Сказания Хъемоса: Бездомные души

Его сломали. Разбили на сотню осколков, как старое зеркало и оставили в раме осыпаться, медленно умирать, истекая собственной памятью, остатки которой еще позволяли ему понимать, что он существует. Дерек. Мальчишка из деревенской глуши, умеющий призывать радугу и заставлять людей спотыкаться на ровном месте. Хисавир из Башен, способный только на мелкие бунты, дававшие ему почувствовать себя живым. Крохотный осколок личности, лишенный даже собственного тела. В него грубо вторглись, скрутили и ломали, пока его нутро с хрустом не раздалось, впуская в себя невидимые щупальца. Чужая воля наполнила его до краев, растеклась по сосудам, и тело перестало ему подчиняться. Его память вывернули наизнанку, вытрясли до дна, добравшись до самого сокровенного, до таких вещей, которые Дерек никогда бы никому не рассказал. Он чувствовал себя раздетым догола, бескожим, пробитым насквозь и высосанным досуха. Дерек забился в угол, готовый сделать что угодно, лишь бы его оставили в покое и больше никогда не прикасались. Мир вокруг словно накрыли выпуклым стеклом, собственный голос звучал откуда-то со стороны и даже дыхание как будто вырывалось не из его груди. Кожа на пальцах ощущала выпуклый узор на рукояти пистолета Соловья, прикушенный язык горел, к зубам прилип металлический привкус крови. Он видел тревожные, испуганные взгляды Клары и Соловья, и слышал, как его голос разговаривает с ним чужими словами. От этого Дереку становилось тошно. Он хотел зажмуриться, нырнуть в оставшийся у него крошечный мирок с головой, но щупальца в голове крепко удерживали его на поверхности, заставляя смотреть на мир ясно. Первые несколько часов были особенно невыносимыми. Он слушал надсадный кашель Клары, смотрел как Соловей, отвернувшись от него, тихо уговаривает её поесть и не выдержал. Из глаз у него полились слезы. И щупальца тут же сжались, снова хрустнули чем-то внутри, заставляя их остановиться. С этого момента Дерек старался вести себя как можно тише, делать вид, что его нет. Ему было страшно даже думать о том, что случится, когда маленький осколок самого себя, который у него остался, лопнет под следующим ударом невидимого хлыста. Существо, которое захватило его разум всегда было рядом. Оно пришло в лагерь, прячась за спинами не живых и не мертвых людей, скрывалось в палатке, обнаруженной Соловьем, а потом отправилось в туннели под горой вместе с Одимом, перед этим уговорив Дерека показать ему дорогу туда. Ренон, как он назвал себя устами Дерека, подкрался к нему так, что он и не заметил, осторожно влез в его мысли, начал управлять ими. За один день он узнал о них всё, и по какой-то причине они были ему нужны. Перемолов память Дерека, поселившись рядом с ним в его голове, он невольно открыл ему и свои мысли: они проплывали мимо яркими цветными пятнами, взрывались вспышками звуков и запахов, вихрились вокруг, словно подхваченные ветром листья. Наблюдая за ними, Дерек смог понять только одно: Ренона интересовала Милена. Поэтому он не тронул Клару и Соловья. Он мог легко превратить их в таких же кукол и пополнить свою поредевшую коллекцию, но не стал, даже когда Соловей начал проявлять опасное любопытство, а потом и вовсе взбунтовался, попытавшись сбежать. Хисагалу нужно было сидеть тихо, и никто бы не пострадал. Эта мысль не отпускала Дерека ни на мгновение. Ренон держал его железной хваткой до самой ночи. Потом велел выйти из палатки и передать пистолет одному из мужчин, который занял его пост, охраняя Клару и Соловья. Он позволил Дереку поесть и отдохнуть, и тот послушно свернулся в клубок у потухшего костра, боясь спугнуть неожиданное счастье. Его разбудил влажный рассветный холод. Одежда намокла от росы, в спину дул холодный ветер, но Дерек лежал неподвижно, даже не открывая глаз. Надтреснутое сознание начало собираться в единое целое, в центре которого снова был он сам, и он затаился, смутно надеясь, что вчерашний день окажется простым кошмаром, что сегодня его не тронут. Но когда первые лучи солнца коснулись его лица теплыми пальцами, он с ужасом почувствовал, как невидимые щупальца снова заползают в его голову. Дерек вцепился руками в волосы и оцепенел — крик ужаса застыл у него в глотке, по телу прошла судорога. Они впились в него с новой силой, ломая и кроша всё, что успело срастись, и Дерек снова в панике заметался, чувствуя, что вот-вот вытечет из собственной головы. Расставленные полукругом палатки одновременно зашуршали. Люди Одима неторопливо выбирались наружу и расходились по лагерю, готовя его к пробуждению. Дерек тоже поднялся и, даже не стряхнув с одежды росу, направился к палатке Клары и Соловья. У входа уже ждал сменивший его накануне мужчина. Он молча протянул ему пистолет, и Дерек так же молча взял его и залез в палатку, занимая свой пост. Соловей встретил его волчьим взглядом покрасневших от бессонной ночи глаз. По его подбородку растекался багровый синяк — след вчерашней короткой стычки. Весь следующий день Дерек занимался тем, что охранял палатку: он приносил в неё еду и лекарства, следил за тем, какие снадобья принимает Клара, наблюдал за каждым движением притихшего Соловья. Сегодня Ренон ослабил контроль: порой он выползал из его головы, оставляя после себя болезненную пустоту, слишком просторную для Дерека, ставшего таким маленьким и слабым, что не заполнить свое собственное сознание, которое до краев затопила чужая несгибаемая воля. Дерек хотел только одного — насладиться каждой выпавшей ему передышкой. Ренон уходил, и все же по-прежнему был достаточно близко, чтобы слышать каждую постороннюю мысль, и мужчина поспешно гнал их от себя, беспрекословно выполняя всё, что от него требовалось, чтобы внезапно появившемуся у него хозяину не было необходимости снова его калечить. К вечеру Соловей, слегка осмелев, попросился выйти из палатки. Дерек вздрогнул, когда тот вдруг обратился к нему, испуганно отвел глаза, потом с облегчением кивнул, получив разрешение Ренона и махнул хисагалу рукой, приглашая выйти из палатки первым. — Без глупостей, — пробормотал он, снимая пистолет с предохранителя. Они пересекли лагерь и зашли поглубже в лес. Дерек ожидал, что Ренон будет пристально следить за ними, но к своему удивлению почти не чувствовал его присутствия. Он посмотрел на пистолет в своей руке и медленно опустил руку. Наказания не последовало, и мужчина с облегчением вздохнул. Дождавшись, когда Соловей выйдет из-за деревьев, он уже отступил в сторону, пропуская его вперед, но хисагал вдруг остановился и пристально посмотрел на него. — Дерек? Это ведь ты? — едва слышно прошептал он. На его осунувшемся лице застыло умоляющее выражание, обрамленные усталыми тенями глаза искали его взгляд. Дерек весь сжался от страха, и острой смеси жалости, тоски и вины. Одурманенный Реноном он до последнего не верил Соловью, ударил его, наставил на него пистолет, а теперь даже не мог просто с ним поговорить. Не удержавшись, Дерек осторожно кивнул, и его лицо тут же перекосила гримаса ужаса. — Не надо! Умоляю! Пощадите! По багрово-черным стенам карцера с железным звоном текла вода, его собственный крик эхом отражался от стен вместе с щелчками хлыста, стегавшего его по ребрам и голой спине. Во рту стоял вкус крови, и каждый удар прошивал всё его тело насквозь. Дерек кричал так, что срывал глотку, но избивавший его солдат не останавливался. Перед глазами ярко вспыхнул день, и Дерек резко, жадно вздохнул, закашлялся, чувствуя на языке соленый привкус собственных слез. Руки сами собой бросились ощупывать тело, но не находили под рубашкой ран от хлыста. Только тело странно горело, еще чувствуя несуществующую боль. «Я могу заставить тебя переживать это снова и снова, пока твое тело не начнет кровоточить само по себе». Дерек усвоил урок. У него больше не было права ни на единое лишнее движение. Только то, что разрешал Ренон. Даже ослабляя хватку, прикасаясь к нему одними лишь кончиками щупалец, он продолжал видеть и чувствовать достаточно, чтобы пресечь любую попытку неповиновения. Он не ограничился одним наказанием. Ему важно было удостовериться, что Дерек действительно его понял. Остаток дня Дерек провел у костра, расплачиваясь за свой кивок. Теперь ставкой в игре была каждая посторонняя мысль. Если Дерек не успевал задушить её в самом зародыше, то расплачивался короткими — всего на долю секунды, но необычайно яркими приступами животного ужаса. Ренон ловко извлекал из его памяти самые ненавистные страхи, заставлял его переживать их один за другим. Они вспыхивали у него перед глазами, касались ушей, носа, кожи, сосредотачивая на одной единственной задаче: не думать. Это было непросто — надолго удерживать свою голову пустой. Но Дерек отыскал другой способ. Кое-какие мысли ему все-таки, разрешались. О еде. О сне. О Реноне. Он начал думать о сосущем чувстве голода в животе, о том, что за последние дни у него толком не получается отдохнуть, о том, какие ещё указания даст ему новый хозяин. Тот остался доволен. Кошмары закончились, и Дерек заслужил то, о чем мечтал последние несколько часов: миска горячей еды и спокойный сон у догорающего костра. На рассвете он поднялся и снова занял свой пост в палатке Клары и Соловья: всё ещё напуганный, но почти счастливый. Внутри его ждало новое испытание: тревожные, напуганные, вопрошающие взгляды. Соловей принимался пристально разглядывать его, пытаясь понять, кто перед ним — друг и товарищ по несчастью или невидимый враг, прячущийся за его лицом. Каким-то образом он безошибочно чувствовал присутствие Ренона и точно так же легко угадывал, когда тот ослаблял надзор и уходил. Эти моменты были для Дерека самыми тяжелыми. Как бы упорно он не старался прятать глаза и ни о чем не думать, хисагал так же упорно старался до него достучаться. И та крошечная часть себя, которая ещё осталась у Дерека, отчаянно хотела ему ответить. Она тосковала, боялась, мучила его, бунтовала, и тот почти желал, чтобы Ренон вернулся и избавил его от этих метаний одним болезненным прикосновением. Ренон приходил и наказывал его за запретные чувства, но делал это всё реже. Убедившись, что Дерек ему подчиняется, он почти предоставил его самому себе. Он был занят, что-то сильно его беспокоило. Что-то, связанное с Маркусом и Миленой. В лагере началось какое-то движение, а выйдя из палатки ближе к ночи, Дерек не досчитался оставшихся двух женщин и трёх мужчин. За это наблюдение он расплатился ещё одним щелчком солдатского кнута в ушах и поспешно свернулся в клубок у костра, стараясь уснуть. То, что происходило вокруг, не должно было его волновать, и всё же он сходил с ума от тревоги. Больше всего его пугал Соловей. Проклятый хисагал никак не мог успокоиться, он создавал проблемы даже сейчас, когда ему ясно дали понять, чего это может стоить! Напуганный последней стычкой, он притих, но надолго его не хватило. С каждым днем неизвестность становилась для него страшнее любой опасности, и с этой его способностью точно знать, когда Ренона не было рядом, он легко мог снова решиться на какую-нибудь глупость. Он не знал, на что способен Ренон, и тот даже не пытался к нему прикоснуться. Он аккуратно пролистал память Клары, пока она спала, но Соловей почему-то был для него строгим табу. И, зная об этом, Дерек никуда не мог деться от невольной обиды. Почему Ренон не покажет ему? Почему так его бережет, что бы он ни творил? Ему захотелось попросить разрешения самому объяснить всё Соловью, уговорить его оставаться послушным, но поспешно отогнал от себя эту мысль. Ренон накажет его, если узнает. Нужно было просто положиться на него и спать, пока это было возможно. Наступило очередное утро. Клара по-прежнему кашляла, Соловей по-прежнему изводил себя, забившись в угол палатки. Дерек по-прежнему боялся и ждал, когда ему позволят выйти наружу, сбежав от пронзительного взгляда фиолетовых глаз хисагала. Но кое-что изменилось. Ренона не было Он дал Дереку единственное указание — продолжать охранять палатку, а потом ушел совсем — ощущение его присутствие стало совсем слабым, а потом и вовсе пропало. Дерека это пугало: он остался совсем один. Наедине с Соловьем, который в течение пары часов пристально наблюдал за его лицом, всё больше оживляясь. — Дерек, — наконец осмелился позвать хисагал, едва слышно шевеля губами. — Он ушел? Его нет? Не дождавшись ответа, он опасливо умолк, но через некоторое время снова взялся за свое. — Дерек, ты меня слышишь? Что он с тобой сделал? Мужчина нервно закусил губу, дыша сквозь стиснутые зубы. Мысленно он умоляюще взывал к Ренону, пытался найти его, просил вернуться. Он не мог выдержать это в одиночку. — Послушай, если он ушел, мы можем попытаться выбраться. — Соловей, не надо… — тихо простонала Клара. — Нет, ты не перебивай! — Дерек почувствовал, как яркие глаза хисагала уставились прямо ему в лоб, прожигая в нем две дыры. — В лагере осталось совсем мало людей, нам надо попытаться прорваться. Мы же не знаем, что он с ними делает, что он сделает с нами. Дерек, пожалуйста, ответь мне! Посмотри на меня! «Хватит. Прекрати». Глаза Дерека заблестели от слез. Сердце щемило, в висках бился страх. Он не должен был хотеть этого! Ему не было позволено хотеть что-то кроме еды и сна. Он почти готов был своими руками удушить ту часть себя, которую до этого так отчаянно стремился сохранить. Всё содержимое его искалеченного рассудка почти вытекло наружу, но оставалась одна маленькая, бесконечно живучая искра, которая заставляла его помнить свое имя, помнить о радуге, затерянной среди полей родной деревне, о Башнях и том, как сильно он хотел жить и быть свободным. И Соловей разжигал эту искру, превращал в огонь, который должен будет в итоге сжечь их самих. Дерек стиснул рукоять пистолета, заставляя себя поднять руку. По его лицу градом катились слезы. «Это ты во всём виноват».

***

Маркус смотрел на вырезанные на груди женщины буквы отупевшим стеклянным взглядом. «К. Л. А. Р. А.» — он перечитывал снова и снова, надеясь, что это — лишь плод его уставшего ума. — Эй, очнись. У тебя такой вид, будто ты сейчас помрешь. Милена хлопнула его по плечу, но Маркус даже не дернулся. — Ты тоже это видишь? — спросил он севшим голосом. — Конечно. Обычный труп, почти свежий, даже звери еще не трогали. Будешь? Маркус некоторое время молчал, переводя недоуменный взгляд с неё на привязанное к дереву тело и обратно. — Что будешь? — наконец уточнил он. — Есть. Он почти свежий. Контрабандист резко отвернулся, прижимая руку ко рту, и Милена расхохоталась, глядя, как он пытается справиться с накатившей тошнотой. — Шучу. — Тебе это кажется смешным?! — взорвался Маркус, — Ты, блять, серьезно не понимаешь?!. — Понимаю! — рявкнула Милена. — И, в отличие от тебя, не собираюсь падать в обморок. Отойди. Камана согнулась над телом, подергала путы, приковывающие его дереву, принялась прощупывать одежду. — Она сама себя привязала. А потом умерла. Непонятно только, как — не вижу никаких повреждений… — Милена осеклась, нащупав что-то за поясом грубых потертых штанов женщины и обернулась, продемонстрировав Маркусу плотный шарик бумаги. — Посмотри, что там. Контрабандисту казалось, что он изорвет бумагу прежде, чем сможет расправить её дрожащими пальцами. — Милене, Маркусу Кайеру, — прочитал он вслух. — Клара и Соловей ждут вас у Шеи с артефактом. Ренон. — Ренон^Ren — чистый, ясный, on — душа^… — повторила Милена, будто пробуя слово на вкус. — Интересное имечко. — Тебя только имя волнует? — осведомился Маркус. Теперь и он выглядел совершенно спокойным, только пальцы мяли края зажатого в ней короткого письма, отрывали от бумаги маленькие кусочки и бросали на землю. — Это ведь про Клару и Соловья. Кто-то сообщает нам, что они здесь. Кто-то, кто знает нас. Кто натворил эту хрень! Контрабандист махнул рукой, указывая на труп, и Милена задумчиво кивнула. — Хрень… это уж точно. Странный способ привлечь внимание, но он сработал лучше некуда. Надо проверить. — Да, надо. Идем прямо сейчас. — Маркус машинально потянулся за отсутствующей картой и недовольно цокнул языком. — От Кроличьей норы до Шеи не так далеко — сегодня доберемся. — Ещё чего, — вдруг фыркнула Милена. — Ты свое лицо видел? Сначала — привал. — Какой, нахрен?!. — Такой, нахрен! Я тоже хочу как можно скорее проверить, что там! Но ты не дойдешь, и у тебя нет ни воды, ни еды! Тот, кто оставлял труп, вряд ли рассчитывал, что его найдут сию же секунду. Так что время у нас есть, и я не собираюсь тратить его на споры! — Ты можешь пойти одна — я догоню тебя! — Сядь. И закрой рот. Сначала разберемся с одним — потом возьмемся за другое. Разведи костер и набери воды, а я поищу тебе что-нибудь поесть, — Милена усмехнулась. — Если, конечно не передумаешь насчет трупа. Маркус посмотрел на тело странно задумчивым взглядом, потом тряхнул головой и полез в сумку за пустой флягой. Его шатало. В пещерах он почти не обращал внимания на голод и жажду и спал на ходу, едва не повисая на руке Милены. «Проклятье». Как бы ни было тяжело это признать, но камана была права. Выбравшись из Башен, они оба только и делали, что бежали, почти не останавливаясь, и Маркус не готов был к еще одному марш-броску, не говоря уже о встрече с неизвестным противником. Кто бы ни оставил им это жуткое послание, ничего хорошего от него ждать не приходилось — в этом контрабандист был уверен. Этот некто заставил женщину привязать себя к дереву, убил её, не оставив следов, вырезал на её груди имя Клары. Он знал, где Милена планировала пересечь границу, знал об артефакте, знал даже фамилию Маркуса, которую могла назвать только Клара. Кому и при каких обстоятельствах она могла её сказать? Чем больше контрабандист об этом думал, тем больше ему хотелось бежать на север, в сторону горного перешейка, и тем больше его пугало то, что он мог там встретить. Его утешало одно: если записка не лгала — Клара и Соловей были живы и находились совсем недалеко, гораздо ближе, чем он мог себе представить. Когда Милена вернулась, Маркус уже устроился у разгоревшегося костра и изо всех сил старался не задремать. Он не сразу услышал её приближение, и вздрогнул поднимая на неё подернутые сонной пеленой глаза. — Смотри, уснешь — а тебя какой-нибудь горный медведь сожрет, — предупредила камана и высыпала рядом с костром пригоршню крупных серых клубней. — Вот. Охотиться нет времени — лопай, что есть. — Горный хлеб… Пойдет. — Маркус достал нож и принялся чистить клубни от земли и корней. — Нет идей, кто мог это сделать? Кто-то из твоих знакомых? Альянс? — Нет. На Альянс точно не похоже. Никогда не видела ничего подобного. — А что насчет этой женщины? Откуда она может быть? — Откуда угодно. Из Альянса, из свободных поселений. В ней нет ничего особенного. — Отлично… и что мы будем с этим делать? — А ты как думаешь? Направление у нас есть. Попробуем незаметно подобраться и понаблюдать. А там — посмотрим. Придется тебе ещё побегать, так что отдохни, как следует — через пару часов выдвигаемся. — Может, тебе лучше пойти вперед? Милена поколебалась, но всё же покачала головой. — Нет. Раз в горах сейчас творится какая-то мраковщина — разделяться будет опасно. Пойдем вместе. — Ладно, — тут же согласился Маркус. Камана смерила его удивленно-недоверчивым взглядом. — Что, в этот раз без споров? Мужчина равнодушно пожал плечами. — Я устал гадать, где они, и что с ними. Хочу сам их увидеть. — По крайней мере, мы знаем, где искать. — Надеюсь. Маркус кинул клубни горного хлеба прямо в костер, наблюдая, как они темнеют, покрываясь корочкой гари. — Когда найдем их, что будем делать дальше? — спросил он, надеясь разговором согнать накатывающую дремоту. — Твоя подружка обещалась поработать для меня носильщиком, — ехидно отозвалась Милена. — Чего? — Артефакт, который нам попался, был создан только для людей. Иману его не коснуться — руки насквозь прожжет, — камана ткнула пальцем в обугленные пятна на своей коже. — Вот оно что… Поэтому мы с Соловьем не смогли его забрать. — Да. Так что придется Кларе какое-то время его потаскать. Потом доберемся до цивилизации, я найду ей замену и пойду своей дорогой. После этого можете катиться, куда хотите. Но я бы советовала вам все-таки пойти в Альянс. Лучше всего — в город Советов. Это самый центр, там сидят нынешние правители шести народов. Там вам быстро найдут занятие. — Люди, хисагалы… — Маркус принялся загибать пальцы и задумчиво нахмурился, пытаясь припомнить, какие еще народы упоминала Милена. — Эсилхисы, нараисы, касанги, каманы и лоргеры, — закончила она. Последних, конечно, народами не назовешь, они в стаи сбиваться не любят. — Так много… Ни об одних раньше не слышал. — Скоро ты их увидишь. И поосторожнее: не все будут, как я, терпеть твой гонор — быстро по зубам получишь, если продолжишь в том же духе. — Тебя же как-то терпели, — парировал Маркус. Милена довольно оскалилась. — Потому что было, ради чего терпеть. Ешь уже свои угли. Маркус с жадностью проглотил покрытые гарью клубни, запивая холодной водой из ручья и почти сразу пожалел об этом — живот тут же начало резать, будто оголодавшее тело разучилось принимать пищу. Мир перед глазами дрогнул и начал расплываться, к горлу подкатила тошнота. Маркус улегся рядом с костром, поспешно уткнувшись головой в сумку. Сон не заставил себя ждать, подарив ему долгожданное облегчение. Спустя два часа Милена с трудом растолкала его: не помогали даже тычки набалдашником глефы — Маркус только отворачивался, раздраженно мычал и бормотал что-то, будто не чувствуя, как холодная железка прохаживается по его ребрам. Он почти спал на ходу, спотыкался, налетал на деревья, и камане то и дело приходилось будить его окриками. Когда они останавливались на отдых, контрабандист едва не падал и тут же засыпал. И каждый раз пробуждение давалось ему одинаково тяжело. По настоящему очнулся он только два раза — когда они нашли еще два трупа. Женщину, а еще через несколько миль — мужчину. Как и предыдущее тело, оба были привязаны к деревьям, у каждого была одна и та же записка. Только у мужчины на груди было вырезано «Соловей». — Не верится мне, что этот Ренон там один, — сказал Маркус. — Устроить дорогу из трупов — тяжеловато для одного человека. И слишком смело, если он знает о тебе. Может, банда? — Тут, конечно водятся больные на голову, но чтобы настолько… — Милена задумчиво прищурилась. — Сомневаюсь, что это вообще дело рук людей. Охотники такой хренью не занимаются, а кроме них тягаться с мертвецом никто не способен. — Если не люди, тогда кто? — Сородичи, возможно. Овера. Устраивать ловушки всегда было в нашем духе. — Может, те касанги, которых мы встретили в Северных горах? — Может. Хотя, не представляю, зачем им было ради этого переться на другую сторону гор. Раз овера начинают возвращаться к Хребту, здесь мог поселиться кто угодно. Нечего гадать — скоро сами увидим. Маркус покосился на каману через плечо, смерив её пристальным взглядом. На лице Милены не было ни следа того почти испуганного раздражения, которое не сходило с него, когда они рыскали по приграничным землям. — Слишком уж ты спокойная. Мы и так не знаем, с чем столкнемся, нужен хоть какой-то план. — План прежний: подойдем поближе, посмотрим, что там, а потом решим, что делать дальше, — Милена поймала его взгляд и строго нахмурилась. — И ты будешь держаться в стороне и делать только то, что я скажу. Никаких выходок. Вылезешь без приказа — можешь навредить Кларе и Соловью, это ясно? Маркус молча кивнул, но камана не отвела глаз, продолжая буравить его подозрительным взглядом. — Ненавижу тихушников вроде тебя, — вдруг сказала она. — Надеюсь, тебе хватит ума не натворить глупостей у меня за спиной. По прикидкам Маркуса добраться до нужного места они смогли бы только к следующему вечеру, и этот последний рывок казался самым мучительно долгим из всех, что ему пришлось совершить за последние дни. Теперь, когда Клара и Соловей, возможно, были совсем близко, каждый лишний час казался вечностью, и контрабандист старался гнать от себя мысли о них до поры до времени. Мечтать о встрече было рано, и нужно было набраться сил, чтобы помочь Милене вытащить их из когтей неизвестного врага, если его послания действительно были ловушкой. Хуже всего для Маркуса было осознавать, что он выжат до самого дна, и крохотных привалов со скудной пищей хватало лишь на то, чтобы позволить ему продержаться еще немного. Тем более диким казалось ледяное спокойствие Милены, за которым угадывалась решимость во что бы то ни стало добраться до потерянного артефакта. Спустя несколько часов камана начала плавно уходить в сторону от предгорий. Она хотела обойти место, где предположительно находились Клара и Соловей по дуге и осторожно приблизиться к ним с другой стороны, избегая возможной ловушки.

***

Он отобрал лучших из своих ручных кукол: самых сообразительных, самых подвижных и свежих, сохранивших остатки интеллекта. Такие были способны удержать в голове все его указания и выполнить их точно, не допуская ошибок, которые могли всё испортить. Самым сложным было разместить их в определенных точках. Это приходилось делать почти вручную, самому провожая их почти до нужного места, надолго оставляя лагерь, в котором в любой момент мог вспыхнуть новый бунт. Он чувствовал напряжение сродни охотничьему азарту, смешанное с другим, больше похожим на страх. План был слишком ненадежным, в нем было много слабых мест. Гости, которых он так ждал могли не наткнуться, на оставленные им послания, могли повернуть совершенно в другую сторону. Наконец, они могли вообще не оказаться по эту сторону гор. Наверняка известно было только одно: пока жизнь и рассудок в них не погаснут, они будут искать своих людей и артефакт. Жаль, он не может сам отправиться на их поиски. Слишком медленный, слишком много сил уходит на перемещения. Он и так почти не сидел на месте все эти дни, пока его наскоро выдрессированная новая кукла охраняла лагерь, учась беспрекословно подчиняться его желаниям. Движение отнимало так много сил — тело постоянно мучил голод, а остатки предыдущей добычи закончились в один миг. Нужно было приготовить и съесть ещё одного. Запасы людей уходили слишком быстро. Но, возможно, совсем скоро они бы ему уже не понадобились. Он хорошо осознавал: если его план сработает, это может означать конец его жизни. Он был готов заплатить. Шанс, который ему выпадал, стоил своей цены, не слишком большой для того, что уже знал, что такое смерть.

***

— Мы почти на месте. Осталось углубиться в лес. Слышишь меня? Маркус обернулся, с трудом отвлекаясь от разглядывания окрестностей. Он ещё не бывал в этой части гор. Лес здесь начинал редеть, и между деревьев можно было разглядеть раскинувшуюся вдалеке долину реки Лиинир. — Слышу. Пройдём сейчас или дождемся вечера? — Сейчас. Если это иман — темнота ему не помешает. Если случится драка — забирай наших и уводи в сторону Лиинир. И артефакт не забудь. Остановитесь где-нибудь недалеко от реки, только к самой воде не лезьте. Хреново будет, если вас сожрёт какой-нибудь лоргер. — Понял. — Отсюда идем тихо. Смотри по сторонам и дай мне знать, если что-то заметишь. Они разделились, но двигались так, чтобы постоянно видеть друг друга. Маркус вздрагивал от любого шороха, оборачивался на каждую промелькнувшую мимо птицу и одновременно словно не верил, что они что-то найдут. Ощущения притупились, происходящее начинало казаться ему странным, до ужаса реалистичным дурным сном. Порой он спрашивал себя, действительно ли они перешли Нор-Алинер или до сих пор бродят где-то рядом с ним.

***

Давно забытое ощущение — словно где-то внутри него взволнованно забилось несуществующее сердце. Мучительно хотелось вздохнуть полной грудью, втянуть полные легкие прохладного воздуха, закрыть глаза, снова задуматься: он всё ещё мог сбежать, остаться бродить по предгорьям неуловимым лесным духом. Теперь захотелось улыбнуться — не только азартные игроки любили риск. Особенно, когда на кону была такая необычная, неоценимая ставка. Он чувствовал, как с каждым днем его всё сильнее мучает тревога. Она рассыпалась по всему телу мириадом осколков, которые больно кололись в ответ на каждое движение воздуха. Обманчивое спокойствие, которое ему удалось установить в лагере готово было в любой момент рассыпаться. Контроль, основанный на страхе не продержался бы долго. Рано или поздно этот страх снова перерос бы в отчаянье, в новую попытку побега, которой он не мог допустить. Никто не должен был знать о том, что он сделал. Он остановился, и кукла, которую он отправил вперед, тоже застыла на месте, повторяя его движения. Потом задумчиво качнулась и снова зашагала вперед. Вероятность того, что она доберется до нужного места без его помощи, была очень низкой, но он не мог сопровождать её дальше. Нужно было возвращаться — лагерь нельзя было оставлять без присмотра надолго. Он не мог доверить его своим старым куклам — прошло слишком много времени, чтобы они могли самостоятельно мыслить без его помощи. Ещё меньше стоило доверять Дереку — для него времени прошло слишком мало. Он был нестабилен, а значит — опасен.

***

Маркус замер, чувствуя, как грудь наполняют одновременно радость и тревога. Перед ним на земле лежал плетеный силок. Он научил Соловья делать такие ловушки, еще когда они втроем с Миленой путешествовали по Гайен-Эсем в поисках артефакта. Услышав приближающиеся шаги каманы, он оглянулся. Она вышла из-за зарослей, протягивая руку, в которой была зажата точно такая же тонкая плетеная веревочка, как та, что лежала на земле у его ног. — Почти новый. Они останавливались здесь. Мы уже близко.

***

Он двигался почти наощупь. В пещерах, которые пару дней назад показал ему Дерек, было слишком мало света, и даже фонарь в руке его куклы не помогал. Стоило взять с собой ещё одну, но ему нужно было оставить кого-то в лагере и у входа в подземелья. Он попытался нащупать сознание мужчины, который остался дожидаться его у входа. Слишком далеко. Если бы у него были зубы, они бы сжались до скрипа. Тревога перерастала в раздражение, раздражение — в злость. Он одинаково ненавидел и беспомощность, и неизвестность.

***

Маркус нервно оглянулся, ища глазами Милену и махнул ей рукой. Впереди среди деревьев темнели низкие треугольники палаток. Он не видел ни Клару, ни Соловья, но у костра сидел спиной к нему незнакомый мужчина. Милена жестом велела ему стоять на месте и распласталась над землей, став почти неразличимой в зарослях. Пока она осторожно обходила лагерь по кругу, контрабандист наблюдал за мужчиной. Тот ни разу не пошевелился, сидя с неподвижностью каменной статуи. Лагерь был погружен в мертвую тишину. «Один человек и четыре палатки… Где же все остальные?» Маркус зябко передернулся — по его спине пробежалась волна мурашек. Он списал это на голод и усталость, но на какое-то мгновение это напомнило ему ощущение, которое он испытывал каждый раз, когда у Соловья вырывалось очередное искажение. В воздухе громыхнул пистолетный выстрел, а спустя секунду тишины раздался истошный вопль. Перед глазами Маркуса тут же вспыхнули яркими гобеленами стены Башен. Сердце дрогнуло, ухнуло куда-то в живот и заколотилось, как раненная птица. Он едва не сорвался с места, осадил себя и резко оглянулся. Милена стояла в полный рост с другой стороны от лагеря и смотрела на него. Она не кричала.

***

Он замер и приказал своей кукле остановиться, чувствуя, как по телу щекоткой прокатывается нервный и одновременно радостный трепет. Они пришли! Он чувствовал присутствие только одного — контрабандиста, но это значило, что и его спутница была где-то рядом. Нужно было встретить их у лагеря, чтобы предупредить все возможные недоразумения: его послание наверняка показалось им угрожающим. Он уже почти отдал оставшейся в лагере кукле приказ подниматься, как вдруг осекся. Последняя мысль Дерека эхом отдалась в его сознании.

***

Маркусу понадобилась доля секунды, чтобы опомниться. Он пулей влетел в лагерь, не обращая внимания на сидевшего у костра мужчину, рывком отшвырнул полог первой попавшейся палатки и едва не задохнулся от ударившей в нос резкой смеси пороха и крови. Первым он увидел Соловья. Тот сидел, глядя перед собой остановившимися, немигающими глазами. На носу и щеке у него алели брызги крови. Напротив него по темной ткани расползалась, стекая вниз и пропитывая её, розово-багровая масса, а под ней, на полу лежало то, что осталось от Дерека — одно тело, одетое в висевшую на нем мешком одежду Маркуса. Контрабандист даже не узнал бы в этих останках хисавира из Башен, если бы Милена не упоминала, что он сбежал вместе с остальными. Глаза Соловья вдруг широко распахнулись, грозя выкатиться из орбит. Он вздрогнул и покачнулся, и Маркус, опомнившись, схватил его за шкирку, рывком вытаскивая из палатки. Внутри осталась Клара. Надорвавшись от собственного крика, она кашляла и одновременно судорожно всхлипывала, уткнувшись лицом в колени. Маркус почувствовал, как перед глазами все содрогнулось и поплыло от смеси ужаса и облегчения. Он нырнул в палатку и схватил её за плечи. Клара испуганно рванулась, но он подтянул её к себе, перехватил под руки, выволок наружу и почти плюхнулся на траву, жадно вдыхая свежий горный воздух после душного металлического смрада. Клара уже не сопротивлялась и просто тихо всхлипывала, уткнувшись носом в его плечо. Маркус прижал её к себе, и бормоча что-то бессмысленно-успокаивающее. Он не видел ничего вокруг и ещё не понимал, что произошло, но чувствовал, как по груди разливается тепло тела прижавшейся к нему женщины, вдыхал отдающий терпким лекарственным духом запах её волос и будто засыпал. «Всё закончилось. Всё закончилось…»

***

Соловей так и остался сидеть на месте, ошарашенный выстрелом, а потом окончательно оглушенный раздавшимся у него над ухом криком Клары. На его лице не дрогнул ни единый мускул. Перед его внутренним взором рука Дерека с взведенным пистолетом всё ещё медленно поднималась, начинала выпрямляться, разворачивая дуло в его сторону. А потом Дерек, словно передумав, поднес оружие к собственному виску. «Он собирается выстрелить себе в голову?» — отстраненно подумал Соловей, а в следующую секунду в палатку ворвался яркий свет, и он увидел стекающее с её полога розово-красное месиво, которое мгновение назад было головой Дерека. Когда его зрение прояснилось в следующий раз, он уже стоял на четвереньках над лужей собственной рвоты, и яркий солнечный свет заливал все вокруг и напекал ему спину. Он откашлялся, облизнул кислые губы, сел, растерянно огляделся и замер. В паре шагов от него на земле сидел Маркус, прижимая к себе содрогавшуюся от испуганных рыданий Клару. Лицо у него было белее мела, а глаза казались ярко-зелеными. Он тяжело дышал, не отрываясь, смотрел то на Соловья, то сквозь него и успокаивающе гладил лекаршу по спине, повторяя: — Тише, тише. Всё хорошо. Всё закончилось.  — Маркус?.. Его лицо казалось болезненно худым, впалые щеки обросли длинной светлой щетиной, под налитыми кровью глазами пролегли синеватые тени бессонных ночей. Соловей смотрел на него немигающим взглядом, до сих пор не веря в это. Он только сейчас понял, что едва не распрощался с надеждой на то, что они когда-нибудь встретятся. Но это был Маркус. И каким-то невероятным образом он их нашел. Прежде чем кто-то успел опомниться, в лагерь вихрем ворвалась черная тень, в которой хисагал узнал Милену. Она схватила мужчину, так и оставшегося безучастно сидеть у костра, отшвырнула его в сторону и тут же прижала лапой к земле, направив лезвие глефы прямо ему в лицо. — Сказала же: без меня никуда не ломиться! — рявкнула она Маркусу. Тот с трудом сфокусировал на ней свой взгляд, и камана раздраженно плюнула, поворачиваясь к распростертому на земле человеку. — Ты Ренон? Отвечай! Она уже видела — что-то было не так. Человек под её ногой был совершенно расслаблен. Он лежал словно тряпичная кукла, не делая ни единой попытки вырваться и даже не смотрел на Милену — его взгляд был направлен куда-то в пустоту за её лицом. Словно он был давно мертв, хотя его грудь мерно вздымалась и опадала в такт дыханию. — Нет. Его голова качнулась, наклонилась в сторону. Милена проследила за его взглядом и вдруг оцепенела. Её хвост нервно заметался по земле, сминая траву. — Это что еще за хрень? — прошипела она. Маркус и Соловей почти одновременно очнулись и повернули головы. Лицо Соловья гневно перекосилось, Маркус щурился и моргал, но в их взглядах не было того изумления, которое застыло в глазах Милены. Они не видели того, что видела она. — Я — Ренон, — безмятежно произнес чей-то голос с другой стороны поляны. Из-за деревьев выступила почти бесформенная зеленовато-коричневая масса из лениво шевелящихся длинных щупалец. Они мягко переступали по земле, будто перекатывая с места на место высокую, в целый человеческий рост сердцевину. Это было растение. Оно подползло к краю лагеря и остановилось. Из-за него вышел человек с затушенным масляным фонарем в руке. — Опусти оружие. Я не причиню вам вреда, — сказал он. — Ты… ты… — Милена растерянно переводила взгляд с отрешенного замершего мужчины на шевелящиеся за его спиной щупальца. — Что ты такое?.. — Он убил Дерека! — вдруг вскрикнул Соловей. Он окончательно пришел в себя, вскочил на ноги и попятился к Кларе и Маркусу, машинально ища за пазухой пистолет. — Он что-то с ним сделал, влез в его голову! Маркус тут же поднялся, придерживая покачивающуюся Клару. Его рука легла на рукоять ножа, но контрабандист не спешил выхватывать его с перевязи, вопросительно глядя на Милену. — Это было необходимо. Я не тронул ВАС — это главное. — Только шевельнись, и я тебя на куски покромсаю! — опомнившись, прорычала Милена, переводя острие глефы в сторону растения. Щупальца зашевелились покрепче обвиваясь вокруг ствола, и мужчина под её ногой равнодушно заметил: — Похоже, это пат. Если кто-то из нас двоих нападет — мы оба проиграем. — Ты явно потеряешь больше, чем я! — Возможно. Хочешь это проверить? Или все-таки решим дело миром? Я искал встречи с тобой, Милена. Взгляд каманы стал почти растерянным. — Искажение разума… — вдруг пробормотала она, и её взгляд стал твердым. — Ты — тресамион, ведь так? Щупальца плавно качнулись вперед. — Верно. — Что за бред… вы… они… это хреновы деревья, они же не разумные! — Милена, о чем ты? — растерянно спросил Маркус. — Не совсем верная формулировка. Тресамионы считаются потенциально разумными. — уточнил лежавший на земле мужчина. Милена недовольно тряхнула волосами. — Прекрати это. Говори сам! И не можешь? — Могу. Но ты не услышишь. Мертвецы невосприимчивы к искажениям тресамионов. — он сделал паузу и добавил. — Как видишь, я с тобой честен. — Да ну? И чего ради? — Ты — уникальное существо. Я хочу увидеть, как ты совершишь то, к чему стремишься. Как ты совершишь чудо. Милена склонила голову набок и долго молчала, разглядывая клубок щупалец с удивленным прищуром. — Ты говоришь совсем, как хисавиры из Альянса. Кто ты такой? — Я и есть хисавир, хоть и не из Альянса. Можно сказать, что раньше я был человеком. — Это невозможно! — Как и для мертвеца невозможно быть наполовину живым. Он умолк, и над лагерем повисла тишина. Соловей нервно крутил головой, переводя остервенелый взгляд с Милены на Ренона, но не решался ничего сказать. Маркус ждал, обнимая дрожащую от холода и испуга Клару, а потом не выдержал и тихо окликнул каману: — Милена? Она очнулась, обвела прояснившимся взглядом лагерь, внимательно оглядела Клару и Соловья. — Он ничего вам не сделал? Соловей едва не задохнулся от возмущения. — Он убил Дерека, — повторил хисагал севшим голосом. — Держал нас тут как пленников! — Я сделал это, чтобы встретиться с тобой, — сказал Ренон, обращаясь к Милене. — Обеспечил их безопасность и привел вас сюда. Вы ведь видели послания, которые я оставил? — Видели, — кивнула камана и окончательно тряхнула с себя задумчивое оцепенение. В её голосе зазвучали привычные грубовато-властные ноты. — Ты клянешься, что не тронешь никого из моих людей? — Чего?! — воскликнул Соловей, но Милена даже не взглянула в его сторону. — Клянусь. Я никому не причиню вреда, если ты не причинишь вреда мне. — Договорились. Учти — если что-нибудь выкинешь, я быстро с тобой разберусь. Я забираю твой лагерь: пока ты здесь — будешь слушаться меня. Мы с тобой еще поговорим. А пока — оставайся. — Ты рехнулась?! — взорвался Соловей. Земля у его ног взвилась столбом пыли. Её будто рассекло, прочертив в траве глубокую рытвину. — Успокойся. — Он — убийца! — Успокойся! — Да какого хрена?! Он тут резню устроил, а ты предлагаешь ему остаться?! Ненавидящий взгляд фиолетовых глаз впился в Ренона, и тот вдруг вскинул щупальца, словно руки. Маркус дернулся, почти увидев, как от хисагала к нему прокатилась, вспахивая землю, смертоносная волна, и тут же рассыпалась в паре сантиметров от ног мужчины, служившего растению живым рупором. — Соловей! — тут же рявкнула Милена. — А ну угомонись! Возьми себя в руки, пока ты никого не поубивал! — Пока я никого не поубивал?! ПОКА Я НИКОГО НЕ ПОУБИВАЛ?! — Соловей побелел, он пошатывался и едва не задыхался от злости. — ДА У НАС ТУТ ЕБАНЫЙ МОНСТР! и ТЫ ПРИГЛАСИЛА ЕГО ОСТАТЬСЯ ВМЕСТО ТОГО, ЧТОБЫ ПРОСТО ПРИКОНЧИТЬ! ТЫ… ТЫ… ДА КАКОГО ХРЕНА?! Воздух вокруг хисагала опасно зазвенел, трава, ветви деревьев вокруг разом качнулись, будто по ним ударил ветер, на землю посыпалась сухая хвоя. — Я сказала, закрой рот и угомонись! — процедила Милена, перехватила глефу двумя руками и шагнула к нему, угрожающе хлеща хвостом. — А то я сама тебя успокою! Соловей испуганно вздохнул, но не отвел от неё полного ярости взгляда, весь набычился, явно готовясь дать отпор, и едва не подпрыгнул на месте, когда на плечо ему опустилась чья-то рука. Он резко оглянулся и едва не уткнулся носом в тихо подошедшего к нему сзади Маркуса. — Хватит. Пожалуйста, тише, — почти прошептал контрабандист и, прежде чем Соловей успел возмутиться, задвинул его за спину, пристально взглянул на Милену. — Ты уверена? Камана неохотно отвела разъяренный взгляд от Соловья и кивнула. — Уверена. Разберись тут. Она повернулась к Ренону и кивнула в сторону леса. — Пошли, потолкуем. Ренон благоразумно увел за собой и обеих оставшихся у него кукол. Маркус смотрел, как они скрываются в зарослях, предупреждающе стискивая плечо Соловья. Тот быстро и тяжело дышал, кусая губы. — Ты как? В порядке? — просил Маркус, отпустив его и обернувшись. Хисагал будто стал на несколько лет старше с тех пор, как он видел его последний раз. Черты его худого, вытянутого лица еще больше обострились, движения стали увереннее и размашистее, взгляд казался угрюмым, но в нем не было прежней потерянности. Соловей дернул рукой, стряхивая ладонь Маркуса, отвернулся, поспешно отошел в сторону, остановился, обхватив себя за плечи. — Нет, — хрипло пробормотал он. — Я не в порядке. Не в порядке… Клара, которую Маркус отпустил, спасая Соловья, беспомощно взглянула на него, потом перевела глаза на контрабандиста и вдруг метнулась к нему и порывисто обняла, стискивая ослабевшие руки изо всех оставшихся сил. — Я думала, ты совсем пропал, — прошептала она. Маркус на мгновение напрягся, но обхватил её руками в ответ и с облегчением вздохнул, позволив себе прикрыть глаза и уткнуться носом в её волосы.