Сказания Хъемоса: Бездомные души

Милена спешила уйти от реки глубже в лес и там дождаться, пока горы не поглотит непроглядный сумрак. Маркус молча плелся за ней следом, собирая ногами все ямы и трескучие ветки, какие только попадались ему на пути. Он не жаловался и не останавливался, но был так измотан, что едва видел, куда шел, а как только камана объявила привал, тут же опустился на землю, обнял свою сумку и, уткнулся в неё лицом. Когда она вернулась после короткой разведки, мужчина уже глубоко, ровно сопел, погрузившись в усталую дрему. Заслышав неровный хромой шаг каманы, он вяло дернулся, но тут же затих, и не думая просыпаться. — Лучше места не нашел… — проворчала Милена и, скрючившись, уселась на землю в стороне от него. Шёл темный месяц: Вайснор виднелся на небе широким красноватым серпом, Ренкур едва вышел из новолуния. Ночи были особенно тёмными, и Милена рассчитывала, что люди не рискнут гоняться за ними по зарослям, рискуя заблудиться или сломать себе шеи. Её глодало неугомонное желание сделать крюк, подобраться поближе к крепости и оттуда выйти на след Клары, в руках которой остался с таким трудом добытый артефакт, но она сдерживалась. Века блуждания по Хъемосу научили её терпению. Изнуренное погоней, ранами и двумя оборотами подряд тело Маркуса будто лишилось способности чувствовать. Боль в ноющих костях и мышцах, ужас, преследовавший его в шкуре зверя и беспокойство за бродивших где-то далеко Клару и Соловья доносились до него, как сквозь плотную пуховую перину. Словно кто-то опустил ему на лицо подушку и методично душил. Чем меньше оставалось воздуха, тем меньше ему было дела до всего, что происходило вокруг. Но, даже проваливаясь в пустую, лишенную снов дрему, краем уха он слышал, как рядом хромает и шелестит по земле хвостом Милена, как сипло посвистывает прохладный ночной ветер, и как крепкая потертая кожа сумки скрипит о его собственную. Он чувствовал, как ноют синяки по всему телу, как глотку начинает драть жажда, а придавленные усталостью мысли копошатся в черепной коробке, словно мыши под порогом дома. Маркус спал и наблюдал, как в его теплый душный сон капля за каплей просачивался страх, и сердце начинает биться всё быстрее и быстрее, пока не зашлось в бешеном беге, от которого он, наконец, открыл глаза, ловя ртом воздух. Милена сидела прямо напротив него, опустив глаза на лежавшую на коленях глефу. Красное древко всё было побито, кое-где на нём присохли кровь и грязь, но вырезанные на дереве цепочки букв были тщательно, почти заботливо очищены. Камана склонилась над ними, укрыв плечи спутанными чёрными волосами, и только непрерывно шевелившиеся губы отличали её от неподвижной каменной статуи. Когда Маркус зашевелился, она сначала неохотно подняла на него одни глаза, и только потом выпрямилась сама, накрыв буквы ладонями. — Что, уже выспался? — хмуро осведомилась камана, и от непривычно ровного тона её голоса Маркусу стало не по себе. Он пожал плечами. — Сколько времени я спал? Милена задрала голову, высматривая на небе очертания исчезающих лун. — Пару часов. — Плохо. — Маркус растерянно огляделся в поисках своей сумки, и только потом обнаружил её у себя в руках. — Теряем время. — До рассвета из Башен уже никто не выйдет. Люди в темноте и собственных ботинок не найдут, не то что нас. — А если с собаками? — Не рискнут — местность опасная. — Значит… у нас есть шанс догнать остальных. Милена внимательно оглядела его. — Нет. Ты не дойдешь. Рухнешь по дороге — уже никого не догонишь. Отдышись, пока есть возможность. — Всё равно не смогу уснуть. — Тогда поешь. Или что там вам, живым, надо делать, чтобы были силы шевелиться? Не переживай, еще набегаешься, когда встанет солнце… Эй! Маркус опомнился и поднял глаза на Милену. Та убрала глефу с колен и положила на землю за своей спиной, глядя на него исподлобья. — Нужно выколоть тебе глаза, чтобы ты не лез ими, куда не надо? — Там было твое имя. Среди других слов, — осторожно заметил контрабандист.  — Там всё — мои имена. Мужчина недоуменно сдвинул брови. — Все… сколько их, десять? — Двенадцать! — резко поправила Милена. — Но тебе хватит и одного, так что хватит пялиться! Маркус умолк и отвернулся от её желтых глаз, в которых зажглось знакомое раздражение. — Мы договорились, что я буду делать всё, что ты скажешь… — Не договорились, — перебила Милена. — У тебя выбора нет. — У меня его и раньше не было! Даже несмотря на этот наш так называемый договор, — огрызнулся контрабандист, презрительно процедив последнее слово сквозь зубы. Камана смерила его хищным, насмешливым взглядом из-под черных кудрей. — А я-то думала, ты, дурень, и вправду поверил, что я пойду с тобой к цепи фортов. Тонкие губы Маркуса гневно сжались. Он прикрыл веки и медленно выдохнул через нос. — Ни одному твоему слову и ребенок не поверит, не то что я, — ядовито заметил он. — Но теперь всё по-другому. — Что? — Дослушай! Ты ведь хочешь, чтобы мы выбрались из Гайен-Эсем все вместе? Ты бы не стала просто так возиться со мной, когда сто раз могла бы догнать Клару и остальных. — Ты чем-то недоволен? — Милена с подозрением прищурилась. — Нет. Я хочу знать о том, что нас ждет в руинах, — сказал Маркус, решительно заглядывая ей в глаза. — О мертвецах, о таких, как ты, об Альянсе, о том, кто еще живет там, за границей. Мы оба от этого только выиграем. Я ведь больше не стрела? Камана склонила голову набок, пристально глядя на него. — Может быть… — подумав, отозвалась она. — Всё-таки, ты меня не подвел. Рискованно было оставлять тебя со всей этой компанией одного, но ты умудрился сделать всё, что нужно: артефакт у Клары, Соловей выбрался, а остальные меня не волнуют… Но. — Но? — опасливо повторил мужчина. — Раз уж хочешь говорить по-взрослому, сначала ответь: что тебе нужно в цепи фортов? Маркус поспешно опустил голову, но Милена успела заметить, как его лицо нервно дернулось, а пальцы до скрипа стиснули сумку. Она была почти уверена, что контрабандист не ответит, но он вдруг выпалил: — Мне нужно найти там одного человека. — Кто он? — тут же спросила камана, не дожидаясь, пока его решимость иссякнет. — И что он делает в цепи фортов? — Он… Он пропал там. В цепи фортов. — В цепи фортов никому не выжить.Ты и сам уже знаешь, почему. Как я и говорила: идти туда нет смысла. — Я знаю, что… — Маркус помотал головой, собираясь с мыслями. — Я просто хотел узнать, там он и нет. — Если он не вернулся — значит, он мертв, — отрезала камана Маркус не ответил. Казалось, он даже не дышал, молча сверля взглядом собственные ноги. — На убой мертвецам я тебя не потащу. Об этом больше даже не заикайся, — после недолгого молчания сказала Милена. — Но, если прекратишь кочевряжиться, может быть, научу чему полезному. Доживешь до Альянса — сможешь там работать над зачисткой Хъемоса от мертвецов вместе с остальными. Если твой человек остался среди них — освободишь его рано или поздно. Всяко полезнее, чем где-то рядом с ним подохнуть. Мужчина молча качнул головой, не то соглашаясь, не то просто принимая к сведению её слова и принялся бессмысленно копаться в сумке, снова и снова перекладывая с места на место её содержимое. Отыскав на дне свой стилет, он машинальным движением убрал его за пояс. — Но… раз тот охотник знает о нас, разве дорога в Альянс нам не заказана? — равнодушно спросил он. Камана помедлила с ответом, но всё же отрицательно мотнула головой. — Нет… Не думаю. Сомневаюсь, что Альянс скинет на вас всю ответственность за нападение на Башни, но было бы лучше, если бы они не знали, что вы там были. Так что я избавилась от свидетелей… по большей части — Тот старик… — вспомнил Маркус. — Он, конечно, о наших планах мало знал, но… — Я убила его, — невозмутимо перебила Милена. Контрабандист мгновенно очнулся и повернул к ней ошарашенно распахнувшиеся глаза. — Что? Что ты… Где ты его? — Прятался в карцерах. Я так и поняла, что он от вас смылся, — камана поймала изумленный взгляд мужчины и ухмыльнулась. — Что так смотришь? Раз уж ты у нас специалист по мертвецам — должен знать, что они могут чувствовать присутствие живых существ. — Но мне удавалось прятаться от них. Они проходили рядом и не замечали. — Так это ты в лесу где-нибудь прятался. Там всё вокруг живое. А тут — каменный мешок. — Как… — Маркус поколебался, но всё же спросил. — Как ты чувствуешь живых? Милена задумчиво покосилась на него здоровым глазом. — Будто приставучая муха, которую адски хочется размазать, — наконец, ответила она. — Мертвых раздражает живое. Особенно, если оно движется, говорит… если напоминает его самого. Сложно мириться с тем, что всё вокруг продолжает жить, когда ты сам мертв. Если мертвец знает, что ты где--то рядом — он никогда не перестанет тебя искать. Глаза Маркуса встретили её ожидаемым подозрительно-опасливым взглядом, как в ночь их первой встречи. — Да, со мной так же, — отвечая на его молчаливый вопрос, кивнула Милена. — Только у меня хватает мозгов держать себя в руках. Можешь зря не трястись: если я тебя и прикончу, то только по твоей вине. Контрабандист нервно усмехнулся в ответ. Услышанное заставило его заметно помрачнеть, и он долго медлил прежде чем спросить: — Значит… артефакт тебе нужен для себя? Милена ответила ему одним взглядом раздутого, выдавленного из орбиты глаз, и Маркус поспешно отвернулся, пожалев, что вообще решил открыть рот. Он ошибся, решив, что больше не сможет уснуть — усталость через некоторое время снова сморила его, несмотря на повисшее между ним и Миленой зловещее молчание и тревогу за судьбу отделившихся спутников. В этот раз дрема была тревожной, полной коротких лихорадочных снов, от которых потом не осталось ни единого воспоминания, кроме мешанины грязных аляповатых красок. Милена разбудила его, едва в небе засинели предрассветные сумерки, и в первые минуты после пробуждения мужчине казалось, что он не сможет даже подняться, не то что куда-то идти. Получившее самый мизер долгожданного отдыха тело очнулось и тут же взвыло, обрушивая на него одновременно тянущую боль в растравленных ранах от пуль, похмельную тошноту недосыпа и знакомый, выворачивающий желудок наизнанку голод. Не успев продрать полуслепые спросонья глаза, Маркус вытащил из-под головы сумку, на ощупь отыскал в ней сверток с засушенным хлебом и, не удержавшись, вгрызся в него с остервенелым хрустом. Краем глаза он заметил, как за ним пристально наблюдает Милена. Лицо тут же начало печь от стыда, но он ничего не мог с собой поделать и остановился, только когда в несколько укусов, почти не жуя проглотил всё, что у него было. — На таком пайке ты скоро сам себя глодать начнешь, — язвительно заметила Милена. — Обороты, знаешь ли, сил требуют. А ты целых два провернул в один день. Многовато, учитывая, как дерьмово у тебя это выходит. Маркус метнул в неё хмурый взгляд исподлобья, стряхивая с одежды серые крошки. — Я не собирался. — Оно и видно было. Ты мог в любой момент обернуться. В лагере, в Башнях. Ты хоть представляешь, что тогда было бы? Не дождавшись ответа, Милена, взглянула на опоясывающие предплечье контрабандиста белые шрамы. — Значит, это тебя нараис укусил? Мужчина озадаченно наморщил лоб. — Зверь, которым ты становишься! — нетерпеливо уточнила камана. — Так да или нет? — Кажется, да. — Как это случилось? — Облава была, — неохотно ответил Маркус. — Надо было избавиться от одного человека из Теневой стражи. Первый раз, наверное, когда мы напрямую в незаконщину ввязались, но… очень уж он мешал. Стоял всем поперек горла, будто не знал, как у нас дела делаются. Мы так долго за ним наблюдали, планировали, а когда пошли, вместо него… там была эта зверюга. Милена озадачено хмыкнула. — Значит, Альянс уже тогда пытался своих людей во власти пропихнуть. Странно только… с чего он тебя не убил? — Не знаю. Стреляли в него, вроде бы. О тех нескольких часах своей жизни Маркус не помнил почти ничего. Только ослепляющую боль в момент, когда челюсти зверюги капканом сомкнулись на его руке и сжали так, что хрустнули кости. Уши пронзил оглушающе громкий звон, перед глазами всё рассыпалось зернистыми разноцветными искрами и исчезло. Потом снова боль: она грызла и глодала его с того момента, как он очнулся и до тех пор, пока вновь не потерял сознание. За это время он успел добраться до дома, подняться на верхний этаж и рухнуть в кровать. Почему ему пришло в голову пойти именно туда, Маркус не знал. В голове у него билась одна единственная осознанная мысль: «Обезболивающее». Оно всегда было при себе. Но чтобы добраться до него, нужно было отнять больную руку от груди, нащупать здоровой внутренний карман, схватить кончиками пальцев завернутую в бумагу таблетку, вытянуть её наружу, развернуть, положить в рот, обжечь язык резкой горечью, заставить себя проглотить, чувствуя, как мерзкий вкус расползается по всей гортани. Он никак не мог уговорить себя проделать всю эту быструю и одновременно до невозможности сложную процедуру, а потом просто уснул от изнеможения. Когда Маркус проснулся в следующий раз, ему показалось, что кровью насквозь пропитался не только рукав рубашки, но и вся одежда, и кожа, и постель до самого матраса, и стены в доме, и сам воздух, так сильно её тошнотворная металлическая вонь вгрызалась в ноздри. Он пытался спрятаться от этого запаха, закапываясь носом в одеяло, дрожал от пробиравшего до костей холода и обливался потом от сжигавшего тело жара. К мысли об обезболивающем прибавилась еще одна: «Не выживу». А следом — смутное подозрение, что чёртова псина все-таки отгрызла ему руку, и всё это время он просто таскал её с собой в рукаве, как в футляре: предплечье онемело и лежало на постели бесчувственным куском мяса, пальцы отказывались шевелиться. Провалившаяся облава чуть не кончилась катастрофой: в контору явилось живьем всего пара человек. Остальных военные собирали по частям и выносили в плотных матерчатых мешках. И Элиас, и Таркон сбивались с ног, чтобы всё уладить и отвести от себя внимание Теневой стражи, и некоторое время им обоим было не до поиска пропавших. Спустя пару дней, когда все немного поутихло, заместитель отправил пару человек наведаться к Маркусу домой. Когда никто не отозвался на стук, они вскрыли дверь и зашли сами. Он помнил, как очнулся от душной горячечной полудремы, когда один из них удивленно присвистнул, как невыносимо медленно они поднимались потом на второй этаж. Как дверь в спальню медленно приоткрылась, и первым в проем опасливо заглянуло стремя арбалета. Маркус встретил их высохший и осунувшийся до ужаса, с одними всё еще горящими лихорадочным огнем глазами посреди обтянутого кожей лица. Он чуть приподнялся на кровати, зябко кутаясь в одеяло. Одежда куда-то подевалась и прохладный осенний воздух кусал разгоряченную кожу. Свой безжизненный, подхриповатый голос мужчина слышал будто со стороны: он ответил на вопросы, которых сам Маркус не понимал, отказался позвать врача, уверил коллег, что сам устроил внизу беспорядок, о котором тот не имел ни малейшего понятия, и пообещал на следующий день зайти к хозяину с отчетом. То, что они ушли, мужчина осознал, когда внизу хлопнула дверь. Рука ожила. Она всё ещё отчаянно болела, но пальцы начали двигаться. Рваные раны превратились в широкие, ярко-красные отметины. Кожа вокруг них все еще горела огнем, но опухоль немного спала. Маркус было подумал, что всё возвращается в норму, а как только попытался встать, то почти сразу согнулся пополам от скрутившего желудок голодного спазма, который погнал его вниз, на кухню. Выглянув из комнаты, он понял, почему коллеги вели себя так осторожно. Вся стена вдоль лестницы, там, где Маркус приваливался к ней, поднимаясь в спальню, была измазана кровью. Внизу царил погром: часть мебели была расколочена, а та, что уцелела, оказалась перевернута. Он бродил по комнате и разглядывал учиненный в ней хаос с отстраненным удивлением, пока не наткнулся на большое светлое пятно. На полу у окна обнаружилась сваленная в растрепанную кучу густая серая шерсть. Маркус несколько минут разглядывал её, чувствуя, как желудок снова скручивается, а к горлу подкатывает желчь, но уже не от голода, а от ужаса. Это был не сон. — Поверить не могу… за четыре года такое с собой сотворить… — Милена с досадой покачала головой. — Тебя надо переучивать, пока не окочурился. — Ты можешь объяснить нормально, от чего я должен окочуриться? — сварливо спросил Маркус и едва не приложился затылком о дерево, отшатнувшись — Милена резко подалась вперед, схватила его за руку и задрала рукав рубашки до самого плеча. — Ничего не напоминает? — спросила она, поднося к его предплечью своё. Маркус взглянул и резко помрачнел. Под смугло-серой кожей каманы растекался давно знакомый огромный чёрный кровоподтек. Его собственная кожа тоже приобрела неприятный землистый оттенок из-за темневших тут и там, уже привычных синяков. Они начали бледнеть, готовясь совсем исчезнуть, но спокойнее от этого мужчине не становилось. — До тебя дошло, или ты тупишь? — Милена отпустила его руку. — Твое тело разучилось себя лечить. С каждым новым оборотом будет все хуже и хуже, пока кровь не польется где-нибудь в месте понежнее кожи. В брюхе, в груди. В голове. Маркус, не мигая, разглядывал своё предплечье остекленевшими глазами. — Хочешь сказать… ты от этого?.. — пробормотал он, осекшись на полуслове и не решаясь завершить фразу. — Не совсем. Но почти. Милена произнесла это, ничуть не изменившись в голосе, и Маркус вдруг почувствовал, как ноги и руки становятся ватными, а темневший перед глазами лес неторопливо пополз вниз и в сторону. Он прислонился спиной к дереву, мысленно радуясь, что сидит, и несколько раз глубоко вздохнул. А немного восстановив дыхание, тут же недоверчиво нахмурил брови.  — А что, если совсем не… оборачиваться? — спросил он, подняв на Милену пытливый взгляд. — Совсем дурак?! — тут же растеряв всё своё хладнокровие, взорвалась камана. — Я тебе что второй день подряд талдычу?! Да ты именно так себе всё и похерил!.. Она вдруг умолкла на полуслове и задумалась. — А впрочем… почему бы и нет? Ты можешь вернуться в родной облик и остаться в нем хоть навсегда. Она взглянула на вконец обескураженного контрабандиста и растянула губы в коварной ухмылке.  — Что так смотришь? С тех пор, как ты стал нараисом, человеческое тело больше не твое, даже если ты в нём родился. Это временный облик. Маска. Его невозможно удерживать вечно — хочешь не хочешь, придется возвращаться в родной. А вот выходить из него уже необязательно, в конце-концов, жили же наши предки и без оборотов. Да и сейчас, говорят, где-то живут. Маркус молчал, но весь его обозленно-упрямый вид, от мрачно сведенных на переносице бровей, до презрительно сжатых губ орал, не жалея глотки: «ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ. Я В ЭТО НЕ ВЕРЮ. ТЫ ЛЖЕШЬ. Я НЕ БУДУ ЭТОГО ДЕЛАТЬ». — Посмотрим, как ты будешь выкручиваться, когда Вайснор вырастет до половины, — ответила Милена. — Если, конечно, дотерпишь. Несмотря на остервенелое желание свернуться в клубок и, минимум, неделю отлеживаться, чередуя сон с поеданием чего-нибудь съестного, Маркус был рад, когда камана, взглянув на небо, велела ему собираться. Он вяло оживился: в очередной раз переложил вещи в сумке, проверил флягу с водой, надел на пояс перевязь с саблей и ножом. По привычке открыл блокнот в поисках карты и только потом вспомнил, что отдал её Соловью перед налетом на форт. — Где мы сейчас относительно Башен и реки? — деловито спросил контрабандист, с облегчением возвращая мысли в знакомое русло. — Сильно к северу, — ответила Милена. — Может, вернемся назад по реке, а потом повернем на запад? Там местность хоженная. — Да, — помедлив, одобрительно кивнула камана. — Близко к форту не пойдем — возьмем ориентир и двинемся сразу к месту встречи. Они сейчас должны быть на полпути туда. — Если Соловей их не замедлил. — С чего это? — Он и так слабоват, а после искажений может совсем сдать, — объяснил Маркус. — Мы видели, как вас с Кларой прижали на стене. Не знаю, как, но он снес тому солдату… Глаза Маркуса вдруг испуганно распахнулись, будто его осенило какой-то страшной мыслью. — Ты солгала, — почти прошептал он, и тут же мгновенно сорвался на крик. — Она не выбралась! Она была там! На лице Милены проступило раздраженное недоумение. — Кто? Ты что несешь, ненормальный?! — Клара была в замке! Я помню, я слышал, как она кричала! — А ну угомонись! — Милена отвесила мужчине лёгкую затрещину, от которой тот едва не завалился набок. — Смотри. Она отступила назад, втянула в продырявленную грудь побольше воздуха и вдруг издала неожиданно высокий, пронзительный визг, явно передразнивая голос Клары. Маркус уставился на неё во все глаза, ошарашенно прислушиваясь к звенящему в воздухе эху. — Что? — Милена довольно усмехнулась. — Тебе в детстве не рассказывали истории о том, почему нельзя ходить в лес на незнакомые голоса? — Значит, это была ты… — пробормотал Маркус себе под нос, не то спрашивая, не то подтверждая. Милена кивнула.  — Нараисы жутко сентиментальны. Им инстинкт не позволяет бросать своих. Даже в таком безмозглом состоянии, сомневаюсь, что ты не вспомнил бы эту женщину. Она подняла с земли свою глефу и кивнула контрабандисту, приглашая его выдвигаться. Они вышли к краю чащи, туда, где лес редел, спускаясь в долину, и двинулись вдоль горной реки, избегая открытых пространств. Приблизившись к месту, где ещё в облике зверя первый раз вышел к реке, Маркус настороженно замедлился, а потом и вовсе остановился. — Рано вылезли, — прошипела себе под нос Милена. Она тоже слышала, как в шорохи и птичьи пересвисты горного леса вторгаются чужеродные звуки — треск ломающихся под шагами сухих веток, едва уловимые отзвуки чужих голосов и звонкий, далеко разносящийся лай собак. — Что будем делать? — спросил Маркус. — Мы не знаем, сколько их, а если подойдем ближе, псы нас уже не отпустят. — Они и так нас не отпустят. Ты наследил, пока бегал вокруг Башен, так что собаки теперь идут за нами, — сказала Милена и, подумав, добавила — Не так уж и плохо получилось с этой твоей выходкой. По крайней мере, от остальных погоню отвели, — Если только они не отправят второй отряд в другую сторону. — Вряд ли, — камана качнула головой и осклабилась. — Кому там придет в голову, что я могу отпустить кого-то шататься по лесу в одиночку с моим артефактом? — Так как поступим? Милена оглянулась и окинула Маркуса внимательным взглядом. Болезненный, помятый вид контрабандиста её не удовлетворил. — Поведем их за собой, а как представится возможность — прикончим. — Так говоришь, будто это просто, — мужчина с досадой покачал головой. — Альсмана с ними не будет. Второй охотник и Смотритель мертвы. За нами идут обычные солдаты. — Их может быть много. — Их и в Башнях было много, и это им не помогло! — отрезала Милена. — Тебя в драку лезть никто не просит. Пока. Будь на подхвате и делай, что я скажу. Маркусу оставалось только неохотно кивнуть. Они повернули назад и, немного разорвав дистанцию с медленно прочесывавшим лес отрядом, долго крутились на одном месте, пока не нашли удобный наблюдательный пункт. В гористой местности земля изламывалась, то уходя вниз, в овраги и долины, то вздымаясь вверх каменистыми возвышениями. С одного из таких возвышений Милене удалось увидеть напавший на их след отряд. — Под дюжину человек и еще несколько псин… — констатировал Маркус, безрадостно наблюдая за рассыпавшимися по берегу реки маленькими фигурками. Отряд разделился на три небольшие группы, державшиеся поодаль друг от друга. Пока ведущая группа брала след, остальные расходились, чтобы разведать местность, но не дальше, чем позволяла видимость, чтобы быть готовыми в любой момент броситься друг другу на подмогу. — Сюда они сами дотопают, следы ещё свежие, — отозвалась Милена. — Идем дальше. Следующие несколько часов они шли через лес, стараясь оставить как можно больше следов по дороге, чтобы надежно увлечь за собой поисковый отряд. Маркус не мог отделаться от зябкого чувства тревоги, порой переходящего в страх — на хвосте у них сидело больше десятка гвардейцев с бойцовскими псами на привязи. Покинув наблюдательный пункт, Милена ускорилась, чтобы оторваться от погони, и теперь между ними и солдатами был разрыв в пару часов пути, но легче от этого не становилось. Боль в задетой пулей лодыжке пульсировала всё сильнее и сильнее, и Маркус боялся, что рано и поздно снова свалится с ног, равно как и боялся попросить передышку. Милене было всё равно. Она нетерпеливо поглядывала на плетущегося за ней контрабандиста и явно хотела ускорить темп, но, к его удивлению, не злилась и не подгоняла. Порой она, как и раньше, оставляла его и большими прыжками устремлялась вперед, ища удобные места для наблюдения и засады. — У тебя есть, чем разжечь огонь? — спросила камана во время одного из редких привалов. Стоял полдень, солнце начало припекать, разгоняя горную прохладу, и Маркус весь обливался потом, тяжело дыша от долгой ходьбы. — Хочешь подать им сигнал? — мрачно осведомился он. Милена кивнула. — Именно. Через пару часов тут будут сплошные скалы, а потом — ущелье. Заведем их туда — сможем запросто прикончить. — Так уж запросто? — Маркус с сомнением приподнял брови. — Всяко проще, чем на открытой местности. А ты что хотел? Чтобы тебе их головы на серебряном блюдечке поднесли? — Нет. Но мы и так сильно рискуем. — Ночью у нас будет преимущество. Они ни черта не будут видеть. — За них будут видеть собаки. Близко подобраться мы не сможем. — Все равно. Тут повсюду скалы, напасть можно с любой стороны, стрелять прицельно они не смогут… Ты, кстати, умеешь стрелять из этих грохочущих штук? — Из винтовки? — переспросил Маркус и поморщился, машинально коснувшись пальцами уха, — Как стрелять знаю. Но из них сложно попадать — тяжелые, и отдача огромная. Милена презрительно фыркнула. — Будь готов попасть, если понадобится. Не всё же тебе без дела болтаться. Пока Маркус ножом выкапывал дерн, создавая видимость лагерного кострища, Милена снова отлучилась, и он ждал знакомого звука быстрой хромой походки одновременно со страхом и нетерпением. Голова хорошо понимала, что, как только она появится, придется подняться и снова идти, а тело выло от голода и усталости, предпочитая остаться остаться здесь и умереть, чем сделать ещё хоть шаг. Глядя на поднимающийся вверх прозрачный дымок, Маркус думал: что сделает Милена, если он сейчас откажется идти, как Соловей в ночь, когда они бежали от рейновцев? Начнет угрожать? Уговаривать? Погонит его пинками? В тот раз заставить себя двигаться было гораздо проще, потому что между ними и верной смертью были жалкие минуты пути. Не было времени думать. Не было никакого будущего без цепочки из сотен шагов, которые нужно было сделать, чтобы купить себе хотя бы пару часов жизни. Почему он так упорно сопротивлялся тогда? Это до сих пор было для Маркуса загадкой, к которой он иногда возвращался долгими бессонными ночами, и, не найдя решения, ограничивался туманным «так было нужно». «В конце концов, мы тогда продержались до прихода Милены». Маркус, не поворачиваясь соскреб со ствола старой сосны, к которой прислонялся, пригоршню влажного, голубоватого мха и бросил в разгоревшийся костер. Огонь недовольно заметался, с треском выплюнул пару искр и начал чадить белым дымом, который пополз к верхушкам деревьев плотным столбом. Сегодня он покупал время не только для себя. Заслышав шаги Милены, контрабандист вздохнул, начиная мысленно уговаривать себя подняться, как вдруг оживился и повернул голову. С плеча идущей к нему через лес каманы безвольно свисало тельце маленького горного оленя, не успевшего отрастить даже первые рога. — Хороший костер, дым далеко видно, — одобрила Милена, бросая олененка рядом с Маркусом. — Ешь. Лучше сырым. Мужчина удивленно посмотрел на лежавшую перед ним дичь. Исходивший от неё запах крови, который привлек его внимание до этого, сейчас казался почти сладким. Маркус поймал себя на мысли, что и вправду почти готов вцепиться в него зубами, сморщился от отвращения. — Это ещё что за рожа? — с подозрением спросила Милена. — Ничего. Спасибо. — контрабандист тряхнул головой и поспешно поднялся, снимая с перевязи нож. — Сколько у нас времени? — Достаточно, чтобы перевести дух. Но потом идти надо будет очень быстро. Примеривавшийся, с какой стороны лучше взяться за тушку оленя Маркус поднял на неё тоскливо-встревоженный взгляд. — Они нагоняют? Ты их видела? — Угомонись. Они такие же медленные, как и ты, целый день бежать не смогут. Но мы скоро выйдем из леса на голую землю, и будем там, как на ладони. Нужно будет добраться до скал раньше, чем они нас увидят. — Значит, доберемся, — ответил Маркус,. Он принялся деловито освежевывать добычу Милены, а затем разворошил костер, подхватывая и сдвигая в сторону крупные угольки. — Не сомневаюсь, — ответила камана, с сожалением наблюдая, как тот отрезает от олененка мелкие куски и кладет прямо в тлеющие головешки. — Раз жарить собрался — поможешь мне. — С чем? — Сможешь сшить, чтобы не болталось? Маркус повернулся и ошарашенно застыл: камана демонстрировала ему свою потрепанную руку с висящими кусками плоти и кожи. — Я не врач… — Да неважно, это уже не срастется. Главное, чтобы можно было смолой залить. — Чем залить? — опешил Маркус. Милена недовольно цокнула, засунула руку куда-то под одежду, которая завязывалась шнурками у неё на шее и талии, и извлекла оттуда небольшой сверток из плотной хрустящей бумаги. — Смолой, — повторила она и кинула сверток контрабандисту. — Она хорошо скрепляет. Чувствуя, как рот наполняется от слюной от пропитавшего воздух мучительно-сытного запаха жаркого, Маркус смотрел на мясо, в которое превратились руки Милены и едва сдерживал тошноту. Тормозя о грубый ствол вековой сосны после почти свободного падения, она содрала ногти и кожу на руках, но больше всего пострадало правое плечо, попавшее под удар во время стычки с обернувшимся нараисом. Брезгливо прикасаясь пальцами к холодной, неподатливой, будто подтаявшая строганина, плоти, он не мог поверить, что сам так глубоко изодрал её, в слепой ярости набросившись на каману. — Извини. — Что шкуру мне попортил? — уточнила Милена. — Что лучше зашить не получится, — ответил Маркус, с досадой оглядывая кривые дорожки швов и бугры кое-как соединенных вместе кусков кожи. — И так сгодится, — камана равнодушно взглянула на результаты его работы и тут же отвернулась. — Иди мясо свое с огня убери, пока не сгорело. Маркус с облегчением вздохнул, убегая к тлеющим углям. — Не думал, что тебя беспокоят такие мелочи, как сгоревшая еда, — заметил он, впопыхах ища, куда отложить черные от сажи куски жаркого. — Когда путешествуешь с живыми, приходится привыкать к тому, что они вечно ноют и хотят спать и есть. Хотя ты так уж много проблем не создаешь. В отличие от хисагала, — она поймала недоумевающий взгляд Маркуса и раздраженно пояснила. — Что, уже не помнишь, как он скандал закатил из-за бутерброда? — А, это… Да ладно. — Маркус пожал плечами. — Тогда столько дерьма разом навалилось, что и с катушек слететь можно было. Да и вообще, он всегда истерит, когда голодный. У Милены вырвался резкий смешок. — Так ты поэтому вечно ему что-то «пожевать» подсовываешь? — Ну… проще же держать его сытым, чем потом успокаивать, — смущенно пробурчал контрабандист. Камана фыркнула и вдруг расхохоталась. — Да-а-а, хорошая из тебя нянька, ничего не скажешь! Достойный сын своего племени! Маркус посмотрел на неё с хмурым удивлением. — Так что там со смолой делать? — Срежь немного, над огнем растопи и промажь швы хорошенько. — Ты раньше так делала? — Кучу раз. А потом меня подлатали с помощью искажений. — Как это? — Бесконтактная хирургия. Одна из любимых штучек эсилхисов. Они ею ТАК гордятся, что от гордости едва не лопаются, — фыркнула Милена. — Эсилхисы? Это еще кто такие? — контрабандист хмурил брови и кривился, пытаясь одновременно слушать каману и удерживать на лезвии ножа растекающуюся густыми черными каплями смолу. Милена уже вдохнула, чтобы ответить, но вдруг осеклась, вложив весь воздух в лукавый смешок.  — Узнаешь, как попадешь в Альянс. Она повернула руку, чтобы взглянуть на швы, и Маркуса едва не вывернуло наизнанку: плечо у неё легко вышло из сустава натягивая костью кожу у пулевого отверстия. — А… а это нормально? — спросил он, поспешно отворачиваясь и глубоко вздыхая. — Что? А, это… Найдем твою подружку — поправит мне плечо, как следует. Ешь быстрее, надо выдвигаться. Они бросили костер тлеть посреди редеющего леса. Тяжелые широкие ели оставались в глубине чащи, уступая всё больше пространства взлетающим вверх соснам с медно-красными, золотящимися на солнце стволами. Но чем больше солнца и воздуха становилось вокруг, тем тревожнее чувствовал себя Маркус. Спустя полчаса ходьбы лес остался у них за спиной, и мужчина невольно оглянулся на него, чувствуя себя беззащитным посреди голого пространства, по которому вместе с ветрами гуляли стада горных бизонов. По светлой глади раскинувшегося далеко на мили вокруг неба неторопливо скользили черные кондоры. Две выступавшие над хребтом вершины Северных гор, казавшиеся одновременно очень близкими и бесконечно далекими, впивались в него кривыми серыми клыками. Следующие пара часов стали для Маркуса пыткой: Милена беспощадно гнала его вперед, почти не оставляя времени даже на короткие передышки. Успокоившаяся было нога разболелась с новой силой и уже не давала скрывать хромоту, даже через стиснутые зубы. Насилу проглоченное мясо оттягивало желудок, тело отяжелело, в голове клубился туман, и контрабандисту всё сложнее было выдергивать себя из накатывающей волнами мучительной дремоты. Но каждый раз, когда перед глазами вместо торчащей пухлыми пучками желтоватой травы, начинали проплывать неясные видения, его нутро пронзал страх, заставляя очнуться. Он устало оборачивался, глядя, не вынырнут ли из леса темные фигурки солдат, и с облегчение вздыхал, убедившись, что горизонт чист. Скалы вынырнули перед его глазами, будто из пустоты, когда Маркус уже был почти уверен, что пытка бегом будет длиться вечно, а боль в растравленной лодыжке слилась с болью всего измученного тела. Мужчина запнулся, удивленно уставившись на возвышавшиеся перед ним валуны, и тут же пожалел об этом: его едва не согнуло пополам от невыносимого желания отдышаться. Он понимал, что если позволит мышцам расслабиться, то тело сложится, как карточный домик, и никакие силы в мире больше не заставят его подняться, но, остановившись, не мог заставить себя сдвинуться с места и снова начать идти. Уже почти нырнувшая в раскрывшееся перед ними ущелье Милена обернулась. — Что встал? Идем. Идем! Я не для того перла тебя из самых Башен, чтобы ты тут подох! Она подлетела к Маркусу, схватила его за локоть, потянула за собой, и ему невольно пришлось шевелить ногами, чтобы не оказаться на земле — он не сомневался, что с Милены станется волоком протащить его по камням, если он упадет. Дальше он шел за ней вслепую, безвольно подчиняясь рывкам, толчкам и коротким приказам, и очнулся, только когда камана толкнула его в плечо, сажая на землю. Маркус осоловело огляделся: вокруг были сплошные камни и заросли карликовых сосен, пускающих, пушистые, колючие ветки прямо из земли. Милена стояла чуть поодаль, оглядывая горизонт из под прикрытия скал. Она покосилась на него и насмешливо оскалила клыки. — Ну что, дополз, дохляк? Маркус готов был поклясться, что сквозь привычную язвительность слышал в её голосе ободряющие ноты. Вечером на равнине показались солдаты — контрабандист понял это по мгновенно напрягшейся спине каманы, которая не сводила глаз с леса, пока он дремал, положив под голову сумку. Он подошел и осторожно присел рядом с ней. Солдаты действительно всё это время шли за ними след в след, хотя и двигались медленно, явно отвыкнув от долгих марш-бросков за время службы в форте. Они тоже чувствовали, что не так уж сильно отстают, и не желали бросать преследование или останавливаться и ждать приказов из Башен. — Когда они допрутся до скал, будет уже совсем темно, — сказала Милена. — Остановятся на ночлег — тогда мы их и возьмем. “Двенадцать человек и шесть собак” — думал Маркус, с тревогой наблюдая, как отряд приближается к скалам. Как бы камана ни недооценивала гвардейцев, а те хорошо осознавали опасность, исходящую от скал: они придержали собак, перестроились, освобождая линии огня стрелкам, и двигались медленно, готовые отреагировать на любой посторонний звук. Что было ещё более скверно — немного углубившись в ущелье, отряд вскоре вернулся назад на равнину и устроился на ночлег там, отойдя на приличное расстояние от скал и взбесив Милену. — Трусливые сволочи, думаете, вам это поможет? — шипела она, наблюдая, как трое дозорных парами обходят готовящуюся стоянку и хлеща хвостом. — Всё равно завтра сюда вернетесь… Они осторожно снялись с места и перебрались на точку подальше. Солдат оттуда не было видно, зато хорошо просматривался заблаговременно утоптанный следами Маркуса и Милены проход, по которому отряд должен был пройти утром. Преимущество ночной атаки для них было потеряно, но Маркус даже не пытался возражать, несмотря на тревогу: незнакомые скалы были непредсказуемы, и более удобного места они могли больше не найти, а на то, чтобы продолжать водить солдат за нос не было времени — с каждым часом оставшиеся без защиты Клара, Дерек и Соловей становились всё дальше от них, а шанс перехватить их в одном из мест встречи — всё меньше. Милена не отрывала глаз от будущего места стычки и иногда принималась молча шевелить губами, раздумывая над тем, как лучше провернуть нападение, и предоставленный самому себе Маркус снова забылся тяжелым тревожным сном. Посреди ночи его разбудило зайцем скачущее среди скал громкое эхо: собаки вдруг начали заливаться тревожным лаем. Они лаяли, не прекращая ни на минуту, и Маркус удивленно переглянулся с Миленой. — Может горного тигра учуяли или козу какую, — сказала она. Собаки не умолкали в течение часа, успев здорово разозлить и без того взвинченного Маркуса. Милена не выдержала и решила вернуться поближе к их прежней стоянке, чтобы посмотреть, что происходит, как в воздухе раздался резкий хлопок выстрела. Маркус вздрогнул, камана тревожно замерла. На некоторое время всё стихло — осталось только уже привычное, долбящее эхо непрекращающегося лая. Потом раздался следующий выстрел, второй, третий, четвертый, собаки зашлись воем и рычанием, а следом, почти сразу скалы начали прорезать собачьи взвизгивания вперемежку с истошными воплями. Маркус слушал и чувствовал, как по спине волнами пробегает болезненный холодок. Но даже больше этих воплей его пугал встревоженный вид Милены, которая, вытянув шею, напряженно слушала и вглядывалась в темноту. — Что это? — шепотом спросил контрабандист. Камана нервно тряхнула волосами, а потом развернулась и так же, шепотом велела: — Вставай. Уходим отсюда. Они спустились со своей наблюдательной площадки и, к удивлению и без того ошарашенного мужчины, забились под самые камни среди кустов, будто мыши под корни деревьев. — До утра ждем здесь. И чтобы ни писка мне, — сказала Милена. Она тоже прижалась к земле, стараясь стать как можно меньше. Она пряталась. Осознание этого не давало Маркусу шевельнуть ни единым мускулом до самого рассвета. Утром, только когда хорошо рассвело, Милена осторожно, по кошачьи выбралась из укрытия первая, практически стелясь вдоль земли и пристально оглядывая возвышающиеся над ними скалы. Убедившись, что вокруг всё тихо, она поманила Маркуса за собой коротким взмахом руки, и он, согнувшись в три погибели и перемещаясь почти на корточках, последовал за ней. Они молча крались от укрытия к укрытию, явно возвращаясь назад, ко входу в ущелье и своей первой стоянке. Милена долго колебалась, прежде чем подняться на неё, почти сразу вернулась к Маркусу и сухо приказала держать оружие наготове и смотреть по сторонам. Спустя несколько минут он почувствовал запах крови. Первое тело они нашли в закутке среди камней. Солдат явно пытался от кого-то сбежать, но попал в тупик, где и остался лежать с распоротым, будто вскрытым горлом, сжимая в руке чистый клинок. У самого входа в ущелье нашлись ещё двое. Одному повезло чуть больше — ему просто свернули шею, а вот его товарищ явно попал кому-то под горячую руку: часть его затылка осталась на одном из камней округлым кровавым шлепком, над которым с зудением роились мухиСтоявший на равнине лагерь был разорен: почти все собаки лежали вокруг погасшего костра рядом с разбросанными вещами и спальными мешками. Солдаты, напротив, умерли врассыпную, в какой-то момент поддавшись панике и попытавшись разбежаться, кто куда. Винтовки у всех были разряжены, и почти с каждого полностью или частично содрали защитный гамбезон, грубо вырвав мешавшие застежки. — Тут не все, — вполголоса сообщил Маркус, оборачиваясь к Милене. — Только шестеро. — Остальные где-то в ущелье. Или сбежали обратно в лес. Трупами камана уже не интересовалась. Она позволила себе выпрямиться, но продолжала с опаской поглядывать на скалы. Развернувшаяся перед глазами Маркусу картина один в один повторяла ту, что встретила его в лесу в центре Гайен-Эсем наутро после расправы над рейновцами. Не вязались с ней только следы на трупах: некоторых солдат оглушили ударами когтей, перед тем, как убить, но причиной их смерти явно было другое. Одно и тоже зрелище — глубокий, залитый подсохшей кровью разрез на шее, а где-нибудь рядом, — на груди, плечах — два круглых пятна, как от змеиного укуса, только крупных и широко расставленных. Один солдат получил укус в щёку, и его лицо оплыло, будто лишенное мышц. — Обыщи их и уходим, — сказала Милена. — Быстро. — Куда? — К месту встречи. И подальше отсюда. Они двинулись прочь от скал в сторону северо-запада, и только когда отошли от разоренного лагеря на приличное расстояние, Маркус осмелился спросить: — Это сделали такие, как ты? Милена, помедлив, кивнула. — Это сделали овера. Но не каманы.