***
— Простите меня, Цзэу-цзюнь. Глава ордена Юньмэн Цзян прибыл и желает с вами поговорить. Тихий и слегка дрожащий голос прервал густую тишину уединённого дома на самой окраине Облачных Глубин. Лань Сичэнь понимал тревожность в голосе юного адепта — за такое вопиющее нарушение добровольного уединения главы ордена юношу могли даже наказать дисциплинарным кнутом. Но Лань Хуань не видел смысла в наказании, тем более что раз сам Саньду Шэншоу прибыл лично. Дело, видимо, было и впрямь важное. И безотлагательное, учитывая, что тот, прежде никогда не замеченный за вмешательством в дела других кланов, столь решительно осмеливался нарушить уединение главы ордена Лань. Первый Нефрит ордена Лань скорее предпочёл увидеть в этом знак судьбы и, смирившись, со вздохом произнес: — Входите. Тут же дверь отворилась, несчастный юный адепт, поклонившись, поспешил ретироваться, в то время как грозный глава дружественного ордена уставился на Сичэня совсем не столь дружественно. — Цзэу-цзюнь. Приветствую вас. Также сожалею, что пришлось прервать ваше уединение. Но это срочное дело. — Я вас слушаю, — попытался максимально вежливо сказать Лань Хуань. Он просто не помнил, какого это жить с улыбкой, общаться с людьми, быть собой. И совершенно не был готов так скоро и резко столкнуться с кем-то. Тем более трудно было придумать более неподходящую кандидатуру, чем Саньду Шэншоу. Но он старался выглядеть и звучать хотя бы вежливо. Цзян Чэн же неожиданно почувствовал себя неловко, чувство, знакомое ему только в прошлой жизни, и то благодаря Вэй Усяню. Но на этот раз ему впервые было искренне неловко за себя самого. Глядя сейчас на Лань Сичэня, у него возникало стойкое чувство, что он застал его за чем-то слишком личным. Он понял, что тот не зря ушёл в затворничество. Это ему было необходимо. Нет, он был так же идеально одет, волосы ровной волной спадали на плечи, лента на лбу висела так же ровно, что и прежде, но это было видно по его глубоко запавшим глазам, непередаваемо хмурому виду, безразличному взгляду и отсутствию той старой мягкой и доброжелательной улыбки, которая столь часто сияла на его лице раньше. Конечно, со всеми его заботами, переживаниями, страхами и одиночеством Цзян Чэн здраво понимал, что выглядит сейчас едва ли лучше. И в глубине души, наверное, тоже не отказался бы уйти в уединение на какое-то время. Но если у главы ордена Лань были те, кто мог перенять часть его задач, то у Цзян Чэна не было такой роскоши. У него был только несносный племянник! И мысли о нём как раз помогли унять неприятное чувство вины за нарушение чужого уединения и взять себя в руки. — Чего вы добиваетесь? — спросил он прямо. Имея удовольствие наблюдать непонимание и удивление на лице вынужденного собеседника. — Простите, о чём вы? — Я о том, что вы подослали к моему племяннику ваших адептов, разве нет? — уже начиная хмуриться из-за происходящего, произнёс Цзян Чэн. Что-то было не так. Только вот что его так настораживало, он понять не мог. Что раздражало его ещё сильнее. Особенно после того, что он увидел в глазах Сичэня полное непонимание. — Простите, я по-прежнему не понимаю, о чём вы. — Да эти ваши Лань Сычжуй и Лань Цзинъи! Разве не вы их подослали к Цзинь Лину, с какой-то целью?! — уже начиная злиться то ли на собеседника, то ли на ситуацию, вскрикнул мужчина. — Подослал? Прошу прощения, но, если вам не сказали, я за последние месяцы мало с кем общался, — с ломаной усмешкой, вялой пародией и тенью былой улыбки горько произнёс Лань Сичэнь. — Но я могу поручится за Лань Сычжуя, он отличный ученик, воспитанный, вежливый и старательный, к тому же приемный сын моего брата, в конце концов, и мой племянник. Я знаю его с детства. Он ни за что не причинит вреда главе ордена Ланьлин Цзинь. Лань Цзинъи же его друг, тоже крайне талантлив и, несомненно, имеет все шансы стать в дальнейшем великим заклинателем, хоть и не настолько вежлив, как Лань Юань. Вы можете не сомневаться, они не навредят вашему племяннику. — Не нужно мне восхвалять ваших адептов, — грубо возразил ему Цзян Чэн. — То, что вы мне сейчас сказали, никак не объясняет того, с какой целью вы их подослали к Цзинь Лину. — Они были в Башне Кои? — Нет, они были вместе на ночной охоте, — нехотя ответил тот. — Но многие встречаются на ночной охоте, что заставило вас думать, что подосланными к Цзинь Лину были именно адепты Лань? — Потому что других рядом с ним попросту не было! Судя по всему, они его позвали, вот он и пошёл с ними на охоту! — на грани крика запротестовал Цзян Ваньинь. — И вы думаете, что я подослал их к нему? — предположил окончательно обескураженный Лань Хуань. — Да! — И с какой же целью? — А мне-то откуда знать?! — совсем сконфузившись и от этого только обозлившись, произнёс Цзян Чэн. Этот разговор приобретал совсем странный оборот. — Вы же были ближайшим другом и названым братом Цзинь Гуанъяо, откуда мне знать, что вы не таите в себе столько же угрозы, сколько и он?! — высказав свои самые смелые и жуткие догадки, Цзян Чэн замолк, настороженно наблюдая за Лань Сичэнем и ожидая ответа.***
— Вы же были ближайшим другом и названым братом Цзинь Гуанъяо, откуда мне знать, что вы не таите в себе столько же угрозы, сколько и он?! — Высказав свои самые смелые и жуткие догадки, Цзян Чэн замолк, настороженно наблюдая за Лань Сичэнем и ожидая ответа. Он полоснул по живому. В груди заклокотала боль и что-то ещё. Что-то непонятное. Что-то живое и противное зашевелилось внутри, требуя выхода. И он не смог противиться. Он отпустил себя. Вставая и медленным шагом направляясь к Цзян Чэну, он начал говорить: — Я понимаю ваше беспокойство о благополучии племянника, но не стоит видеть в каждом человеке угрозу. Орден Гусу Лань всегда выступал в поддержку ордена Юньмэн Цзян, сражаясь бок о бок. Наш орден всегда следовал своему девизу и правилам, вырезанным на стене. Не нарушая их, что бы не случилось. Не вам ли это знать? Или после учёбы здесь вы успели позабыть об этом? Слова лились ледяным потоком, унося прочь гнев Саньду Шэншоу, взгляд, медленно оживающий в до того безжизненных глазах, приковывал, а весь вид Лань Хуаня как-то подобрался, став враз более уверенным, стойким и… опасным — он лишал дара речи. — И если уж говорить о наших связях и схожести с назваными братьями… Ваш, насколько я помню, Вэй Усянь? — продолжать дальше смысла не было. Намёк был даже слишком прозрачным. И хоть в голосе главы ордена Лань по-прежнему не было ни насмешки, ни желания оскорбить, слова всё же были прямолинейны, напористы и провокационны. И в то же время абсолютно совпадали с логикой самого Цзян Чэна, а точнее, в принципе, противоречили логике, как не прискорбно было осознавать это сейчас. Потому что слишком поздно. Одновременно окончив говорить, тот остановился напротив главы ордена Юньмэн Цзян, ожидая его реакции. Цзян Чэну было непривычно такое поведение. Он ведь его оскорбил подобным сравнением и ложно обвинил не пойми в чём. Лань Хуаня — такого же главу ордена, как и он сам. А Сичэнь так спокойно и без оскорблений с ним разговаривал. (Ну кроме сравнения с Вэй Усянем, что просто невозможно представить!) Осознавать свою ошибку было неприятно, но ради своего ордена, он должен был теперь всё исправить, пока ситуация не вышла из-под контроля! Всё это время Лань Сичэнь спокойно рассматривал главу ордена Юньмэн Цзян. Он видел его усталый невыспавшийся вид и осунувшееся и ещё более хмурое, чем раньше, лицо. «Интересно, что же произошло, что он довел себя до такого? — невольно промелькнуло в его голове. — А главное, решился на встречу со мной… Неужели дело действительно только в племяннике? Но в чём же тогда ещё? Странно всё это. Что же случилось за время моего уединения?» — Я понял, к чему вы клоните, — резко раздался голос мужчины напротив. — Я прошу прощения за своё поведение. Цзян Чэн не смотрел ему в глаза, вместо этого в придачу к своим извинениям он закусил губу и, словно борясь с самим собой, попытался поклониться ему наперекор гордости, дабы принести свои извинения. Для Сичэня уже сам факт признания таким гордым и непримиримым Цзян Чэнем своей оплошности казался невообразимым, но когда тот ещё и попытался поклониться, он не выдержал и, положив руку ему на плечо, остановил того. Слишком немыслимо и странно было видеть главу ордена Юньмэн Цзян таким. — Не нужно. Правда, — ответил Лань Хуань, пытаясь улыбнуться, как-то приободрить неожиданного гостя. Тот на это лишь кивнул и отвернулся, но руку с плеча не скинул, отчего жгучее чувство внутри схлынуло окончательно, давая место другому, тёплому и правильному. Но странному. И пытаться понять его у Сичэня сейчас не было ни малейшего желания, поэтому, слегка помедлив, он всё же сам убрал руку. — И могу вас уверить, — вновь заговорил он, — если Лань Юань и Лань Цзинъи позвали юного главу ордена Цзинь с собой на охоту, то сделали они это лишь по собственному желанию. Вам не о чем беспокоиться. Главе ордена Юньмэн Цзян, Саньду Шэншоу, было стыдно. Стыдно перед другим главой, перед этим пережившим утрату дорогого друга и названого брата мужчиной. Он не смел поднять взгляд на Лань Хуаня сейчас. Цзян Чэн даже почти готов был, ломая свою гордость, поклониться, но, к счастью, его остановили. И одно дело, если бы только словами, но тепло и тяжесть его руки на плече ощущались таким же камнем на душе. Пусть это будет его наказание. Терпеть мягкое прикосновение от человека, которого только что оскорбил, и чувствовать всю глубину своей вины. Да уж, пожалуй, в Гусу и впрямь знали толк в наказаниях. Но, услышав последние слова, он вспомнил, с чего всё началось. Да, А-Лин. Беспокойное дитя… Ну и что, что глава ордена? И что, что мечом махать научился да из лука стрелять? Для Цзян Чэна он навсегда останется дитём, хотя не позволит так думать даже самому Цзинь Лину! Беспокойство улетучилось вместе с убранной рукой, принеся в то же время неприятный холод, по сравнению с соприкосновением с тёплой рукой Цзэу-цзюня. — Если вы устали, можете остаться у нас в Гусу на ночь. Скажете, что это моё распоряжение, чтобы вас разместили должным образом. Улыбка на его лице по-прежнему была слишком бледным подобием прежней, а живые искорки глаз едва угадывались в безразличном взгляде. Сумев лишь кивнуть на его слова, Цзян Чэн едва попрощался как следует и уже было развернулся уходить, как вдруг, обернувшись через плечо, задал неожиданный даже для себя вопрос: — И сколько вы ещё собираетесь находиться в уединении? — Сколько потребуется, глава ордена Юньмэн Цзян. — Ясно. А какого ещё ответа он ждал? Чего он ждал, так грубо и бесцеремонно вырывая Лань Хуаня из его уединения, словно морковь из земли? Но почему-то слышать это было неприятно. И, развернувшись, он предпочел уйти. Даже не воспользовавшись приглашением, он созвал своих подчинённых, веля выдвигаться немедленно. Ему не хотелось оставаться здесь. Отчего-то видеть такого Сичэня ему было в тягость. Да и дел в ордене полно! И вообще! С Цзинь Лином он ведь так и не поговорил ещё! Но тем не менее всю дорогу назад ему оставалось только молча корить себя: «Да и как я вообще мог подумать, что он будет что-то замышлять?! Я же видел, в каком он был состоянии! Почему я сразу всё не понял? Наверное, смерть его названого брата, Мэн Яо, и впрямь так сильно по нему ударила, как говорят… А может, и не брата вовсе. Возможно ли, что между ними было нечто большее? Стал бы он вот так вот — из-за брата лишь? Хотя я же! Нет… В том то и дело, что он не такой, как я… Он-то точно не будет испытывать таких неправильных и неестественных чувств! Он же не я… Он правильный». За противоречивыми мыслями дорога до Пристани прошла незаметно. А потом и вовсе стало не до того. В ордене Цзинь Лина не оказалось, и Цзян Чэну оставалось лишь надеяться, что тот вернулся в Башню Кои, а не вляпался в неприятности или сбежал. С него станется! Уже глубоко за полночь, окончив едва ли больше половины из того, что планировал, Вань Ин едва разделся до нижних одежд и распустил волосы, а после повалился на кровать и почти моментально уснул. Позднее утром он уже не вспомнит, что ему снилось, но необычное чувство чего-то ускользающего сквозь пальцы не оставит ещё долго. Но он, как и всё в своей жизни, скинет это на Вэй Усяня. Но будет не прав.***
— И сколько вы ещё собираетесь находиться в уединении? — Сколько потребуется, глава ордена Юньмэн Цзян, — пытаясь мягко улыбнуться ответил очевидное Лань Сичэнь. — Ясно. Видимо, ответ главы ордена Лань ему пришёлся не по душе. Хотя, судя по всему, мало что в этом мире вообще могло быть по душе строгому и жесткому Саньду Шэншоу. После ухода последнего Первый Нефрит вздохнул и молча стоял там какое-то время, погрузившись в себя, медленно возвращаясь в реальность. Он давно уже столько не разговаривал и тем более не испытывал такого напряжения от разговора с кем-то. Снова устроившись на прежнем месте, он ожидал, что тоска тут же радостно примет его вновь в свои объятия. Но отчего-то этого не происходило. Мысли по-прежнему крутились вокруг молодежи и главы ордена Цзян. «Да уж, Сычжуй и Цзинъи избрали себе в друзья не самого простого юношу… Во всех смыслах», — невольно подумалось ему. Но Сичэнь был уверен в сказанных им ранее словах — те были искренни в своих чувствах. Он чувствовал и то, что Цзян Чэн искренне переживает о судьбе племянника. Но что-то другое не давало ему покоя. Ведь племянник был у него все эти годы, и тем не менее Цзян Чэн не сходил так с ума и всегда держался официального тона. А здесь столько вопиющих слов и действий. Саньду Шэншоу и ранее не славился сдержанностью, но такого… Такого за ним ещё никогда никто не замечал. Почему? Что же произошло? Сам не зная почему, но Сичэнь цеплялся за эту тайну. Точнее она попадалась ему, как навязчивая и, казалось бы, как ненужная вещь, которая вечно попадается на глаза и лезет в руки, когда ищешь что-то другое. Он попытался очистить свой разум и занялся медитацией. На какое-то время, казалось, это помогло. Но мысль была и впрямь слишком назойлива. Уже вечером, буквально за несколько часов до отбоя, Лань Хуань решился временно нарушить своё уединение, прикрывая себя тем, что он всё же глава ордена и обязан выполнять хоть какие-то свои обязанности. Например, проверить, всё ли в порядке у гостей из Юньмэня? Первый же попавшийся ему адепт страшно удивился, но немедленно склонился в поклоне. Не задумываясь, Лань Хуань мягко, но уверенно начал: — Сегодня прибыл глава ордена Цзян. Его разместили как требуется? — Нет, уважаемый Цзэу-цзюнь. Я слышал, что он улетел со своими подчинёнными сразу же после разговора с вами. От этих слов сердце внезапно дрогнуло. У него возникло чувство, словно он что-то упустил. Это было странно. Всё это приобретало странный вид, который Лань Сичэнь не мог игнорировать и оставаться и далее в стороне. Тут же прозвучал удивлённый и неуверенный голос адепта, невольно прерывая сумбурный поток мыслей своего главы. — Вы решили выйти из уединения, глава ордена Лань? Ещё некоторое время назад он и помыслить об этом не мог, но сейчас точно знал, что поступить иначе сейчас не может: — Да. Возможно, это было слишком опрометчиво. Возможно, он пожалеет об этом после. Но Сичэнь привык следовать интуиции, тем более, так легко умея читать людей. При мысли о том единственном, кого он не мог прочитать до самого конца, сердце вновь болезненно сжалось и забилось сильнее. Он зажмурил глаза и медленно выдохнул, ослабляя болезненные оковы воспоминаний. В любом случае, невольно читая главу ордена Цзян, Лань Хуань чувствовал, что тот что-то скрывает, и это совершенно точно не простой секрет. И также чувствовал, что не может оставить всё как есть. Придётся стряхивать с себя пепел сгинувшей любви, тоски и боли, как бы трудно это не оказалось, и снова становиться главой ордена, возвращая себе свои обязанности и приводя себя в достойный вид. И выяснить наконец, что за тайну хранит Саньду Шэншоу. Во избежание беды для клана Лань и, возможно, всего заклинательского мира.