Сказания Хъемоса: Бездомные души

— Ты можешь нормально объяснить, кто это сделал? Маркус не мог добиться от каманы больше ни слова с того момента, как они ушли от разоренной стоянки. Вернее, сбежали: Милена еле-еле дождалась, когда контрабандист обыщет вещи солдат, не спуская глаз с ущелья, а потом сорвалась с места, уходя от скал почти так же быстро, как до этого стремилась до них добраться. — Милена! — Что ты пристал?! — огрызнулась камана. — Уберемся подальше от скал — тогда и будешь языком трепать! Шевели ногами! Шевелить ногами Маркусу было не проще, чем вчера. В отличие от материальных, вооруженных до зубов солдат, невидимые чудовища, от которых бежала Милена, не поднимали в нем волны леденящего страха. Вместо него с каждым новым шагом в груди нарастало усталое раздражение и желание остановиться. — Мы уже далеко ушли, может хватит?! — Им это расстояние покрыть — раз плюнуть! — Да кому им-то? Милена остановилась так резко, что Маркус едва не врезался в неё. — Касангам! Тебе это название о чем-то говорит? — она развернулась и нависла над ним, сверля почти разъяренным взглядом. — Конечно, нет! Так вот эти гадины летают! Пикируют на жертву сверху, бьют ядовитыми клыками, а потом вскрывают сосуды и хлещут кровь! Такой ответ тебя устраивает?! Опешившему мужчине понадобилось время, чтобы переварить услышанное, и его сполна хватило, чтобы они успели в полном молчании добраться до леса. Оказавшись под сенью деревьев, камана заметно успокоилась, перестав напоминать огромную обозленно-испуганную кошку. — Касанги — вампиры. — наконец объяснила она. — Насчет полетов я погорячилась, но планировать между скалами они умеют отменно. Судя по тому, как быстро они раскидали десяток солдат, их тут целая семья живет, Видно, на охоту ночью вышли, а один из этих горе-поросят взял, да выстрелил. Дураки. — Ты сказала, они… ядовитые? Как змеи? — Маркус недоуменно покачал головой. — Да. Видел пятна на каждом трупе? Это от клыков. Их яд замораживает мышцы и делает кровь жидкой, как вода. А какого-то там человечка и убить запросто может — как повезет. — Никогда о таких даже не слышал… О зверях из дремучих лесов, способных принимать человеческий облик и говорить человеческим голосом люди иногда говорили. Но о каких-то ядовитых летающих тварях… — Потому что после Катастрофы в Гайен-Эсем их никто сроду не встречал, они все жили в руинах. — фыркнула камана. — Ваш заповедник много лет был мертвой зоной, в которую никто, кроме Альянса не совался. Но сейчас что-то поменялось. Касанги решили вернуть себе Голову. Значит, скоро сюда пойдут и остальные. — Кто «остальные»? Альянс? — По-твоему, на всем материке существуют только Альянс и Гайен-Эсем? Куча народу живет и сама по себе. Только теперь их стало гораздо больше. Многие выходят из Альянса. — Он разваливается? — Нет, — Милена качнула головой. В её низком глубоком голосе звучала непривычная задумчивость. — Он силен. Сомневаюсь, что он когда-нибудь распадется. Но всё возвращается на круги своя, и многие тоже хотят вернуться к жизни, которая была до Катастрофы. У людишек начнутся большие проблемы… Она посмотрела на подозрительно нахмурившегося Маркуса и ухмыльнулась, будто была крайне довольна тем, что сказала. — Они начнут нападать на людей? Убивать их? — Стычек не избежать. Такие люди, как в Гайен-Эсем для овера ничего не значат. — Я заметил… — мрачно отозвался Маркус. — Хватит кукситься. Я не просто так говорю, что здешние людишки слабы, а потому, что так оно и есть. Ты и сам видел: когда они оказываются у нас на пути, их просто сметают. Может, в этих стенах они и чувствуют себя хозяевами, но за их пределами ставки гораздо выше, чем они могут потянуть. Милена взглянула на его перевязь и добавила. — Поэтому отвыкай от своих ножиков. В руинах ты таким никого не убьешь. — Маленький клинок опаснее, чем ты думаешь, — возразил Маркус. Камана покачала головой. — Не для тех, кто способен выжить с отрубленной лапой или вываливающимися кишками. Избавившись от преследования севшего им на хвост отряда, Маркус испытал мимолетное облегчение, которое тут же сменилось тревогой. Шли уже третьи сутки, как они разделились с Кларой, Дереком и Соловьем, и в условиях когда на них должна была начаться полномасштабная облава, это был непозволительно большой срок. Милена разделяла его тревогу: нехотя позволив контрабандисту сделать небольшую передышку, она тут же повернула назад к Башням, планируя обогнуть их по большой дуге и двинуться к приграничным городам. Проклятый форт словно не хотел отпускать её, магнитом тянул к себе, раз за разом заставляя возвращаться. Будь её воля, она бы давно перешла на бег и стремглав промчалась бы мимо него прямо к месту встречи, но её удерживал Маркус. Он двигался так быстро, как только мог, но не так быстро, как хотела бы Милена, о чем она не уставала напоминать ему на каждом привале: — Вот оборачивался бы ты нормально — домчались бы в два счета! А так плетемся медленнее обоза! — Ну извини. — огрызался Маркус в ответ. — Если бы знал, что мне понадобится бегом пересечь за день полстраны, обязательно бы научился. — А что «извини»-то? Сам себе вредишь и своим же людям помочь не можешь, позорище. На это ему нечего было ответить, и контрабандист молча поджимал губы. Последнее о чем он мог подумать, когда вспоминал об этом внезапно свалившемся на него проклятии — что оно могло нести что-то кроме вреда. Зверь, в шкуре которого он просыпался, казался ему монстром, которого нужно было удушить строгим ошейником, посадить на цепь и никогда больше с неё не спускать. В какой-то степени это ему удалось. Первое время он требовательно рвался наружу едва ли не каждые пару дней, поначалу напоминая о себе всплесками тревожного раздражения и странными ощущениями: желанием поймать зубами пролетающую перед лицом муху или хорошенько принюхаться к полной подозрительных запахов сумке коллеги. Маркус игнорировал эти предупреждения, и тогда зверь начинал сходить с ума, в буквальном смысле проламываясь сквозь неудобное человеческое тело. Мужчина с ужасом чувствовал, как суставы начинает выкручивать, а кожа покрывается холодным потом, и тут же бросал всё, чтобы сбежать как можно дальше от людей. Первый год стал для него одной сплошной войной, в которой он неизменно проигрывал каждую битву, но каждый раз немного оттягивал своё поражение. К вечеру они вышли в знакомые места, приблизились к дороге, по которой в Башни возили припасы, и обнаружили странное зрелище: обычно тихий лес полнился дробными звуками шагов, полуразборчивыми переговорами, зычными окриками и лаем собак. Среди деревьев вились крупные, желтые светляки фонарей, отсвечивали на полированных дулах винтовок. Как и ожидала Милена, как только вести о нападении на Башни дошли до властей, всю округу наводнили военные. По плану, к этому времени они должны были все вместе пересекать Нор-Алинер, даже если бы им пришлось разделиться. Но момент был упущен, и это значительно всё усложняло. — Даже если они давно добрались до места встречи, им явно придется оттуда уйти, — обеспокоенно заметил Маркус, когда они с Миленой делали очередной крюк, огибая выдвинувшийся глубоко в лес патруль. — Рядом с городами сейчас опаснее всего. — Найдутся, — коротко прорычала камана, хлестнув по земле хвостом. Чем ближе они подбирались к обитаемым местам, тем сложнее становилось двигаться вперед. Власти словно расценили налет на их тайную тюрьму как нападение на страну и стягивали всё новые и новые силы к северной части границы. Военные целыми отрядами сходили с дорог и маршировали в сторону Нор-Алинера. Это были уже не маленькие поисковые патрули, а полноценные боевые подразделения. Попадаться им на глаза было опасно даже для Милены. Весь следующий день они двигались очень медленно и осторожно, боясь выдать свое присутствие, и только в сумерках позволили себе ускориться. В такие моменты Маркус мысленно радовался одному из немногих подарков, которые сделал ему тот злополучный укус: способности хорошо видеть в темноте. — Тебе не кажется, что это уже не по наши души? — сказал он, первым выразив их с каманой общие сомнения. — В последний раз я столько солдат на дорогах видел, когда их в руины отправляли. — Кажется, — кивнула она. — Но это точно не Альянс. Если бы они и хотели вторгнуться в Гайен-Эсем, то сделали бы всё тихо и быстро. Никто бы и пикнуть не успел. — Они бы начали сразу с центра? — Да. — Тогда… может они и пытаются отвлечь армию к границам? — Говорю тебе, они бы не напали! — раздраженно отрезала Милена. — Откуда ты знаешь? — Из первых уст. Альянс всё это время пытался захватить власть изнутри. Не планировали они вторжение, по крайней мере, сейчас, — по её лицу вдруг скользнула незнакомая Маркусу почти печальная усмешка. — Кому, как не им знать, что в таких делах жадничать и торопиться нельзя. — Но рано или поздно они попытаются? Милена равнодушно повела плечами. — Встретиться им всё равно рано или поздно придется. И Альянс захочет, чтобы это произошло на их условиях. Они потратили два дня, минуя все патрули и идущие к границе отряды и приблизились к зоне приграничных городов только чтобы понять, что Клары, Соловья и Дерека здесь быть не может. Дороги были перекрыты, всех, кто проходил или проезжал в сторону границы или от неё, останавливались и обыскивали. Патрули заполонили даже близлежащие деревни, Маркус и Милена не могли позволить себе расслабиться, готовые в любой момент сорваться с места и уходить. О том, чтобы встать лагерем, развести костер, добывать и готовить пищу не было даже и речи. Даже если отколовшаяся часть их группы успела добраться сюда, они не смогли бы остаться и ждать. Если раньше у них был хоть какой-то ориентир для воссоединения, теперь он исчез. Они потеряли друг друга — от этого простого факта некуда было деться даже мастерски умеющему топить дурные мысли в работе контрабандисту. Клара и Соловей могли быть где угодно от другого конца Гайен-Эсем, до казематов ближайшего города. Они могли сейчас так же отчаянно искать встречи с Маркусом и Миленой, могли быть в плену, могли быть мертвы. Более благоприятные варианты мужчина отбрасывал сразу же, горьким опытом наученный не слишком надеяться на хорошее. От всех остальных к горлу начинал подкатывать комок удушливой паники. Милена только накаляла обстановку. Вместе с последней ниточкой, которая могла привести её к добытому из Башен артефакту, она утратила и всё свое напускное спокойствие, почти как в те дни, когда тщетно искала способ попасть в форт. Только теперь кругом всё кишело врагами, а злополучный артефакт будто ускользнул её лап, и с каждым часом, с каждой пройденной милей, с каждым крюком, что они делали, тщетно обыскивая приграничные земли, шанс снова найти его становился всё меньше. Милену это приводило в состояние непроходящего, выжигающего внутренности бешенства. И, наблюдая за тем, как она скалится и хлещет хвостом, провожая озлобленным, пылающим взглядом очередной попавшийся им на пути отряд солдат, Маркус чувствовал, как спину зябко щекочет страх. Он понимал, что её гнев в любой момент может обратиться против него. В конце концов, это из-за него она оставила остальных и вернулась в Башни. Милена была того же мнения: несмотря на то, что им приходилось постоянно держаться бок о бок, она отстранилась от Маркуса. Сначала исчезли её привычные насмешки, тут же насторожив привыкшего к ним контрабандиста, а потом камана почти перестала с ним разговаривать, не считая коротких команд и замечаний. Это молчание тяготило Маркуса больше любых издевок, но он не решался его нарушать. Памятуя о вполне серьезной угрозе Милены в случае чего сломать ему шею, он беспрекословно слушался её, стараясь не давать повода для вспышек ярости. Этим вечером камана не вернулась с разведки. Как обычно оставив Маркуса дожидаться её в укрытии, так и не пришла, даже когда в почерневшем небе воцарились две неполные луны. Ему оставалось только ждать, напряженно вглядываясь в полную шорохов и теней лесную ночь. Затекшее тело ныло, требуя устроиться поудобнее, в голове клубился тяжелый туман, рассеивая его внимание, погружая в блуждающие по кругу одни и те же невеселые мысли о том, куда могла подеваться Милена. Её безопасность Маркуса не слишком беспокоила: даже если бы мертвая камана попалась на глаза солдатам — им же хуже. Даже если бы она превратилась в кучку пепла на приправленном горючим костре, устроив перед этим маленькую кровавую войну — ничего не было бы кончено. Просто тот крохотный шанс отыскать потерянных товарищей, который у него оставался, стал бы ещё чуть меньше, и Маркусу пришлось бы в одиночку шнырять по горным лесам, избегая патрулей. В какой-то степени он даже этого хотел. Милена пугала его. Не только своим молчанием — что-то изменилось в самом её облике и повадках: глаза непрерывно горели все тем же злым желтым огнем, но их взгляд казался тяжелым, блуждающим. Движения каманы утрачивали последние остатки гибкости: она, словно ящерица, перемещалась с места на место стремительными рывками и замирала каменной статуей, когда двигаться не было необходимости. Даже её хвост с тяжелым костяным наростом на конце перестал хлестать по земле при каждой вспышке раздражения. Единственное, что почти не изменилось — её странная привязанность к своей глефе, которую Маркус заметил ещё в первые дни после их встречи. Вечерами, устроившись в стороне от костра, Милена могла до самого рассвета сидеть неподвижно, разглядывая красное древко, покрытое вязью врезанных в него букв. «Норхора. Милена. Вайсзарк. Скаршерд. Нахамон…», — всё, что контрабандист успел запомнить, украдкой выхватывая взглядом букву за буквой — несколько никак не связанных между собой слов, о смысле которых он, порой, со скуки гадал, коротая бессонную ночь. Как оказалось — двенадцать имен, в которые камана теперь пристально вглядывалась почти каждую свободную минуту, будто ей виделось что-то в потертых, неровных буквах. Будто она боялась, что забудет их, если отведет глаза хоть на мгновение. Маркус уже не сомневался, что находиться рядом с Миленой стало опасно, как никогда: он чувствовал это кожей — то же самое дыхание ни с чем не сравнимой ненависти, которое преследовало его в руинах, у цепи фортов. Каждый раз, когда из леса доносились её тяжелые, неровные шаги, он невольно замирал, ожидая, что они резко стихнут, а потом камана в пару прыжков доберется до него и прикончит ударом широкого клинка. Каждый раз, устраиваясь на отдых, боялся, что открыв глаза, увидит над собой облако черных волос, две круглые огненные луны и звериный оскал, и последним, что он испытает в своей жизни — вспышка острого, леденящего ужаса. Когда Маркус уставал чутко дремать вполглаза и засыпал, эта картина снилась ему в кошмарах. Он вскакивал в холодном поту с бешено колотящимся сердцем и непреодолимым желанием сбежать, затеряться в лесах, как не один раз шепотом предлагал ему Соловей. Потому, спустя пару минут, дыхание успокаивалось, свежий горный воздух отрезвлял голову. Как бы ни было страшно оставаться с Миленой, попытка уйти от неё означала бы почти верную смерть для него и, возможно, для всех остальных. Поэтому он ждал, нервничая, что каманы нет так долго и одновременно смутно надеясь, что она уже не придет. Слушая, как песни ночного леса начинают сливаться в ушах в один сплошной протяжный, высокий писк, Маркус поймал себя на мысли, что ему не хватает звуков лагерной возни: звонкого треска разгорающегося пламени, шорохов, топота, безмятежного посапывания, раздающегося по ночам из-под мерно вздымающихся и опадающих одеял. Он скучал мелодичному мурлыканью Соловья и деревянному звону бусин на браслетах Клары. Тишина, с которой Маркус сживался, в один момент стала ему чужой, и вместо покоя дарила уже знакомую глухую тоску. Где-то в глубине леса зашелестела листва, и контрабандист тут же напрягся, поворачиваясь на шум. Это была Милена — он приучился замечать её приближение ещё издали, и больше ей не удавалось подкрасться к нему сзади, как она любила делать раньше. Впрочем, она и не думала скрываться, уверенно хромая к месту, где мужчина дожидался её, будто видела его прямо сквозь густые заросли. Разглядев среди деревьев её сгорбленную фигуру, Маркус удивленно сдвинул брови и прищурился — камана тащила на плече что-то, напоминающее длинный, темный тюк, придерживая его вытянутой когтистой лапой. Спустя несколько секунд он разглядел свисающие вниз, руки, безвольно болтающуюся голову, коричневые и красные полосы форменного гамбезона. Милена, приблизившись, вдруг замерла и резко качнулась вперед. Солдат кувыркнулся с её плеча, бухнув об землю, будто мешок с картошкой. — Обыщи его, — даже не взглянув на Маркуса, приказала камана. — Очнется — допросим. Маркус замешкался, но все же присел рядом с пленником на корточки, поднес ладонь к бледному лицу, проверяя есть ли дыхание. Это был зрелый мужчина, плотный, с широким лоснящимся лицом, больше всего похожий на обычного штабного служаку при охранном посте в каком-то из сытых и спокойных центральных городов. — Откуда он? — спросил Маркус, первым делом снимая с солдата перевязь и расстегивая застежки гамбезона. — Из лагеря к северу отсюда. Там стоит ещё одна колонна. Скорее всего, завтра уже снимутся с места. — Они не хватятся его? — Какая, к черту, разница? — равнодушно фыркнула Милена. — Я хочу выяснить, что происходит на границе и не пригребли ли они к лапам мой артефакт. — Маловероятно. Если наши до сих пор где-то здесь, они могли попасться любому отряду, идущему к Нор-Алинеру. А их тут — десятки. — Значит, проверим каждый! — упрямо заявила Милена. — Я их всех вырежу по одному, если понадобится! Маркус тут же умолк, быстро обшаривая карманы пленника, в которых не обнаружилось ничего интересного, кроме небольшого бумажного свертка, от которого резко пахло дешевым табаком для самокруток. К его удивлению на солдате не было ни царапины, только почти сошедший красноватый след на горле: судя по всему, Милена просто перекрыла ему кислород и душила, пока бедняга не потерял сознание. Маркусу вспомнился Ник — связной Теневой стражи, гнивший сейчас в лесах где-то далеко отсюда. По спине пробежал неприятный холодок — как бы бережно камана не обращалась со своей жертвой по дороге сюда, теперь, вдали от чужих глаз, её могла ждать такая же жестокая расправа. Даже если бы он, не ломаясь, рассказал всё, что от него требовалось, Милена не оставила бы его в живых. Закончив обыск, Маркус отошел в сторону и прислонился спиной к дереву, в тягостном молчании выжидая, когда солдат придет в себя. Милена, не отрываясь, буравила взглядом его бледное лицо. Когда веки мужчины первый раз дрогнули, в её глазах зажегся свирепый, хищный огонь. Солдат болезненно замычал, завозился на земле, еще не осознав, что находится не там, где должен. Потом открыл глаза, приподнял голову и тут же дернулся и вскрикнул от тяжелой оплеухи. Маркус невольно вздрогнул — щеку мужчин перечеркнули глубокие алые следы когтей. Милена нависла над ним и крепко схватила за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза. — Назовись! — резко приказала она, не давая ему опомниться. Тот не сумел выдавить из себя ни слова, судорожно ловя ртом воздух, его грудь быстро вздымалась и опадала, глаза вылезали из орбит, как у перепуганного зайца. — Отвечай! Из какого ты подразделения? Сколько вас? Куда вы направляетесь?! Милена отвесила пленнику еще одну затрещину и стиснула руку, будто намеревалась пальцами раздавить ему челюсть. Он снова вскрикнул и стиснул зубы — криво обломанные когти каманы глубоко впились ему в кожу. — Эй, полегче! — встревоженно окликнул её Маркус, отрывая спину от дерева. — Дай ему прийти в себя, он же двух слов связать не сможет!.. Он осекся: лицо Милены сморщилось, изрезанное глубокими злыми морщинами. — Встрянешь ещё раз — будешь следующим! — прорычала она, покосившись на него выдавленным из орбиты глазом из-под упавших на лоб прядей черных волос. Маркус на мгновение окаменел, а потом поспешно отвернулся. Успевший слегка прийти в себя солдат шуршал лесным настилом, не то извиваясь от боли, не то рефлекторно пытаясь отползти. Контрабандисту казалось, будто он слышит, как сердце пленника остервенело колотится в груди, и чувствовал, как начинает заходиться его собственное, а в ногах поднимается болезненная дрожь, уговаривая его сорваться с места и зайцем броситься прочь. — Я спрошу ещё раз: откуда твой отряд? — И-и-и-из с-столицы. Мы из Белого города. — Во-от как? Из самой столицы?.. Голос Милены был полон злой издевки. В воздухе невидимым ядом разливался запах смерти, проникал в легкие и наполнял их безотчетным ужасом. —…и что же вы оттуда вылезли, а? Что вам нужно у границы? — М-м-му…мы… Он замычал, потом сорвался на рык — от страха у него едва шевелились губы, но Милену это не волновало: стоило пленнику замешкаться с ответом хоть на пару секунд, как она снова начинала сжимать пальцы, впиваться в оставленные когтями раны все глубже и глубже, растравливая их. Маркус не смотрел в их сторону, но чувствовал, как носа касается еще пока мимолетный запах крови. Он скрипнул зубами и впился пальцами в кору дерева, к которому недавно прислонялся. Ощущение присутствия чего-то чужеродного, опасного, жаждущего напиться чужой боли затопило его, будто рядом была целая толпа мертвецов вместо одного. Солдат тоже это чувствовал и поэтому даже не думал сопротивляться. — н-нам… на-нас вызвали… на границу напали… — Кто? — М-мертвецы. Несколько мгновений тишины — Милена смотрела на солдата, удивленно склонив голову набок. — Мертвецы напали на границу? Где? —…там… в центре, где ворота… «Ворота? Там, где мы собирались пройти?» — недоумение пришло запоздало и будто откуда-то издалека. Маркус тихо зашипел от резкой ломоты в висках: голова словно раскалывалась между двумя одинаково сложными и важными задачами — стремлением понять, что произошло и попытками не дать себе сорваться с места, повинуясь воющему во всю глотку инстинкту самосохранения. — Мертвецы прорвались через ворота? — Я… я не знаю, нам не… А-А-А! — Как это ты не знаешь?! Маркус почти дернулся, словно от боли — нутро резануло острой, неожиданной для него самого жалостью. Он достаточно долго был частью одной из самых крупных преступных группировок Гайен-Эсем, чтобы хорошо знать, что такое жестокость. С виду чистенькие и благополучные городские контрабандисты в глубине души всё же оставались головорезами. Когда дело не получалось решить переговорами, в ход шли старые, как мир способы: угрозы, пытки и убийства. Крысы, солдаты и лазутчики враждебных банд — Маркус не раз вот так же стоял и наблюдал чужую боль и смерть. Неприятная необходимость, — как называл это Таркон, — которую он научился просто принимать. Но почему-то сейчас контрабандисту было до ужаса жаль человека, который медленно погибал у него за спиной, как бы отчаянно он сам не нуждался в сведениях, которые тот имел. — За каждое «я не знаю», я буду выкручивать тебе по одному пальцу, — прошипела Милена. — Я о-очень не хочу тащиться обратно за вашим командиром. Придется заставить его прийти на твои вопли, если мне не хватит того, что ты скажешь. Пой, поросенок, если не хочешь потом визжать. Он запел. Сквозь вырывающиеся из груди всхлипы, заикаясь и путая слова.  — Ны-нам сказали, что у ворот через границу п-проникают мертвецы, а-армия вся идет туда, даже с Южного Мыса и С-северного Мыса, все идут… — Не мямли. Когда пришло известие? Кто его послал? — Неделю назад по-послали с границы. В этот раз Маркус не выдержал и обернулся. Милена сидела на пленнике верхом, скрючившись и изогнувшись не хуже «человека без костей» из бродячей труппы артистов. Всей своей тяжестью прижимая к земле ноги солдата, она поставила звериную полулапу ему на грудь и далеко вытянулась вперед, низко нависая над его изодранном когтями лицом. Её яркие глаза задумчиво смотрели в пустоту. — Что ты знаешь о нападении на Башни? — наконец спросила она. Мужчина машинально попытался покачать головой и только в очередной раз скривился — Милена по-прежнему крепко держала его за нижнюю челюсть. Из его выпученных глаз медленно текли слезы, не то от боли, не то от испуга. Он явно боялся отвечать, но память о наказании за каждую заминку заставила его выпалить: — Ничего. Нам ничего не сообщали о Башнях. — Хочешь сказать, ваша цель — только дойти до Нор-Алинера? — Д-да… — Вам не приказывали никого искать? Задерживать? — Т-только подозрительных людей. — Лжешь ведь, солдатик, — камана согнулась ещё ниже до треска в ребрах вжимая пленника в землю. — Н-нет! — просипел он сквозь зубы, начиная синеть от нехватки воздуха, — К-клянусь… пожалуйста… Маркус был уверен, что сейчас камана заставит пленника взвыть. Но она вдруг выпрямилась, давая ему вздохнуть. Тот зашелся хриплым стонущим кашлем, едва не подавившись хлынувшим в легки воздухом. Контрабандист удивленно взглянул на Милену. Она казалась почти спокойной: бороздившие её лицо жесткие морщины разгладились, глаза слепо смотрели перед собой. — Вот оно как, значит… — почти озадаченно пробормотала себе под нос Милена и умолкла. Она молчала несколько долгих минут, которые никто не смел издать не звука. Тишина повисла над ними тяжелым грозовым облаком. Отравленный духом смерти воздух казался густым, как кисель — легкие будто отказывались втягивать его. Маркус чувствовал, как тело начинает ломить от напряжения. Он никогда не подумал бы, что ожидание может быть настолько страшным, как никогда не поверил бы, что всё закончилось. Нутром он всё еще ощущал, что стоит посреди кровожадной толпы, остановившейся лишь для того, чтобы в любое мгновение броситься на него и разорвать на части. Солдат этого не понял. — П-пожалуйста… пожалуйста, отпустите меня, — едва слышно пролепетал он. — Я просто уйду, я… никому не скажу. Я не хочу умирать. Он осекся, вжимаясь в землю: взгляд Милены снова сфокусировался на его лице. Казалось, будто в её глазах постепенно, ярче и ярче разгорается холодный желтый огонь. Это веки с каждой секундой расползались, распахивались всё шире, обнажая пылающую радужку. — Мерзость… — хрипло прошипела она и стиснула когти. Её лицо мгновенно исказилось до неузнаваемости, превратившись в уродливую гримасу ярости: выпученные до предела глаза, оскаленные до самых десен клыки. Челюсть солдата хрустнула под её пальцами. Его визг прорезал воздух, пронесся над деревьями. Маркусу на мгновение показалось, что он оглох, что этот предсмертный крик пронзил его, повредил что-то внутри, лишив его возможности дышать. Он окостенел, распахнутыми глазами глядя перед собой, чувствуя, как мышцы наполняются мягкой ватой, отказываясь шевелиться, а время замедляет ход, будто желая, чтобы он успел хорошенько рассмотреть, как Милена хватает бьющегося под ней человека за верхнюю челюсть, как разрывается по краям рот, искаженное ужасом и болью лицо сминается в обезображенную маску и с хрустом раскалывается надвое. На траву плеснула кровь. Потом раздалось хлюпанье натягивающейся плоти — перехватив голову мертвого солдата поудобнее, Милена старательно выкручивала и тянула её, пока шея с хрустом не сдалась. — Эта мерзость хочет жить! — осклабившись до ушей, почти весело проорала она. — Эта жалкая скулящая мерзость хочет ЖИТЬ! Последнее слово вырвалось из её глотки свирепым рыком. Камана вдруг выпрямилась и, резко размахнувшись, отшвырнула голову в сторону — та пролетела несколько метров, разбрызгивая по зарослям казавшиеся черными в темноте капли крови, с треском врезалась в куст и тяжело ухнула на землю, скрывшись среди травы и листьев. — Жить он хочет! — Милена впилась в обезображенный труп ненавидящим взглядом. Потом огляделась по сторонам и схватила лежавшую на земле глефу. — ЖИТЬ ОН ХОЧЕТ! Лунный свет призрачным бликом скользнул по широкому лезвию. Оно на мгновение взвилось в воздух и тут же опустилось, с чавканьем вгрызаясь в остывающее тело солдата. Потом ещё раз. И ещё. Клочья изорванной плоти проглядывали сквозь пробитый гамбезон, превращались в единое месиво с пропитанной кровью тканью. Камана раз за разом замахивалась глефой, методично била, куда придется, с хрустом проламывая кости, отсекая и отбрасывая в сторону конечности, пальцы, куски крупных мышц. Не поможет. Он будет жить, как и хотел, даже если превратится в кровавую кашу и впитается в землю. Его тело не умрет — крохотные частицы кожи, мышц, костей, органов, раздавленные и разделенные будут дышать и цепляться за жизнь до последнего, а когда больше не смогут этого делать, сам лес — его воздух, трава и почва — сожрут их, сделают частью себя. Живые бессмертны. Живых невозможно убить. Милена перехватила глефу обеими руками и с ревом вогнала в распластанные по земле останки. Всё вокруг дышало и пело даже сейчас, когда каждая тварь, способная перемещаться бежала прочь от этого места. Деревья, трава, копошащиеся в земле мыши и черви, камни, поросшие мхом и плесенью, пронизанный светом двух лун воздух — всё пропитано жизнью. Одной ей не было места в этом бесконечном движении, обтекавшем её, проносящимся мимо, будто для всего мира она была пустым местом. И нет возможности ни вернуться в него, ни сравнять его с собой. Жизнь невозможно уничтожить. Её слишком много вокруг. Так мучительно много, что нет сил терпеть. В какой-то момент Маркус почти перестал понимать, реально ли то, что он видел перед собой, или ему снится очередной кошмар. Искривленный силуэт Милены, тусклая, серебристая молния мечущегося клинка, распластанное на земле тело — темный, хлюпающий, с каждым ударом становящийся всё более бесформенным — все мутнело и расплывалось перед глазами. Запах крови сладковатым металлом расползался во рту, и все, что Маркус мог — смотреть и стараться сдерживать тошноту. «В этот раз она тебя убьет. Ты умрешь. Так же, как он». Мужчина судорожно вздохнул, его широко распахнутые глаза прояснились. Он закусил губу, стараясь не издать ни звука и осторожно огляделся, краем глаза непрерывно следя за беснующейся в паре шагов от него каманой. Ему безумно хотелось зажмуриться, но страх мгновением позже открыть глаза навстречу собственной смерти был сильнее этого желания. Маркус сделал крохотный шаг назад, почти не отрывая подошв от земли. Ноги дрожали, грозя в любой момент подкоситься, и казалось, что шорох проминающейся под ними травы разносится на весь лес. В голове было совершенно пусто: он понятия не имел, чего пытается добиться и что будет делать дальше. Сделать ещё один шаг и еще один один вдох — большего и не было нужно. Ему удалось сделать с десяток маленьких шагов, когда он наконец увидел, что понемногу разрывает дистанцию. Дышать стало чуть легче, и приглушенный страх тут же забился внутри с новой силой. «Слишком медленно». Контрабандист стиснул зубы, чуть пригнулся к земле, позволяя себе шагать чуть шире. Позади, за его левым плечом было серьезное препятствие — тонкое молодое деревце, ветви которого свисали прямо у него на пути. Но сразу за ним начиналась густая колючая поросль, у которой можно было затаиться и взять передышку. Было ужасно глупо надеяться, что такое укрытие спасет его, но Маркус отбрасывал эту мысль, стоило ей замаячить на краю сознания. Когда Милена внезапно прекратила расправу над трупом, с ревом воткнув в него глефу, ветка злополучного дерева висела у него над самым плечом. Сердце больно ёкнуло. Ему пришлось замереть вместе каманой, которая так и осталась стоять, устало сгорбившись и обхватив руками древко своего оружия. Маркус едва дышал в мучительном ожидании, что она обернется. Но этого не произошло: он успел вздохнуть один раз, другой, третий, а Милена все не шевелилась, будто окаменев. Неотрывно глядя на её раскрашенную синяками голую спину, мужчина осторожно качнулся, проверяя, слушаются ли его ноги, потом сделал ещё один шаг, пошатнулся, едва не провалившись каблуком в мышиную нору, но удержал равновесие, резко раскинув руки в стороны. Камана ничего не замечала, и у Маркуса появилась смутная, нелепая, но ободряющая надежда, что она оцепенела навсегда. Осмелев, он шагнул ещё раз, наклоняясь, чтобы увернуться от готовой хлестнуть его по голове ветки. Под ногой что-то громко хрустнуло. Милена подняла голову и оглянулась на контрабандиста из-за плеча. В первую секунду Маркус не поверил, что это случилось, что это — конец. Он смотрел прямо в расширенные желтые глаза каманы и не мог понять их выражения. Их взгляд казался почти рассеянным, будто она глядела на него и сквозь него одновременно. Потом её лицо болезненно вздрогнуло. Она рывком вытянула глефу из земли и тяжело развернулась к нему всем телом. Лезвие глефы скользнуло вверх нацеливаясь прямо на него, и Милена резко шагнула вперед, одним движением покрыв почти половину разделявшего их расстояния. Маркус дернулся, всё его тело пронзило болью: оно уже предчувствовало — ещё один шаг, и стальной коготь пронзит колотящееся у самого горла сердце. От бешеного биения крови пульсировала кожа. Рука сама собой потянулась к перевязи, минуту назад подкашивавшиеся ноги горели огнем. Так происходило всегда, когда он оказывался в шаге от смерти — тело хотело жить и готово было бросить на это все свои нечеловеческие силы до последней капли. Но в этот раз Маркус не верил, что может хоть что-то сделать. Что бы он ни выбрал — драться или бежать — камана убила бы его. Милена оскалилась до самых десен, пожирая взглядом его лицо. Сплошная волна жгучей ненависти, какой он не чувствовал никогда в жизни. Маркус попятился, лихорадочно хватая ртом воздух. — Милена! Милена, остановись! В застывших глазах каманы мелькнула растерянность. «Милена?..» —… что за дурацкое имя? Вальяжно разлегшийся в корнях старого дерева хищник повернул к ней вытянутую темную морду, лениво облизнул длинные усы и пророкотал: — Глаза у тебя, как застывшая на солнце смола. Она недоверчиво фыркнула, уже понимая: это имя прилипло к ней, едва сорвавшись с губ недавнего знакомца, чьего ребенка она носила. Тогда невозможно было представить, что это — самый ценный подарок из всех, что он сделал ей за время, которое они провели вместе, прежде чем снова пошли каждый своей дорогой. Он остался в древних лесах Хъемоса вместе с их сыном, а она вернулась в Альянс. Всё это было безумно давно: если их не убила Катастрофа, — значит, убило время. Но они существовали, она была частью их жизнь, и данное ей имя было тому доказательством. «Это — я. Я всё еще живу». Милена снова услышала, как чей-то голос зовет её по имени. Уже другой, чужой и одновременно хорошо знакомый. Она тряхнула головой и прищурилась. Вокруг, совсем, как тогда, шумел лес, только совсем другой — молодой и светлый даже ночью. Маркус стоял прямо перед ней, белый, как труп — одни непривычно широко распахнутые глаза сверкали, отражая лунный свет. Одна рука вцепилась в рукоять ножа на перевязи, другую он вскинул перед грудью в беспомощном, умоляющем жесте. — Милена? — едва слышно прошептал он, с надеждой вглядываясь в её лицо. — Ты меня узнаешь? Камана вдруг поняла, что клинок глефы в её руках смотрит прямо на него, замерев в паре мгновений от смертельного выпада: стоило дать напружиненным мышцам разогнуться, и Маркус повис бы на клинке, как насаженный на иголку мотылек. Она осторожно расслабила руки, опуская оружие. Из губ мужчины вырвался долгий, прерывистый вздох. Милена ошеломленно огляделась по сторонам, посмотрела на расползшееся по траве темное месиво и покачала головой. — Проклятье… Она отчетливо помнила, что делала всё это время, но не могла до конца поверить, что едва не перешла черту, из-за которой уже не смогла бы вернуться. Такие глупости: потерявшаяся где-то здесь безделушка, тупая солдатня, не знающая, что творится у неё под носом. И всё это едва не стоила ей самой себя. Ей вдруг вспомнились слова Альсмана — охотника из Башен, слова, которые в тот момент показались ей не более чем злым плевком: « — Устроишь здесь резню — лишишься рассудка!» «Да ты, как в воду глядел, паршивец. Умен не по годам или такой глазастый? Даже жаль было бы такого убить». Она повернулась к Маркусу, так и не посмевшему сдвинуться с места, и осклабилась в своей привычной снисходительной усмешке: — Что так смотришь? Пересрал? Контрабандист вздрогнул, ошарашенно глядя на неё. Потом вдруг фыркнул, и отвернулся, прикрывая рот ладонью — его трясло от облегчения и рвущегося из груди нервного смеха. Милена терпеливо ждала, пока мужчина не успокоится, с легким удивлением наблюдая, как он недовольно кривит лицо, пытаясь заставить себя остановиться. Отсмеявшись, Маркус глубоко с наслаждением вдохнул, не веря своему счастью, но тут же поперхнулся пропитанным кровью воздухом. Он резко позеленел, попытался метнуться в сторону ближайшего дерева и согнулся пополам в приступе рвоты. — Пересрал, — презрительно констатировала Милена. — Вот уж не думала, что тебя с перепугу блевать потянет, слабачок. — Иди ты нахрен, — выдохнул контрабандист, утирая рот ладонью. Некоторое время он так и стоял, уперевшись ладонями в колени и пытаясь отдышаться. — Ты себя не видела, — наконец, сказал он, осторожно выпрямившись. — Если бы я знал с самого начала, я бы никогда… я бы… — Что? Попытался бы сбежать при первой же возможности? Милена с интересом склонила голову набок, но контрабандист молчал, будто набрав в рот воды. — И что же такого ты увидел? Это? — не дождавшись ответа, камана кивнула на останки несчастного солдата. — Для тебя это в новинку? Разве я не поступала так и раньше? Маркус покачал головой. Он смотрел куда-то в сторону, избегая внимательного взгляда каманы. — Дело… не в этом, — наконец, сказал он, с трудом выталкивая из себя каждое слово. Ощущение от присутствия мертвеца ни с чем не спутаешь: страшная ненависть ко всему сущему — обжигающе холодная в момент, когда он дремлет и вспыхивающая черным пламенем, стоит ему заметить тебя и очнуться. В попытках прорваться к цепи фортов Маркус успел надышаться ею до тошноты. Но той ночью, когда Милена вылетела из ниоткуда и, прикончив натравленных на них с Соловьем собак, остановилась прямо перед ним, он почувствовал лишь странный бледный запах не живой и не гниющей плоти. Глаз видел знакомое уродство искалеченного Катастрофой тела, опасную, свирепую мощь, а внутреннее чутье, спасавшее ему жизнь каждый час, что он пробыл за Нор-Алинером, равнодушно молчало. Маркус боялся силы каманы, её непредсказуемости и жестокости, но это был объяснимый страх — она не делала ничего такого, что не мог бы сделать обычный достаточно сильный, чтобы подчинять себе всех вокруг человек. Страх, который Маркус испытал сейчас, был совершенно иным. — Верно. Если бы ты до конца доверял тому, что видишь глазами — уйти с самого начала было бы самым логичным решением. Но ты повел себя так, будто встретил не мертвеца, а просто… противника не по силам. Будь я по-настоящему мертва, ты бы не смог так спокойно находиться рядом со мной ни минуты. У нас это называется зрячестью — способностью видеть суть вещей — И к чему ты мне это рассказываешь? — ядовито осведомился Маркус. — Чем ты недоволен? Тебе неинтересно, с чего тебя так перетрясло? — в тон ему ответила Милена. — То есть, теперь ты решила начать со мной разговаривать? — Прекрати вести себя, как истеричная баба — у нас нет времени жевать сопли! — У нас? С чего ты взяла, что я буду иметь с тобой дело? Черные брови Милены озадаченно изогнулись. — Окстись, мальчик, — почти вкрадчиво пророкотала она. — Я не разрешала тебе никуда уходить. — Откуда мне знать, что у тебя опять не проломится крыша, и ты не прикончишь меня на месте? — с вызовом заявил Маркус. — Язык прикуси, пока я тебе его не отрезала! — разозлившись, рявкнула Милена, но к её удивлению, контрабандист повернул голову и в упор посмотрел ей в глаза. На его щеках пылали пятна злого румянца — испуганный ступор прошел, сменившись нервным возбуждением. — Хватит с меня угроз! Объяснись: что с тобой происходит? Какого хрена ты тут устроила?! Камана недобро сощурилась, но Маркус не отвел глаз. — Если это повторится — я всё равно не жилец, — сказал он, — И тогда не в моих интересах помогать тебе искать остальных. Милена некоторое время молча прожигала его взглядом. Её длинный хвост раздраженно метался туда-сюда, взъерошивая траву и подбрасывая в воздух мелкий лесной мусор. — Да что ты говоришь? Совсем недавно так трясся, а теперь готов героически сдохнуть? Она подалась вперед и закатила Маркусу тяжелую оплеуху, от которой тот едва не полетел на землю. — Это — чтобы ты не думал, будто можешь мне хамить! — заявила камана и, дождавшись, когда он твердо встанет на ноги, спросила: — Что ты знаешь о скаронах? Маркус мрачно взглянул на неё исподлобья, щупая пальцами саднящую скулу. — Что так называют ходячих мертвецов вроде тебя. Они не могут успокоиться и бродят по земле, бросаясь на все вокруг, никого не узнают и никого не жалеют. Они не чувствуют боли и их почти невозможно убить, — нехотя процедил он. — Скудные у тебя познания. Твоя подружка из глуши — и та лучше разбирается, — Милена покачала головой. — Скароны — это существа, души которых больше не способны делать то, что должны. Их мучает нескончаемая боль, и из-за этого они хотят заставить мучиться всех вокруг. Такое и с живым может приключиться. Мертвые отличаются только тем, что у них не только души сломаны, но и тела. В моё время таких немного было, и их почти сразу успокаивали. Но в Катастрофу всё перевернулось с ног на голову. И я сейчас не только о живых мертвецах говорю. Это коснулось всего Хъемоса: думаешь, почему Соловей жаловался, что у него искажения выходят через раз? В глазах Маркуса зажегся интерес. — Проблема не в нем? — Нет. Это у всех так. Но не об этом речь. Стать скароном, вообще-то, не так-то просто. А во время Катастрофы это происходило по щелчку пальцев. Толпы народу гибли страшной смертью и в ней же потом и оставались. Все они утратили личность и рассудок и превратились в дрянь, которая ползает сейчас по всем руинам. Исключений не было. — Значит, ты была такой же, как остальные? — Маркус сложил руки на груди и нетерпеливо постукивал пальцами по предплечью, но перебивать и торопить Милену не решался, послушно следуя за ходом её мыслей. Не столько из-за страха получить новую затрещину: с самого дня их встречи это был первый раз, когда она соизволила пуститься в такие пространные объяснения. — Верно, — по губам каманы скользнула угрюмая усмешка. — Я была таким же чудовищем, сносившим всё на своем пути. Она перехватила свою глефу двумя руками и воткнула в землю клинком вверх. Красное древко провернулось в её руках, давая Маркусу хорошенько разглядеть вырезанные на нем буквы. — Эти имена — память о том, как я жила, — сказала Милена отчеркнув когтем десять слов, поднимающихся от железного набалдашника глефы. — А вот эти — о том, кем я стала после смерти. Коготь процарапал в темном дереве вертикальную черту, остановившись у двух слов, начертанных у самого лезвия. — Скаршерд и Нахамон, — глаза Маркуса невольно опустились к отставленной в сторону длинной полулапе каманы, ломающейся назад скакательным суставом. — Не ты один шарахался, услышав, как я иду, — подтвердила Милена, проследив направление его взгляда. — Это длилось очень долго. Наверное, пару десятилетий. А потом меня разбудили. — Как? — А хрен его знает, — камана пожала плечами, пристально, почти влюбленно разглядывая рукоять своей глефы, поглаживая пальцами врезанные в красное дерево слова. — Кто-то из старых знакомых захотел поэкспериментировать вместо того, чтобы просто раскрошить меня на части и сжечь. Они заперли меня наедине с этими именами. Когда я очнулась и выбралась, Альянс уже вовсю строил новые города. Они решили, что моя душа исцелена и приняли меня к себе. — Поэтому — Нахамон? — осторожно спросил Маркус. Желтые глаза Милены зловеще сверкнули. — Только я не заслужила это имя, — сказала она, недовольно скривившись. — Не до конца. Как видишь, от скарона меня отделяет всего ничего. Нельзя нормально существовать в мертвом теле, даже если твоя душа жива. Это не бессмертие — скорее, какая-то полусмерть. Я долго держалась — пришло время покончить с этим. Маркус молчал, уткнувшись пустым, растерянным взглядом в землю у себя под ногами. С каждым словом в голосе Милены растворялась присущая ему грубая язвительность. Он становился непривычно спокойным, глубоким, почти отрешенным. Щека контрабандиста всё еще горела от оплеухи, но он отчетливо понимал, что это был лишь последний выстрел перед тем, как сдаться. Она рассказала ему больше, чем он ожидал услышать, и от этой внезапной откровенности веяло чем-то почти горестным. Маркус устало вздохнул, чувствуя, как из него испаряются остатки испуганной злости. — Нетрудно было догадаться, для чего тебе понадобился этот артефакт, — пробормотал он, наконец подняв глаза на каману. Та мрачно нахохлилась, спрятав плечи и половину лица под черной, кудрявой гривой. — Это всё? Хочешь ещё что-то узнать? — Да… пожалуй, да, — неуверенно пробормотал контрабандист, внимательно наблюдая за лицом Милены, чтобы понять, сколько еще вопросов он может себе позволить. — Ты ведь… выходит, рано или поздно ты снова станешь скароном? Он невольно сглотнул, заметив, как глаза каманы недобро сузились, но закончил: — Сколько времени у тебя осталось? И ты начинаешь сходить с ума, когда убиваешь? Или… это происходит постоянно, но ты как-то держишься? — Я держусь, пока помню, кто я, — в голосе Милены звенело едва сдерживаемое раздражение. — Я ведь сказала: мои имена — это моя память. У меня их достаточно, чтобы не забыть ничего важного. Она задумчиво оглядела Маркуса, недовольно нахмурилась и вдруг добавила: —… так что спасибо за то, что ты сделал то, что сделал. Маркус оцепенел, ошарашенно моргая. Последнее, что он ожидал услышать от неё — слова благодарности. — Что за тупое выражение морды? — фыркнула Милена. — Если ты наболтался вдоволь — бери свое шмотье. Пора уходить отсюда. Контрабандист очнулся, встревоженно огляделся по сторонам. Вокруг, из ниоткуда, вдруг возник целый ночной лес, пронизанный светом двух лун, запахами хвои и крови, перекличками ночных птиц и насекомых, назойливым жужжанием мух, уже вившихся над изуродованным трупом солдата. — Погоди, — Маркус тряхнул головой, возвращая себе утраченное ненадолго хладнокровие, и исподлобья посмотрел на каману, упрямо сжав губы. — Судя по твоим словам, находиться рядом с тобой не просто опасно. Ты в любой момент можешь снова сойти с ума. Если мы найдем остальных… ты будешь для них угрозой. — И что? — равнодушно осведомилась Милена. — Думаешь, из-за этого я откажусь от поисков? Или дам тебе убраться восвояси? Нет, мальчик. Может, ты и оказал мне услугу, но это ничего не меняет. Всё будет по-моему. А если нет — сверну тебе шею, как и обещала. К её недоумению, Маркус только усмехнулся и кивнул. — Понял. — Не волнуйся, — сказала Милена, наблюдая, как тот идет оставленной в стороне сумке, брезгливо переступая через разбросанные по траве куски разделанного трупа. — Вместе мы дойдем только до границ Альянса. Дальше я сама разберусь. — Я думал, тебе нужен кто-то, чтобы носить артефакт. — В руинах есть люди, которые мне должны — найду, к кому обратиться. — Те, кому ты тоже обещала свернуть шею? — ехидно осведомился Маркус, привычно проверяя содержимое своих вещей. — Не умничай, — огрызнулась Милена, заставив его на секунду поверить, что так оно и есть. — Собрался? Выдвигаемся. — Куда? — К воротам Нор-Алинера. — Туда, откуда лезут мертвецы? — мужчина недоуменно нахмурился. — Зачем? Своих мы там точно не найдем. — Хочу проверить, что там творится. Других идей все равно нет. Маркус молча кивнул, поправляя на плече сумку. В кои то веки мнение старой каманы полностью совпало с его собственными мыслями.