Как уходила боль...

      — Лань Юань, ты спишь?       — …       — Лань Юань, я знаю, что ты не спишь! Мне нужно спросить у тебя кое-что. Это правда важно…       Сычжуй глубоко вздохнул, зная, что не может отказать другу (да и тот в любом случае не отстанет) и, открыв глаза, медленно повернулся к Цзинъи.       — Что случилось?       — Я тут подумал, если на следующую охоту с Цзинь Лином мы позовём с собой Цзэу-цзюня, получится ли сбить с него спесь? Во всяком случае, хоть посмотрит, каким должен быть настоящий глава ордена! И не будет свой павлиний хвост выставлять! И вообще…       Цзинъи всё распалялся, выплёскивая наружу всё, что думал о «вредном» и «напыщенном» главе ордена Цзинь. Лань Юань знал, что друг не чувствует ненависти к Цзинь Лину, и догадывался, что тот лишь пытался привлечь его внимание. Хотя в упор не понимал, как тот пытался добиться дружбы последнего таким поведением. Так же он не стал озвучивать свои мысли о том, что, по его скромному мнению, даже половине клана Лань во главе в Цзэу-цзюнем и Ханьгуан-цзюнем вряд ли было бы под силу «сбить спесь» с Цзинь Лина. Ну, возможно, если бы ещё учитель Вэй подтянулся, то им бы это и удалось. На какое-то время. Пока на помощь хозяину не явилась бы верная Фея, а то и Цзян Чэн в придачу. В общем, по-хорошему оставить бы им обоим попытки сблизиться с юным главой ордена. Но лёгких путей они не искали. Сычжуй сам не понял, как задал мысленный вопрос вслух:       — Как думаешь, Цзинь Лин уже нашёл кого-то, чтобы следовать с ним на пути к самосовершенствованию?       Слова были глупыми и странными, но это то, что сейчас искренне волновало юного адепта.       — Пфф! Эта наглая Юная Госпожа?! Да ни за что! Он-то, небось, и не целовался ни с кем ещё!       В комнате повисли невысказанные слова: «Не то что мы».       Цзинъи хотелось прихвастнуть этим, но в то же время было и неловко. Словно не он был инициатором тогда. Это получилось случайно. При воспоминаниях его щёки окрасились румянцем.       Год назад.       — А может, мы попробуем? — неуверенно, но излучая искреннее любопытство, предложил Цзинъи, наслушавшись в деревне рассказов адептов из других кланов о поцелуях и загадочном «большем», когда они пришли в свою комнату.       — Что?!       На обычно спокойном лице Сычжуя выражался шок, и даже голос едва не сорвался на крик от удивления.       — Ну, поцелуй. Ты же не хочешь оплошать перед своим спутником на пути самосовершенствования? Я — точно не хочу!       — Но… правила… — растерянно попытался вразумить друга Лань Юань.       — Да где в правилах запрещены тренировки-то?! Тем более, не знаю, как ты, а мне бы точно не захотелось оказаться отвергнутым из-за одного неудачного поцелуя…       Цзинъи смотрел упрямо, обиженно надув щёки, всем своим видом показывая, что если тот откажется — это грозит посмертной обидой, если не хуже.       — Ну… эээ, ладно. Но, как?       Несмотря на то, что Лань Юань был старше и о поцелуях также слышал не мало, но, воспитываясь отстранённым и несклонным к явным изъявлениям любви Ханьгуан-цзюнем, он всегда на него равнялся и потому, как и он, даже не смотрел в сторону целующихся людей. Так же как делал и тот. Ему всегда отчего-то казалось, что Лань Ванцзи больно видеть такое. Но от чего? Из-за нарушений правил? Из-за их бесстыдства? Это была бы не боль, а раздражение тогда, но это было именно сродни боли. И Сычжуй никогда не мог понять её истоков. Тем более по такому простому и невинному поводу, как поцелуй. Это ведь всего лишь касание. Он не понимал, что в этом было мерзкого и отталкивающего. Так же как и не понимал, чем это действие могло понравится. Потому спокойно мог находиться рядом и даже смотреть, ровным счётом ничего не испытывая, но если Ханьгуан-цзюнь не желал смотреть — то и он не будет. И думать о таком — тоже не будет, чтобы, упаси небеса, не накликать на себя гнев или разочарование Второго Нефрита клана Лань. И он не думал. До этого момента.       — Ну, давай так, — сказал на удивление не так громко Цзинъи, тут же оживлённо подскочил к другу и положил руку ему на плечо. И пусть тот был немного выше его самого — юношу это не смутило. Он перестал так широко улыбаться, в его взгляде Сычжуй чувствовал решимость, любопытство и одновременно волнение. Последнее он мог почувствовать ещё и по руке, что лежала на его плече и немного дрожала. Едва заметно, но всё же ощутимо. Почему-то у юного адепта Лань это вызвало умиление и уверенность в себе. Он понял, что друг и хочет, и волнуется. Но предлагать отказаться от этой затеи не спешил. Теперь, когда друг медленно приближался к нему лицом, не отрываясь, глядя ему в глаза, словно чего-то боялся или искал, Юань мог чувствовать приближающийся жар его тела и едва ощутимое тёплое дыхание на щеке. Расстояние между их лицами было от силы длинной в ладонь, когда он не выдержал и сам подался вперёд, кладя руку на талию друга и прижимая свои губы к чужим.       Цзинъи успел только сдавленно вдохнуть и удивлённо расширить глаза.       «Теперь ясно, почему люди говорят, что это приятно», — отстранёно подумал Лань Юань. Губы друга были мягкими и тёплыми, простое касание, как он думал, будило в нём приятное и запутанное щекотное ощущение внутри. Пожалуй, так непозволительно близко он ни с кем и никогда не был. И это чувство накрывало ещё сильнее. Может поэтому он решился на совсем уж странное.       Лань Цзинъи вздрогнул, когда по его губам прошёлся тёплый и влажный язык. Внезапно распахнув как-то сами собой закрывшиеся глаза, он столкнулся с сосредоточенным и внимательным взглядом юноши напротив. Только у Цзинъи и своего любопытства хватало, поэтому он, почти моментально высунув язык, попытался повторить действия Сычжуя, проводя вдоль губ последнего. Старший адепт не успел сообразить что происходит, как и не успел убрать свой язык. Когда оба почувствовали соприкосновение языков, то залились краской. Но не прекратили.       Теперь они стояли переплетаясь телами и языками, пока Цзинъи не отстранился, тяжело дыша, словно после настоящей тренировки. А Сычжуй, так и не выпустив друга из рук, наблюдал за тем, как вздымается его грудь и горячее дыхание вырывается из широко раскрытого рта, где спрятался язык, который только что касался его. И он снова решился попробовать. Притягивая друга за плечо, он второй раз за вечер мог наблюдать за его удивлённым лицом. А запустив язык в открытый рот, почувствовал слабую дрожь и лёгкий толчок, на который сперва не обратил внимание. Но второго, впрочем, и не последовало. Наоборот, Лань Цзинъи старательно отвечал на поцелуй, как не отвечал ни на один другой учебный вопрос. «Пожалуй, — подумалось Сычжую, — за поцелуи я бы поставил ему высший балл. Как минимум за старательность и отзывчивость».       Когда губы уже начали болеть у обоих, коленки дрожали и жар окутал их, Лань Юань одёрнул себя и с трудом, но всё же отстранился. Цзинъи выглядел обалдевшим и разомлевшим и ничуть не сопротивлялся, когда старший адепт поправлял одежду на них обоих и осторожно предложил искупаться в ледяном источнике. Лучше отдельно. Ибо тренировка тогда грозила начаться по новой, и Сычжуй не был уверен, что не сделает с другом. «А другом ли?» — промелькнула шальная мысль — что-то странное.       Подобное повторялось несколько раз с тех пор, когда они оставались одни и не были слишком уставшими или заваленными учёбой. Это было приятно и жарко. Но дальше поцелуев дело всё же не шло. Сычжуй заметил, что и Цзинъи тоже вполне удовлетворён их «тренировками». Но пересекать черту ни один из них всё же не собирался.       А сейчас он и вовсе думал совсем о другом…       — Лань Юань, а давай потренируемся?       — Сейчас?       — Ну, ты же понял, что я имею ввиду?       — Цзинъи, извини, я всё же очень хочу спать.       Врать запрещено. Он знал, но он вовсе не хотел обижать Цзинъи прямым отказом, ведь целовать в этот момент хотелось совсем другого…       «Интересно, а каким был бы поцелуй с Цзинь Лином?» — была его последняя мысль, подарившая блаженную мечтательную улыбку, прежде чем он окончательно провалился в сон.       — Мгм.       Еле внятно промычал Цзинъи, уже, кажется, и впрямь засыпающему другу.       Цзинъи и самому себе не хотел признаваться, что вообще-то «тренироваться» ему хотелось только с Сычжуем. Только вот сейчас, пожалуй, даже больше, чем поцелуя, ему хотелось услышать ответ лишь на два вопроса: «Сычжуй, почему вы с Юной Госпожой зовёте друг друга по имени? И почему мне от этого так больно?» Ему было не просто больно. Он чувствовал себя лишним. Он не знал, как и почему эти двое так быстро и незамедлительно сближались, но ему нестерпимо хотелось быть с ними. Не отставать, а догнать и уже не… отпускать.       С этими мыслями и заснул младший адепт ордена Гусу Лань.

***

      Следующим утром их ждало другое событие. Уже все знали, что глава ордена Лань, проведший в уединении несколько последних месяцев, наконец решил его завершить и снова вникал в дела ордена и адептов родного клана. А некоторые, даже нарушая правила, говорили, что произошло это после посещения главой ордена Цзян Облачных Глубин. Особо ретивые даже утверждали, что тот влетел к Цзэу-цзюню, пылая от гнева и настойчиво убеждая того выйти из уединения на всеобщее благо. Судить что-либо по сплетням ни Сычжуй, ни Цзинъи не собирались. Но почему-то посещение Цзян Чэном Облачных Глубин их бы не удивило. Всё же оба в этот момент подумали только об одном: «Цзинь Лин». Они не злились, прекрасно всё понимая, но Лань Цзинъи всё же не мог удержаться и беззлобно и обречённо пробурчал что-то про «Юную Госпожу» и «её дракона», читай дядю.       И, похоже, их опасения оказались не напрасны. Цзэу-цзюнь вызывал их обоих к себе в цзиньши.       — Лань Сычжуй. Недавно мне стало известно о том, что вы довольно много времени проводите с юным главой ордена Цзинь. Это верно?       Вопрос был практически риторический, но Лань Юань всё же осмелился ответить:       — Да, уважаемый Цзэу-цзюнь.       — Ясно.       Не понятно было — испытывал ли он злость, раздражение или облегчение, его лицо словно вообще ничего не выражало, но затем он всё же мягко улыбнулся. Глава клана Лань уже не выглядел столь плачевно, как раньше. И хоть все, кто его знал, видели разительные отличия более бледного, исхудавшего, с печатью тоски на лице мужчины, но сейчас ему было явно лучше. То ли время всё же принялось наконец оттеснять боль на второе место, то ли что-то иное было тому причиной, но уже то, что глава клана решил завершить своё уединение, внушало надежду на лучшее.       — Я бы хотел, чтобы вы сопровождали меня на этом совете.       Адепты были удивлены и у обоих на лицах было написано: «Почему?!»       Но Лань Хуань ответил на невысказанный юношами вопрос       — Я бы хотел, чтобы вы осознавали, с кем ведёте дружбу.       Иносказательно выразился он. Он не имел намерений унизить адептов родного ордена, ратея за них перед главой Цзян, он верил в свои слова, но и хотел, чтобы они понимали, что иметь дружбу с главой другого ордена — это ответственность. За свои поступки и слова, за свои действия и даже за жизнь последнего.       Но это была не единственная причина. Он также своеобразно переживал за юного главу. Цзинь Гуанъяо жалел этого ещё мальчишку почти с рождения — сироту. Он тоже чувствовал ответственность за Цзинь Лина, пусть и не столь большую, как Цзян Чэн. И тоже знал, что племянник в Башне Кои чувствует себя некомфортно, так и не найдя там своего места. Лань Хуань видел, что Цзинь Гуанъяо чувствовал тепло к племяннику. Это было видно хотя бы по тому, как юноша, единственный, так ярко отреагировал на смерть дяди тогда в храме:       «Плечи Цзинь Лина дрожали, он зажмурился и зажал уши ладонями, не смея смотреть и слушать». Вся его поза, весь его вид говорили о том, что он был не готов. Его слёзы по дяде, относившемуся к нему с той добротой, которой он почти не знал в своей жизни, только показывали всю глубину его боли. Нет. Он совершенно не был готов к этому. Не готов терять ещё одного родственника, ещё одного близкого человека, которых у него итак почти не было. Совершенно не готов! Как и Лань Сичэнь не был готов терять друга, брата и… возлюбленного. Но они оба потеряли в ту ночь слишком многое. И от того Сичэнь испытывал необычное сопереживание к юноше. На которого, ко всему прочему, впоследствии свалилась вся ответственность и часть обвинений к его ордену.       Таким образом, взяв с собой юных адептов Лань, он надеялся дать им возможность увидеться и поддержать юного главу. Если они будут друзьями, у Цзинь Лина будет так необходимая ему поддержка, пусть и из другого клана. Это не столь важно.       «С твоими близкими не случится ничего непоправимого. Я помогу, чем только смогу. Но думаю, что и ты на небесах не дремлешь, и когда в последний момент что-то отведёт от беды, я буду знать, что это ты. Как в тот день, в храме… Неважно, я или этот мальчишка. Я знаю, что он был тебе небезразличен. Знаю, что не хотел причинить ему вреда. Ты сочувствовал ему и оберегал его. Лично за сутки отыскав для него лучшего щенка из оборотней, когда однажды увидел синяки и слёзы мальчишки. Ты не хотел его боли и не хотел его смерти. Как и моей. И я знаю, что если бы у тебя был выбор, ты бы поступил так же, защитив. Как тогда, в последние моменты твоей жизни…»       От мыслей стоял ком в горле, и снова подступала тоска, которую глава Лань целенаправленно давил в себе. У него было полно дел. Он больше не мог стоять в стороне.       — Будьте ему достойными друзьями.       Бросил он напоследок, отправляя их также готовиться к путешествию в Башню Кои. Даже если они и были удивлены, то виду почти не подавали, лишь вновь кивнули и ретировались.