соловей, опомнившись, подбежал к контрабандисту. — Что ты делаешь? Маркус кинул на него косой взгляд из-за плеча, и, не ответив, перешел к телу женщины. Пуля разворотила ей переносицу и глазницу: кровь из зиявшей дыры с неровными краями заливала лицо. Уцелевший глаз удивленно смотрел в пустоту. Так и не выстреливший арбалет в руках убийцы даже на беглый взгляд не казался обычным оружием: для боевого он был слишком маленьким, тонкой изящной работы, как и прилагавшийся к нему небольшой запас стрел. В складках платья обнаружился короткий узкий клинок, какими обычно пользовались городские контрабандисты, но больше ничего. Ничего, что могло бы сказать, кто прислал её сюда. — Ты её знаешь? Она из ваших, из людей Рейна? — негромко спросил Маркус. Соловей оторопело смотрел, как тот подтаскивает к себе корзинку женщины, бегло изучая её содержимое. — Н-нет. Нет, конечно, даже если она из наших, я её никогда в жизни не видел! Думаешь, я бы стал об этом молчать? Конечно, он не мог знать. Эта женщина могла быть кем угодно, в том числе, наемником со стороны, которому просто дали ориентировку и направление, выпустили, как стрелу из лука. Но почему так быстро? А если они взяли Соловья на прицел еще до того, как он добрался до Таркона, почему не перехватили, прежде чем он скрылся под его защитой? — Уходим отсюда. — Что? — Соловей растерянно махнул сжимающей пистолет рукой. — Куда? — Куда подальше. Сменим маршрут. — Маркус аккуратно вытащил арбалет из рук женщины, поднялся, и обойдя повозку, быстрым шагом двинулся дальше по дороге, вынуждая Соловья снова догонять его. Его вдруг пробрало ледяными мурашками запоздалого испуга. Словно он только-только понял, что несколько минут назад был в секунде от смерти. — Постой, а как же они? Маркус не сразу понял, что он имел в виду оставшихся на дороге людей, а когда понял, бросил на повозку равнодушный взгляд через плечо. Возница медленно пытался подняться на ноги, ухватившись одной рукой за разбитую голову, а другой — за деревянный борт. Вокруг него, обеспокоенно гудя, столпились оставшиеся пассажиры. — С ними все будет в порядке. Очухаются и поедут дальше. — Как у тебя все просто. — раздраженно выпалил Соловей. Маркус покосился на его обозленное скуластое лицо. — Нам нельзя с ними оставаться. Ты пристрелил женщину у них на глазах. — Так и ты человека прирезал! — Они этого даже не поняли. А вот пистолет в твоих руках видели. Соловей раздраженно фыркнул и умолк. На его лице ясно отпечаталось возмущение, но он больше ничего не мог возразить. Кроме того от быстрой ходьбы, едва ли не переходящей в рысь, он быстро начинал задыхаться. — Скажи, в конце концов, куда мы так несемся? Ты что, решил пешком добраться до города? — пыхтя, осведомился он. — Нет. Тут по пути должна быть деревня. Ночь переждем там, а утром пойдем в другую точку. На всякий случай. — Ты так хорошо знаешь местность? — удивился Соловей. Маркус коротко пожал плечами, все время поглядывая в сторону деревьев в поисках уходящей в сторону деревни полузаросшей колеи. Вскоре они свернули с дороги и скрылись под густой сенью хвойного леса. Шел темный месяц, и ночь была густой и черной, как смола. Соловью за его темными, зеленоватыми стеклами теперь не было видно ровным счетом ничего, и он то и дело спотыкался о попадавшиеся на тропе ветки и высокие травяные кочки, без конца чертыхался, проваливаясь в сухие выбоины, и удивленно смотрел на широкую спину своего спутника. Тот спокойно шел впереди, словно не замечая расплывшейся вокруг черноты. Иногда он приостанавливался и, повернув голову, вглядывался в черный узор древесных ветвей, словно что-то заметив. Потом, не говоря ни слова, шел дальше. Шепчущая, щебечущая и стрекочущая темнота леса его совершенно не беспокоила, в отличие от Соловья, который вздрагивал от малейшего шороха, словно боялся, что кто-то выскочит на них из зарослей, будь то сбежавший грабитель, дикий зверь или очередной подосланный убийца. Он был совершенно дезориентирован и мог только стараться следовать за своим проводником шаг в шаг, но снимать очки по-прежнему упорно не хотел. Через некоторое время впереди показались низкие деревянные дома. Это было одно из новых поселений, построенных уже после Катастрофы: вокруг не было ни намека на привычный частокол — только низкие, хлипкие ограждения вокруг посадок. Соловей к тому моменту окончательно выдохся и просто плелся следом за Маркусом, ничего вокруг себя не замечая. Он не слышал, как его спутник постучался в один из неспящих домов и как негромко разговаривал с без всякого страха вышедшим за дверь хозяином. Люди здесь были еще не пуганные. Они не слышали всех этих столичных разговоров об участившихся дорожных грабежах и поселившейся в городах нищете. Для них Гайен-Эсем все еще был безопасным местом, давным давно очищенным от всякой скверны. Поэтому сегодня они могли спокойно заночевать в амбаре, на сеновале. Маркус тронул привалившегося к стене Соловья за плечо. Тот дернулся, очнувшись от накатившего полузабытья. — Тебе опять плохо? — Нет. — Раздраженно ответил он. — Просто устал. — Тогда идем. Поспишь. В амбаре пахло пылью и мышами. Маркус нашел закуток между стеной и сваленной в распотрошенный стог соломой и полулежа устроился там, сняв пальто и положив под голову сумку. Соловей никак не мог угнездиться: на полу было жестко, солома лезла под одежду и кололась. — Спасибо за тот выстрел, — вдруг сказал Маркус. Соловей удивленно замер, прекратив свою возню. — Пожалуйста. «Я просто спасал свою шкуру, вот и все». Он был уверен, что так и не сможет уснуть этой ночью. А потом вдруг очнулся, поднял голову и обнаружил, что лежит, неудобно сжавшись в комок, вокруг светло, и лучи утреннего солнца бьют в высокие окна. В этих прямых полосах света танцевала, принимаясь метаться от каждого вздоха, крупная амбарная пыль. Соловей вяло огляделся, спросонья, не сразу сообразив, где находится. Усталость последних дней все еще висела у него на плечах переполненным походным рюкзаком. Когда он вышел из амбара, Маркус о чем-то разговаривал с хозяином дома. Вокруг активно и деловито копошилась домашняя птица, которую кормила, бросая прямо в неё зерно из корзины, маленькая девочка с убранными под косынку русыми волосами. Её блестевшие от любопытства глаза, до того пристально сверлившие спину контрабандиста, тут же уставились на странного человека в окулярах. Соловей, нахохлившись, прошёл мимо неё к своему спутнику. Заметив, что хозяин дома отвлекся на что-то за его спиной, тот обернулся, глядя на него сверху вниз привычным спокойно-стеклянным взглядом. — Я кое-что уточнил: тут севернее есть еще один городок. Зайдем в него, прежде чем двигаться дальше. — Прямо по тележным колеям идите, — добродушно вклинился фермер, — За несколько часов доберетесь. — А оттуда? — Спросил Соловей. По лицу Маркуса скользнула тень недовольства — говорить о своих планах при других людях он не хотел. — Решим, — коротко ответил он, — Готов идти? Соловей поправил на плече купленную на рынке сумку. — Готов. Они задержались, чтобы перекусить, поблагодарили хозяина за ночлег и пошли по полузаросшей травой грунтовой дорожке мимо домов. Дорожка сменилась светлой колеей, которая, прорезая густую траву, тянулась дальше за пределы деревни, вдоль сочно зеленевшего молодым колосом поля. Фермерская дочка долго смотрела странной парочке вслед, пока отец не прикрикнул на неё, заставив разом выплеснуть на головы птицам весь корм и резво забежать в дом. Маркус, как и прежде, быстро шел вперед. Соловей старался не отставать, но пеший марш-бросок давался ему заметно тяжелее: он задыхался и обливался потом несмотря на царившую вокруг зябкую утреннюю прохладу. В конце концов он останавливался, едва не сгибаясь пополам, и срывающимся голосом просил передышки. Маркус тут же останавливался, усаживался прямо на траву в колее и ждал, без особого интереса оглядывая местные пейзажи. Он ни разу не выказал ни малейшего недовольства. Только пальцы иногда принимались постукивать по коленям, выдавая его нетерпение. К полудню, когда солнце вошло в зенит и стало теплее, они подошли к небольшому городку, где Маркус тут принялся разыскивать почтовое отделение. Быстро черканув несколько строк на вырванном из блокнота листке, он отправил его с птицей хозяину. — Раз планы изменились, нужно отчитаться, где мы, и куда собираемся. — объяснил он удивленно наблюдавшему за этой процедурой Соловью. — Так куда мы собираемся? Может, наконец, просветишь меня? — В Рентреса. Там ведь следующая точка, которую мы должны были проверить, так? — Так. — подтвердил Соловей. — В его окрестностях. — Ты точно уверен, что они не сменят маршруты? — Точно. Они даже не в курсе, что я о них знаю, — в голосе Соловья вдруг прорезалось откровенное презрение. Маркус заинтересованно приподнял бровь, но больше ни о чем не спросил. Они передохнули с час, а потом двинулись пешком дальше на север. Соловей дулся: он ожидал, что они снова возьмут повозку или присоединятся к какому-нибудь обозу и будут двигаться по дороге через населенные пункты. Маркус считал, что безопаснее будет пройти лесами на случай, если кто-то все же попытался бы выследить их: такой маршрут было крайне сложно предугадать. Соловей опасался, что на дикой местности они могут потеряться. Контрабандиста это не беспокоило. Он двигался вперед с такой уверенностью, будто ходил этими лесами всю жизнь. Они шли уже второй день, и чем дальше забредали в хъемосские леса, тем чаще Соловью приходило в голову, что его спутник его пугает. За все то время, что они путешествовали бок о бок, он не задал ни одного не касающегося их дела вопроса. Он ни разу не заговорил с ним о чем-то отвлеченном, о чем обычно волей неволей начинали говорить даже неприятные друг другу люди, когда оказывались вместе наедине с тишиной. Маркус следил, чтобы его подопечный всегда был в поле его слышимости, безропотно останавливался, когда тот выдыхался, спокойно интересовался, готов ли он двигаться дальше, а потом поднимался и снова шел вперед, как ни в чем не бывало. Он всегда говорил негромко, но четко, с одной и той же ровной интонацией. Даже взгляд у него был стеклянным и равнодушным, лишь изредка оживляясь, когда мужчина замечал что-то казавшееся ему интересным. Тогда где-то в глубине зеленовато-серых глаз на секунду мелькала тусклая искра, после чего они вновь гасли. Соловью было тошно в них смотреть даже несмотря на то, что его собственный взгляд был надежно спрятан под толстыми стеклами. Порой ему начинало казаться, что в любой момент его спутник может вдруг обернуться и так же спокойно, ни сделав ни единого лишнего движения, свернуть ему шею, как прирезал бандита на дороге. Тогда он машинальным движением отодвигал полу куртки и лез рукой за пазуху. Там ладонь нащупывала теплую отполированную рукоять пистолета. Во время одного из больших привалов, Соловей достал пистолет, мягко погладил пальцами резную рукоять и, устроившись в корнях у ствола дерева, принялся за перезарядку: зубами разорвал извлеченный из внутреннего кармана бумажный патрон, высыпал из него немного пороха на полку ударного замка и вдруг, на мгновение отвлекшись, понял, что за всем процессом внимательно и без всякого стеснения наблюдал Маркус. Соловья это нервировало — движения стали неуклюжими и резкими. Забивая в ствол пистолета пулю, не смог сразу попасть в него шомполом и тихо выругался себе под нос. Когда он закончил, убрав инструменты в бездонный карман куртки, к его удивлению Маркус попросил: — Можно взглянуть на пистолет? Соловей растерянно замялся. Потом, после некоторых колебаний протянул мужчине оружие, перехватив его за дуло. Пистолет был редкой вещью сам по себе: такие выпускали поштучно и не для всех. Даже армия сейчас могла рассчитывать только на тяжелые винтовки, которые не так давно стали экспериментально вводить в оборот. Но эта вещь была еще более особенной, и это явственно ощущалось, стоило просто взять её в руки. Пистолет был очень легким, почти игрушечным, сделанным явно под тонкую худую руку хозяина так, чтобы уменьшить отдачу, но при этом достаточно крепким, чтобы его не разорвало при выстреле. И этого, без всяких знаний об особенностях оружейного дела, было достаточно, чтобы точно сказать: эта вещь была безумно дорогой и мастерски исполненной специально для одного человека. Маркус покрутил оружие в руках, оглядывая внутреннюю часть ударного замка в поисках инициалов мастера, провел пальцами по ажурной резьбе на рукояти и молча вернул Соловью. Тот не выдержал и спросил: — И что скажешь? Мужчина пожал плечами. — А что я могу сказать? Хорошая, дорогая штука. — Ты в них разбираешься? — Нет. Так, видел пару раз. Соловей с внезапным упорством продолжал разглядывать его из-под зеленых окуляров. — Слушай, а чем ты вообще занимаешься у господина Таркона? Ему почудилось, будто в серых глазах Маркуса мелькнуло раздражение. — Тем же, что и все: выполняю его приказы. — А поконкретнее? — Соловей начинал злиться. Вернее, тихо злился он уже давно, но эта злость начинала грязной пеной выползать наружу только сейчас, спустя долгие часы молчания. И от явственного ощущения, что с ним затеяли игру в дурачка, лучше не становилось. — А что, есть разница? — Маркус в очередной раз ответил вопросом на вопрос, и это окончательно взбесило Соловья. — Есть, черт возьми, разница! — вдруг взорвался он. — Я хочу знать, с кем тащу свою задницу через половину страны! Его высокий, мальчишеский голос истерично взвился, и это прозвучало скорее смешно, чем грозно, но Маркус вдруг напрягся. Он сам не понял, что произошло, но буквально кожей ощутил, как что-то вокруг, в самом воздухе, вдруг изменилось, будто по нему пробежала острая зыбь. Он готов был поклясться: всего пару мгновений, но от этого хилого чудака в смешных зеленых очках исходила самая настоящая угроза. — Ты чем-то недоволен? — контрабандист прищурился, исподлобья глядя на зло поджавшего губы Соловья, и саркастически добавил. — Может тогда вернешься назад требовать другого провожатого? Соловей сердито фыркнул. — Думаешь, я не уйду? — с вызовом заявил он. — Да плевать я хотел на вашу защиту! Я пришел, потому что хотел, чтобы Таркон прижал долбанного Рейна! Я ему все карты в руки дал, и что?! Вместо того, чтобы хоть что-то сделать, он посылает меня с каким-то головорезом маршруты проверять?! Да что за херня?! В голосе Соловья сквозь злость яркими искрами пробивалось отчаяние предельного изнеможения, и чем больше он визжал, тем сильнее и отчетливее становилось вернувшееся ощущение пролетавших по коже острых, ледяных мурашек. — Знаешь, что?! Да пошло оно все! — Он размахнулся, с силой двинул кулаком по стволу ближайшего дерева. Что-то хрустнуло, и очкарик вдруг коротко пискнул — голос словно обрубили у него в горле. Он с шипением закусил губу, болезненно согнувшись, замычал, а потом едва ли не взвыл от боли. — Ты бы еще головой приложился, — саркастически заявил Маркус и вдруг встревоженно смотрел на его перекошенное лицо. — Что, так больно? Да брось ты этот пистолет, хорош им размахивать! Дай посмотреть. Прошло не меньше пары минут, прежде чем Соловей смог разогнуться и заставить себя оторвать руку от живота. Она заметно дрожала, но из-за перчатки невозможно было понять, цела ли кисть. — Надо снять, — мужчина протянул было руку к ремешку, перехватывающему перчатку на запястье, но Соловей, вдруг отскочил от него, как ошпаренный. — Нет! На обычно неподвижном лице контрабандиста появилась смесь удивления и досады. — Ты больной? Там же трещина может быть. Или перелом. Хруст на другом конце леса было слышно. — Нет, я сказал! — Соловей почти испуганно мотнул головой и сделал еще пару неуверенных шагов назад, придерживая больную руку здоровой. Маркус с досадой покачал головой: — Да успокойся ты, не буду я тебя трогать. Не хочешь — не надо. Терпи тогда до города, там зайдем в лечебницу. — Не пойду в лечебницу, — упрямо огрызнулся очкарик, вжав голову в плечи. Глаза Маркуса раздраженно сузились. — Ладно, — вдруг согласился он. — Раз ты в порядке, идем дальше. Он закинул сумку на плечо, развернулся и, не дожидаясь, пока Соловей очухается, стремительно двинулся дальше через лес. — Эй! — Соловей рванулся было следом, вспомнил про оставшуюся на земле сумку, заметался, скривившись, завалился набок, еле дотянувшись до ремешка здоровой рукой, неловко пошатнулся и поспешил догонять своего спутника. Он все пытался выплюнуть ему в спину что-то возмущенное, но мог только негодующе разевать рот: от прыжков по выпирающим корням деревьев дыхание у него мгновенно срывалось. Маркус покосился на него через плечо и чуть сбавил темп, а потом и вовсе замедлился до неторопливого шага — Соловей еле плелся следом, спотыкаясь о каждую неровность и шипя от боли. Пальцы на ушибленной руке у него были судорожно поджаты. Один мизинец почему-то торчал, как палка. — Что, сильно болит? Тот спрятал лицо в воротнике куртки, — наружу торчали только два больших зеленых круга, — и полуразборчиво пробурчал. — Терпеть можно. Маркус страдальчески наморщил лоб, глядя на него. Потом вздохнул, остановился и бросил сумку на землю. — Погоди. Он извлек наружу небольшой раскладной кожаный футляр, в котором, в небольших кармашках обнаружились медицинские принадлежности: моток бинтов, вата, маленький прозрачный бутылек с антисептиком, пара баночек с какими-то капсулами разной формы и цвета, катушка светлых шелковых ниток с изогнутой иглой, и пачка пластырей. — Хирургическая игла? — удивленно пробормотал Соловей, разглядывая это богатство. — Тебя когда-нибудь зашивали обычной? — осведомился Маркус, доставая из аптечки одну из баночек. — Ладонь вытяни. Он вытряс из пузырька Соловью в руку крупную круглую капсулу. — Что это? — Обезболивающее. Откуси пол таблетки. Оно сильное, с целой дозы тебя унесёт. Снимай. — контрабандист ткнул пальцем в торчавший из-под куртки очкарика жилет. И платок тоже. — Чего-о? Это ещё зачем? — Соловей оторопело посмотрел на него, едва не подавившись горькой пилюлей. — Руку твою подвяжем, зачем. — проворчал Маркус. — Шевелись давай. Нам еще идти и идти. — Платок не сниму. — буркнул очкарик. — Тогда ремень. — В его серых глазах на мгновение мелькнуло что-то, отдаленно напоминавшее ехидство. — Сам решай: либо без платка, либо без штанов. Соловей набычился и принялся расстегивать ремень. Чтобы удобно было делать повязку, Маркусу пришлось опуститься на одно колено. У Соловья был такой вид, будто он был готов в любую секунду сорваться с места напуганным зверьком. — И ты постоянно таскаешь с собой такую аптечку? — спросил он, наблюдая, как мужчина колдует над его рукой. Тот кивнул, не отвлекаясь от своего занятия. — Как видишь, может пригодиться. — Но не каждый же день оказываешься в таких лесах. А в городе проще пойти к лекарям. — Разумеется. — согласился Маркус, к разочарованию своего собеседника снова обрубая начавшийся было разговор на корню. — Так оно и есть. Он отодвинулся, глядя на получившуюся конструкцию. Пострадавшая рука покоилась на свернутом жилете и была подвязана к плечу. Теперь, внимательно разглядывая ее, мужчина вдруг понял, что перчатка для нее слишком большая — концы кое-как разогнувшихся пальцев были сплющены. — Это все, что я могу сделать. Руку береги. Соловей кивнул и вдруг поджал губы и надулся. В какой-то момент Маркусу даже показалось, будто он собирается расплакаться, но он просто промолчал, и только потом, когда мужчина начал со скрупулезной аккуратностью укладывать все обратно, выдавил: — Спасибо. — Боль не проходит? Соловей неопределенно повел плечами. — Уже лучше. — Хорошо. — Неудобно, — пожаловался очкарик. — Терпи. Нечего было психовать. Соловей фыркнул и покачал головой. — Много ты понимаешь. Я не в том положении, чтобы просто пускать все на самотек и надеяться, что обойдется. — Ты не в том положении, чтобы выбирать, — спокойно возразил Маркус. — Зато пока будешь в относительной безопасности. — Надеюсь. — Соловей, неловко пошатнулся, прижав больную руку к груди. Вокруг на целые мили было ни души, только лес тихо шумел, пуская под свою сень теплый летний ветер. Через какое-то время на пути им стали попадаться низкие узловатые деревья, с длинными толстыми ветвями, почти горизонтально стелившимися над землей. Маркус тут же свернул в сторону, уходя к краю чащи, где она редела, постепенно переходя в густой перелесок, а потом и в луга. Лес давал защиту от чужих глаз, но он и сам мог стать опасным. Особенно в самом сердце чащи. Вскоре этих старых деревьев с изогнутыми стволами и толстыми, опускающимися иногда к самой земле ветвями стало бы еще больше, и в конце концов они превратились бы в сплошную древесную заросль в которой переплелись бы так густо, что невозможно было бы понять, где заканчивается один причудливый ствол и начинается другой. Говорили, что в таких лесах любили жить овера — хищные звери, способные принимать человеческий облик. Они могли устроить засаду среди густого сплетения ветвей и наброситься на ничего не подозревавшую жертву сверху. Кто-то считал это правдой, кто-то предпочитал считать, что все они повымирали в Катастрофу, или жили где-то за Нор-Алинером — границей между Гайен-Эсем и неочищенными руинами старого мира. Однако то там, то здесь иногда начинали рассказывать: то пропадет местный пьянчужка, то отыщут посреди реки перевернутую рыбацкую лодочку без единого следа самих рыбаков, зато со метками от когтей на борте, то скотина вдруг ни с того ни с сего помирает. Над этим можно было посмеяться — пустые россказни пугливого народа, одни и те же обросшие разными деталями истории. Опытные путешественники предпочитали не рисковать. Вместо того чтобы двигаться к своей цели напрямую, им пришлось сделать крюк длинною почти в два двигаясь медленнее, чем раньше. Соловей всё нянчил больную руку и понемногу обгрызал оставшуюся у него половинку обезболивающей таблетки, но не жаловался, несмотря на явное измождение — с его лица не сходил болезненный сероватый оттенок. Он по-прежнему быстро уставал и порой даже как-то странно замирал, словно уснув на ходу. Маркус обеспокоенно окликал его: иногда ему казалось, что его спутник почти готов упасть на месте. За эти двое суток он так ни разу не снял очки и головной платок, даже когда ложился спать, только иногда, отвернувшись, засовывал пальцы под кожаный ремешок и принимался остервенело чесать натертую кожу. Контрабандист со скрытым подозрением наблюдал за ним — он все не мог забыть то странное ощущение, что охватило его в момент, когда Соловей, почти потеряв голову, начал орать. Это было чувство какой-то невидимой, но вполне осязаемой угрозы. Казалось, Маркус был лучшим спутником, которого мог пожелать Соловей. Он не задал ни одного глупого, неловкого, личного вопроса, не отпустил в его сторону ни одной колкости или шутки. И, как он не пытался, ему не удавалось уловить в выражении лица, флегматичных серых глаз насмешки или презрения, которым стоило бы щедро одарить крысу. Единственное, что порой мелькало в его взгляде — сдержанный интерес, за которым не стояло ни дружелюбия, не враждебности. Будто Соловей был для него пустым местом, вызывающим эмоций не больше, чем фонарный столб на улице. Это не столько уязвляло, сколько пугало, потому что он совершенно не знал, чего ждать от этого почти безупречно выдержанного человека. Когда Соловей в очередной раз попросил о привале, и Маркус как обычно молча кивнул, останавливаясь без единого возражения, он не выдержал и с раздражением спросил: — Вы у господина Таркона все такие вышколенные? Маркус неспешно обернулся, слегка приподнял светлые прямые брови. — О чем ты? Соловей только покачал головой, давя жгущуюся в горле, у самого языка досаду. Его мучили боль и тишина. Бесконечный хруст травы под подошвами, свистяще-шепчущие порывы ветра, голоса птиц — все это было лишь её частью, пустые, ничего не значащие звуки, которые нужны были просто, чтобы не сойти с ума. И наравне с ними — будто обретшие собственное звучание, пульсирующие волны в сломанной руке. Он сам не ожидал, что ему будет так отчаянно хотеться хоть чем-то наполнить эту пустоту. Чем угодно, какой-то пусть глупой, но осмысленной речью. Пусть идущий впереди человек обернется и спросит что-нибудь обидное. Тогда он сможет огрызнуться. Пусть заговорит о чем-нибудь, не значащем ровным счетом ничего: он будет что-то отвечать, соглашаться или спорить, он сможет слушать. Как он мог терпеть эту тишину так спокойно, будто не замечая её, будто не чувствуя, что она давит на уши хуже, чем гомон огромной толпы? Это и заставляло Соловья злиться без всякой видимой причины. На второй день он не выдержал и начал напевать себе под нос. Он чувствовал, как всё лицо у него начинает гореть от стыда, но ничего не мог с собой поделать. Через некоторое время он смог немного расслабиться, и его голос зазвенел свободнее, перебирая мотив за мотивом, смешивая их, сплетая простые и изящные мелодические узоры. Ему стало легче, и даже боль в руке будто бы отступала, переставая назойливо возвращать его мысли к обезболивающему в аптечке Маркуса. Тот делал вид, что не обращает внимания, хотя невольно прислушивался. В голосе Соловья было что-то необычное, притягательное и отталкивающее одновременно. Пускающее по спине волны противных мурашек и одновременно успокаивающее. Запутав следы, Маркус немного расслабился, и следующий посёлок они покинули на подводе. Через пару часов на горизонте показалось большое, хорошо развитое поселение, снабжавшее ближайшие окрестности провизией. Вокруг него на мили тянулись поля и пастбища, работали несколько мельниц, возле которых располагались длинные деревянные склады. Они тут же спрыгнули с повозки и сошли с дороги, чтобы дойти до точки под прикрытием леса. Нужным местом было одно из крытых хранилищ для зерна. — Ты точно уверен? — Марко, не отрываясь, смотрел на длинное деревянное здание, игнорируя прекрасные пейзажи. Они выбрали удобное место для наблюдения на возвышении, укрытом деревьями и расположились там. Соловей кивнул и щелкнул кнопками на окулярах, заставляя линзы выскочить из оправы. — Да. Это точно здесь, на одном из складов. Я же говорил, что видел планы. — Значит, будем ждать. Дежурить по одному, пока что-нибудь не увидим. — Все-таки я не понимаю. — Соловей недовольно поджал губы. — Пока сообщение дойдет, пока люди среагируют… тут же уже и ловить будет нечего. Апатичную усталость в нем сменило нервное возбуждение — он весь подобрался, почти не скрывая своего нетерпения, и вглядывался в темневшие внизу склады так пристально, будто надеялся поджечь их взглядом. — Это уже от нас не зависит, — флегматично заметил Маркус. — Тебе совсем плевать, поймаем мы их или нет? — раздраженно взвился Соловей. Мужчина хмуро посмотрел на него, демонстративно постучав себя указательным пальцем по тонким губам. — Моя задача — посмотреть точки, на которые ты указал и отчитаться, есть там что-то или нет. Остальное за другими. Соловей фыркнул, тряхнул головой. — Все с тобой ясно. Контрабандист и бровью не повел. Он выглядел таким же безучастным, как и всегда, разве что чуть более собранным и сосредоточенным. В первый раз, ночуя в чаще, они не разжигали костра, для безопасности предпочитая оставаться в полной темноте. Дежурства поделили так, что очередь Маркуса всегда выпадала на ночь. — Что ты там увидишь в своих очках? — резонно заявил он. — Как будто ты в темноте что-то увидишь, — тут же, не раздумывая, огрызнулся Соловей. Мужчина как-то странно усмехнулся, но ничего на это не ответил. Он не пошел отдыхать, хотя была его очередь, оставшись сидеть в зарослях рядом с Соловьем и лишь изредка отвлекаясь, чтобы чиркнуть что-то в блокнот. Он словно всю жизнь учился неподвижно замирать в засаде, терпеливо наблюдая, не делая ни единого лишнего движения. Соловей думал воспользоваться случаем, чтобы немного восстановить силы после бесконечных марш-бросков, но не мог уснуть: его лихорадило без жара — веки сжимались и дрожали, сердце колотилось, заставляя впалую грудь часто вздыматься. От стрекотания сверчков болела голова, и он просто лежал, завернувшись в свою мешковатую куртку и глядя сквозь зеленые стекла окуляров на неподвижно темнеющую чуть в стороне спину своего спутника. Когда тот начинал шевелиться, внутри у него все ухало, и он замирал, готовясь вскочить. Но каждый раз это была ложная тревога. Вся ночь прошла в беспокойном поверхностном, лишь подернутом дымкой дремы оцепенении. Соловей сам не понял, как в небе безрадостно заголубел ранний рассвет.Он завозился, неохотно выворачиваясь из теплого кокона куртки, зябко ежась, когда холодный и сырой утренний воздух касался кожи сквозь ткань рубашки. Маркус так и сидел в той же самой позе, что и вчера. Услышав шебуршание за своей спиной, он обернулся, коротко взглянув на проснувшегося спутника через плечо. — Ну что там? — хриплым со сна голосом проскрипел Соловей без особой надежды. Контрабандист устало потер глаза. — Пока все тихо. — Замечательно, — раздраженно прошипел очкарик. — Просто замечательно. Они сменились. Маркус привалился спиной к дереву и прикрыл глаза. Соловей занял его место, но надолго его не хватило. Он снова начал напевать, сначала едва слышно, потом все громче. А потом не выдержал и встал, принявшись нервно расхаживать туда-сюда. — Прекрати. Он обернулся. Контрабандист открыл глаза и теперь с явным неодобрением смотрел на него из-под сдвинутых бровей. — Хочешь, чтобы нас заметили? Соловей шумно вздохнул и почти плюхнулся на колени, а потом и на мягко хрустнувшую листву. — Уже скоро сутки, как здесь сидим. — Всего лишь сутки, — поправил мужчина. — Иногда на такие вещи требуются недели, если не месяцы. — Нет у нас столько времени! — раздраженно отрезал Соловей. — Будем ждать, сколько понадобится. Сиди и смотри внимательно. От тебя больше ничего не требуется. Тот возмущенно открыл рот, будто собираясь что-то возразить, но тут же закрыл обратно, ограничившись возмущенным сопением. Маркус пристально наблюдал за ним. — Расслабься, чего ты весь извелся? Ты же знаешь, что они придут. Верно? В его ровном, негромком голосе Соловью на мгновение почудилось что-то откровенно недоброе. Он отвернулся и, вытащив руку из повязки, осторожно нащупал за пазухой пистолет. Прикосновение к резной деревянной рукояти немного его успокоило. Они начали беречь еду и воду, чтобы лишний раз не сниматься с наблюдательной точки и случайно не привлечь к себе внимание. Соловей окончательно вымотался и стих. Он сидел на своем посту, сгорбив спину, будто переняв бесконечную, равнодушную терпеливость своего спутника, и безразлично смотрел на давно приевшийся глазу пейзаж, уже ничего толком не ожидая. Внутри у него иногда волнами поднималась тревога — вдруг ошибся? Вдруг назвал неверное место? Что с ним будет, если они так ничего и не найдут? На первый раз, может, просто перейдут к другой точке, но что, если и там ничего не будет? Он был почти уверен, что на этот случай у его конвоира был приказ. Может, не прикончить, нет. Но ничего хорошего его точно не ждало. В одну из первых ночей светлого месяца привычное спокойствие нарушило какое-то движение. Чуть после заката несколько человек быстро пересекли луг и скрылись на складе. Такое было и раньше: фермеры привозили туда сено, зерно в мешках, а иногда всякий сельскохозяйственный хлам. Но они приходили днем и никогда не оставались там надолго. Ночные же гости из-за дверей больше не показались. Маркус замер, наклонившись вперед, словно учуявший след пес. В безлунную ночь луг казался ему дымчато-серым, а склады темнели на нем, длинные, похожие на угловатые бревна. Так прошло два часа — контрабандист начал сверяться с циферблатом круглых карманных часов чаще обычного. Откуда-то со стороны леса на луг выехала запряженная лошадью крытая телега. Маркус обернулся — Соловей спал, завернувшись в куртку. Мужчина полушепотом позвал его, потом нетерпеливо огляделся, схватил лежавшую рядом флягу с водой и кинул в него. Тот вздрогнул, завозился, сонно приподнял голову — усталость научила его почти с радостью довольствоваться жестким матрацем из лесного настила. — Проснись! Соловей оглянулся на него, приподнявшись на локтях. Потом вдруг понял, почти вскочил на ноги и, едва не завалившись на бок, поспешил к Маркусу. К тому моменту повозка остановилась у входа в склад. — Что там? Что-то есть? — возбужденно зашептал он, присаживаясь рядом и тоже наклоняясь вперед. — А ты очки сними, и увидишь, — прошипел Маркус. Соловей раздраженно скривил рот и снова нажал кнопки на окулярах, заставляя прозрачные линзы выскочить с легким щелчком, который в ночной тишине казался невыносимо звонким. — Бочки? — удивленно прошептал он, вглядываясь в снующих около повозки, снимая покрывало, людей. — Но… я был уверен, что они перевозят мясо. — В бочках его и перевозят, — ответил Маркус, задумчиво поглаживая щетинистый подбородок пальцами. — Серьезно? — А ты думал, его в открытую в клетке повезут, как в Катастрофу? Даже если они не выходят на большие дороги, есть шанс нарваться на патруль. — Ясно. Пойдем проверять? — Сдурел? Нас еще на подходе прибьют. — Значит этого достаточно? Чтобы сообщить твоим? Маркус, помедлив, кивнул. — Да. Этого будет достаточно. Со склада в эту ночь больше никто не вышел. Они настороженно наблюдали до рассвета, бок о бок сидя под укрытием чащи. Под утро напряжение утомило их обоих. Они быстро собрались и ушли, не оставив после себя ни единого следа своего пребывания, уже знакомой тропой пересекли лес и вышли на дорогу. Маркус спешил, Соловей казался непривычно оживленным: в него словно влили порцию свежих сил, даже бледные мраморные щеки как будто порозовели. В почтовом отделении Маркус быстро набросал короткий отчет и, отправив, его, впервые за эти дни ощутил что-то вроде удовлетворения. С пустыми руками он не остался, а значит, не имело особого значения, найдут ли они что-то на следующей точке или нет. Соловей ждал у входа в здание с птичьим двором, глазея по сторонам так, словно никогда не видел людей. После оглушающей тишины дикой местности шумная оживленность улиц сбивала его с толку. Заметив Маркуса, он отлип от стены и подошел, с какой-то напускной беззаботностью раскачивая руками. — Ну, что, едем дальше? — в его голосе зазвучало что-то похожее на энтузиазм. Контрабандист качнул головой. — Выходим завтра. На ночь останемся в городе. Соловей не подал виду, что удивился. Они отыскали неплохой постоялый двор и устроились в одной небольшой и темноватой, но уютной комнатке. Как только дверь за ними закрылась, Соловей устало плюхнулся на кровать и едва не застонал от удовольствия: после почти недели сна на земле в позе эмбриона набитый соломой и конским волосом матрац и шерстяное одеяло казались пуховой периной. — Чего это ты решил отдохнуть? — вдруг спросил он, повернув голову так, чтобы видеть Маркуса. Тот сидел на своей кровати и неторопливо перебирал сумку. Мужчина поднял на него глаза. — Ты хочешь идти сейчас? — Хорош отвечать вопросом на вопрос, — сердито сказал Соловей. — До этого мы не останавливались на отдых, вот я и подумал, что пойдем сразу. — Самое главное мы уже сделали, нужно передохнуть и докупить припасы, чтобы идти дальше. И, не знаю, как ты, а я хочу помыться. — Помыться? — скептически повторил Соловей. — Я думал, ты такими мелочами не заморачиваешься. Уловив в его голосе откровенное ехидство, Маркус посмотрел на него, с подозрением прищурившись. — А что еще ты думал? — впервые за все время их знакомства в его голосе появилось что-то, напоминавшее краски. — Не хочешь — воняй дальше, я не заставляю. — В смысле, «воняй дальше»? — тут уж пришел черед Соловья подозрительно хмуриться. — В прямом. — Маркус едва заметно усмехнулся. — После недели в дороге розами благоухать не будешь. Ты пойдешь? Внизу есть баня. — Общая? — Естественно. Соловей задумчиво скривил изогнутые губы, потом неопределенно передернул плечами. — Нет. — Смотри сам, я пошел. Дверь запри, в окно не пялься, кроме меня никому не открывай и держи пистолет под рукой. Мои вещи не трогай, я узнаю. Вечером в бане как всегда было много народу. Несмотря на то, что постоялый двор был небогатым, сделана она была добротно — кроме общей купальной там были отдельные кабинки, где можно было спокойно вымыться, скрывшись от чужих глаз за льняной ширмой. Холодная вода подавалась через водопровод, а вот горячую нужно было набирать черпаком из бочки. Это было своего рода новшеством последнего десятилетия: раньше о таких удобствах можно было только мечтать. Намотав на бедра взятое в комнате серое полотенце из простой грубой ткани, Маркус пошел к душевым. На него оборачивались: не столько из-за крепкой сухой фигуры, — жизнь оставляла на теле свои следы. Все правое предплечье мужчины было располосовано длинными рваными, давно зажившими шрамами, выше на плече белел кривой рубец с явными следами не очень умелой штопки. Лет сто-сто пятьдесят назад это мало кого удивило было. Сейчас же жизнь стала спокойнее, люди расслабились, отвыкли от шрамов и перестали закрывать ставни на ночь. Лишь в последнее время после смены власти и провальной попытки сдвинуть границу Нор-Алинора в Гайен-Эсем стало неспокойно. Взять хоть это нелепое ограбление на дороге. Маркус усмехнулся, смешивая воду в отдельной бочке и с наслаждением смывая с себя пыль и пот долгого пути. Дурачки. Но разве они могли подумать, что напорятся на вооруженное сопротивление в какой-то завалящей почтовой повозке, которой даже минимальное сопровождение не полагалось? Его мысли вернулись к той женщине с арбалетом, и едва ли не впервые с того момента он почувствовал, как в животе слегка похолодело. В тот момент он не успел испугаться, а потом бояться было некогда — нужно было как можно скорее скрыться, запутать следы. Маркус снова вызвал в памяти момент, когда четко осознал, что сейчас умрет. Стремя арбалета смотрит прямо на него, стрелок щурится и немного медлит — берет упреждение. Секунда до того спасительного хлопка, после которого кусок свинца продырявит лицо наемной убийцы. Холодок в животе пропал. Это не имело никакого значения Когда Маркус вернулся в комнату, Соловей открыл ему и тут же завалился обратно на кровать, все так же по уши закутанный в свои тряпки. Заметив недоуменный взгляд, он насупился, явно ожидая саркастических комментариев. Но его спутник снова ушел в себя и остаток вечера уже привычно молчал. Он как всегда что-то записывал в блокнот, иногда подходил к окну и осторожно выглядывал на улицу, а потом запер дверь на ключ, который тут же спрятал себе в карман, лег на кровать прямо поверх одеяла, подложив руки под голову, и закрыл глаза. Соловей почти сразу погасил единственную лампу. Маркус слышал, как он возится и чем-то шуршит в темноте и чуть приоткрыл веки. Его подопечный уселся на своей кровати спиной к нему, оттянув ремешок окуляров, перетащил их на лоб и теперь устало тер лицо рукой. Посидев так некоторое время, он вернул окуляры на место и, вздохнув, свернулся клубочком на кровати. Контрабандист закрыл глаза и задремал. Разбудили его звуки подозрительной возни у самой двери, а следом — металлический скрежет поворачивающегося ключа. Маркус тут же открыл глаза, недоуменно прислушался, а потом резко вскочил с кровати, хватая лежавший рядом клинок. — Соловей! — предупреждающе прошипел он, и в тот же момент дверь распахнулась. В глаза ударил свет фонаря, в комнату с топотом ворвалось несколько крупных мужчин. Не успевшего даже дернуться Соловья стащили с кровати и тут же скрутили, а в лицо Маркусу уставился взведенный арбалет. — Брось! Живо! — лицо контрабандиста на мгновение исказила ошеломленно-злая гримаса, но он опустил руку с клинком и отбросил его в сторону. Из-за спины стрелка вылетели еще один и в челюсть Маркусу тяжело впечатался кулак, заставляя его отшатнуться. За ним тут же последовал заставивший согнуться пинок в живот, и удар в висок, после которого темная, наполнившаяся топотом комната качнулась, сверкнула и исчезла.