Сказания Хъемоса: Бездомные души

В этот день Соловей понял, насколько далеко простирается терпение Маркуса. Милена не оставляла его в покое ни на минуту, выискивая любой повод, чтобы обратиться к нему по новому имени. Маркус стоически держался, пропуская мимо ушей всё, что она говорила, даже когда камана, окончательно сдурев принялась скандировать: “Харион, Харион, Харион, Харион!” Первой не выдержала Клара. — Небеса милостивые, да заткнись ты уже! — в сердцах воскликнула она, но Милене было всё равно. У неё не заканчивалось ни дыхание ни запал. Убедившись, что пытаться остановить её бесполезно, лекарша принялась за Маркуса: — Слушай, ну сдайся ты уже. Ну что тебе стоит? Впалые щеки контрабандиста начали наливаться краской, но он упорно молчал. Когда лес, наконец, начал редеть, почти наступил полдень. Идти приходилось медленно: Ренон двигался медленнее всех и держался позади, Клару всё еще мучали кашель и едва начавший спадать жар. Во время очередного привала она вдруг спросила Милену: — Тебе не мешают волосы? Они же постоянно за ветки цепляются. — Отрезать не хочу, — ответила камана. — А завяжу — хуже будет. Совсем запутаются — Зачем отрезать? Попроси Марко, он заплетет. Маркус уколол её недовольным взглядом. — А ты умеешь? — Милена с любопытством покосилась на него. — Нет. — Брешет! — тут же заявила Клара. — Да ладно, жалко тебе, что ли? Я тебе гребень дам. Маркус со вздохом согласился. Устроившийся рядом со сброшенными на землю сумками Соловей с интересом наблюдал, как контрабандист неожиданно ловко колдует над растрепанной гривой каманы вытаскивая из вьющихся крупными кудрями волос Милены мелкий мусор, расчесывая спутанные пряди. — Мда... Тут проще все обрезать, — полуразборчиво прошамкал Маркус сквозь зажатый в зубах деревянный гребень Клары. — Даже не вздумай! — Милена тревожно завертела головой. — Да уж, лучше не надо, — с усмешкой прокомментировала лекарша. – Вот стричь нормально он не умеет, я-то знаю. Контрабандист раздраженно цокнул. — Да сиди ты смирно, не крутись! — одернул он снова попытавшуюся повернуться каману и укоризненно добавил. — И кстати, тогда я тебя ровно подстриг. — Ага, ровно. Только меня месяца два все за пацана принимали. — Ты просила ровно — я сделал ровно. Насчет длины разговоров не было. — А, то есть тебе надо было составить полный список условий? Мог бы тогда сразу весь скальп мне снять, чего мелочиться-то было? — ехидно осведомилась Клара. От такого заявления Маркус остолбенел, подняв на женщину ошарашенный взгляд. Набрал в грудь воздуха, захлопнул рот, снова вздохнул и, наконец, выпалил: — А нечего было к костру с распущенными волосами лезть, скажи спасибо, что они у тебя вообще остались! Я тебя тогда предупреждал? Предупреждал! — Да ты накаркал просто, вот я их и подпалила, — парировала Клара с каменно-серьезным выражением лица. Глаза Маркуса окончательно округлились. Он не нашелся, что сказать и просто уставился на неё, продолжая держать в руках недоплетенную косу Милены. Клара широко улыбнулась и показала ему язык. Маркус вдруг фыркнул, а потом не выдержал и тихо рассмеялся, возвращаясь к своему занятию. Смех у него напоминал едва слышное покашливание. — Как дитя малое… Он выудил из волос Милены тонкую прядь, тут же обвившуюся вокруг пальцев упругими кольцами и перевязал ею получившуюся косу: — Ну вот. Готово. — Ну-ка, что там получилось? — в голосе Милены прорезалось почти детское любопытство. Она покрутила головой. — Ого, тяжело. — Конечно. — Маркус поднялся с колен и потянулся, разминая мышцы. — Волосы знатные. — Где ты этому научился? Не думала, что мужики в этом разбираются. — Сестру заплетал в детстве. — Сестру? — Милена с интересом посмотрела на него, руками щупая тяжело лежавшую на спине косу. — Сколько вас в семье? Маркус почему-то растерялся и сдавленно ответил: — Трое. На лице Клары проступило откровенное недоумение. Она встревоженно посмотрела на Маркуса, пытаясь поймать его взгляд, но тот отвернулся, возвращаясь к своему рюкзаку. Довольная новой прической Милена некоторое время молчала, но стоило контрабандисту с облегчением вздохнуть, как она снова принялась за свое: “Харио-он. Харион? Харион!” Клара страдальчески застонала, Соловей вздохнул. Маркус скрипнул зубами и вдруг почувствовал осторожное прикосновение Ренона. “— Не обижайся на свое новое имя. Она дала тебе его не для того, чтобы оскорбить”. В этот раз Маркус не испугался. Он был даже рад возможности отвлечься отвлечься от назойливой болтовни Милены. “— И для чего тогда?” “— Это имя-наставление. Весь ты в трех словах. Не самый утешительный вердикт. Но честный и меткий, насколько я могу судить.” “— И что мне с ним делать?” “— Что захочешь. Она дала тебе ключ, использовать его или нет — твое право. Но если тебе хоть немного жаль умирать глупой смертью после всего, что ты смог пережить, советую не игнорировать то, что говорит тебе Милена”. “— Я не хотел этого переживать, — не задумываясь, ответил Маркус, и его мысли тут же заметались пытаясь растворить, заменить, перестроить невольно вырвавшиеся слова. Сообразив, что Ренон слышит всю эту суету, он попытался очистить голову, сосредоточившись на носках собственных ботинок, но из тех путанных объяснений, что успело выдать его сознание, тресамион смог уловить единый, пока еще непонятный ему смысл: — Не понимаю, почему из нас двоих — именно я. У меня было меньше шансов”. Мысли Маркуса завертелись в панической мешанине из сожаления, острой горечи и злости на самого себя, но спустя несколько мгновений он взял себя в руки. "— Ты обещал рассказать мне о том, кем был раньше". "— Верно..." Он почувствовал соленый аромат моря, привычный еще с детства, и все же несколько другой. Это был запах другого моря, теплого, лижущего пенистым языком не скалы, а песок далеко на юге. Там когда-то давно, еще до рождения самого Маркуса появился на свет Осмунд Вальд. Это воспоминание давно превратилось яркие пятна смазанных картинок, запахов, шума воды, ветра и голосов, но Маркус видел его, как наяву, сквозь траву проминавшуюся под его шагами, сквозь красно-рыжие стволы сосен и маячивший перед его носом рюкзак Соловья. Он чувствовал, что оно было лишь отправной точки этого странного рассказа, и прямо сейчас они должны перескочить далеко вперед, во время, когда Осмунд Вальд стал Реноном, но не мог перестать вглядываться в это чудо — чужую память, развернувшуюся у него перед глазами, будто страница детской книги, состоявшей из одних картинок. И невольно тянул за собой и Ренон, заставляя его вспоминать всё новые подробности: деревянные узоры на потолке его комнаты, голоса людей, рядом с которыми он жил, их хрупкие, собранные из полузабытых черт облики. Нежную мелодию, под которую он засыпал, когда был еще маленьким черноволосым мальчиком, далеким от тех ужасов, которые видел и творил сам. Такая странная схожесть — от воспоминаний о женщине, что произвела их на свет, у обоих остались лишь размытые следы. Старая колыбельная у него самого. У Маркуса — запах духов из белого чайного цветка и звук шагов. Тревожные воспоминания. В детстве сладковатый шлейф парфюма заставлял его насторожиться, словно дикого зверька, учуявшего металлическую вонь спрятанного под лесным настилом капкана. Заслышав же тихий стук каблука по дощатому полу, он и вовсе невольно замирал, прислушиваясь. Какими будут следующие несколько шагов: неторопливыми, порывистыми, нетвердыми? Какая она сегодня: спокойная, истеричная, пьяная, а если пьяная — то чуть-чуть или вдрызг? Неудивительно, что он почти не помнил черт её лица, хотя она была ещё жива. Осмунд Вальд лица своей матери тоже не помнил, но потому, что она покинула этот мир еще, когда он был ребенком. А колыбельная осталась. Сохранилась даже в разрозненной памяти Ренона, и продолжала внушать ему странное тревожное желание отыскать её образ. В какой-то момент ему начало казаться, будто её облик начал всплывать откуда-то из глубин: высокая женщина с темными волосами, собранными в высокий, кудрявившийся крупными завитками хвост. Острый бледный треугольник лица, напряженно сцепленные в замок на подоле платья пальцы. Тревожный взгляд. Ренон взволнованно вглядывался в него, и, только ощутив, как Маркус, нервно ощетинившись, пытается прогнать этот образ, понял: тот принадлежал матери самого контрабандиста. — Харион! Маркус резко вздрогнул — воспоминания треснули и рассыпались в разноцветный прах. — А? Что? — не задумываясь, ответил он голосу Соловья и вдруг замер уставился на него изумленным, вопрошающим взглядом. По лицу остановившейся рядом Милены расползалась ехидно-победная усмешка. Шарообразные глаза Соловья округлились еще больше. — Клянусь, я не специально. У меня просто вырвалось. — сиплым, ошалелым голосом прошептал он. — Да неважно. Он опять взялся за свое! Соловей обвиняюще ткнул пальцем в Ренона и принялся внимательно разглядывать вытянувшееся лицо Маркуса. — Что он с тобой сделал?! — Что ты имеешь в виду, с чего ты взял? — Милена тут же нахмурилась, мгновенно забыв о недавнем триумфе. — Я вижу! У него лицо помутнело! Я видел такое у Дерека! — Я не сделал ему ничего плохого, — спокойно заявил мужчина, несший артефакт. — Я же сказала тебе... — Это правда, — поспешно перебил Маркус. — Он ничего мне не сделал. Мы просто разговаривали. — Разговаривали? О чем? — подозрительно нахмурилась Милена. — Почему не вслух? — Он хотел рассказать о себе. О том, как он стал… таким. Раз он с нами, я должен знать, что он из себя представляет. Он же рассказал тебе? Милена некоторое время сверлила его хмурым взглядом, но всё же кивнула. — Ладно. Так и быть, можете болтать. Но чтобы без фокусов. И еще: ты продул! Маркус не сразу понял, а потом возмущенно насупился. — Это было нечестно! — Всё честно, не будь ты таким ребенком. Харион. — камана довольно ухмыльнулась и сказала Соловью. — А ты следи за ним. Если заметишь что-то странное — говори сразу же. Тот серьезно кивнул, уколов Маркуса неодобрительным взглядом. Они добрались до конца леса и остановились у спуска в долину, где ручьи и подземные речки предгорий впадали в могучую Лиинир. — Мы уже бывали здесь с Дереком, — рассказывал Соловей восхищенно замершей Кларе. Та смотрела на залитую солнцем зеленую долину блестящими глазами — от открывающегося на неё ида захватывало дух. Все заметно приободрились, и только Маркус отчего-то казался поникшим. Он нервно кусал губы и постоянно оглядывался куда-то на юг. Когда пришло время останавливаться на ночлег, он оставил Клару и Соловья устраивать лагерь и отвел Милену в сторону. — Слушай... Мы сейчас как раз будем проходить мимо цепи фортов и... — Даже не проси — я уже всё сказала, — тут же отрезала Милена, — Идти туда — самоубийство! — Там мой человек, я должен его найти! — Ты не сможешь. — Я уже знаю, как иметь дело с мертвецами! — Да нихрена ты не знаешь! Думаешь, ты один такой? Да в Альянсе у каждого второго кто-нибудь вот так погиб и возможно, остался среди мертвецов! И как думаешь, что они делают? — Ничего? — ядовито осведомился Маркус. — Они работают! Каждый день работают над тем, чтобы Альянс когда-нибудь сумел освободить всех мертвых. Хочешь помочь своему человеку — иди туда и присоединяйся к ним. — И когда же… — Да хрен его знает! Но это лучше, чем вот так глупо умереть и ничего не сделать! Больше об этом даже не заикайся. Тебе ясно? Маркус кивнул и, не сказав больше ни слова, вернулся к остальным. За весь следующий день он не сказал и десятка слов, погруженный в собственные мрачные мысли. Клара встревоженно косилась на него, но осмеливалась ничего говорить. Она знала — что бы ни случилось, Маркус не станет об этом говорить. Но чем дальше они спускались в долину, тем больше он хмурился и оглядывался, тем чаще его руки начинали нервно бегать, поправляя одежду, волосы, перекручивая в руках лямки походного рюкзака. Вечером он сидел у костра нахохлившийся и окостеневший, словно каменная статуя, глядя пустым взглядом на разгоравшийся огонь. Соловей то и дело с подозрением вглядывался в его лицо, пытаясь заметить признаки искажений, но дело было не в Реноне. В конце концов Маркус не выдержал: — Хватит уже. Не трогает он меня. — Откуда мне знать? — проворчал Соловей. — Ты уже второй день сам не свой. — Что, уже колбасит? — ехидно поинтересовалась Милена. — Нет. Всё со мной в порядке. — нервно отчеканил Маркус. В этот вечер Милена отправилась патрулировать окрестности. Они остановились на открытом пространстве — свет их костра и сам лагерь прекрасно просматривались с любой стороны, и она хотела убедиться, что к ним не подберется ушедший далеко на восток патруль Альянса или случайные бродяги, курсирующие вдоль реки. Ренон поставил своих людей на отдалении от лагеря, и они охраняли его с двух сторон, сидя прямо в короткой, пестрящей желтоватыми цветами траве. Маркус остался сидеть у костра, нервно потирая руки. Клара дождалась, пока Соловей не уйдет спать в палатку и осторожно присела рядом. — Что, будешь охранять нас всю ночь? — весело поинтересовалась она. — Милена теперь будет постоянно патрулировать. Нужно, чтобы кто-нибудь последил за лагерем, — нехотя отозвался Маркус. — А спать когда? — Всё равно не хочется. — А надо. А то опять будешь ходить, как живой мертвец. Маркус передернулся — последняя фраза лекарши резанула его по спине ледяной волной. — Марко, что случилось? — спросила Клара, не дождавшись ответа. По его лицу пробежала сумрачная тень, оно словно резко осунулось и побелело, глаза остекленели. Он почувствовал как слипаются пересохшие губы, язык прилипает к нёбу, горло тисками сжимает изнутри, а в голове начинает звенеть. Он не сможет сказать ни слова, даже если захочет — голос откажет ему. Маркус отрицательно покачал головой и отвернулся… — Я просто беспокоюсь, — пробормотал он. — Выбираться за пределы Гайен-Эсем опасно. А ты теперь даже вернуться не сможешь, если захочешь. — Не начинай, — фыркнула лекарша, тут же скрестив руки на груди. — Мы уже это обсуждали. — Ты спросила — я ответил. — Да ничего ты не ответил. Думаешь, я поверю, что это ты из-за меня так трясешься? Маркус посмотрел на неё ошарашенно округлившимися глазами. — Ты всерьез думаешь, что мне настолько на тебя наплевать? — тихо спросил он. — Нет! — Клара резко мотнула головой. — Конечно нет. Я не об этом говорю. Она печально понурилась и умолкла, а Маркус все продолжал всматриваться в её лицо. У Клары была странная способность заставлять его чувствовать себя беспомощным, раздетым догола изнутри. За те годы, что они провели вместе, она умудрилась узнать его так, как не знал никто, даже самые близкие ему люди. Они боялись его брони или пытались проломить её, но Клара — маленькая, хитрая ласка — находила брешь, проскальзывала в неё и кусала за самую душу, в самые мягкие, уязвимые её места. — Ты так легко бросила всё и пошла, незнамо куда, — вдруг сказал Маркус. — Неужели тебе совсем нечего было оставлять? — Считай, нечего, — Клара нервно пожала плечами. — Это у тебя надо спрашивать. Ты не боишься оставлять своих? — Им и без меня хорошо. И я всегда могу вернуться, если захочу. Маркус подкинул в костер несколько хворостин. Стихший было огонь жадно слизнул их, трескуче заурчал, скручивая тут же почерневшие прутья. — И ты все это время была одна? — Конечно, нет! — возмутилась Клара и тут же вернула ему этот вопрос. — А ты? — Конечно, нет, — в тон ей ответил Маркус. — Долго ты жила в Скальном Гнезде? — Ага. Приехала, нашла работу, а потом там случился обвал. Я присоседилась к команде медиков, а потом пошла в местный госпиталь. Что такое — быть медиком Клара по-настоящему поняла именно там, в городе каменоломен, когда одна из каменных шахт вдруг рухнула, погребла под собой расположившийся прямо под ней рабочий поселок вместе со всеми, кто там был. Сорвавшиеся с высоты валуны прокатились до самого города, порушили несколько домов и остановились только у маленького рынка. Клара до сих пор с содроганием вспоминала, как тем вечером город вдруг ухнул и загорохотал осыпающими камнями, будто началось землетрясение, как благодарила небеса за то, что ей так нужен был назойливый шум большого торгового города, и она решила остановиться в самом центре, вместо того, чтобы по-привычке выбрать один из окраинных бедных кварталов. Когда Клара опомнилась от охватившего её ужаса, всё уже стихло, и над домами медленно поднималось густое светлое облако каменной пыли. Схватив в панике собранную сумку, она выскочила на улицу и тут же оказалась посреди взволнованной гудящего роя пчел: жители Скального Гнезда высыпали из домов и единым потоком, толкаясь, охая и переругиваясь, ринулись в сторону каменоломен. Первым порывом было вернуться на постоялый двор — людей влекло вперед встревоженное любопытство, они даже не задумывались, что опасность еще не миновала, а за одним обвалом может последовать второй. Но толпа тут же подхватила её и понесла вперед, и Клара поддалась её порыву, прорываясь в передние ряды вместе с детьми, которые юркими ящерками протискивались под боками и локтями взрослых, спеша первыми увидеть место, где всё произошло. Клару всегда поражало, как просто они относятся ко всему, что видят. Они охали и восхищенно ругались при виде размозженных, покалеченных камнями домов, подбегали к выбиравшимся из-за завалов ошалевших людей. Клара подбежала к вышедшему в центр того, что осталось от улице мужчине.Он толком не понимал, куда идет: у него были дикие, круглые глаза, по лицу стекала кровь, правая рука повисла вдоль туловища. Он с трудом смог сфокусировать на ней взгляд, когда она спросила у него, в порядке ли он и может ли говорить, замер, вскрикнул от боли и вдруг развернулся, спотыкаясь и хромая, ринулся обратно к дому, попытался перелезть через обвалившуюся стену, рухнул, перевалившись через груду деревянных обломков и больше не шевелился. Улицу захлестнул гул сотен голосов, топот, крики: толпа хлынула дальше в развалины — кто-то бесцельно метался среди домов, кто-то пытался помочь выжившим, кто-то отчаянно звал живших здесь друзей и родных. Клара пыталась привести упавшего мужчину в чувство, стараясь не обращать внимание на охватившую все тело противную дрожь. В первый раз она почувствовала её совсем недалеко отсюда, когда они с Маркусом шли в этот будто проклятый город. Он оступился на пригорке посреди скал, ударился о камень, едва не слетел с горного подъема и глубоко рассек себе плечо. Перевязанная рана всё кровоточила и кровоточила. Клара помнила, как сама настояла на том, чтобы её зашить, как промывала её, как вставляла нить в игру и пыталась не показать, что едва не плачет от ужаса, не имея ни малейшего представления о том, что делать, как её сердце забивалось в глотку каждый раз, когда швейная игла протыкала кожу, каждый раз, когда Маркус не выдерживал и вскрикивал от боли. Как следующие три дня видела во сне собственные окровавленные пальцы, убеждала себя, что сделала всё правильно и тут же едва не впадала в истерику, как просыпалась среди ночи, слушала его дыхание, трогала горячую кожу вокруг раны и молилась, чтобы не началась гангрена. Всё обошлось. Уже потом, когда они, наконец, решили осесть Маркус предложил ей стать медиком. С той поры и до того момента, как она сама сбежала от него, прошло два года, за которые она успела сполна насмотреться на кровь и смерть, но страх так и не ушел до конца. Медицина не всесильна, а человек — тем более, этому Клара училась всю жизнь, и все равно сама вероятность того, что пациент может погибнуть из-за её ошибки, никогда не переставала её пугать. Но ещё хуже для было знать, что смерть взяла свое из-за её, Клары, бездействия. Мужчина все же открыл глаза и смотрел сквозь неё мутным взглядом, пока она промывала и обрабатывала ему рассеченный лоб. Клара уже разложила рядом с собой аптечку и собиралась наложить швы, когда её резко хлопнули по плечу. Она резко вздрогнула, обернулась и её тут же оглушили вопросом: — Ты из какого госпиталя? Над ней возвышался длинный, худой мужчина в рубахе с подвязанными рукавами и квадратной сумкой через плечо. — Я не местная, — испуганно пролепетала Клара. — Медик? — Помощник. — Есть тут еще живые? Клара машинально огляделась: то, что совсем недавно было комнатой теперь превратилось в кучу обломков — крыша и половина страны обвалились, завалив все балками и разбитой черепицей. Она с содроганием подумала, что выбежавший отсюда человеке рванулся обратно за кем-то, кто тоже был внутри. — Н-не знаю, я никого больше не видела. Может, кто-то остался под… — Норман! Не дослушав, мужчина повернулся и зычно окрикнул кого-то позади себя. — Закончи тут. А ты — за мной, будешь помогать. Меня зовут Зейн. Давай-давай, тут без тебя разберутся! — прикринул он, заметив колебания Клары. Девушка кивнула и поспешно собрала аптечку, тревожно поглядывая на мужчину, которого только что перевязывала. Следующие несколько часов она хвостом следовала за Зейном, лазила по завалам и заглядывала в полуразрушенные дома, помогая ему вытаскивать пострадавших. Она никогда в жизни не видела так много испуганных, раненых, искалеченных людей. Самое ужасное ждало её дальше у обрушившейся каменоломни: торчащие, раздробленные кости, пробитые черепа, вывернутые руки и ноги, размозженные лица. Крики застрявших под завалами людей, которым они не могли помочь. Каждый раз, когда они с Зейном пробовали отодвинуть обломки, из под которых доносились умоляющие, жалобные, испуганные голоса, она молилась, чтобы проклятые доски поддались сразу. Иначе Зейн тут же бросал их, оставлял рядом метку для стражи, которую сгоняли сюда со всего города, и шел дальше. Он шел дальше и заставлял Клару бросать всех, кому они не могли помочь. Мужчина с вывернутым наружу животом, женщина с ногой, раздробленной по самое бедро, наполовину раздавленный, еще живой мальчишка — сын одного из рабочих, в руке которого была зажата корзинка с вывалившимся наружу хлебом и расколотой крынкой с остатками молока. — Идем дальше, — сказал Зейн, едва взглянув на него. — Мы должны осмотреть его, может еще можно что-то сделать, — дрожащим голосом возразила Клара, хотя ей страшно было даже прикасаться к маленькому переломанному тельцу ребенка. — Ему конец. Идем дальше, — повторил врач. Клара всхлипнула, отчаянно мотнула головой и присела на корточки рядом с вяло пытавшимся шевелиться мальчиком, толком не осознавшим даже, что с ним произошло, но её грубо рванули за руку. — Возьми себя в руки! — Пусти! — Клара дернулась, пытаясь вывернуться из неожиданно крепкой хватки Зейна. — Он всё равно умрет! — Да как ты можешь так говорить?! Мы должны попытаться! — Пока будешь пытаться, умрут те, кому ты можешь помочь! И не реветь мне тут, блять! Раз уж взялась за мужскую работу, так и веди себя, как мужик! Пошли! — он схватил её за ворот рубахи, поставил на ноги и увлек за собой. Клара закусила губу, едва не взвыв от боли и беспомощности. По её лицу прозрачными ручейками лились слезы. Потом тяжелая усталость заполнила всё её тело от кончиков пальцев до самой макушки. Клара научилась почти с первого взгляда угадывать, перед кем они остановятся, а мимо кого пройдут, даже не взглянув. Её руки по локти облепила корка засохшей крови, пальцы дрожали, а в голове стояла одна единственная мысль: "Когда же всё это кончится?" Они вытаскивали и осматривали людей, промывали раны, делали перевязки, накладывали шины едва ли не до самого рассвета. Всё закончилось так же внезапно, как и началось: Зейн вдруг хлопнул её по плечу и сказал: "Всё, закончили". Клара утерла залитый потом лоб предплечьем, перепачкав соленое от крови и слез лицо, подошла к стене одного из домов, от которых на носилках унесли последнего раненого, прислонилась к ней спиной и в изнеможении сползла вниз. — Не помираешь? — кисло усмехнулся Зейн, опускаясь на землю напротив неё. Его узкое лицо, побелело и блестело от пота, в глазах расплылись звездочки лопнувших сосудов. — Ты уж извини, что наорал. Такая у нас работа — сама понимаешь. Клара вяло отмахнулась рукой. — Да ничего. — Тебя как зовут-то? — Клара. После этого Зейн стал для неё старшим медиком, а чуть позже — любовником, на котором, как ей казалось, всё и закончится. Но он жестко разделял работу и личную жизнь, требуя, чтобы в госпитале она была хладнокровным медиком, а дома — нежной, хрупкой женщиной. В какой-то момент Клара с ужасом осознала, что он пытается переломить её, заставить бросить медицину и запереться дома. И снова сбежала, едва закончив учебу и получив статус врача-хирурга. — Знаешь, а в итоге я помирилась с мамой и теткой, — вспомнила Клара, отгоняя от себя мысли о тех днях, которые до сих пор накатывали на неё вместе со слезами. — Правда, все равно бывала у них всего пару раз. Как-то у нас всё не сложилось. Они постоянно говорили, что мне пора завязать со своими глупостями и найти мужика по себе… Что у меня слишком большие запросы для… ну… знаешь… с моей-то рожей. — Клара попыталась усмехнуться, но вместо этого презрительно выгнула губы. Её лицо против воли перекосила обиженная гримаса. Маркус сердито нахмурился. — И ты слушаешь? Их слушаешь?! — вдруг взорвался он. — Клара, ты же знаешь, что это все бред собачий! — Да знаю, конечно. — ёё глаза яростно заблестели. — Понимаешь теперь, почему я так легко ушла? Я просто сыта этим всем по горло! Думаешь, те, в деревне, всегда такие? Шиш! Один-два хоть что-то понимают! А для остальных, пока зад не припечет, я просто “та страшная сука, которая мужика себе не может найти”, особенно, для местных баб! — И что, это так страшно? Это, по-твоему, повод сорваться с места и лезть в самую задницу?! Рисковать жизнью?! Клара отвернулась и шумно выдохнула через нос, закусив губу — Я не собиралась… почему… — она запуталась в собственных мыслях и вдруг жалобно посмотрела на Маркуса. — Почему я должна сидеть и терпеть всё это? По-твоему, я не имею права искать лучшей жизни? Тот печально сдвинул брови и опустил взгляд. — Искать лучшей жизни нужно было в Гайен-Эсем, — тихо сказал он. — А здесь тебе делать нечего. Он пристально смотрел на свои сцепленные в тугой замок пальцы. Боясь, что если повернется и увидит её вытянувшееся лицо и искрящиеся от обиженных слёз глаза, то не выдержит и уступит. Клара молчала, но не уходила. Прошло несколько долгих минут, прежде чем она собралась с силами и предприняла ещё одну попытку. — Каждый раз… каждый раз, когда всё становилось плохо, я срывалась с места и уходила, вместо того, чтобы терпеть, как все. Как ты. — голос у неё то звенел, то срывался на сдавленный хрип, но она набирала в грудь воздух, вздыхала и продолжала говорить. — И всё складывалось, как нужно, хотя я никогда не знала, на что иду! Я шла в пустоту, одна, и не ошибалась! А сейчас иду с людьми, которые мне дороги, ради того, чтобы им помочь! Да, чёрт возьми, всё, как в старые добрые времена, что в этом плохого, я не понимаю?! Тонкие губы Маркуса вытянулись в нитку, посреди лба проступили нервные морщины. Он едва дышал, усилием воли не давая себе поднять глаза. — В этот раз ты ошиблась, — наконец ответил он севшим голосом. — Те времена давно прошли. И твоя помощь здесь не нужна. Клара молчала, набрав в грудь воздух. Потом вцепилась зубами себе в ладонь, попыталась тихо вдохнуть, но вместо этого судорожно всхлипнула, отвернулась, утирая глаза предплечьем и раненым зверьком метнулась в палатку, едва не сорвав полог. Маркус посмотрел ей вслед, тяжело выдохнул сквозь стиснутые зубы и устало спрятал лицо в ладонях.

***

Соловью снилось, что он снова бродит по пещерам, поросшим светящимися грибами. Только в этот раз он был один, а вместо одного туннеля вокруг был лабиринт. Клара и Дерек делись куда-то, он блуждал пытаясь их найти и в какой-то момент вдруг услышал, как из одного из тоннелей доносятся всхлипывания Клары пополам с кашлем. Он все плутал и плутал, стараясь идти на звук, когда вдруг очнулся и понял, что действительно слышит, как Клара плачет, уткнувшись лицом в подушку. — Клара? — он сонно приподнялся на локте, удивлённо распахнул глаза, увидев её вздрагивающую спину. — Ты чего, что случилось? Он осторожно коснулся её плеча, и она тут же замерла, чтобы через несколько секунд снова разразиться всхлипываниями и кашлем. — Н-ничего… — еле выговорила она, не отрывая лица от подушки. Соловью понадобилось несколько секунд, чтобы предположить, что могло довести Клару до слез. — Это Маркус, да? Он тебе что-то наговорил? — Н-нет… Я с-сейчас у-успокоюсь, спи. Соловец откинул одеяло в сторону, чувствуя, как к лицу от злости прилила кровь. Только Маркус мог вот так все испортить. — Т-ты куда, подожди! Не надо! Хисагал вывалился из палатки, намереваясь тут же высказать контрабандисту всё, что думает о нем и его поганом языке, но к своему удивлению не увидел его у костра. Рядом с тлеющими углями свернулся в клубок один из людей Ренона, фигура второго тёмнела чуть в стороне от лагеря. Соловей обошел вокруг костра и остановился, нервно колотя по земле носком ботинка. — Ну я ему задам… — Соловей! — Клара выбралась из палатки и подошла к нему, поспешно утирая опухшее лицо с сузившимися, покрасневшими от слез глазами, снова всхлипнула, попыталась что-то сказать и осеклась, удивлённо ища глазами Маркуса. — А где он? — Да, небось, нибудь в кустах сидит, осел! Слышишь?! А ну иди сюда! Мужчина, спавший у костра вздрогнул и приоткрыл глаза. Маркус не отзывался, не было слышно ни единого шороха. — Куда он делся? — Клара прищурилась, вглядываясь в покрывавшие долину пучки дикой поросли. — Может, с Миленой ушел? — предположил Соловей. Он вдруг осознал, что они с Кларой снова остались наедине с Реноном, и от этой мысли ему стало не по себе. — Может, спросим его, куда он мог уйти? — будто услышав его мысли, предложила Клара, кивнув на осевший, будто уменьшившийся и округлившийся клубок щупалец в стороне от лагеря. Соловей неприязненно взглянул на Ренона. "Он, что, спит?" — Давай подождем немного. Наверняка он пошел в обход с Миленой. — Опять всю ночь не спал, — проворчала Клара. Она все еще тяжело дышала и терла заплаканные глаза, хотя успела немного успокоиться. — Как и ты, — сказал Соловей, робко покосившись на неё. — Что у вас случилось? — Да ничего, — Клара вздохнула и отвернулась, пряча бледно-красное лицо. — Повздорили немного. Марко считает, что мне здесь не место. — Но... — Соловей на мгновение оторопел и воскликнул. — Да какого черта?! без тебя мы бы пропали! Мы бы ни за что не забрались так далеко! Да мы бы даже артефакт из Башен бы не вынесли без тебя! — Скажи это ему, — мрачно усмехнулась Клара. — Да ладно, не переживай. Он всегда такой: как вобьет себе что-то в башку… Она умолкла: из-за холма вынырнула темная фигура, крупная, искривленная, приближавшаяся быстрыми, хромающими прыжками. Сердце тихо екнуло — лекарша всматривалась в пространство за спиной Милены, каким-то внутренним чутьем уже понимая, что оттуда никто не появится. Соловей удивленно хмурился, но еще не понимал, что что-то случилось. Что-то, возможно, непоправимое. — А где Маркус? — спросил он, едва Милена приблизилась к костру. Та посмотрела на него с хмурым недоумением, обвела взглядом лагерь, посмотрела на палатку за спинами Клары и Соловья. — Что значит, где? — Разве он не пошел с тобой? — Он спал, когда я уходила! Камана еще раз оглядела лагерь, обожгла взглядом белую, как полотно Клару. — Его здесь нет, — пролепетала она, едва шевеля губами. Милена на мгновение замерла, глядя перед собой пустым, задумчивым взглядом. Потом её лицо медленно, появляясь, словно складки на сминающейся ткани, прорезали глубокий морщины, глаза вспыхнули яростным огнем. — Гребаный мудак, я его убью! — взревела камана. — На части покрошу, разорву! Ренон вдруг зашевелился, начал медленно расправлять скрученные в плотный клубок щупальца. Милена развернулась к нему, с яростью выбивая хвостом облачка песка из земли. — Ты ведь знал?! Какого хрена ты молчал?! Не дождавшись ответа сию же секунду, она угрожающе шагнула к Ренону, забыв, что не способна его слышать. — Он всё равно туда бы пошел! — вдруг воскликнул мужчина, охранявший лагерь. Он повернулся, подошел ближе, безучастно выдержал мечущий молнии взгляд Милены и спокойно повторил. — Он всё равно туда бы пошел рано или поздно. — Да-а? И по-твоему это значит, что нужно было его отпустить?! — Милена переводила бешеные глаза с него на замерший клубок темных щупалец. — Сейчас — лучший момент, потому что есть, кому его вернуть. Пусть узнает, что это такое, как узнала ты. Разве ты бы этого не хотела? Милена молча оскалилась, потом поджала губы, царапая когтями глефу. Ярость в её глазах чуть стихла, разбавленная сомнениями. — Он только недавно пропал из поля слышимости. Ты можешь догнать его как раз в нужный момент, Клара посмотрела на Милену, вопросительным умоляющим взглядом. — Ты знаешь, куда он пошел? — спросила она. Та скривила губы и гневно плюнула. — К цепи фортов, куда же еще! Он только о ней и твердил, не затыкаясь! — камана обвела Клару и Соловья тяжелым, пылающим взглядом. — Сидеть здесь. Сдвинетесь отсюда хоть на шаг — прикончу обоих. Она развернулась и стремительными прыжками помчалась прочь, быстро исчезнув среди синевших в предрассветных сумерках холмов. Клара и Соловей долго смотрели ей в след. — Охренеть… — Соловей принялся нервно ходить по кругу, едва не наткнулся на подошедшую к костру куклу Ренона, обжег его испуганно-злым взглядом, оглянулся на Клару и спросил: — Что за цепь фортов? О чем они говорили? Зачем Маркусу было куда-то идти? Клара не ответила. Она опустилась прямо на землю, глядя перед собой исступленными, огромными от ужаса глазами. — Не волнуйся ты так. Пожалуйста. — Соловей подошел и осторожно положил руку ей на плечо. — Куда бы он ни пошел, она его вернет. Лекарша вздрогнула, окаменела, а потом вдруг испуганно вцепилась пальцами себе в волосы. — Цепь фортов… — прошептала она. — Там не так давно были бои с мертвецами. Туда отправляли военных. Их разгромили, об это все знали… Нет… неужели… нет-нет-нет... Она умолкла, кусая покрасневшие, воспаленные губы. — И что? — не выдержав, спросил Соловей. — Как это связано с Маркусом? Клара покачала головой, будто соглашаясь с самой собой. — У Марко есть брат — военный офицер, — тихо сказала она.